Текст книги "Охота на тень"

Малин
Стокгольм, 2019

38

В здании полицейского управления на острове Кунгсхольмен Малин Брундин собрала длинные тёмные волосы в пучок, подхватила свой ноутбук и переставила на рабочий стол. Из-за компьютера виднелась рамка с фотографией Андреаса в полицейской форме, который держал на руках одетого в ползунки Отто, выгнувшегося дугой, словно кукурузная палочка.

Из коридора донеслись шаги, и Малин подняла голову.

В дверях, распространяя по кабинету аромат лосьона после бритья, стоял Манфред Ульссон. Светло-рыжие волосы Манфреда были влажными, как будто он только что вышел из душа или вспотел на жаре по дороге на работу. Его тучное тело было упаковано в эксклюзивный костюм-тройку из тончайшей шерсти цвета морской волны. Туфли были вычищены до блеска, а из нагрудного кармана пиджака выглядывал ярко-розовый шёлковый носовой платок.

– Привет, – поздоровалась Малин, отрывая взгляд от экрана. – Как прошли выходные?

– Плодотворно. Надя делает успехи.

Надя – почти трёхлетняя дочь Манфреда. Около года назад с ней случилось большое несчастье. Она выпала из окна третьего этажа в квартире Манфреда и Афсанех, и долгое время не было ясности, выживет девочка или нет.

Но Надя справилась.

С каждым месяцем она всё больше походила на ту, прежнюю девчушку, какой была до падения. Благодаря занятиям лечебной физкультурой, игровой терапией, и усилиям логопеда Надя заново научилась ходить и говорить, и единственное, что на данный момент беспокоило её родителей – не до конца восстановившаяся мелкая моторика правой руки и небольшое ухудшение слуха на одно ушко.

«Но так ли это важно, учитывая, что они смогли вернуть свое дитя практически с того света?» – подумала Малин, и тут же поёжилась, покрывшись гусиной кожей при одной только мысли о том, что с Отто может произойти нечто подобное. Он ещё не умел ходить, но уже ползал по квартире с невероятной скоростью, стаскивал предметы со столов и полок и, в общем-то, постоянно находился в смертельной опасности. Они установили безопасные рукоятки на кухонную плиту, наклеили мягкие уголки на журнальный столик, и вообще ходили за ним по пятам во время его путешествий по квартире. Но даже несмотря на всё это, на прошлой неделе Отто ухитрился опрокинуть телевизор. К счастью, он отделался шишкой на лбу, но дорогущий телек, купленный в рассрочку, погиб безвозвратно.

– Мы едем в Эстертуну, – сообщил Манфред, достал из кармана брюк носовой платок и промокнул испарину на лбу.

– В Эстертуну?

– Строители обнаружили человеческие останки при сносе здания.

Манфред свернул с шоссе. Въезд в Эстертуну был со всех сторон окружён кудрявой зеленью; вдоль обочин теснились заросли отцветшего кизила, а из высокой сухой травы глядели свечки люпинов.

– Мне кажется, я здесь никогда не бывала, – сказала Малин, направляя поток кондиционированного воздуха от себя – на ней была тонкая футболка.

– А я бывал, однажды, – отозвался Манфред. Моя племянница учится здесь в школе дизайна, изучает графическую форму. Прошлой весной у них было что-то вроде студенческой выставки. Жить здесь явно стало модно. Только чересчур уж много хипстеров и прочих бездельников.

Они повернули к центру, который ничем не отличался от центра любого предместья – универмаг «Оленс», сетевой супермаркет «Хемшёп», полицейский участок да целая куча лавочек и кафешек, сгрудившихся вокруг площади, на которой, в свою очередь, летние веранды ресторанов соседствовали с лоточниками, предлагавшими горожанам свежие овощи. Центр площади украшал маленький фонтанчик, в неглубокой чаше которого вовсю плескались малыши, пока их родители загорали на скамейках.

Манфред свернул на поперечную улицу, проехал еще несколько сотен метров, и остановил машину возле парка, где высокие деревья окружали детскую площадку. Возле качелей стояла скульптура, изображавшая мать с ребёнком на руках. Аккуратные трёхэтажные дома с балкончиками окружали этот небольшой оазис. В углу парка что-то было обнесено высоким забором. Малин догадалась, что это была стройплощадка.

Они вылезли из машины, и влажная жара тут же обступила их стеной.

Манфред кивнул, глядя на парк:

– Берлинпаркен.

Потом указал на забор:

– А здесь сносят здание. Старый многоуровневый гараж.

Они пошли в сторону забора. У входа в парк на улице стояли полицейские в форме, а неподалёку оказался припаркован микроавтобус криминалистов.

Старший офицер поприветствовала прибывших и вкратце описала ситуацию.

– Снос здания почти завершён, – пояснила она, вытирая тыльной стороной ладони мокрый лоб. – Осталось демонтировать лишь некоторые фрагменты фундамента. Именно там и обнаружили останки.

– В фундаменте? – переспросил Манфред, вытащил платок и тоже промокнул лоб.

– Прямо под бетонной подушкой. В слое щебня и гравия.

Офицер кивком позвала их следовать за собой и отправилась прямиком за ограждение. Перед ними возник огромный котлован. Куски арматуры торчали из разбитого бетона. На дне котлована криминалисты натянули небольшой синий тент – вероятно, над находкой. Рядом стояли два человека в белых комбинезонах и респираторах.

Они спустились по приставной лестнице, немного попетляли между бетонными блоками и наконец добрались до тента, где поприветствовали работавших там криминалистов-техников.

– Можно взглянуть? – спросил разрешения Манфред.

– Валяйте, – отозвался один из людей в белом. – Мы уже здесь закончили. Останки скоро увезут.

– Вы здесь сами справитесь? – поинтересовалась офицер. – Мне нужно сделать звонок.

– Без проблем, – заверил её Манфред.

Они забрались под тент и опустились на колени. Один из техников отправился с ними.

Воздух здесь был горячим и влажным, как в бане, и едва ощутимые дуновения, проникавшие снаружи, не приносили никакого облегчения.

На земле лежал скелет. Отдельные фрагменты одежды и тканей тела ещё оставались на костях ног и походили на лоскуты серой кожи. С черепа свисала прядь спутанных свалявшихся волос.

Малин заскользила взглядом по останкам. Взгляд задержался на туфлях.

– Обувь похожа на женскую, – констатировала она.

– Верно, – согласился техник. – Мы считаем, это женщина.

Неподалёку заработал отбойный молоток, и Манфред закрыл руками уши.

– Вы можете попросить их прерваться? – прокричал он технику, и тот, кивнув, быстро вылез из палатки.

Через минуту вновь установилась тишина.

– Что это? – спросила Малин, указывая на маленький круглый предмет возле черепа.

Манфред достал из кармана ручку, нагнулся и подцепил предмет её кончиком.

– Это кольцо, – заявил он немного погодя. Оно висит на цепочке. Женщина, должно быть, носила её на шее.

Техник снова проник под тент и Малин обратилась к нему:

– Когда построили этот гараж?

– В семьдесят четвёртом. И учитывая, что она найдена здесь, под фундаментом…

– Она оказалась здесь именно в то время, – закончила за него Малин.

– Именно.

Манфред, успевший натянуть пару белых одноразовых перчаток, наклонился, чтобы внимательно рассмотреть кольцо. Он осторожно потёр внутреннюю сторону указательным пальцем и прищурился.

– Если она попала сюда в семьдесят четвёртом, то срок давности уже вышел, – сказала Малин. Даже если это убийство.

– Посмотрим, что скажет судебный эксперт, – пробормотал техник. – Прошу извинить, но здесь чертовски душно. Я выйду на минутку.

И техник снова вылез из-под тента.

Манфред всё ещё пытливо разглядывал кольцо. Потом аккуратно положил его обратно, рядом со скелетом, и, пыхтя от натуги, поднялся на ноги.

– Там есть надпись, – сообщил он, стаскивая перчатки. – «Аксель, 1 мая 1939 года».

39

Неделей позже Малин, держа в руках стакан смузи, сидела напротив Манфреда в столовой полицейского управления «Сливовое дерево».

– Сотрудница полиции? – переспросила она, делая глоток густого напитка.

Манфред кивнул.

– Бритт-Мари Удин. Опознана по зубной формуле. Пропала в семьдесят четвёртом, её исчезновение связывали с расследованием убийства и покушения на убийство в Эстертуне. Ты слышала, это дело того парня, что…

– Что приколачивал женщин гвоздями к полу, – закончила Малин. – Да, такое сложно забыть. Он ведь ещё и сотрудницу полиции убил, верно?

– Линду Буман. В восемьдесят шестом. Если это был тот же самый человек. Но на это указывает множество фактов. Способ действия идентичный, и одна из жертв в восьмидесятых была убита в той же квартире, что и женщина в семьдесят четвёртом.

– Но с семьдесят четвёртого… – протянула Малин, натягивая тонкий хлопковый пуловер поверх футболки, потому что от кондиционера в помещении становилось прохладно. – Прошло уже сорок пять лет.

– Знаю, – сказал Манфред. – Срок давности вышел, как ты и говорила. Но не для тех убийств, что были совершены в восьмидесятых. Так что их всё еще возможно расследовать, а смерть Бритт-Мари Удин может стать важной деталью мозаики и поможет выяснить истину. Так что…

– Так что её смерть нам тоже необходимо пристально изучить, – закончила Малин.

Манфред поднял взгляд от своей чашки кофе и посмотрел на напарницу.

– Кончай уже договаривать за меня, – сказал он. – Позволь мне самому дойти до точки.

Малин улыбнулась и, глядя на шёлковый платочек, свисавший из нагрудного кармана пиджака Манфреда, словно увядший тюльпан, проговорила:

– Простите, шеф.

Манфред улыбнулся ей в ответ.

Многим коллегам могучий комиссар внушал страх и благоговение, но Малин не относилась к их числу. Они вместе съели уже не один пуд соли, так что Манфред не выглядел в её глазах страшным. Грубоватым, возможно, но только не страшным.

Малин видела, как Манфред плакал, и слёзы на его лице смешивались с соплями, когда с его дочуркой случилось несчастье. Однажды, когда Манфред пытался перелезть через забор и застрял там в самом неприглядном виде, она невозмутимо обработала его раны. Бок о бок они провели сотни часов, распутывая множество запутанных дел.

Манфред откашлялся и поставил свою чашку на стол.

– Я пообщался с Будил Грен.

Будил Грен – начальница Манфреда. Малин её не так хорошо знала, однако у той была репутация компетентного человека. Вот она то, вероятно, наводила страх на подчиненных по-настоящему.

– Нам поручено усилить группу по расследованию нераскрытых преступлений, – сообщил он.

– Нам с тобой?

Манфред утвердительно кивнул.

Малин тихонько захихикала.

– Только честно, как тебе удалось?

Манфред снова улыбнулся, но ничего не ответил.

– А как вообще получилось, что на место обнаружения выехали мы? Это же юрисдикция Эстертунской полиции.

– Скажем так, – проговорил Манфред, – у меня… особый интерес к этому делу. К тому же. Угадай, кто руководит расследованием в группе висяков?

Малин непонимающе покачала головой.

– Гуннар Вийк.

– Лодде? Ты шутишь.

Манфред снова таинственно улыбнулся.

– Малин, рад встрече.

Лодде заключил Малин в медвежьи объятия, вовсю искря статическим электричеством. Его лохматая седая борода защекотала ей щёки, и до ноздрей Малин долетел слабый, но вполне ощутимый запах пота, который, по всей видимости, исходил от синтетической рубашки, надетой поверх сетчатого бронежилета.

Седые волосы выглядели несвежими, а из-под набрякших век сквозь стекла очков на Малин глядели маленькие тёмные глаза. Живот Лодде заметно выпячивался, брюки были явно коротковаты, и оголяли волосатые лодыжки, обутые в пару истёртых коричневых сандалий.

Да уж, Лодде был верен себе.

Прошло около года с тех пор, как им выпало вместе работать над расследованием убийства в Стувшере, и сейчас при виде Лодде в душе Малин всколыхнулись противоречивые чувства. С одной стороны, Лодде был опытным следователем, этого у него не отнять, с другой же – этот старый перечник оставался всё тем же гомофобом и сексистом, которому не мешало бы принять душ и побрить подмышки.

Малин с Манфредом устроились возле рабочего стола Лодде. Стул Манфреда зловеще затрещал, грозя сломаться под его внушительным весом.

– Дьявольская история, – сказал Лодде, похлопывая руками по папкам в поисках бумаги, которая лежала на столе у него под носом. – Тянется аж с сороковых годов.

– Но если это всё дело рук одного и того же человека… – начала Малин, скручивая волосы в пучок на затылке.

Лодде предостерегающе замахал на неё рукой.

– Да, да. Тогда, вероятнее всего, он уже давно мёртв и похоронен. Но следователи, которые вели дело в восьмидесятых, так не думали. Ханне так не думала.

– Ханне? – удивилась Малин. – Уж не та ли Ханне Лагерлинд-Шён…

– Она самая, – ответил Лодде. – Одно время она работала здесь консультантом. В восьмидесятых, недолго. Пока расследование убийства Пальме всерьёз не набрало обороты. Ханне занималась составлением психологического профиля преступника. И она считала, что все убийства в Эстертуне совершены одним и тем же человеком, который, вероятнее всего, скопировал преступление, совершённое в сороковых.

– Странные вещи творятся, – произнес Манфред, расправляя складку на своём пиджаке.

Малин поглядела на него долгим взглядом.

– Тебе это было известно? Что Ханне работала над этим делом?

Манфред кивнул, не глядя на неё.

Все они прежде уже работали с Ханне. Она помогала расследовать убийство в родном городке Малин – Ормберге – несколько лет назад. В прошлом году они также находились в тесном контакте с Ханне по поводу убийства в Стувшере, но теперь Ханне отошла от дел из-за поразившей её ранней деменции. Насколько было известно Малин, Ханне так и осталась жить в Ормберге.

Лодде взглянул на папки.

– Убийствам в Эстертуне в восемьдесят шестом был присвоен высокий приоритет. Можете себе представить. Женщина-полицейский убита и изнасилована, и так далее. Поднялась жуткая шумиха. Но следствие по делу Пальме перетягивало на себя все ресурсы, и наше расследование зашло в тупик. Откровенно говоря, этим бедолагам и зацепиться-то было не за что. Не было свидетелей, никакой связи между жертвами не обнаружили, за исключением того факта, что все они проживали вблизи Берлинпаркен и водили детей гулять на одну площадку. С техническими уликами тоже была беда, что никак не способствовало успеху дела. Так что горячее дело вскоре стало холоднее фригидной тёлки. А потом оно и вовсе попало в архив, где годами собирало пыль.

Малин бросила взгляд на Манфреда, который не выказывал никакой заметной реакции на привычный лексикон Лодде.

– Разве в семидесятых не сохранили образцы спермы? – спросил Манфред.

Лодде состроил гримасу, которую можно было интерпретировать как жалкое подобие улыбки, обнажившей ряд острых зубов желтоватого оттенка.

– Убийство и попытка убийства, совершённые в семьдесят четвёртом, за истечением срока давности уже не могут быть расследованы, и технические улики были уничтожены.

– Уничтожены? – переспросила Малин.

– Да, чёрт побери, – фыркнул в ответ Лодде, не скрывая собственного отношения к данному факту. – Есть на свете идиоты, а некоторые из них ещё и становятся полицейскими. Для таких в аду припасено особое местечко.

– Эти улики были уничтожены автоматически по истечении срока давности? – поинтересовался Манфред.

– Думаю, да, – пробормотал Лодде. – За этим обычно строго следят. Но в полицейском участке Эстертуны тоже что-то оставалось, предметы одежды жертв, например. И они тоже…

Он сделал неопределённый жест рукой.

– Испарились, – подсказала Малин.

– Ну вы же знаете, как бывает с уликами, которые находятся на хранении в местных подразделениях. То они начнут переезжать, то архивы чистить. Пара коробок запросто может пропасть.

Малин кивнула, а Лодде продолжил:

– Но с восьмидесятых сохранились определённые улики. Мы можем их заново изучить. И эту Бритт-Мари Удин можно пристегнуть сюда же. Если она тоже пала жертвой Болотного Убийцы, это будет сенсация. Две женщины-полицейских убиты одним преступником с промежутком более чем в десять лет.

– И ещё несколько других женщин, – напомнила Малин.

– Да, да, – отмахнулся Лодде. – Но есть ещё одно пикантное обстоятельство, о котором вы, возможно, не знаете.

Он продолжил, не дожидаясь ответа.

– Держитесь крепче. Биологическая мать Бритт-Мари Удин обнаружила жертву первого убийства в Кларе. Она служила полицейской сестрой.

– Вот дерьмо, – выругалась Малин.

– А теперь к нам в руки попало вот это.

Он достал два небольших пластиковых пакета. В первом лежало золотое кольцо, а во втором – другое кольцо и тонкая цепочка.

– Первое – обручальное кольцо Бритт-Мари Удин. Оно было надето на её левой руке. Второе кольцо она носила на цепочке вокруг шеи.

– Аксель, 1939, – пробормотал Манфред.

– Угу. Так там написано. Только чёрт знает, кому оно принадлежало. Однако эти вещи должны быть переданы родственникам. Может быть, это хороший повод с ними поболтать?

40

Возвращаясь в седьмом часу вечера домой на метро, Малин не переставая думала о кольцах. О кольце на собственном пальце и о матово поблескивавшем золотом колечке в пластиковом пакете. Сойдя на станции Кунгстредгорден, чтобы перейти на другую линию, Малин прошла ровно под тем местом, где прежде на поверхности стояла улица Норра Смедьегатан и где семьдесят пять лет назад встретила свою смерть первая жертва Болотного Убийцы.

Когда поезд подъехал к конечной, Малин чувствовала усталость, но одновременно и странную наполненность событиями прошедшего дня. Встречей с Лодде и знакомством с расследованием, в котором было столько жестокости, столько пробелов, столько вопросов, так и оставшихся без ответа, и столько странных совпадений.

«Мы отыщем его», – подумала Малин. «Мы задолжали это Бритт-Мари Удин и Линде Буман. И всем другим женщинам».

На станции Вестерторп Малин сошла и короткой дорогой отправилась домой, к зданию из красного кирпича пятидесятых годов постройки. Влажная жара, которая, казалось, поднималась от самой земли, хранила запахи асфальта и почвы. Мимо шли люди – собачники, несколько девочек-подростков, которые громко хихикали, уставившись в экран мобильника, двое строительных рабочих по пути со смены, – но Малин их не замечала, потому что перед глазами у неё так и стояли останки из Эстертуны, принадлежавшие женщине, которую когда-то звали Бритт-Мари.

Когда Малин отперла дверь маленькой двушки, Андреас обнаружился в прихожей, уже переодетый в спортивный костюм. Волнистые тёмные волосы, которые он отрастил за время декретного отпуска, на шее были перехвачены шнурком. Из гостиной доносилась музыка из мультсериала «Баббларна». Пока они не могли позволить себе новый телевизор и пользовались планшетом.

– Привет, – сказал Андреас и наскоро чмокнул её. – Нужно бежать. Опаздываю на теннис.

– Хорошо. Отто поел?

Андреас обул теннисные туфли и потянулся за сумкой и ракеткой, которые уже были сложены в ожидании на полу.

– Сорри. Не успел. Мама звонила. Ты же знаешь, какая она, болтает без умолку.

Малин с улыбкой повесила тонкий кардиган на крючок.

Да, она очень хорошо знала, что представляет собой мама Андреаса. Эта маленькая женщина занимала на удивление много места. Она находилась в постоянном движении и беспрерывно болтала – о соседе, который никогда не стрижет газон, а в саду складирует уродливые старые покрышки, о своей помидорной рассаде, которая никак не принимается расти, о нынешней молодежи, избалованной и одновременно упущенной взрослыми, занятыми лишь потреблением и самореализацией.

Малин даже завидовала близким отношениям Андреаса с его мамой, потому что со времени убийства в Ормберге сама Малин пребывала в жутком вакууме.

Расследование, в котором тогда участвовала Малин, приняло оборот, который навсегда изменил её жизнь. Малин узнала, что один из её родственников много лет удерживал в своем подвале женщину. Более того – Малин оказалась дочерью той женщины.

Иными словами, та женщина, рядом с которой выросла Малин, та, которую она всю жизнь звала мамой, не была её биологической матерью.

«Как можно доверять вообще кому-то, когда даже самые близкие могут лгать годами?» – думала Малин.

Как после такого вообще жить?

Но Малин всё равно время от времени звонила матери – потому что продолжала думать о ней как о своей матери. Она ведь воспитала Малин и любила её все эти годы. Так что они продолжали видеться на дни рождения и Рождество. Но этой непринуждённости – бытовой болтовни обо всём на свете – о назойливых соседях, помидорной рассаде и сегодняшней молодежи – в их отношениях больше не было, и Малин по всему этому скучала до боли.

И ещё Малин знала, что её мама чувствует то же самое.

Малин скучала и по Ормбергу – по дремучим лесам, бездонным на вид озёрам, и по шхерам, вереница которых тянулась бесконечной змеёй по тамошним ландшафтам. Скучала по запаху влажного мха и по широким густым юбкам елей. По утренней тишине, по туману на полях и по суровой безыскусности живущих там людей.

– Повеселись там! – прокричала она вслед Андреасу, когда тот исчез за дверью, закинув на плечо спортивную сумку.

Малин подошла к Отто, который, уставившись в экран планшета, лежал на одеяле и грыз голубую пластиковую игрушку.

– Привет, мамин любимчик! – пропела она, опускаясь на корточки.

Малин поцеловала Отто в щечку и ощутила знакомый младенческий запах вперемешку с рвотным духом – вероятно, он срыгнул на ползунки.

Отто восторженно заворковал:

– Ма, – произнес он. – Ма-ма-мамама.

Раскачавшись, Отто сел, а затем ползком последовал за Малин, когда та отправилась в кухню готовить ему овсяный кисель.

На крыле мойки была брошена буханка хлеба. Малин убрала хлеб обратно в пакет, а потом положила в хлебницу. Потом вернула в холодильник маслёнку, засунула нож для масла в посудомойку и вытерла какие-то липкие жирные пятна с нержавеющей мойки.

Помешивая овсяную пудру в кастрюльке и ощущая, как маленькие пальчики Отто хватают её за ноги, Малин вдруг подумала, как ей повезло. Андреас был замечательным, даже невзирая на его неряшество на кухне. Больше всех на свете Малин любила малыша Отто и надеялась увидеть, как он растёт.

И тут она в который раз подумала о жертвах Болотного Убийцы, которым уже никогда не дано будет всё это пережить.

«Да, мне выпал счастливый жребий», – решила Малин.

На следующее утро они с Манфредом отправились в Эстертуну, чтобы поговорить с Бьёрном Удином – человеком, который когда-то был женат на Бритт-Мари. Он жил на десятом этаже видавшей виды серой бетонной многоэтажки на окраине городка, куда ещё не добралось благоустройство. Лифт был исписан именами и ругательствами и издавал едкий запах мочи. Прямо под кнопкой аварийной остановки кто-то написал: «Оксана сосёт за бутерброд с колбасой», и услужливо приписал рядом телефонный номер.

– Входите! – прокричал голос, когда они постучались в зелёную дверь. Под почтовой щелью липкой лентой был наклеен листок с надписью «НИКАКОЙ РЕКЛАМЫ!!!».

Они вошли в тесную прихожую, которая была завалена разнообразными вещами. Там были мусорные мешки, стопки невскрытой почты и горы пустых бутылок. Из глубины такой же захламлённой гостиной показался человек в инвалидном кресле.

Они сняли обувь и вошли, приветствуя хозяина.

На вид Бьёрну Удину было около восьмидесяти лет. Он был полноват, жидкие седые волосы верёвками свисали на плечи. Он поднялся со своего кресла и протянул трясущуюся руку.

– Да, я могу ходить, – пояснил он, и Малин обдало отчётливым духом перегара. – Но предпочитаю инвалидное кресло, когда нужно спуститься в центр. Очень удобно вешать на него пакеты.

По стенам стояли сложенные в стопки картонные коробки, а возле дивана Малин увидела скопление пустых бутылок из-под алкоголя.

– Спасибо, что позволили нам прийти, – произнёс Манфред, присаживаясь на чёрный кожаный диван, от которого исходил неопределённый запах въевшегося табачного дыма и прогорклого масла. Там, где краска стёрлась с дерматина, зияли обширные проплешины, внутри которых остатки тканой основы образовывали пунктирный узор.

Бьёрн Удин пожал плечами.

– У меня не так уж много занятий. Я получаю пенсию по инвалидности. Пострадал при наезде мусоровоза. Потерял ступню. Это случилось чёртову уйму времени назад.

Малин покосилась на ноги хозяина и увидела, что из-под одной штанины выглядывает протез.

– Понимаю, – сказал Манфред. – Мы хотели бы поговорить с вами о Бритт-Мари.

Бьёрн подъехал немного ближе, сложил руки на коленях, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

– Так это правда она?

Манфред кивнул.

– Неделю назад при сносе здания в Берлинпаркен были обнаружены человеческие останки. Её опознали по старой зубной формуле.

Бьёрн выглядел бесконечно опечаленным.

– Так вот зачем мне звонили из полиции и спрашивали, не знаю ли я стоматолога, у которого она лечилась. Я всегда думал, что…

Он громко всхлипнул.

– Простите, – продолжал Бьёрн. – Прошло много лет, но я всегда думал, что она просто сбежала. И ещё эта открытка с Мадейры. Я уже не вспомню, когда получил её, но в восьмидесятых я отдал её вашим коллегам из полиции. Она была без подписи, но Бритт-Мари всегда говорила, что мечтает там побывать, вот я и подумал…

– Что открытка от неё? – закончила за него Малин, и Манфред бросил на неё неодобрительный взгляд.

– Именно.

– Но если открытку послала не она, кто мог это сделать? – спросил Манфред.

Бьёрн покачал головой.

– Чёрт его знает. Может, это чья-то жестокая шутка.

– Кому было известно о том, что Бритт-Мари мечтала там побывать? – спросила Малин.

– Всем, кто имел уши, – грустно улыбнулся Бьёрн. – Она постоянно об этом твердила.

Морщинистое лицо Бьёрна сморщилось ещё сильнее.

– Как же она оказалась под фундаментом? – спросил он. – Она что, свалилась в котлован? Там было опасно ходить, я говорил об этом ещё тогда, в семидесятых, когда строили тот гараж. Представьте только, если бы какой-нибудь ребёнок с детской площадки перелез через забор и свалился вниз?

– Мы не думаем, что она упала в котлован, – покачал головой Манфред. – Мы считаем, что Бритт-Мари была убита, а затем её тело было спрятано там. Но нужно дождаться официального заключения судебного эксперта. Если она вообще сможет прийти к какому-то выводу. Прошло много лет, я не уверен даже, что удастся точно определить причину смерти.

– Простите, – прервал его Бьёрн. – Но всё это немного неожиданно. Мне нужно выпить.

Он вылез из инвалидного кресла и заковылял в кухню. Распахнулась дверца холодильника и задребезжала посуда.

– Я полагаю, вы на службе? – прокричал Бьёрн.

Малин наскоро переглянулась с Манфредом и закатила глаза.

– Да, – подтвердила она. – Благодарю, но мы лучше воздержимся.

Бьёрн снова появился в гостиной, неся в руках стакан с бесцветной жидкостью, и плюхнулся в своё кресло.

– Будь я проклят, – пробормотал он и почесал макушку.

Потом Бьёрн замолчал, переведя взгляд на своё окно. Там, на подоконнике, рядом с пустой жестянкой из-под пива собирал пыль горшок с давным-давно увядшим растением.

– Известно ли вам, кто мог желать Бритт-Мари зла? – осторожно начала Малин.

Бьёрн медленно покачал головой.

– Бритт-Мари была… Она… Она всем нравилась. Кроме, может быть, своего шефа. Не помню его имени.

– Фагерберг? – спросил Манфред.

Бьёрн кивнул, дрожащей рукой поднося ко рту стакан. Немного жидкости выплеснулось, но вместо того чтобы вытереть её, Бьёрн поднес руку ко рту и жадно всосал пролитые капли.

– Верно, – сказал он наконец. – Она звала его Каменнолицым. Этот её начальничек был редкостный говнюк.

– Вам известно, что в середине семидесятых Бритт-Мари участвовала в расследовании убийства и нападения в Эстертуне? – спросил Манфред.

– Конечно. Она говорила об этом. Тогда впервые ей было позволено заняться чем-то помимо перекладывания бумажек.

Манфред подался вперёд.

– Она смогла что-то обнаружить до своего исчезновения?

– Например?

– У неё были какие-либо подозрения или соображения относительно личности преступника?

Бьёрн опустошил стакан, фыркнул и со стуком опустил его на журнальный столик.

– Нет. К несчастью. У нас были разногласия с Бритт-Мари прямо перед тем, как она исчезла. Проблемы в браке. По большей части я тогда думал об этом.

Манфред порылся в кармане пиджака и извлек два пластиковых пакетика.

– Мы нашли её обручальное кольцо.

Бьёрн кивнул и заморгал. В глазах его снова заблестели слёзы, и он покосился на пустой стакан, словно размышляя, не стоило ли подкрепить себя дополнительной порцией алкоголя.

– Мы также обнаружили другое кольцо, которое она носила на шее, – продолжал Манфред. – На нем есть гравировка: «Аксель, 1939».

– Это помолвочное кольцо её биологической матери. Её звали Элси Свеннс. Да, Бритт-Мари удочерили. Она всё время носила это кольцо на цепочке вокруг шеи.

Манфред кивнул.

– Та самая Элси Свеннс, которая в 1944 году обнаружила убитую женщину?

– Ага. И сама головы не сносила. Тот парень столкнул её с лестницы, или что-то типа того. Бритт-Мари всегда была под впечатлением от этой истории.

Бьёрн почесал у себя в бороде и заговорил дальше:

– Она даже написала рассказ про свою мамашу.

– У вас сохранились эти записи?

Бьёрн покачал головой.

– Нет, у меня вообще не осталось вещей Бритт-Мари. Анетта сошла бы с ума, если б узнала, что я храню их. Но возможно, что-то осталось у Эрика, моего сына.

– Кстати о вещах Бритт-Мари, – вмешалась Малин. У нас тоже есть коробка с некоторыми бумагами.

Но Бьёрн снова покачал головой.

– На кой они мне? Отдайте лучше Эрику.

– Вы не хотите передать их ему лично? – сделала Малин ещё попытку.

Бьёрн немного пожевал обветренными губами, словно пребывал в сомнениях, но затем прокашлялся и произнёс:

– Я много лет не виделся с Эриком. Лучше будет, чтобы вы отдали ему эти вещи.