Текст книги "Охота на тень"

49

Один день сменялся другим, дни складывались в недели. Миновало уже полмесяца, а Ханне так и не нашлась.

Малин посвятила почти всю неделю проверке старых сигналов от населения и сопоставлению данных о фигурантах дела с регистром совершённых преступлений. Однако часы работы за компьютером прошли впустую – Малин ничего не смогла обнаружить.

В середине сентября стартовала процедура генотипирования.

Берёзы и липы в лесах в окрестностях Эстертуны начали переодеваться в жёлтое, а на площади вокруг фонтана после грозы стало темно и пусто. Малин и Лодде покинули участок, увидев первых желающих пройти регистрацию и сдать биоматериал.

– Чёрта с два мы его так схватим, – сказал Лодде, утапливая педаль газа своей обутой в сандалию ногой, и выезжая по направлению к Стокгольму.

– Зачем ты так говоришь? – спросила Малин, надевая солнечные очки, чтобы спрятаться от осеннего солнца, которое висело, огромное и оранжевое, как апельсин, между грозовыми тучами и горизонтом.

– Чёрта с два виновный добровольно явится и позволит взять свои биоматериалы, – проговорил Лодде, расстегнул верхнюю пуговицу синтетической рубашки с коротким рукавом, оголив пучок седых волос, покрывавших основание шеи.

– Но в таком случае мы сможем разыскать тех, кто не явится.

Лодде фыркнул.

– Посмотрим ещё.

– У нас ведь нет особенной альтернативы, – сказала Малин.

– Я всё ещё считаю, что нам следует обратить пристальное внимание на полицейских, участвовавших в расследовании этого дела, – сказал Лодде. – О Ханне так ничего и не известно?

– Нет, – подтвердила Малин, вспоминая их встречу в парке Хумлегорден.

Но не слова Ханне так отпечатались у Малин в памяти, а её улыбка, её длинные седые волосы и ещё взгляд Ханне, который обретал совершенно особенный блеск, когда она говорила о Болотном Убийце.

«Никакое генотипирование не поможет нам её найти», – подумала Малин, и за стёклами очков позволила себе закрыть глаза, чтобы спрятаться от этого апельсинового солнца.

Публикация фотографий Ханне в газетах не принесла желаемого результата. Конечно, люди стали звонить, но большинство сообщений были, как обычно, расплывчатого или откровенно странного характера. Бизнесмен, находившийся с визитом в Стокгольме, обратил внимание на растерянную пожилую женщину, которая рылась в мусорных баках на Стуреплан. Семья с детьми по пути на свой чартерный рейс вроде как видела Ханне в поезде, направлявшемся к аэропорту Арланда. Она была одета в платье с открытыми плечами, а в руках у неё была поношенная икеевская сумка, будто бы набитая полотенцами. А молодой человек с подтверждённой наркоманией упорно утверждал, что видел Ханне в компании неустановленного мужчины в лесу, в окрестностях Эстертуны. Когда молодой человек подошёл ближе, они быстро скрылись среди деревьев.

– Этот Роберт Хольм, – пробурчал Лодде, и в мыслях Малин возник образ растолстевшего мужчины с уродливым шрамом через всю щёку. Это он пил виски в тёмной гостиной Фагерберга, и рассуждал о своих успехах в следственной работе так, будто это были кубки, выигранные им в споривных соревнованиях.

– Он редкостный говнюк, – продолжал Лодде. – Тебе известно, что в девяностых он был временно отстранён от службы за домогательства к коллегам женского пола?

– Это ещё не означает, что он – убийца.

– Нет, но это означает, что он не уважает женщин, а эта черта роднит его с нашим преступником.

Малин подумала, что если бы они решили проверить всех мужчин, которые неуважительно относятся к женщинам, им хватило бы работы до самой смерти. И что Манфред, должно быть, прав, когда говорит, что теория об убийце-полицейском притянута за уши. Не потому, что полицейский не смог бы расхаживать повсюду, направо и налево убивая женщин – совсем нет – но потому, что ничто конкретно на это не указывало. Кроме, может быть, того факта, что убийца всегда был на шаг впереди, и не оставлял улик.

Но для этого вовсе не обязательно быть полицейским. Достаточно среднего уровня интеллекта, аккуратности и изрядной порции удачи.

Через неделю гражданское объединение «Друзья Эстертуны» организовало информационное собрание в здании церковной общины неподалёку от Эстертунской церкви. На повестке было обсуждение планируемого переустройства парка Берлинпаркен, а также права на продажу спиртных напитков и режима работы ресторанов вокруг центральной площади. Однако полицию тоже пригласили – рассказать об исчезновении Ханне.

День был лучезарно красив, воздух чист и прозрачен. По высокому безоблачному небу пролетала стая направлявшихся на юг перелётных птиц в форме идеального клина. Кроны деревьев в свете мягкого осеннего солнца отливали золотом и охрой, а лёгкий ветерок приносил с собой запахи преющей листвы.

Малин и Манфред загодя явились в здание общины.

Малин остановилась на крыльце, повернув лицо к солнцу, одёрнула пиджак на груди и глубоко вдохнула осень.

Появлялись отдельные люди, приветственно кивали и исчезали в низком бревенчатом строении.

Через несколько минут по гравию, которым было засыпано пространство перед зданием, прошуршали шины такси.

Сквозь стекло на заднем сиденье Малин разглядела чей-то призрачный образ.

– Фагерберг? – удивился Манфред, затушил сигарету о перила и засунул окурок обратно в пачку. – Что он здесь делает?

– Он же здесь живёт, – отозвалась Малин. – Наверное, его интересует, что творится в округе.

Шофёр помог Фагербергу выйти, а потом достал из багажника ходунки.

Фагербергу потребовалась уйма времени, чтобы преодолеть небольшое расстояние от машины до здания. Шаги его были мелкими и нетвёрдыми, на собранном лице читалась решимость. Время от времени он останавливался, словно для того, чтобы полюбоваться видом. Фагерберг был в шляпе и сером костюме, которые ничем не отличались от тех, что были на нём в день их встречи.

Малин приветственно подняла руку, то же самое сделал и Манфред.

Фагерберг коротко кивнул и сделал ещё несколько нетвёрдых шагов к пандусу рядом с лестницей.

– Постойте! – воскликнула Малин, и поспешила к нему на помощь.

– Забери эту чёртову штуковину! – прошипел Фагерберг, кивая на ходунки. Потом отшвырнул их в сторону, ухватился костлявой рукой за перила и стал медленно подтягивать себя к пандусу.

Малин подхватила ходунки и повезла вслед за Фагербергом.

– Так вы – член объединения? – спросила она у одетой в костюм спины Фагерберга. Тот остановился, и Малин заметила, как тяжко опускаются и поднимаются его плечи в такт дыханию. Потом он обернулся и уставился на Малин. Выражение его лица не поддавалось толкованию. Пергаментная кожа отливала желтизной, а с одного уголка рта, словно прозрачный червячок, свисала нитка слюны.

– Я стараюсь быть в курсе того, что происходит вокруг, – проворчал он.

Малин кивнула.

– Кстати, благодарю за наш разговор, – сказала она. – Забавно, что вы с Роббаном оказались знакомы.

Фагерберг уже отвернулся, но Малин услышала, как он что-то бормочет.

– Простите, я не расслышала!

– Роббан, – фыркнул старик. – Любитель выпить. Знатный охотник. На разную дичь. Но он не из тех, кому звонят первому, когда пахнет жареным, если инспектор Брундин понимает, о чём я.

Малин обернулась и глянула на Манфреда, который стоял на шаг позади. Тот коротко кивнул, показывая, что всё слышал.

Они вошли в здание, где народ уже начал рассаживаться на складных стульях, которые стройными рядами были выставлены перед импровизированной сценой. В предпоследнем ряду сидел мужчина лет семидесяти – восьмидесяти, с бородой и седыми волосами, которого Малин не узнавала. Однако, когда он обернулся, Манфред поприветствовал его кивком.

Они поздоровались с организаторами – мужчиной и женщиной на седьмом десятке – которые разрешили им занять самые дальние места с краю, пока обсуждаются другие пункты повестки.

Малин и Манфред устроились рядом с престарелой женщиной в толстом пальто и девицей с дредами, доходившими почти до талии.

Через несколько минут началось собрание.

Вопросов слушатели задавали на удивление много, и тон их заметно посуровел, когда представитель коммуны объявил, что большинство старых деревьев в Берлинпаркен должны быть снесены и заменены новыми. Манфред покосился на Малин, незаметно подняв одну бровь. Она, пользуясь случаем, сделала несколько снимков аудитории, на случай, если какая-нибудь подозрительная личность решила прийти и послушать, что скажут об исчезновении Ханне.

Через двадцать минут настала их очередь.

Они вышли на сцену. Манфред настроил проектор, рассказал об исчезновении Ханне и продемонстрировал фотографии.

Когда Малин взглянула на экран у себя за спиной и увидела на нём улыбку Ханне, она вдруг ощутила комок в груди.

Пожилая дама встала и прервала Манфреда посреди предложения.

– Я прожила здесь всю жизнь, – произнесла она хриплым голосом. – И это не первый раз, когда с женщинами в Эстертуне происходят несчастья. Это исчезновение имеет отношение к Болотному Убийце?

Манфред заколебался, не зная что сказать. Он перенёс вес с одной ноги на другую и одёрнул пиджак.

– Нет, насколько нам известно. Ханне Лагерлинд-Шён страдает деменцией, и мы больше всего обеспокоены тем, что она могла стать жертвой несчастного случая.

– Несчастный случай, так я и поверила, – фыркнула дама и села на своё место.

– Нет никаких причин переживать…

– В восьмидесятых ваши тоже так говорили, – выкрикнул с места сидевший в самом дальнем ряду мужчина лет шестидесяти, одетый в стёганый охотничий жилет. – Если бы Эстертуной не управляли так безответственно, сегодня перед нами не стояли бы проблемы такого рода.

– Это лучше обсудить с представителями коммуны, – вставил один из организаторов, который стоял, прислонившись к стене.

– Можно подумать, меня кто-то станет слушать, – отозвался мужчина.

Манфред проигнорировал его и завершил презентацию демонстрацией номера горячей линии.

Публика зашумела, и Малин увидела, что многие забивают номер в память своих телефонов или календарей.

После того как собрание завершилось, они немного постояли на солнце, на засыпанной гравием площадке перед зданием. Вышла женщина-организатор, пожала им руки и поблагодарила за участие.

– Что за человек говорил о безответственном управлении? – спросил Манфред. Женщина отпустила руку Манфреда и неуверенно улыбнулась.

– Педер фон Бергхоф-Линдер, – сказала она. – Он ходит на все собрания. И всегда говорит одно и то же.

– Он сын Биргера фон Бергхоф-Линдера? – уточнил Манфред.

– Да. Его единственный ребёнок, если я не ошибаюсь.

Манфред коротко кивнул, и женщина удалилась по направлению к парковке.

В следующий миг появился бородатый мужчина и поздоровался с Манфредом за руку.

– Сколько лет, сколько зим, – произнес он.

– Да уж, – согласился Манфред, оборачиваясь к Малин.

– Ты же не знакома с Уве, бывшим мужем Ханне?

Малин отрицательно покачала головой и протянула бородачу руку.

Несмотря на то, что рукопожатие было мимолётным, Малин успела почувствовать, что ладонь у Уве влажная. Она взглянула на него с новым интересом – седые волосы вились у висков, а на лбу выступили крошечные капельки пота.

Уве скользнул по ней взглядом, который навеял Малин аналогию с перекупщиком, придирчиво оценивающим машину или велосипед.

– Ты сейчас живешь здесь? – спросил Манфред.

– В Эстертуне?

Произнося название предместья, Уве сморщил нос.

– Ну что ты, конечно, нет, – ответил он. – Но я очень переживаю за Ханне, так что когда я прочёл в интернете о собрании, тоже решил приехать.

Он повернулся к Малин.

– Вы тоже знакомы с Ханне?

Малин кивнула.

– Мы работали вместе, не слишком долго. Это было уже после того, как она заболела, так что… Да. Она меня не смогла вспомнить, когда мы с ней виделись в последний раз.

– Это страшная болезнь, – сказал Уве. – Я сам работал в сфере психиатрии, я знаю, о чём говорю. Сейчас, вероятно, не лучшее время для того, чтобы это обсуждать, но наш развод случился именно из-за её болезни.

– О, – кивнула Малин.

– Кто бы мог подумать, что это зайдёт так далеко…

Он сделал рукой неопределённый жест и осёкся.

– Вы были женаты, когда она участвовала в расследовании убийств в Эстертуне? – спросила Малин.

– Да, были. Но после убийства той девушки из полиции Ханне некоторое время жила в стране басков. Она была просто раздавлена, бедняжка.

– Можешь предположить, зачем она отправилась в Эстертуну тем вечером? – спросил теперь уже Манфред.

Уве потряс головой.

– Не имею ни малейшего понятия. В последние годы мы особо не контактировали. Да, к сожалению, у нас не было детей, так что после развода ничто больше нас не связывало.

Взгляд Уве сделался пустым и потерялся где-то в желтеющей листве деревьев.

– Но её исчезновение, возможно, всё-таки каким-то образом связано с Болотным Убийцей, – снова заговорил он. – Она ведь была словно одержимая. Вдоль и поперёк перечитала все протоколы предварительного следствия, и много лет днём и ночью названивала этому Роббану.

Уве замолчал и покосился на парковку.

– Она как будто считала, что сама сможет распутать этот клубок, – добавил он.

В краткой реплике Уве Малин уловила пренебрежительный тон, и тут же разозлилась. Потому что Ханне, вероятно, была самым мудрым человеком из всех, кого знала Малин, несмотря на то, что проиграла войну с деменцией.

Ожил мобильник Уве.

– Простите, – произнес он. – Дайте мне минуту.

Он ответил, отошёл в сторону и встал под деревом, чтобы поговорить.

– Чёртов кусок дерьма, – процедил Манфред сквозь зубы. – Они развелись вовсе не из-за болезни Ханне. Он был кобелём, и ей стоило давным-давно его оставить.

Уве вернулся, засунул мобильник в карман и обернулся к Манфреду.

Тот улыбался.

– Так о чём мы говорили?

– Я спрашивал, – ответил Манфред, – была ли у Ханне какая-то теория относительно Болотного Убийцы.

Уве натянул на себя горчичного цвета пуловер, который держал под мышкой с тех пор, как они вышли с собрания. Потом одной рукой поправил волосы и стал размышлять.

– У неё была масса теорий. Какие-то дикие предположения. Я знаю, она подозревала, что убийца был знаком с методами работы полиции или что-то смыслил в криминалистике.

И в этот миг Малин вдруг вспомнила.

Она не могла понять, почему ей раньше не пришло это в голову, но от внезапного прозрения по коже у нее пробежали мурашки, а ветерок, ласково касавшийся обнажённой шеи, вдруг показался ледяным.

50

– И Свену Фагербергу, и Роберту Хольму было известно, что Ханне собиралась посетить Софиахеммет, – выпалила Малин, когда Манфред выезжал с парковки за церковью.

Манфред бросил на неё быстрый взгляд.

– Мы ведь разговаривали с ними в то утро, перед встречей с Ханне, – продолжала она. – И мы сами им сказали, что собираемся с ней встретиться днём, до назначенного ей времени в Софиахеммет.

На короткой аллее Манфред прибавил газу и выехал на пустынную просёлочную дорогу, освещаемую бледным утренним солнцем.

– Ты же всерьёз не думаешь, что кто-то из них стоит за этим? Фагербергу скоро стукнет сто, а Роббан…

Он не стал договаривать.

– Я ничего не думаю. Просто говорю, что они знали, что в тот день мы должны были встретиться с Ханне.

Манфред надолго замолчал.

Малин задумалась.

– Всё-таки я думаю, что никто из них здесь ни при чём, – сказал он. – А если бы даже это было так, у них не было никаких причин увозить Ханне или вредить ей. Ну же, Малин, она не представляет угрозы. Она не обладает какой-либо важной информацией. Ты же сама помнишь, что она говорила во время встречи? Одни разрозненные теории и мысли. Абсолютно ничего из этого не указывает на реального преступника.

Манфред выехал на шоссе и прибавил газу.

– Если только мы чего-то не упускаем, – проговорила Малин.

– Например? – спросил Манфред безо всякого выражения в голосе.

Малин поглядела на плоские поля, которые расстилались по обеим сторонам шоссе. В отдалении, на пастбище у озера паслись лошади. Высокие ели отражались в блестящей тёмной глади.

– Мне всё равно кажется, что нужно за ними понаблюдать.

Манфред пожал плечами.

– Займись этим сама, только не посвящай этому делу слишком много времени. Потому что это ни к чему не приведёт.

Тем вечером Малин вернулась домой позже обычного. Всю вторую половину дня она провела перед экраном компьютера, пытаясь схематически резюмировать жизни Свена Фагерберга и Роберта Хольма, или, по крайней мере, их карьеры. Эта работа оказалась сложнее, чем Малин себе представляла. Ей пришлось заручиться разрешениями прокурора и отдела кадров, чтобы получить доступ к необходимой информации. Но бюрократические жернова поворачивались медленно, так что Малин ещё не дождалась недостающих фрагментов мозаики.

Когда она пришла, Андреас стоял в прихожей. Он был в спортивной одежде, и держал в руках клюшку для хоккея с мячом.

– И сегодня тоже? – протянула она, замечая собственный недовольный тон.

– Мы договорились с ребятами только час назад. Всё нормально?

– Само собой, что всё нормально. Просто хотелось бы иногда с тобой видеться.

Он открыл дверь и нагнулся, чтобы её поцеловать, но Малин увернулась.

Вообще-то она ничего не имела против тренировок Андреаса, просто она так отчаянно устала…

– Послушай, – сказал он. – Я ведь могу остаться дома, если хочешь.

– Нет, езжай. Отто поел?

Андреас кивнул.

Я его накормил и переодел, – отчитался Андреас с плохо скрываемой гордостью, и даже приосанился. Он спит.

– Спасибо, – Малин выдавила из себя улыбку. – Но может, не стоит его так рано укладывать? Он ведь проснётся среди ночи.

– Он устал, – сказал Андреас, посылая ей воздушный поцелуй, и исчез в подъезде, захлопнув за собой дверь.

В маленькой квартирке стало тихо, и Малин отправилась в гостиную. Она подбирала с пола игрушку за игрушкой, складывая их в корзину, которая стояла возле непомерно дорогого разбитого телевизора. На новом ковре валялась детская бутылочка, из горлышка которой подтекал овсяный кисель. Вокруг неё уже образовалось большое липкое пятно.

Малин чертыхнулась сквозь зубы, подняла бутылочку и унесла в кухню. Там на разделочной доске валялась палка колбасы. В неё всё ещё был воткнут нож, словно Андреас собирался отрезать кусочек, но передумал прямо в процессе.

Малин достала пакет, завернула колбасу и убрала в холодильник. Потом взяла из раковины губку, чтобы стереть пятно киселя с ковра, но вовремя заметила, что та вся перепачкана маслом и чем-то ещё непонятным, по запаху подозрительно напоминающим обкаканные подгузники Отто.

В тот же миг из спальни донёсся вопль:

– ААААооооааа.

– Чёрт побери, – пробормотала она, плюхнувшись на кухонный стул, так и не выпустив из рук грязную губку. Потом она разжала пальцы, и губка вывалилась на пол, а Малин закрыла лицо руками.

«Я хочу уснуть» – подумала она. «Уснуть и не просыпаться».

51

Будил стояла у окна спиной ко входу, когда Малин и Манфред вошли в её кабинет. Она была одета в чёрный костюм с облегающим пиджаком, а её гладкие волосы цвета воронова крыла играли бликами в нежных лучах утреннего солнца.

– Садитесь, – не поворачиваясь, бросила она.

Они повиновались.

Она ещё довольно долго стояла у окна, и Малин успела вопросительно посмотреть на Манфреда, но тот только пожал плечами.

Наконец, Будил вздохнула и медленной изящной походкой направилась к своему столу. Остановилась возле стула, взяла бутылку, налила воды в стакан, и потом, наконец, села.

– Буду с вами предельно откровенна, – начала она. – Это расследование затягивается, а у меня нехватка кадров. Если в ближайшее время вы не совершите какой-то прорыв, я буду вынуждена перенаправить ресурсы.

Она задумчиво погладила указательным пальцем своё жемчужное колье, и снова заговорила:

– Что-нибудь новое?

Манфред прочистил горло.

– Полиция Эстертуны провела забор биоматериалов у двух сотен человек, и около сотни проб уже прошли процедуру генотипирования.

– И ни одного совпадения?

– Ни одного, – подтвердил Манфред.

Будил кивнула и сделала глоток воды.

– А что с теми, кто не явился?

– Мы начали изучать тех, кто получил приглашение более двух недель назад, но до сих пор не явился. Мы прогнали их данные через регистр совершённых преступлений. Обнаружилась пара любопытных личностей, которые известны местной полиции уже давно. Некий Ханс Дальберг, которого привлекали за домогательства, и Суне Уддгрен, по прозвищу Судден, осуждённый за взлом. Мы собираемся уделить им пристальное внимание.

Будил медленно покачала головой.

– Вы и вправду верите, что мы раскроем дело?

Манфред заёрзал на месте.

– Это невозможно предугадать. Но нет никаких причин прерывать процесс тестирования сейчас, когда он в самом разгаре. Ты же знаешь, «висяки» расследуются по-другому. Они требуют времени.

Будил надела очки для чтения и стала просматривать бумаги, лежавшие перед ней на опрятном столе.

– Мне любопытно… – произнесла она.

Будил взяла театральную паузу, опустила подбородок и уставилась на них сквозь стёкла своих очков.

– Мне любопытно, так ли на данный момент этому расследованию необходимы три человека, – договорила она.

– Мы с Лодде работаем и над другими делами, – уточнил Манфред.

– Да, – неспешно протянула Будил. – Однако мне придётся одолжить у вас Малин.

– Простите? – переспросила Малин.

Будил поглядела на неё без всякого выражения.

– Мне нужен представитель нашего отдела в новом вердегрунд-проекте.[33]33
  Шведская концепция, впервые определённая в конце 1990-х годов для описания общей этической основы для коллективов. Примерами коллективов являются нации, учреждения, организации и общественные движения.


[Закрыть]

– Что? Это шутка?

Будил не спеша сняла очки. Положила их поверх стопки документов и воззрилась на Малин.

– Ты считаешь работу по описанию коллективных ценностей шуткой, Малин?

– Нет… Вообще-то, да. Я так считаю. Во всяком случае, пока по улицам разгуливает серийный убийца.

Малин почувствовала, как Манфред больно сжал её предплечье, и поняла его намёк. Но на этот раз она не могла заставить себя молчать. Всё, чего хотела Будил, – это любым возможным способом насолить ей, а этого Малин стерпеть не могла. Это травля, это злоупотребление властью в самой изощренной форме. Малин лучше уволится, чем станет проводить бесконечные часы в конференц-зале за обсуждением равноправия, профессионализма и прочих бессмысленных слов, переливая из пустого в порожнее в компании какого-нибудь распухшего от финансовых вливаний вердегрунд-консультанта.

– Решение принимать не тебе, – сказала Будил. – К тому же, в группе нам может пригодиться… младший стажёр.

– Но я… не хочу, – упорствовала Малин, прекрасно сознавая, что выглядит как упрямый ребёнок.

Будил бросила взгляд в блокнот и что-то написала на одном из документов.

– Это совершенно не зависит от твоего желания. Проект стартует через пару недель. Ты получишь персональный вызов. Разумеется, эта работа не будет отнимать всё твое время, но тебе следует приготовиться к тому, что в ближайшие месяцы ты будешь работать здесь, в этом здании.

– Но…

Малин утратила дар речи. Из всего, что могла изобрести Будил, такой вариант был самым непредвиденным.

– Советую тебе попытаться увидеть положительную сторону, – спокойно продолжала Будил. – К примеру, тебе проще будет совмещать работу и семейную жизнь. Это же неплохо?

Она повернулась к Манфреду, не дожидаясь ответа от Малин.

– Есть что-то ещё относительно расследования, что мне необходимо знать?

Манфред покачал головой.

– В данный момент мы изучаем личные дела и послужной список некоторых сотрудников полиции, которые работали над этим делом в семидесятых и восьмидесятых, – сказала Малин.

– Что? – переспросила Будил. – Почему я об этом слышу впервые?

Вмешался Манфред:

– Это не совсем корректная формулировка. Мы проверяем всех, кто имел какие-либо отношения с жертвами, а поскольку две из них являлись сотрудницами полиции, мы также не можем оставить без внимания их коллег и друзей.

– Ханне полагала, что полицейский мог оказаться причастным к делу, – настаивала Малин.

– Ханне Лагерлинд-Шён? – удивилась Будил, приподняв аккуратно выщипанную бровь. – Наш сбежавший профайлер?

– Ничто не указывает на то, что в деле замешан полицейский, – быстро сказал Манфред.

– Надеюсь на это, – сухо ответила Будил. – Потому что окажись это правдой, я должна была бы узнать об этом первой.

Она махнула рукой, сигнализируя, что разговор окончен, и вновь обратилась к стопке бумаг.

– Какого чёрта ты вытворяешь? – прошипел Манфред сквозь зубы, затолкав Малин в свой кабинет и захлопнув дверь. – Ты сама себе роешь яму, неужели не ясно?

– Я не желаю участвовать в этом идиотском вердегрунд-проекте.

– Да всем наплевать на описание коллективных ценностей, включая Будил. Тебе нужно будет только ходить туда и отбывать там время, понимаешь?

– Да, но…

– Никаких «но». И с какой стати ты вдруг решила шерстить Фагерберга с Хольмом?

– Ты же сам разрешил мне копнуть поглубже их прошлое.

– Сядь уже, ради Бога, – фыркнул Манфред, указывая рукой на одинокий стул посреди кабинета.

Малин опустилась на стул и глубоко вздохнула.

– Если мы с тобой что-то обсуждаем между делом, это ещё не значит, что ты должна доводить это до сведения Будил, – отрезал Манфред, и принялся бродить взад-вперёд. Лицо его побагровело, и Малин стала опасаться, как бы дело не закончилось инфарктом.

– Но…

– Нет, – взревел Манфред, закрывая руками уши. – Ничего больше не желаю слышать.

Малин сидела и молча вслушивалась в его напряжённое дыхание. Наконец Манфреда отпустило. Он подошёл к своему креслу и с глубоким вздохом опустился в него.

В кабинете установилась тишина.

– Прости, – пробормотал Манфред.

– Она ненавидит меня. Что я ей такого сделала? – спросила Малин.

Манфред покачал головой.

– Вот именно, – продолжала Малин, – что ничего я ей не сделала, но тем не менее она делает всё возможное, чтобы макнуть меня в дерьмо.

– Возможно, она чувствует исходящую от тебя угрозу.

Малин закрыла глаза и рассмеялась, но когда смех утих, она почувствовала, как под веками вскипают жгучие слёзы.

С какой бы стати Будил чувствовать угрозу со стороны Малин?

Младшего стажёра, как она сама выразилась?

Внезапно Малин на ум пришли слова Ханне. О том, что всё дело во власти и её распределении. А потом ей вспомнились собственные слова Будил.

…У меня самой двое детей. И я больше десяти лет растила их в одиночку. Я ни единого раза не пропустила важной встречи и никогда не оставалась дома, чтобы подтирать сопливые носы.

Так всё дело в этом? Будил желает быть единственной облеченной властью женщиной в отделе? Она так тяжело боролась за то положение, которое занимает сейчас, что готова на всё, лишь бы его сохранить?

– Куда же делась женская солидарность? – прошептала Малин.

Манфред ничего не ответил. Вместо ответа он спросил:

– Что за дерьмо ты там накопала на Фагерберга с Хольмом?

Малин сморгнула слёзы и сделала глубокий вдох.

– Роберт Хольм проходил службу в Стокгольме в середине семидесятых и восьмидесятых.

Манфред откинулся на спинку кресла, и оно жалобно заскрипело. Потом он поднял глаза к потолку.

– Вряд ли в его послужном списке найдётся что-то стоящее, – сказал он.

– В 1992-м он, по видимому, на некоторое время был частично лишён жалования после того, как две коллеги женского пола заявили о его домогательствах. Но тогда их слова были против его слова, и в итоге он сохранил должность.

– Что ещё ни о чем не говорит.

– А Фагерберг, – продолжала Малин, – вообще интересный тип. Он ведь работал в Эстертуне в семидесятых – восьмидесятых.

Манфред шумно вздохнул и расстегнул пиджак, который заметно натянулся у него на животе.

– Малин, милая…

– Послушай. Когда в сороковых произошло первое убийство, он работал в центральном Стокгольме.

Манфреду потребовалось несколько секунд, чтобы отреагировать.

– В Кларе?

– Нет, в седьмом округе. Эстермальм. Но он должен был слышать об убийстве Мерты Карлссон. Тем не менее, прошло немало времени, прежде чем Фагерберг и его подчинённые смогли провести параллели, о чём свидетельствуют отчёты.

– Я тебя услышал, – пробормотал Манфред.

– И что это означает?

– Что я по прежнему не вижу ничего, что указывало бы на причастность Фагерберга либо Роббана. Ты нашла ещё какую-нибудь связь между ними и жертвами?

Малин вспомнила истощённое тело Фагерберга и крошечные шажочки, которые он делал, вцепившись в ходунки на пороге здания церковной общины в Эстертуне.

– Нет, – сказала она. За исключением того, что Фагерберг был однозначно знаком с Бритт-Мари и, согласно собранной информации, недолюбливал её.

– Но зачем? – выдохнул Манфред, закидывая ногу на ногу. – Зачем кто-то из них стал бы насиловать и убивать женщин?

– Мы имеем дело не с обычным человеком, Ханне тоже так считала. У него явно есть мотив, но не факт, что мы этот мотив понимаем. По крайней мере, пока.

– Это означает, что мы должны положиться на старую добрую полицейскую работу, и ещё на время, – с нажимом произнёс Манфред. – На сбор технических улик и свидетельских показаний. И так далее.

Он был прав, и Малин это знала. Но она так отчаянно хотела верить, что Ханне посетило озарение и что недостающие фрагменты мозаики скрывались в её потрёпанном красном блокноте, просто этого никто ещё не понял. И что ужасающие преступления, которые оставались нераскрытыми в течение десятилетий, всё ещё можно было раскрыть – только бы отыскать те кусочки мозаики.

– Конечно, – вслух сказала она. – Но я всё равно считаю, что нам нужно ещё раз встретиться с мужем Бритт-Мари.

– С Бьёрном Удином? Для чего?

– Для того, чтобы подробнее расспросить его об отношении Бритт-Мари к Фагербергу. И узнать, была ли Бритт-Мари знакома с Робертом Хольмом.

Манфред вздохнул.

– Нет. Это ни к чему не приведёт. Я абсолютно уверен, что ни Фагерберг, ни Хольм в деле не замешаны. А если окажется так, то я обещаю съесть свою старую меховую шапку, по рукам?