Текст книги "Охота на тень"

23

Следующее утро Ханне и Роббан с Линдой начали с визита к бывшему комиссару Свену Фагербергу, который жил в собственном доме в Эстертуне, в районе индивидуальной застройки. Стояло лучезарное зимнее утро. Солнце сияло на ярко-голубом небе. С ветвей деревьев лилась капель, а с крыш домов то и дело на землю глухо шлёпался подтаявший пласт снега.

Из водосточной трубы на доме Фагерберга струился ручеек талой воды. На черневшем неподалёку небольшом клочке голой земли Ханне разглядела проклюнувшийся подснежник, который уже был готов тянуться к свету. Конечно, его старания были обречены. Ещё стоял декабрь, а весна пряталась до поры под снежными сугробами и замёрзшей землёй.

«Дожидается своего часа, – подумала Ханне. – Совсем как убийца».

Фагерберг оказался худым. На нём был серый костюм. Его лицо, изборожденное глубокими морщинами, было словно грубо вытесано из камня. Кожа на скулах была бледной и тонкой. Руки Фагерберга немного дрожали, когда он приветствовал гостей, но рукопожатие всё ещё хранило былую силу и уверенность. Он проводил их вглубь своего небольшого уютного жилища. Диваны в гостиной были сплошь покрыты подушками, на окнах висели цветочные гардины, а стены были украшены фотографиями детей и внуков.

Фагерберг пояснил, что обустройством дома занимался не он, а его супруга, Бритта, которая буквально две недели назад скончалась от осложнений после операции на сердце. Фагерберг немного рассказал о ней, и Ханне с коллегами вежливо слушали, пока глаза бывшего комиссара не увлажнились. На небольшом столике у стены он отыскал взглядом фотографию жены, рядом с которой стояла зажжённая свеча.

– Так Болотный Убийца снова в деле?

Взгляд Фагерберга оторвался от дрожащего пламени свечи и заскользил по комнате, чтобы наконец остановиться на лице Роббана.

– Похоже на то, – ответил Роббан, и вкратце пересказал Фагербергу обстоятельства смерти Ханнелоры Бьёрнссон.

Слушая рассказ Роббана, Фагерберг глядел в окно, время от времени кивая. Руки его лежали сомкнутыми на коленях, словно сложенные в немой молитве.

– Так она проживала в том же доме, что Маргарета Ларссон?

– В той же квартире, – подала голос Линда.

Фагерберг медленно покачал головой.

– Как это вообще возможно?

Никто ему не ответил, потому что ответа ни у кого не было.

– Само собой, мы изучили все материалы, – пояснил Роббан. – Очевидно, вы провели тщательную работу.

Ханне пришло на ум, что Роббан несколько преувеличивает, потому что, насколько она могла судить, расследование не было особенно впечатляющим.

– Мы сделали что смогли, – ответил Фагерберг, протягивая руку за пачкой сигарет, которая лежала на журнальном столике. – Вы не будете против, если я закурю?

– Вовсе нет, – поспешно заверил его Роббан. – Нас интересует, не припоминаете ли вы чего-то, что не вошло в материалы дела, но могло бы нам сейчас помочь? Быть может, какие-то зацепки так и остались непроверенными, или что-то пришло вам в голову уже впоследствии?

Фагерберг прикурил сигарету и некоторое время хранил молчание.

– Я хотел бы вам помочь, – произнес он наконец. – В то время – осенью семьдесят четвёртого – мы сделали всё, что было в нашей власти. С помощью участковых и постовых полицейских мы обошли всё жильё в округе, мы переговорили с друзьями, родственниками и коллегами этих женщин, мы составили карты их передвижений за время, предшествующее нападениям. Но этот чёрт словно был невидимкой! Никто ничего не видел. Единственная зацепка, что у нас была, – свидетельские показания соседа, который видел «Вольво Амазон» вблизи мест преступлений, но эта модель в семидесятых была так популярна, что искать владельца было бы всё равно что искать иголку в стоге сена. Разумеется, мы изучили все похожие дела. Дело Хагаманнена из Гётеборга, к примеру. Да, его потом стали называть Сёдерманненом. Но нам никак не удавалось связать наше дело ни с одним из известных сексуальных преступников. За исключением Болотного Убийцы, конечно. Но теория о том, что преступник из сороковых вновь вышел на охоту, казалась нам несколько притянутой за уши. А затем он пропал с радаров, так же внезапно, как появился. Лично я был убеждён в том, что этот парень помер. Этот тип преступников никогда так просто не отказывается от своего занятия. Они попадаются. Или погибают.

– Как вы думаете, каким образом он выбирал жертв? – спросила Линда.

Фагерберг закашлялся и сунул окурок в пустую чашку из-под кофе, которая стояла на столике.

– Обе эти женщины, – заговорил он, а потом внезапно замялся, словно размышляя, как лучше сформулировать свою мысль.

– Не поймите меня неправильно, – продолжил он. – Но они были, как говорили в те времена, гулящими. Да, мне известно, что сегодня каждая первая и каждая вторая – матери-одиночки. И что сейчас считается в порядке вещей ходить по клубам и приглашать к себе домой мужчин. Но в те времена всё было не так. Обе жертвы частенько бывали в пресловутом ночном клубе – в «Гран Палас». И обе имели привычку знакомиться там с мужчинами. Мы подозревали, что именно в клубе они и познакомились с убийцей. И поскольку мы ни в одном случае не обнаружили следов взлома, предположили, что женщины сами привели его или, по крайней мере, впустили в дом.

– Но, – вклинилась Ханне, до того момента молча делавшая заметки, – ведь выжившая женщина дала показания, в соответствии с которыми убийца появился у неё в спальне глубокой ночью.

Фагерберг скорчил такую гримасу, будто укусил что-то очень горькое.

– Да, так она утверждала. Моё мнение таково, что она, уложив ребёнка спать, побежала веселиться в клуб, а потом привела убийцу с собой. Но в этом она, конечно, не могла признаться. В этом случае её, вероятно, лишили бы родительских прав. В семидесятых социальные службы действовали гораздо жёстче.

В комнате наступила тишина, и Ханне наскоро переглянулась с Линдой.

– В одном из документов я обнаружила упоминание о том, что у вас была теория о проникновении преступника в квартиры жертв через крышу, – сказала Ханне.

Фагерберг на мгновение словно остолбенел, и в его лице проступила жёсткость.

– Чушь. Полная ерунда.

– Но там написано, что…

– Это была теория инспектора Удин, – оборвал её Фагерберг. – Остальные не верили в неё ни секунды. Он что, должен был карабкаться, как альпинист? Или Человек-Паук? Что за чушь! Если окажется, что он проникал в квартиры таким образом, я съем собственную шляпу. Так и запишите!

Ханне чувствовала, как нарастает внутри ощущение дискомфорта. Она всё вспоминала рассказ Ивонн Биллинг и толстые рубцы на её маленьких ладонях. Нет, Ханне совсем не верилось, что Ивонн лгала.

– Но вы проверили эту теорию? – задал вопрос Роббан.

– Разумеется, мы проверили её.

– Каким образом? – поинтересовалась Линда.

Фагерберг протестующе замахал в воздухе костлявой рукой.

– Об этом вы можете прочитать сами. Я не помню. Но ничто не указывало на то, что преступник мог проникнуть к жертвам через крышу.

– В материалах также значится, что в сороковых был выявлен ещё один подозреваемый в убийстве. Некий Биргер фон Бергхоф-Линдер. Почему вы не стали разрабатывать эту линию? – не унималась Линда.

Зрачки Фагерберга сузились.

– Он находился в том районе по служебной необходимости, что подтверждается показаниями его начальства.

– Как вам это стало известно?

– Я разговаривал и с ним самим, и с его шефом.

– Этого не было в отчётах, – сказала Линда.

– Его… положение исключало взятие письменных показаний, – отозвался Фагерберг. – Однако, по слухам, он действительно был жесток, и в конце концов его выперли со службы. Так что он вполне мог быть в этом замешан. Но доказать это было невозможно.

Снова наступила тишина.

– Бритт-Мари Удин, – произнес Роббан. – Как вы считаете, что с ней произошло?

Фагерберг потёр переносицу большим и указательным пальцами одной руки. Крошечные сухие частички кожи полетели вниз, оседая у него на коленях.

– Тогда её исчезновение не показалось никому подозрительным. Она попросила отпуск за свой счёт, к тому же, у неё были проблемы в семье. Своему мужу она написала что-то вроде прощального письма.

– Вот именно, – согласилась Линда. – Но она так и не вернулась, и супруг объявил её пропавшей.

Фагерберг снова замахал рукой.

– Мне всё это известно. Но тогда, когда она пропала, я в любом случае был убеждён, что она просто-напросто решила сбежать от своих неудач на службе и неудавшегося брака.

– Неудач?

Ханне была взволнована. Нигде в материалах расследования не было указаний на то, что у Бритт-Мари могли быть какие-то проблемы. Напротив, все отчеты были составлены и подписаны ею собственноручно. Все документы оформлены очень аккуратно, без типичных ошибок, которые частенько возникали в те времена, когда полиции приходилось использовать упрямые печатные машинки.

Фагерберг глубоко вздохнул, нагнулся вперёд и упёрся локтями в колени.

– С ней была просто беда. Она совсем не подходила для полицейской службы. Не желала исполнять приказы, в общем и целом была чрезвычайно чувствительна и отказывалась быть частью команды, если вы понимаете, о чём я.

Он ненадолго замолчал, по-видимому, в нерешительности. Но потом продолжил:

– И ещё эта проблема с ребятами…

– Ребятами? – переспросил Роббан.

– Ну да, она крутила как минимум с одним из следователей-мужчин, эта милашка Бритт-Мари. С инспектором Рогером Рюбэком. Я лично однажды застукал их, когда они миловались на рабочем месте.

24

На душе у Ханне скребли кошки, когда она покидала принадлежавший Фагербергу уютный таунхаус. Этот тон, которым отставной комиссар говорил о Бритт-Мари Удин, совершенно испортил ей настроение. Фагерберг явно имел цель не только обесценить профессиональные способности Бритт-Мари, но и втоптать её имя в грязь, а Ханне никак не могла взять в толк, зачем. Вот уже одиннадцать лет, как женщина пропала без вести; возможно, она давно мертва. Почему же Фагерберг так о ней отзывается? Этот факт настолько потряс Ханне, что она решила во что бы то ни стало докопаться до истины.

Она вежливо отклонила приглашение присоединиться к Роббану и Лео за обедом и вместо этого устроилась с взятым из дома бутербродом за рабочим столом, чтобы спокойно поразмыслить.

Линда, сидевшая в паре метров от Ханне, помахала в воздухе своим контейнером с салатом.

– Эй! Давай сюда!

Оттолкнувшись ногами, Ханне проехалась по полу в её сторону, не вставая с кресла.

Линда скомкала несколько старых бланков рапортов и отправила их в корзину для бумаг, чтобы освободить место на столе.

Ханне положила свой бутерброд возле Линдиной электрической печатной машинки марки «Фацит».

– Тебе не показалось, что Фагерберг как-то странно отзывался о Бритт-Мари? – спросила она Линду.

– Брюзга. Старая школа, – с набитым ртом проговорила Линда.

– И разве не странно, что они не стали проверять версию о том, что преступник мог проникать к жертвам через крышу? И не стали преследовать этого фон Бергхоф-Линдера?

– Угу.

– Получилось выйти на связь с двумя другими следователями, которые работали в семьдесят четвёртом над этим делом? С Крооком и Рюбэком?

– Очевидно, Кроок скончался в 1979 году. А с этим Рюбэком мы ещё не связывались.

– А можно как-то выяснить, служит ли он всё ещё в полиции? И если да, то где?

– Я могу попробовать, – откликнулась Линда, запихивая в рот кусок сыра. Потянувшись к стеллажу, она достала оттуда матрикул всех сотрудников Стокгольмского полицейского управления и принялась его листать. Кончики её пальцев от угольной бумаги приобрели синий оттенок. Внимание Ханне привлекло блеснувшее на бледной коже Линдиной левой руки золотое кольцо.[22]22
  Карбонизированная бумага для пишущих машинок – бумага в виде отдельных листов, оборотная сторона которых покрыта специальным пигментным слоем для получения копий.


[Закрыть]

– Ты замужем?

Линда быстро взглянула на Ханне, а потом её тёмные глаза отыскали кольцо на пальце.

– Помолвлена. Свадьба будет летом. Круто, да?

– Поздравляю! Кто этот счастливчик?

– Это Конни-то? Он на два года меня старше. Столяр. Мы познакомились в кабаке четыре года назад. Это была любовь с первого взгляда, по крайней мере, с его стороны.

Линда громко засмеялась, так что Ханне могла рассмотреть маленькие кусочки пережёванного огурца, оставшиеся на её языке.

– Мне вообще было наплевать, если честно, – продолжала Линда. – Мне он не казался особенно симпатичным. Ему пришлось потрудиться, чтобы переубедить меня.

– Я полагаю, ему это удалось.

Линда улыбнулась и поглядела на своё кольцо

– Боже мой, как же я хочу деток! – воскликнула она, отпивая глоток колы, которая стояла в опасной близости от края стола. – Я собираюсь завести их целую толпу! У тебя есть дети?

– Нет.

– Но тебе бы хотелось их иметь?

– Ну, – пробормотала Ханне, ошарашенная такой назойливостью. – Не знаю, если честно. Мне нравится работать.

Линда расхохоталась, положив руку Ханне на плечо.

– Не поверишь, и мне тоже! Но жизнь ведь не состоит из одной только работы, правда?

«Нет, жизнь не состоит только из работы», – подумала Ханне, ощущая настоятельную потребность сменить тему разговора. Но Линда, кажется, не замечала её затруднений, потому что продолжала свой допрос.

– А ты сама замужем?

– Да.

– Расскажи! Каково это?

Ханне улыбнулась и отвела взгляд в сторону.

– Каково это? Это…

Она замялась, подбирая верное слово.

– Надёжно, – заключила Ханне. – Мы счастливы. Уве просто замечательный.

В тёмных глазах Линды заплясали искорки.

– В каком смысле?

– Ну, – внезапно смутившись, протянула Ханне. – Он весёлый и умный. С ним можно говорить обо всём. Он меня поддерживает. А я поддерживаю его.

Линда снова громко расхохоталась.

– У вас хороший секс?

Ханне потеряла дар речи.

– Эмм… Да.

– Так я и знала, – выразительно произнесла Линда. – Я уверена, что все крепкие отношения основаны на желании людей спать друг с другом. Просто никто в этом не признаётся.

Ханне молчала.

– Так что, – продолжила Линда, – прими мои поздравления в том, что он у тебя умный и всё такое… Но не будешь ведь трахаться со справочником.

Смех пузырился в груди у Ханне. Она не могла отрицать – в этих неотёсанных рассуждениях что-то было. Однако сама Ханне никогда не смотрела на брак под таким углом. Разумеется, она считала Уве привлекательным, само собой, она хотела его, но Ханне всегда казалось, что она больше любит Уве за…

За то, что он напоминал ей отца?

Да, так оно и было. Он действительно напоминал ей отца. Во всяком случае, когда они только познакомились, когда Уве ещё горел своей работой и стремился изменить мир.

– Ну как там продвигается поиск Рюбэка? – спросила Ханне, чтобы прервать свой внутренний монолог. – Нашла его?

Линда со вздохом захлопнула матрикул.

– Лучше я позвоню на коммутатор. Им легче всего кого-то найти. Да, местные управления автономны, и если он служит не в Стокгольме, в матрикуле мы его не найдем.

Линда сняла трубку и набрала номер.

– Здравствуйте, Линда Буман, Госкомиссия. Я ищу некоего Рогера Рюбэка. Мне неизвестно, где он сейчас работает, но в середине семидесятых он служил в отделе по расследованию насильственных преступлений в Эстертуне.

Линда замолчала. Потом несколько раз промычала «угу», что-то записывая в блокнот. Затем она поблагодарила собеседника и положила трубку.

Лицо её осветилось широчайшей улыбкой.

– Бинго! Он работает прямо здесь, в нашем здании! В Главном Полицейском Управлении. Кажется, отвечает за что-то в Высшей школе полиции.

Десятью минутами позже Ханне уже переговорила с Рюбэком по телефону, назначив на завтра встречу в кафе для сотрудников, чтобы поговорить в неформальной обстановке.

Вернувшись вечером домой, Ханне обнаружила, что Уве собирает вещи, чтобы лететь на врачебный конгресс в Майами. Он складывал в старую дорожную сумку одну вещь за другой, а Фрейд зачарованно наблюдал за этим действом со своего места на ковре.

– Привет, – поздоровался он, увидев Ханне. Потом подошёл к ней и заключил жену в долгое объятие.

– Я буду скучать, – прошептала Ханне.

– Ты же справишься без меня три дня, – отозвался он, легонько прикусывая мочку её уха.

Ханне рассмеялась.

– Я вообще не понимаю, зачем ты летишь. Два дня в пути для того, чтобы поприсутствовать на однодневной конференции. Разве это не расточительство? По отношению ко времени?

– Это важная конференция.

Уве бросил в сумку спортивный костюм и обувь.

– Ты что, в Майами собрался тренироваться?

Ханне не могла удержаться от смеха, ибо Уве был самым неспортивным человеком из всех, кого она знала. Конечно, они ходили выгуливать Фрейда, но Уве никогда не занимался бегом и ни разу не посетил ближайший спортзал, куда дамочки с Эстермальма приходили на занятия аэробикой в облегающих полупрозрачных трико.

– Само собой. Чтобы быть на пике формы, когда вернусь домой, к тебе.

– Чудесно. Потому что для меня это имеет огромное значение. Внешняя оболочка. Накачанные мышцы. Загорелая кожа.

Уве захохотал и взял её за руку.

– Пойдём, хватит тратить на это время. Я приготовил ужин.

Ханне удивлённо подняла бровь, глядя на мужа. Существовало множество занятий, которые Уве отвергал, и в их числе было приготовление пищи.

Он притащил Ханне в кухню следом за собой и выдвинул для неё стул. Потом торжественно открыл холодильник и достал оттуда две тарелки, на каждой из которых покоилась половинка омара.

– Вот это да, – воскликнула Ханне. – В честь чего это?

– Как обычно.

– И всё же?

– В твою честь.

Уве наклонился, открыл морозильную камеру и достал охлаждавшуюся в ней бутылку шампанского. Откупорил её и пошёл за бокалами.

– Я подумал, что после тяжёлого трудового дня тебе не помешает немного любви, – пояснил он, вернувшись с двумя хрустальными бокалами в правой руке.

– Так любовь сегодня тоже в меню?

Он улыбнулся.

– Надеюсь на это.

– Смею ли я надеяться ещё и на массаж спины?

– Если будешь доброй.

– Я всегда добрая, – отозвалась Ханне, разливая шампанское.

Вечер вышел и впрямь таким удачным, как обещал Уве.

Они съели омара, выпили шампанское и послушали пластинки. Потом обсудили отпуск, и Мию с Марией, которые купили дом в стране басков и, вероятно, устроят там большой праздник в мае. Уве ни разу не упомянул своего отца. Когда шампанское было выпито, они открыли бутылочку красного, под конец принялись хихикать, как девчонки, а после занялись сексом на кухонном столе.

На короткое время Ханне позабыла о дырках от гвоздей, испортивших паркет в той квартире в Эстертуне. И о тёмных пятнах, въевшихся в этот паркет, словно кислота. На несколько драгоценных мгновений ужасающий образ мёртвой Ханнелоры Бьёрнссон погас перед её внутренним взором, и всё, что ощущала Ханне в те мгновения, было искрящимся счастьем.

На следующее утро, когда Ханне проснулась, Уве уже не было. Фрейд маячил перед входной дверью и поскуливал, так что Ханне поспешила одеться и вывести пса на короткую прогулку.

Снова похолодало.

Слякоть на улицах опять превратилась в лёд, и редкие хлопья снега падали вниз с низкого серо-стального неба, стирая контуры зданий по другую сторону моста Нюбрувикен. Лёд, попадавшийся под колёсами машин, хрустел и трещал. Немного впереди Ханне пожилая дама поскользнулась на льду, но ей помогла встать проходившая мимо женщина. Со стороны Страндвеген доносился шум снегоуборочной машины.

Однако плохая погода не волновала Ханне, не печалил её и факт отъезда супруга, потому что все её мысли вновь были заняты Болотным Убийцей – человеком, который годами успешно водил за нос полицию. Ханне не могла перестать думать о женщинах, которые стали его жертвами, и обо всём, чего с ними не случилось. О детях, лишившихся матерей, и о матерях, не увидевших, как выросли их дети. А ещё Ханне думала о Бритт-Мари.

Наверняка её исчезновение было связано с делом Болотного Убийцы. Все прочие версии не выдерживали критики.

Подозревала ли она что-то? Возможно, вышла на след убийцы?

Сегодня Ханне собиралась расспросить об этом Рогера Рюбэка. Об этом, и обо всем прочем, что могло иметь значение.

25

– Бритт-Мари – замечательная. А ещё она чертовски талантливый полицейский.

Рогер Рюбэк утвердительно кивнул головой, словно соглашаясь с собственным мнением, и поставил чашку с кофе на стол.

На вид ему было ближе к пятидесяти. Волосы с проседью, лицо, покрытое сетью тонких морщинок, пестрело веснушками. На переносице веснушки сливались в одну большую кляксу. Ханне подумала, что эта клякса похожа на бинди – украшение, которое индийские женщины носят на лбу.

– По крайней мере, такой она тогда была, – продолжал Рюбэк. – В семидесятых. Господи боже, как давно это было. Неизвестно даже, жива ли она.

Кафе стремительно пустело – люди освобождали столики, спеша вернуться к работе. Обеденный перерыв кончился. Мимо проносили подносы, уставленные дребезжавшей посудой, но её звон вскоре стих, ослабнув до едва слышного позвякивания.

– Наверняка мы знать не можем, – отозвалась Ханне. – Она ведь так и не вернулась. Разве не странно, что её исчезновение не было тщательно расследовано?

Рогер наморщил лоб, так что его брови, также с изрядной долей седины, практически соединились в одну линию.

– Это дело рассматривалось как потенциальное исчезновение. Но я вернулся домой, в Даларну, весной семьдесят пятого, и связь с коллегами в Стокгольме оборвалась. До восемьдесят четвёртого я так и жил в Фалуне, пока мы с женой не развелись. Тогда я и решил сюда вернуться.

– Чем ты сейчас занимаешься?

– Отвечаю за учебный план в ВШП. Да, в Высшей Школе Полиции. Я работаю над рационализаторским проектом.

Ханне улыбнулась, и Рогер тоже.

– Что, звучит скучновато? – весело поинтересовался Рюбэк.

– Нет, я… есть немного.

Честный ответ Ханне заставил Рогера улыбнуться еще шире. Его глаза заблестели, и на секунду Ханне подумала, что Рюбэк – вполне привлекательный мужчина.

– Насколько хорошо вы друг друга знали? С Бритт-Мари?

Намёк на румянец проступил на щеках Рюбэка.

– Мы с ней были просто коллегами, но Бритт-Мари очень мне нравилась.

– Фагерберг намекнул, что, вероятно, вы с ней состояли в более близких отношениях.

– Это не так, – ответил Рогер. – Это просто чушь. Могу понять, почему он так решил, но всё это – сплошное недоразумение, от начала и до конца.

– Окей, – согласилась Ханне, не вдаваясь в дальнейшие расспросы, тем самым побуждая Рюбэка к большей откровенности. Он же, напротив, не стал развивать тему. Вместо этого Рюбэк спросил:

– Так он вернулся? Болотный Убийца?

Ханне кивнула и рассказала Рюбэку всё, что ей стало известно об убийстве Ханнелоры Бьёрнссон.

Рогер слушал не перебивая. В руках он держал салфетку, которую усердно складывал треугольниками до тех пор, пока самый крошечный треугольник уже нельзя было согнуть. Когда Ханне замолчала, он еще несколько секунд сидел молча, разглядывая сложенную салфетку в своей большой ладони.

– Ты ведь знаешь, как у нас говорят… Каждый хоть раз сталкивается с делом, которое его не отпускает. Несмотря на то, что в семьдесят пятом я перестал работать с этим делом, кошмары о нём посещали меня годы спустя. А Бритт-Мари…

Рогер осёкся, и остервенело затолкал салфетку в пустую чашку из-под кофе.

– Я думал, что Болотный Убийца мёртв, – произнёс он спустя некоторое время.

– Фагерберг сказал то же самое.

– Фагерберг, – выговорил Рогер, выплюнув имя бывшего шефа, словно обсосанную вишнёвую косточку.

– Очевидно, в сороковые годы в деле был ещё один подозреваемый, – сменила тему Ханне. – Некий Биргер фон Бергхоф-Линдер.

– Да, – помедлив, подтвердил Рогер. – Это так. Мне кажется, Фагерберг лично занимался его проверкой.

Рюбэк немного помедлил и снова заговорил:

– По крайней мере, я в этом не участвовал. И Бритт-Мари тоже, иначе я бы знал об этом.

Ханне кивнула.

– А что за теория о проникновении в жилище жертвы через крышу? – задала Ханне интересовавший её вопрос, и потянулась за блокнотом.

Рюбэк заглянул ей в глаза.

– Что?

– Бритт-Мари так считала.

– Это правда?

Рюбэк выглядел искренне удивлённым.

– Эта теория упоминается в одном из составленных ею отчётов. Она считала, что преступник мог выбраться на крышу из подъезда. А оттуда он с лёгкостью мог перебраться на балконы верхнего этажа. Если убийца воспользовался этой лазейкой, то покинуть квартиру жертвы он мог прямо через подъезд. Той осенью, по всей видимости, было тепло. Жертвы вполне могли оставить открытыми на ночь балконные двери, чтобы был приток свежего воздуха.

– Я и не подозревал об этом, – признался Рюбэк.

– Бритт-Мари определённо обсуждала эту версию с Фагербергом. Я думала, вы всё проверили.

– Я такого не помню.

– Почему же он так сказал?

Рогер пожал плечами.

– Не имею понятия. Он ведь не принимал всерьёз ничего из того, что говорила Бритт-Мари.

– Почему?

Рогер поёрзал на стуле.

– Он с каждым из нас обходился как с куском дерьма, – негромко произнес Рюбэк. – Но больше всех доставалось ей. Он засадил её за бессмысленное перекладывание бумажек, а когда наконец позволил Бритт-Мари присутствовать на совещаниях, то ей вменялось вести протокол, чтобы потом начисто его перепечатывать. Когда она осмеливалась выдвинуть собственную теорию или внести предложение, он рубил всё это на корню. Не потому что теории никуда не годились, а только по той причине, что исходили от неё.

– Но почему?

Рогер медленно покачал головой.

– Потому что она была новенькой? – предположила Ханне.

– Я тоже был новичком.

– Потому что она была очень молода? Или потому, что она – женщина?

Рогер встретился взглядом с Ханне.

– Фагерберг из старой гвардии. Он считал, что женщинам в полиции не место. Во всяком случае, у него в отделе. А мы, все остальные… мы предали её. Мы не заступились за неё, когда должны были это сделать.

– Не так просто пойти против начальника.

Рогер вздохнул и снова покачал головой.

– Ты должна знать, что я много об этом думал. Если есть что-то в жизни, что мне хотелось бы изменить, так это именно оно. Я должен был вступиться за Бритт-Мари. Тогда, возможно, ей не пришло бы в голову тайком начинать собственное, параллельное расследование.

– Что, прости?

Рогер долго молчал, прежде чем снова заговорить, словно заблудился в переулках собственной памяти.

– Мы этого никогда не обсуждали, но мне известно, что она составляла списки горожан, проживавших вблизи Берлинпаркен. Вероятно, она пыталась выявить потенциальных жертв. У убийцы ведь были довольно специфические предпочтения: обе жертвы были молоды и воспитывали детей в одиночку. Я полагаю, Бритт-Мари искала женщин, подходящих под этот критерий.

– Могла она нащупать какой-то след? Как считаешь? Её исчезновение связано с Болотным Убийцей?

– Возможно. Нельзя упускать из виду тот факт, что её исчезновение совпало по времени с активным этапом расследования дела Болотного Убийцы. Несмотря на то, что Фагерберг отравлял ей жизнь и у неё были проблемы в семье. Наверное, тебе стоит пообщаться с её мужем. Вроде бы его зовут Бьёрн. Бьёрн Удин.

Ханне сделала в своём блокноте пометку.

– Как ты думаешь, что произошло с Бритт-Мари? – спросила Ханне.

Рюбэк вновь потерянно покачал головой.

– Если б я только знал. Я надеюсь, что она улетела на Мадейру. Это была её мечта. А моя мечта – чтобы она действительно сидела там, в бунгало на берегу, и смотрела на море.

Он замолчал.

– Ты можешь запросто ко мне обращаться, если появятся ещё вопросы, – сказал он, наконец.

– Я так и сделаю, – пообещала Ханне, захлопнув блокнот.

Они распрощались, и Ханне покинула Рюбэка, который остался одиноко сидеть за столиком.