Текст книги "Охота на тень"

– Чёрт, – разозлился Бьёрн, вытирая лицо ладонью. – Вам всё ясно?

– Чертовски трагично, – проговорила Линда, когда они с Ханне вновь оказались в машине.

Ханне смотрела на серую многоэтажку, которую они только что покинули, и на такое же серое небо над ней.

– Он сидит там, смотрит скачки и накачивается пивом, в то время как две разных женщины воспитывают его детей, – продолжала Линда. – Сидит там, уничтожая собственную жизнь, и чувствует себя несправедливо обиженным.

Ханне кивнула.

– Это защитный механизм. Не признавая собственную ответственность за случившееся, он избегает чувства вины за свои поступки. Всё ведь гораздо легче пережить, если виноват в этом кто-то другой.

– Сраный придурок, – резюмировала Линда, срываясь с места.

Ханне не удержалась от улыбки, услышав этот комментарий.

– Не забывай, что он тоже жертва. Кто знает, как сложилась бы жизнь Бьёрна, если бы Бритт-Мари не исчезла. Может быть, они примирились бы, завели ещё детей. Зажили бы обычной жизнью среднестатистической семьи Свенссон. Он же не просто так пьёт и днями напролёт смотрит эти скачки.

– Всё это не отменяет того, что он сраный придурок.

– Мне кажется, нужно нанести визит этой самой Май, – проговорила Ханне задумчиво. Если она помогала им вести хозяйство перед тем, как пропала Бритт-Мари, вполне возможно, что ей что-то известно. Возможно, Бритт-Мари чем-то с ней делилась.

Они договорились поискать координаты Май Удин, когда вернутся в контору. Однако едва они успели проехать половину пути к деловому центру, как внезапно ожила полицейская рация, и Линда приняла сообщение.

Ещё одна женщина была найдена убитой в Эстертуне.

29

Когда они добрались до дома номер 14 по Берлингатан, уже стемнело, и над Эстертуной начался снегопад. Крупные, пушистые хлопья падали с чёрного неба и красиво ложились на деревья и кусты в парке.

Как и в остальных случаях, местом преступления стала съемная квартира в одном из домов вблизи парка. Возле дома стояли две полицейские машины. Они были так заляпаны грязью и слякотью, что едва можно было различить жёлтые и голубые полосы. Коллеги, которые уже успели натянуть заградительные ленты, приветствовали Роббана, Линду и Ханне у ворот.

– Второй этаж, – хрипло произнёс юный паренёк-полицейский.

Вид у парня был задёрганный: от Ханне не укрылись ни его блуждающий взгляд, ни блестевшие на лбу, несмотря на мороз, капельки пота, похожие на крошечные бисеринки.

Линда поймала её взгляд: все прочие жертвы в Эстертуне были найдены на третьих этажах. Таким образом, жилище новой жертвы не располагалось непосредственно под крышей, что само по себе не могло означать ошибочность выдвинутой Бритт-Мари в семидесятые годы гипотезы о проникновении убийцы через крышу, однако разрывало привычный шаблон.

У двери в квартиру стояли ещё двое полицейских в форме. Один из них представился как Брур Андерссон, дежурный офицер.

– Тревогу забила сестра убитой. Жертва пригласила сестру к себе на обед. Никто не открыл дверь в назначенный час, а из квартиры был слышен детский плач. Тогда она решила позвонить в службу спасения.

Он сделал глубокий вдох и продолжил рапортовать:

– Мы выломали дверь и обнаружили тело.

Из квартиры вышел криминалист, одетый в белый комбинезон, с медицинской маской на лице.

– Мы уже можем войти? – спросил Роббан.

Человек в комбинезоне кивнул.

– Мы почти закончили. Только не сходите с плиток. И ничего не трогайте.

Они надели бахилы и двинулись внутрь, в тесную прихожую. Прозрачные пластиковые плитки были уложены на полу через равные промежутки, формируя узкую тропу, которая вела в гостиную.

Ханне шла вслед за Линдой и Роббаном.

На полу всюду стояли маленькие таблички с номерами, обозначавшие различные предметы – кучу одежды, белые трусы, на вид сильно поношенные, или, возможно, грубо разорванные, и большое пятно крови возле кровати.

Здесь и там по полу были разбросаны игрушки: кубики, грызунки, плюшевые звери. В гостиной горели все лампы, а шторы были задёрнуты.

Роббан присел на корточки перед телом, которое Ханне разглядела из-за спины Линды.

– Это он, – сказал Роббан, и сердце Ханне бешено забилось в груди.

Линда тоже присела, но Ханне так и осталась стоять, не в силах оторвать взгляда от женского тела на полу.

Впервые она видела настоящий труп, и тело Ханне изо всех сил сопротивлялось этому зрелищу. Тело желало повернуть обратно, в тесную прихожую, выбежать наружу, в снегопад, и никогда не возвращаться сюда.

Но Ханне усилием воли заставляла себя не двигаться с места. Она делала глубокий вдох и считала до трёх, прежде чем выдохнуть.

Раз, два, три, вдох.

Раз, два, три, выдох.

У обнажённой женщины были длинные каштановые волосы. Её лицо было всё в крови и так сильно разбито, что различить его черты было невозможно. Изо рта у неё торчала металлическая ручка – может быть, какая-то кухонная утварь, может быть, принадлежность для уборки, сейчас сложно было сказать. Рукоятка швабры была засунута в её влагалище. Длинный черенок со следами крови покоился на полу между её ног, а ветошь приходилась как раз между стопами.

Раз, два, три, вдох.

Линда и Роббан о чём-то говорили, но Ханне не слышала их. От шока она перестала воспринимать речь. Словно они разговаривали на иностранном языке: слова разваливались на куски и превращались в странные гортанные звуки, никак не связанные между собой.

Роббан указал на руки женщины, и Ханне увидела. Ладони были намертво прибиты к паркетному полу большими гвоздями.

Линда поднялась на ноги, обернулась назад и взяла Ханне под руку.

– Как ты?

Ханне молча смотрела на неё, не в силах вымолвить и слова.

– Имей в виду, здесь нельзя падать в обморок или блевать. Просто чтоб ты знала.

Ханне кивнула, отводя взгляд.

– Я выйду ненадолго, – выдавила она из себя.

Снегопад всё не прекращался, а Ханне долго стояла на улице, глядя на Берлинпаркен. Затем взгляд её заскользил по контуру многоуровневого гаража, по одетым в форму полицейским – они пили кофе, термос с которым принесли из машины, возле заградительной ленты. Ханне подняла лицо вверх, закрыла глаза и полной грудью вдохнула зимнее небо.

Через некоторое время один из полицейских подошёл к ней и поинтересовался, не желает ли она выпить кофе или, быть может, закурить.

Ханне поблагодарила и честно ответила, что не хочет.

Она не курила, а пить что-либо в данный момент опасалась, потому что чувствовала, что её вот-вот может стошнить.

Криминалисты-техники вынесли свои укладки с оборудованием и загрузились в белый фургон, припаркованный немного поодаль. Прежде чем исчезнуть, они кивком попрощались, и Ханне кивнула им в ответ. Она попыталась изобразить на лице ещё и улыбку, но это ей не удалось.

Через мгновение из подъезда показались Роббан с Линдой. Роббан поспешил к Ханне и покровительственно положил руку ей на плечо.

– Ты как?

– Ничего страшного, всё нормально.

Он осторожно погладил Ханне по спине.

– Я не подумал. Наверное, тебе стоило подождать снаружи. Прости.

– Нет. Я… Хорошо, что мне выпала возможность осмотреть место преступления.

– Могу я поехать обратно вместе с вами? – спросил Роббан, и полез в машину, не дожидаясь ответа.

– Конечно, – сказала Линда, но к тому моменту Роббан уже захлопнул дверь.

– Анна Хёёг, – объявил он, когда все устроились в машине. Двадцать один год, мать-одиночка, имеет дочь пятнадцати месяцев от роду. Её сестра сказала коллегам, которые проводили опрос, что Анна не была знакома с другой убитой.

– Она жила не на верхнем этаже, в отличие от остальных, – вставила Ханне.

– Мне кажется, нужно оставить гипотезу о том, что преступник забирался через крышу, – заявила Линда, заводя мотор.

Ожило радио, и музыка хлынула в сырое пространство салона, где стоял густой дух сырных чипсов.

Ханне наблюдала за тем, как Берлинпаркен, удаляясь, тает во тьме. Она ещё могла различить силуэт качелей и контур покрытой снегом статуи, мелькнувшие среди деревьев, когда Линда повернула к центру. И в это мгновение Ханне вдруг вспомнила свою идею, ту самую, которую прошлым вечером решила записать. Ту самую, которую так боялась забыть, что среди ночи поднялась с кровати и отправилась на поиски блокнота.

– Детская площадка, – произнесла она.

Роббану потребовалась пара секунд, чтобы отреагировать.

– Да? – отозвался он, убавляя громкость радио.

– Что если он высматривал их на детской площадке? Они ведь все жили поблизости от парка, и у всех были маленькие дети. Само собой, они ходили гулять на детскую площадку. Ему вообще не нужно было напрягаться, чтобы узнать, где они живут. Он мог просто сидеть на лавочке и наблюдать, в какой подъезд они зайдут.

30

Как только Ханне вернулась домой и выгуляла Фрейда, она сразу разожгла камин, налила себе бокал вина и села изучать материалы дела. Она сравнивала преступления, совершённые Болотным Убийцей, со случаями из зарубежной практики, а потом решила покопаться в литературе – то были толстые истрёпанные тома по психологии и профилированию преступников, которые Ханне изучала еще во время работы над диссертацией.

Она достала большой лист бумаги, разделила его на три колонки, которые надписала «Жертва», «Способ» и «Мотив». В левом поле она сделала отметки «1985», «1974» и «1944», а затем ровными аккуратными линиями расчертила таблицу.

Три временных промежутка, три вопросительных знака.

На листе бумаги перед ней – девять пустых ячеек. Ханне начала с характеристики жертв – потому что выбор жертвы может поведать важные подробности об убийце. Изучив жертву, можно выяснить, чего вожделеет убийца, или же, напротив, что он ненавидит и жаждет уничтожить. Выбор жертвы отражает мечты и фантазии убийцы, его картину мира: кто, по его мнению, заслуживает смерти и почему.

Жертвы – 1985.

Возраст: 21 и 24

Матери-одиночки; один ребенок в возрасте от 1 до 2 лет

Средний рост, скандинавский тип внешности, длинные волосы

Телосложение от худощавого до нормального

Образование – среднее

Работали по найму, доход относительно низкий.

Наркозависимость – нет данных, психические проблемы – нет данных

Связь между жертвами – нет данных

Проживали вблизи Берлинпаркен.

Шло время, и камин начал гаснуть. Угли в нём стали шипеть и плеваться. Ханне подбросила ещё дров и заново наполнила бокал. За окнами разливалась чернильная темнота. На другой стороне улицы в чьём-то окне сияла рождественская звезда и горел рождественский канделябр, но дома у Ханне и Уве украшений не было. Уве считал все подобные проявления мелкобуржуазными, и ужасался всякий раз, как видел в городе наряженную к Рождеству ёлку.

Ханне покосилась на Фрейда, на морде которого застыло просительное выражение. На часах было пять минут восьмого.

– Хорошо, – сказала Ханне. – Идем есть!

Накормив Фрейда, она продолжила свой кропотливый труд, заполняя ячейки таблицы соответствующей информацией. Несмотря на огонь в камине, Ханне было зябко в большой холодной квартире.

Она перечитала свои записи, подчеркнула несколько предложений и кое-что добавила. Потом сделала оттиск текста на прозрачной пластиковой пластине.

У Ханне оставалось в запасе ещё несколько дней, чтобы довести до ума свою презентацию. Она планировала использовать это время для изучения материалов двух схожих дел, а поскольку Ханне была перфекционисткой, ей, очевидно, предстояло переделать оттиск несколько раз, прежде чем она окажется довольна результатом.

Уве пришёл домой в восемь.

Ханне даже не обратила внимания, что он сильно задержался. Поесть она тоже не успела, потому что была всецело поглощена профилированием Болотного Убийцы.

– Привет, – поздоровался он и поцеловал жену в губы. – Прости, что я так поздно, но мой сеанс терапии сегодня перенесли на другое время. С другим пациентом произошло что-то не терпящее отлагательства.

Ханне улыбнулась.

Ей было немного смешно представлять, как Уве лежит на этом нелепом диване и говорит о своей жизни, словно он мог бы с помощью слов исправить плохие отношения с отцом. Кроме того, терапевт говорила по-английски, что делало всю ситуацию ещё более комичной, ибо Уве в английском был не слишком силён.

Сама Ханне никогда не посещала сеансы терапии и не стремилась к этому, несмотря на то, что так много времени посвятила изучению психологии и имела за плечами такой багаж, который стал бы лакомым куском для любого психотерапевта.

Но Ханне попросту считала, что не нуждается в терапии. И если Уве желает улучшить отношения с папой, разве не с ним нужно разговаривать в первую очередь, вместо терапевта?

Уве покосился на документы, разложенные по прикроватному столику.

– Дело продвигается?

– Будем надеяться.

После некоторых колебаний Ханне всё же решила рассказать о новом убийстве.

Она описала увиденное в квартире возле Берлинпаркен и объяснила Уве, чем в данный момент занята. Уве сел подле неё и одним глотком осушил её бокал.

– Боже мой, Ханне, – воскликнул он. – Ты и правда должна этим заниматься?

Ханне удивилась. Уве же психиатр. Он каждый день сталкивается с пациентами с глубокой патологией. Уж он-то один из немногих должен был понять, насколько это всё важно.

– Мы не нуждаемся в деньгах, – добавил он.

– Дело не в деньгах. Дело в том, что я хочу помочь раскрыть преступление. Ради памяти женщин, которые стали его жертвами, и ради всех тех, кто рискует стать следующей жертвой.

Уве со звоном опустил бокал на стол.

– Почему ты не можешь заняться чем-нибудь нормальным? Преподавать? Писать книги? Ты молода, красива. Талантлива. Ты можешь заниматься всем, чем захочешь, и из всех возможностей выбираешь работу с кучкой зачуханных полицейских? Ты что, действительно считаешь, что они станут прислушиваться к тебе? Думаешь, их хоть сколько-нибудь интересуют твои прекрасные умопостроения?

– Что ты имеешь в виду?

– Всего лишь то, что перед тобой открыты блестящие перспективы в науке. Так зачем тратить время на сотрудничество с полицией? Ты просто понапрасну растрачиваешь свой потенциал.

Так вот в чём была проблема.

Её работа была, по мнению Уве, недостаточно идеальной. О таком нельзя было вести беседу за одним из идеальных ужинов в обществе идеальных гостей, которые только и имели доступ на эти ужины.

Ханне оказалась настолько обескуражена, что речь изменила ей. Уве всегда был снобом, но сейчас он действительно её удивил.

Тем вечером они больше не разговаривали. Они, напротив, делали всё возможное, чтобы избежать общества друг друга, что в их просторной квартире не представляло какой-либо сложности.

Но позже, когда Ханне тихонько забралась в кровать рядом с ним, к ней пришли мысли. Они подкрались незаметно, исподволь, и подняли волну гнева в её груди.

Зачем он сказал, что она красива, какое отношение это вообще имело к делу?

Почему он считает, что никто не воспримет её всерьёз? Быть может, потому что он сам бы не воспринял?

Но в таком случае как это характеризует самого Уве?

На следующее утро Линда поджидала Ханне на рецепции здания на Кунгсхольмене. Линда была бледнее обычного, а под глазами у неё темнели полукружья осыпавшейся туши для ресниц. Одежда на ней была та же, что вчера.

– Я смогла вздремнуть всего пару часов, – пояснила Линда, не успела Ханне задать ей вопрос. – На чёртовой софе.

– Вы работали всю ночь?

Линда кивнула, застёгивая молнию на куртке.

– А репортёры начали нас атаковать с раннего утра, аккурат после семи. В основном страдает Роббан, конечно. Но тем не менее.

– Мы могли бы перенести встречу с Май Удин, – предложила Ханне. – Несмотря на то, что это важно, никакой спешки нет.

Линда отрицательно покачала головой и направилась к стеклянным дверям.

– Нет. Нужно вырваться из этой чёртовой дыры хоть на пару часов. Или я сойду с ума.

Май Удин жила в маленьком таунхаусе близ озера Тунашён, гладь которого, скованная льдом и укрытая снегом, простиралась менее чем в пятидесяти метрах от её порога.

По льду озера прогуливались, подставив лица лучам низко стоящего солнца, владельцы собак со своими питомцами и прочие жители Эстертуны. Толстый слой пушистого снега покоился на берегу, у замёрзшей кромки воды. Ветер то и дело подхватывал лёгкие белые хлопья, увлекая их за собой.

– До чёртиков красивый день, – отметила Линда, к которой за время поездки, казалось, вернулась её всегдашняя энергия. Она потопала ногами на крыльце, прежде чем позвонить в латунный дверной колокольчик.

Ханне кивнула, покосившись на опасно длинные и острые сосульки, свисавшие с желоба водосточной трубы.

Дверь открыла женщина, которой по виду можно было дать около семидесяти лет. Седые волосы лежали на её голове плотными колечками. Одета женщина была в голубое платье с высоким воротом. Поверх платья она надела потрёпанный серый фартук с воланами. Своим видом хозяйка напомнила Ханне старомодную горничную из какого-нибудь чёрно-белого фильма, которые Ханне смотрела в детстве.

Рукопожатие хозяйки оказалось крепким, а взгляд – жёстким.

– Май, – коротко представилась она, и Ханне ощутила слабый, но вполне различимый аромат фиалковых пастилок. – Надеюсь, это не займет много времени, мне нужно отправить Эрика в школу.

В кухне у Май было тепло, пахло мылом и свежевыпеченным хлебом.

Обстановка была старомодной. Тяжелый обеденный стол тёмного дерева с резными ножками, стулья с накладными подушками в комплект к нему. На окнах висели гардины с цветочным узором. Красный рождественский канделябр соседствовал на подоконнике с цветком амариллиса, проросшего сквозь мох в старом терракотовом горшке.

– Я только что сварила кофе, – сообщила Май, выставляя на стол металлический кофейник, маленькие фарфоровые чашки с цветочным узором и блюдо с печеньем.

– Вы очень добры, – сказала Линда, уселась на один из стульев с подушками и достала блокнот.

Май сняла фартук и повесила на крючок рядом с холодильником. Потом одёрнула юбку и села напротив Ханне с Линдой.

Линда разъяснила Май цель их визита. Она рассказала об убийствах вблизи Берлинпаркен, которые как две капли воды походили на убийства, произошедшие там же в семидесятых. Она опустила детали – распятые руки, предметы, вставленные в различные отверстия женского тела, детей, которые остались наедине с убитыми матерями, но взгляд Май всё равно помрачнел.

– Так я и знала, что это он вернулся. Я читала о ноябрьском убийстве, – почти беззвучно пробормотала она. – Но я не слышала ничего о вчерашнем.

Ханне кивнула.

– Такие, как он, никогда не останавливаются, – продолжала Май. – Я говорила это ещё тогда, в семидесятых.

– С кем вы об этом говорили? – поинтересовалась Линда, слегка склонив в сторону своё сердцевидное лицо.

– С засранцем, который тогда руководил расследованием. Фагерберг, если мне не изменяет память. Это ведь я им рассказала, что человек, которого в сороковых осудили за убийство в Кларе, был невиновен.

– Так вы были знакомы с Фагербергом?

Линда сделала отметку в блокноте.

– Мне хорошо знаком такой тип людей, – фыркнула Май.

– Хм, – Линда подавила зевок. – А Бритт-Мари, вы с ней когда-нибудь обсуждали расследование?

Май энергично затрясла головой, при этом ни на миллиметр не сдвинулись её уложенные аккуратными завитками волосы.

– Я была занята заботой об Эрике. В этой семье никто не хотел брать на себя ответственность. Бритт-Мари была вся в работе, а Бьёрн всегда был негодником. Уродился весь в своего отца. Я вовсе не удивилась, когда Бритт-Мари его оставила.

Линда послала Ханне весьма выразительный взгляд.

– Как вы думаете, что произошло с Бритт-Мари? – спросила Ханне.

Май поглядела на неё и подвинула ближе к гостям блюдо с печеньем.

– Угощайтесь, домашнее.

Линда взяла две маленькие печенюшки и тут же засунула одну в рот. Ханне снова вспомнились лишние килограммы, на которые попенял ей Уве, но несмотря на это, или, быть может, как раз по этой причине, она тоже решила угоститься.

– Большое спасибо, – поблагодарила она.

Май глядела в окно, скользя взглядом от недоеденного птицами комочка сала на жестяном отливе к лениво раскинувшемуся в лучах солнца озеру.

– Я могу понять, почему Бритт-Мари оставила моего сына, – сказала она коротко. – Я бы тоже так поступила. Но бросить ребёнка – это непростительно. Разве Эрик сделал ей что-то плохое?

Линда проглотила остатки печенья, запив глотком кофе, и откашлялась.

– Мы считаем, Бритт-Мари могла идти по следу Болотного Убийцы. Она никогда не упоминала ничего похожего?

– Да нет же. Я бы не забыла.

– У неё не было ежедневника, или, может быть, она вела дневник? – спросила Ханне.

– Ежедневник? Не думаю. Но если у вас есть желание, можете порыться в её вещах. Она оставила какие-то бумаги и прочее, когда сбежала. Спрошу у Эрика, может быть, он знает, где всё это.

С поразительной ловкостью Май встала из-за стола и сделала пару шагов в направлении прихожей.

– Эрик! – позвала она. – Ты не мог бы подойти?

Они услышали звук приближающихся шагов, и в дверном проеме рядом с Май показался мальчишка-подросток, с недовольной миной на угреватом лице. Его каштановые волосы были коротко пострижены на затылке, а по шее спускались длинными прядями. Руки он держал засунутыми глубоко в карманы.

– Привет, – поздоровалась Линда.

– Привет, – отозвался Эрик, глядя в пол.

– Коробка с вещами твоей матери, – обратилась к нему Май. – Ты держишь её в своей комнате?

– Неа. Валяется где-то в подвале.

– Будь так добр, принеси её сюда.

Эрик пожал плечами и вразвалочку вышел из комнаты.

Май снова заняла место за столом.

– Он всё ещё зол на неё, – пояснила она, когда мальчишка скрылся в подвале. – И я его за это не виню. Так поступить с ребенком, ей должно быть стыдно за себя. Если вам интересно моё мнение, почему она не возвращается, я вам так скажу: стыд слишком велик.

Через несколько минут вернулся Эрик, неся в руках чёрную коробку из толстого картона, размером чуть больше обувной. Он поставил её посреди стола и тут же отдёрнул руки, словно обжёгся.

– Можно нам взглянуть? – спросила разрешения Линда, протягивая руку к коробке.

Эрик снова пожал плечами, засунул руки обратно в карманы и скучающим взглядом уставился в окно.

Линда встала на ноги и подняла крышку.

Сверху лежало полицейское удостоверение с фотографией. С картинки на Ханне смотрело улыбающееся лицо Бритт-Мари. Каштановые волосы мягкими волнами обрамляли округлое лицо. Рядом с удостоверением золотом поблёскивала полицейская кокарда, а под ними виднелась толстая стопка документов.

Ханне задержала взгляд на улыбающемся лице. Она помнила горечь в глазах Рогера Рюбэка и затуманенный слезами взгляд Бьёрна Удина, которого вопрос о Бритт-Мари оторвал от просмотра скачек.

«Куда же ты пропала?» – подумала Ханне, внезапно погружаясь в уныние, причину которого не вполне понимала.

Линда принялась с осторожностью выкладывать содержимое коробки на стол.

Сберегательные книжки, страховое свидетельство и водительские права. Справка о состоянии здоровья, письма, членская карточка стрелкового клуба и путеводитель по Мадейре.

Под путеводителем обнаружилась стопка машинописных листов, скреплённых скобкой.

– Я пошёл, а это можете забрать, – сказал Эрик. – Мне это без надобности.

– Я хотела бы, чтобы ты это сохранил, – возразила Май, вручая мальчику стопку машинописных листов. – Это о твоей бабушке.

Эрик опять пожал плечами, но стопку взял.

– Мы вернем вещи, когда закончим их изучать, – сказала Линда, протягивая Эрику визитную карточку.

Ханне тоже запустила руку в карман и вытащила свои личные визитки. Одну из них вручила Май, а другую – Эрику.

Май положила свою на стол рядом с кофейной чашкой. Эрик принял визитку, состроив гримасу, и вышел из кухни.

– Самое позднее – в пять! – прокричала Май ему вслед.

Он не ответил.

Ханне услышала звук застёгивающейся молнии, стук закрывающейся двери и удаляющиеся шаги.

Оставшиеся вновь обратили своё внимание на чёрную коробку.

Ханне указала на белый путеводитель, на котором были изображены высокие горы, подножия которых уходили прямо в тёмно-синее море.

– Вам известно, ездила ли когда-либо Бритт-Мари на Мадейру? – спросила она.

– У неё не было на это средств. Да и времени, с такой-то работой. Правда, Бьёрн получил открытку с Мадейры через несколько лет после того, как Бритт-Мари пропала. Он считает, открытку послала она.

Линда отложила в сторону путеводитель. Под ним обнаружился календарь.

Линда взяла его в руки и принялась листать. Повсюду были короткие записки, касавшиеся преимущественно личных дел, таких как посещение врача или парикмахерской.

Ханне тоже читала заметки, стоя за спиной Линды.

20 апреля: Бьёрн обещал отвести Эрика в парк, но вместо этого уснул на диване. Хуже всего то, что меня это не удивляет.

21 апреля: Была в библиотеке, искала информацию об Элси.

– Кто такая Элси? – спросила Линда, откладывая в сторону календарь.

– Вы не знаете?

Когда ни Ханне, ни Линда не дали положительного ответа, Май заговорила:

– Элси была биологической матерью Бритт-Мари. Она была матерью-одиночкой и была вынуждена оставить Бритт-Мари сразу после рождения.

Она прервалась и поглядела на Линду и Ханне.

– Элси служила полицейской сестрой в Кларе. Она была там, когда обнаружили первую жертву Болотного Убийцы. Там Элси и умерла. Убийца, который всё ещё прятался в квартире, сбросил её с лестницы.

Линда уставилась на Май.

– Я полагаю, в семидесятых полиции была знакома эта история?

– Совершенно верно. Я лично разговаривала об этом с Фагербергом. Это ведь очень странное совпадение.

– Действительно, – согласилась Линда.

Затем она снова перевела взгляд на вещи Бритт-Мари. Вытащила старый потрёпанный блокнот и пролистала.

Блокнот был исписан аккуратным почерком, и, как оказалось, речь там шла о нападении и убийстве, совершённых в Эстертуне в 1974 году. Линда остановилась на последней записи, и Ханне её прочла:

Гунилла Нюман, Лонггатан, 27.

Двойная толстая линия.