Текст книги "Учитель истории"
Автор книги: Канта Ибрагимов
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
– После меня – делай, что хочешь, – язвительно парировал бек.
Началась перепалка. Воспользовавшись моментом, Малх-Азни схватила промасленный ножичек, которым кочевники соскребают мясо с кости, и, с силой вонзив его в толстое тело Язмаша, бросилась к перилам. Она уже изготовилась прыгнуть, когда Бадай обхватил ее. И все-таки амазонка не изнежилась во дворце, увлекла она с собой бека. В лунной дорожке в водах Терека еще несколько раз всплывали их борющиеся тела. Может быть, Малх-Азни и спаслась бы, да Бадай плавать не умел, со смертельной хваткой утопающего сжал он женщину, потащил за собой к илистому, ядовито-холодному дну…
В это же время схваченные – семья грузинского царя, три дочери и приемный сын Алтазура, и их насильники остановились на ночлег у ясского поселения Дедяково; еще через шесть суток они дошли до крупного хазарского города на Дону Саркела, где грузины были переданы византийскому послу. А детей Алтазура повезли степью по караванному пути в Итиль. Остановившись на отдых в одном из караван-сараев, командиры наемников-тюркитов, задобренные византийцами, так загуляли, что пропили и проели не только заработок, но и загуляли в долг. На просьбу хозяев караван-сарая рассчитаться чуть не последовал разбой. Как бы случайно в этом заведении также оказался очень предприимчивый купец-работорговец, который через болтливого хозяина уже выведал, что за добро под охраной. Погасив издержки наемников, купец за свой же счет продолжил их загул и, выждав удобный момент, предложил за живой товар такую сумму, что не только пьяные, но трезвые согласились бы. Ведь кто они? – наемники, кто заплатил – тому и служат, а степь бесконечна – поди найди крайнего.
И все-таки не простой товар исчез. Всех наемников выловили, и купца-работорговца выловили – всех пытали, головы поотрубали, а узнали лишь одно: пленных перепродали в Тмутаракани. Потом о них, как об очень красивых девушках для продажи, шел слух в Геленджике, где был черноморский порт продажи женщин-рабынь. Однако никто самих девушек не видел, и якобы один грек, поставщик светлых девушек к арабам и на Восток, приобрел дочерей Алтазура за баснословные деньги, сделка состоялась прямо на корабле, и этот корабль, только с этими девушками на борту помимо экипажа, в ту же ночь вышел в море. После разразившейся над морем страшной бури обломки того корабля прибило на утро к берегу…
Тем не менее, Итиль через послов и тайный сыск не прекращал долгое время поиски в Византии, Иране, на Ближнем Востоке. Тщетно, канули, как в воду…
* * *
Та поздняя осень 1994 года выдалась особо непогожей в горах Кавказа. Частые проливные дожди сменились непрекращающейся склизкой моросью, с густыми туманами по утрам, безветрием, болезненной, промозглой сыростью и унынием. Стесненное пологими склонами, под давящим хмурым небом, маленькое высокогорное село Гухой пребывало в тоске, в старческой печали. Соблазненная лозунгами свободы и цивилизацией, вся молодежь уже давно перебралась на равнину, в большие города, а редкие, еще не увезенные детьми старики, как и века назад, заняты жалким натуральным хозяйством, мечтая только об одном – пережить непредсказуемую в горах суровую зиму и довести до весны всю домашнюю живность.
Не дождавшись погоды, мужчины потянулись в леса, до глубоких снегов надо запастись дровами. С техникой пожилой люд не в ладах, да и с топливом проблема, и приходится действовать по старинке, запрягая кляч.
Тяжелее всех Малхазу Шамсадову. Как более-менее молодой он всюду хочет поспеть, всем помочь, а дорог в горах нет, одни колеи – развезло, в низинах трясины, так что и пустую телегу кони вытянуть не могут. От зари до зари Малхаз в тяжком труде, так что холеные руки учителя истории все в мозолях, огрубели. А потом, ближе к полуночи, чтобы никто не видел, бежит в горы, в пещеру, где на картине томится недовольная участью Ана.
Не высыпается Малхаз, маленькое тело от нагрузок ноет; тем не менее все для него игра, все у него спорится, и улыбка с лица не сходит, все ему кажется, что вот-вот, еще чуть-чуть и не только его жизнь, но и жизнь всех окружающих, даже его старенькой бабушки, значительно улучшится, что-то ему это подсказывает, этим он живет и этому свято верит. А тут, в противовес его настроению, из Грозного в горы неожиданно потянулись беженцы; оказывается, на равнине случилось страшное, какая-то «позиция» и «оппозиция» прямо в городе бой устроили, и в открытую все говорят, что тем и другим на военной базе в Моздоке федералы одновременно автоматы, пушки и танки выдавали.
Как учитель истории, Малхаз сразу же резюмировал:
– Спровоцировали гражданскую войну.
А директор школы Бозаева, как ей следовало по статусу, подвела итог:
– Все они гады, о народе не думают, власть и деньги поделить не могут.
Электричества давно нет, ретрансляторы не работают, из-за гор приемники сигнал не ловят. Нашел Малхаз новую «забаву» – каждое утро на самую высокую в округе гору взбирается, прикладывает к уху маленький транзистор; когда спускается – у школы политинформация: слава Богу, все быстро прекратилось, одни других одолели, правда, и жертв много, а танками и вовсе русские наемники управляли. И тут последнее слово за директоршей:
– Что ж никто из этих лидеров-подлецов с обеих сторон, и их отпрысков, что за рубежом учатся и живут, не пострадал, даже мизинца не ущемили, а невинную безмозглую молодежь под танками сгубили?
– Глупость говоришь, Пата, – разделились мнения. – Те враги, а эти наши.
– Чем они наши? – воскликнула Бозаева. – Что они нам сделали полезного за эти годы, кроме собственного возвеличивания?
Вот так каждый день начинался спор… Но длилось это недолго, батарейки «сели». А с началом зимы пошел снег, сразу распогодилось, и теперь у Малхаза действительно забава. Летом горцы на специальных полозьях устанавливают стог сена, который с первым снегом спускают в низину. Вот и резвится Малхаз, чуть подтолкнет скирду, на ходу «оседлает» – и летит вниз, зачастую кувырком, а за ним вал сена; старики ругаются, а он ликует, глаза блестят, румянец аж кипит!..
Нет, невозможно на грешной земле всегда улыбаться. С наступлением нового 1995 года не единицы, а потоки беженцев с равнины хлынули в горы: гражданская война меж чеченцами на сей раз не получилась, и тогда на Чечню хлынули федеральные войска. От рассказов беженцев мурашки по коже ползали, приуныл учитель истории.
И вдруг директоршу осенило:
– Эстери в городе одна!
Помчалась Пата в огненную столицу за племянницей, через три дня вернулась одна – постаревшая, сникшая, от прежней прыти – ничего; Эстери не нашла, а что видела – не дай Бог другому увидеть.
А Малхаз и тогда не очень горевал – «только через тернии лежит путь к свободе!» – взбадривался он. И тем не менее участь Эстери не давала покоя, а еще хотелось ему быть в гуще событий, и давно бы там был – больную бабушку оставить не с кем, да и картина присмотра требует. После недолгих раздумий не без озорства решил он эту проблему – картину поручил бабушке, поставил рядом с ней у постели, а бабушку – родственникам-соседям.
Путь до Грозного оказался непростым. Пешком Малхаз добирался сквозь заснеженные перевалы до Итум-Кале, до Шатоя на тракторе. И уже ночью послышался гул канонады, а над горами небо бороздят самолеты и вертолеты, где-то бомбят, люди в панике, с равнины все бегут, везут раненых…
Глубокой ночью в открытом кузове задрипанного грузовика, с не включенными из-за страха перед авиацией фарами, по отвесному серпантину узких дорог добрался Малхаз до Транскавказской трассы. Оттуда – вновь пешком до превратившейся в извергающийся вулкан столицы Чечении.
Всюду агония жизни, стреляют, взрывают, горят… А учителю истории кажется, что его никак не убьют, он будто бы глядит на эту историю со стороны, чтобы потом пересказать все доподлинно ученикам. И еще кажется ему – он легендарный герой, все это декорации (не такие уж люди варвары на пороге XXI века), а ему, как в древних сказаниях, предстоит пройти ряд испытаний, в конце найти и спасти красавицу Эстери, и она с восторгом отдаст ему навеки руку и сердце…
С такой душевной непосредственностью прямо по центральной улице имени Ленина Малхаз дошел почти до центра, не обращая внимание на странные реплики паникеров, не обижаясь на знаки «ты что, дурак?» из подворотен, и только когда даже не взрыв, а взрывная волна издалека с болью пришибла его к зданию первой школы, на лице его застыла уже не улыбка, а гримаса, и он вмиг стал не бравым героем, а четвероногим уползающим. И тут еще одна потрясающая явь, что не до сказок и легенд: прямо перед ним еще живая окровавленная стонущая женщина с широко вспоротым животом, и поскольку он был на четвереньках, прямо перед глазами видел, как еще бьется сердце, как вздрагивают легкие, как, будто сизые змеи, расползаются кишки, и запах, запах крови, гари, фекалий… смерти.
Малхаз вскочил, шатаясь, держась за стенку, добежал до угла, думая, что за углом «сказка» кончится. Но за углом еще хуже – ужасное месиво. Он свалился, судорожно закорчился, изрыгая мерзкую слизь, мучительно зарыдал… Он понял, что жизнь не сказка, он – далеко не легендарный герой, а только героический пересказчик, и никого он спасти не сможет, спастись бы самому.
Ползком, уже в сумерках, он пробрался в разбитое здание, и если простое разбитое здание – ужасно, то разбитая центральная школа – ужасна вдвойне… В вестибюле, или точнее там, где когда-то был вестибюль, кто-то страшный, как злодей хмурый, уставился на него, прошмыгнул. Только потом Малхаз понял что это был кусок зеркала. Любопытный от природы, он очень хотел вернуться, посмотреть на себя, однако не смог перебороть страх, он уже всего боялся, даже самого себя.
Скорчившись калачиком, под неумолкающий грохот стрельбы и треск, он всю ночь, дрожа, провел под партами, слышал прямо под окнами чеченский говор, по голосам совсем пацаны, и тогда еще больше сжался, совсем затаил дыхание. Он всего стал бояться, этот мир оказался жесток, и он не ожидал такого варварства.
В жизни, до этого, Малхаз никогда не чувствовал себя так плохо, таким разбитым и опустошенным. Несмотря на ломоту во всем теле, вялость и усталость, он ни на секунду не смог заснуть, хоть и пытался забыться во сне. Перед рассветом, когда канонада стала затихать, он уже подумывал, как бежать и в какую сторону спасаться, и только глянул в окно, как в стоящее напротив здание «Детского мира» влетело что-то громадное, его вновь кинуло под парты. Казалось, что весь проспект Революции охвачен огнем, и тот вот-вот до него доберется. Малхаз вскочил бежать, машинально оглянулся и замер: по иронии судьбы его, оказывается, занесло в класс истории, и все вдребезги, а на одной стене, правда вкривь и вкось, еще висят красочные, горделивые портреты всемирно известных полководцев, и зарево с улицы искрами торжества отражается в их глазах, страстью крови пылают их радостные лица. Сколько раз Малхаз описывал этих легендарных полководцев как выдающиеся личности, а оказывается, они злые демоны; в тиши юрт, палаток и дворцов они разрабатывали стратегию передела мира для благополучия узкого круга людей, и вовсе не думали о пушечном мясе… А после этой войны в ряду полководцев прибавится?!
– Гады! – как обзывала директор Бозаева, крикнул учитель истории, сбил все картины, вначале растоптал, а потом, не насытившись этим, взял их в охапку и кинул в окно, в пекло, чтоб тоже «поджарились».
С рассветом, как по команде, наступила гробовая тишина – совсем в диковину.
«А может, они одумались, договорились о мире?» – подумал Малхаз, еще вконец не утратив человеческой логики. Только поэтому он не подобрал оружие, что валялось перед школой между трупами.
Короткими перебежками, петляя, он бежал не через центральный, а через трамвайный мост, на правую сторону Сунжи, ближе к горам, и даже когда возобновилась канонада, только ускорил бег. И вдруг резкая боль в ноге, а сбоку стремительный разрыв асфальта заставили его лечь плашмя. Тогда сквозь гулкий, очень частый перепоночный стук сердца в голове он услышал душераздирающий свист уходящего из пике самолета. Он так и лежал, уткнувшись носом в асфальт, с ужасом закрыв руками голову, дрожа всем телом, и уже слышал, как вновь пикирует истребитель… но просто не мог встать и страхом был буквально прилизан к земле… Цепкие руки грубо схватили его за шиворот, отволокли к зданию, и в тот же момент фонтанирующими разрывами ровным коридором избороздился асфальт.
– Не подставляйся! – бодрым тоном сказал молодцеватый крепыш, сквозь щетину щедро улыбнулся, победно вздернул кулаком и, бряцая оружием, больше ни слова не проронив, побрел в ту часть города, откуда Малхаз бежал.
Дальше учитель истории не побежал, так и сидел, прислонившись к стене, и не то чтобы не мог или не хотел, просто впервые в жизни какая-то глухая апатия овладела им, и может, он еще долго так бы и сидел, да тоненькая струйка крови обозначилась от ноги. Боль не чувствовал, просто когда с безразличием выдернул тонкий срез асфальта из икроножной мышцы, кровь потекла еще гуще, и тогда он тронулся подальше от центра. Дойдя до здания университета, буквально очнулся: ведь рядом, в частном секторе, живет Дзакаев, а вдруг дома?
Наверное, родного отца Малхаз не так бы сердечно обнимал. Дзакаев был слегка пьян, но тоже очень рад неожиданному гостю.
Водкой обработав рану, Дзакаев бережно перевязывал ногу, пока Малхаз уминал хлеб, лук и квашеную капусту. Потом, то прислушивались к грохоту, то говорили.
– Нет, нет, ты, Малхаз Ошаевич, неправ, и твоя директорша неправа, – от возбуждения ходил по комнате Дзакаев. – Это наше единственное спасение!.. Ну, конечно, несколько перебарщивают. А как иначе? Ну, как бы мы от этой мрази избавились? Ну, как? Это ведь ублюдки, да и не чеченцы вовсе!.. Посмотри, до чего довели республику, народ, этот город! Образование, здравоохранение, культура – им не надо. Да они нас к дикости вели!.. Что значит вели, уже привели! Я с автоматом в обнимку сплю, зарплаты три года нет. А себе дворцы отстроили, иномарки не успевают менять… Нет, я рад! Я так ждал этого, ведь это цивилизованная армия, они быстро наведут порядок… конституционный порядок! Понимаешь? Или ты в горах тоже одичал?
Эту тираду Малхаз уже не слышал, он вырубился во сне; когда проснулся, оказалось, что голова на подушке, а он бережно закрыт одеялом. Как и до сна, Дзакаев был на ногах, только теперь перед зеркалом примерял разные галстуки к белоснежной сорочке.
– Готовишься к торжественной встрече, – еще сонно проговорил учитель истории.
– О! Ты проснулся? Ну, молодец, просто богатырь, – повязывая галстук, говорил Дзакаев. – Целые сутки проспал! Вот это нервы.
– У-у-у! – зевая, потянулся Шамсадов и, улыбаясь, не без сарказма. – Как на свадьбу наряжаешься.
– Свадьба не свадьба, – был серьезен Дзакаев, – а момент нешуточный, долгожданный… И погода, видишь, какая! Ночью снег, а сейчас легкий мороз и солнце, все к добру!
– Тогда хлеб-соль приготовь.
– Хлеб-соль – не знаю, а вот документы все приготовить надо, – Дзакаев с любовью осмотрел диплом кандидата наук, аттестат профессора, погладив, бережно положил в карман пиджака, и очень серьезно. – Слушай, Малхаз, я вот что подумал: может мне сразу ректором стать? А что?.. А тебя деканом на истфак.
Малхаз ничего не ответил, пошел на улицу умываться, быстро вернулся.
– Они уже на этой улице, – нескрываемо дрожал его голос.
– Ну и прекрасно, – был невозмутим Дзакаев.
Действительно, несколько минут спустя, оглушая округу, загоняя в щели ворот копоть, напротив остановился БТР, ударом сапога вышибли калитку, остерегаясь войти, несколько автоматчиков осторожно оглядывали двор. Дзакаев выскочил им навстречу. Малхаз, хоронясь, из окна наблюдал за всем.
Дзакаев махал руками, громко говорил, так что обрывки фраз были слышны и в доме. Вдруг его грубо толкнули, поставили лицом к стене, чуть ли не на шпагат сапогами заставили расставить ноги. Тут же «обшмонали», кандидатский диплом и профессорский аттестат полетели в снег, кошелек – в карман. И тут раздалась короткая автоматная очередь, от которой сам Малхаз упал; через мгновение, не веря, он подтянулся к окну: тело Дзакаева судорожно корчилось в агонии.
– А-а-а! – закричал Малхаз, тут же сам прикрыл свой рот, в сенях уже послышался топот.
Он кинулся к окну, на лету, как в кино, вышиб и стремглав побежал через маленький палисадник, перескочил забор, много заборов, и ему все казалось, что пули еще за ним летят.
Только изрядно устав, задыхаясь, он нашел прибежище в каком-то сарае. И почему-то в этот момент, как никогда ранее, ему вспомнилась мать, она тоже жила неподалеку, однако Малхаз не мог сориентироваться, все в голове, как и в городе, перемешалось. Помня, что у матери очень богатый, а главное большой дом, он стал оглядываться, оказалось совсем рядом. Издали увидев у ворот матери гражданский «КамАЗ», он ускорил шаг. Во дворе матери стояла толстая женщина, он ее узнал – соседка.
– Побыстрее, побыстрее, солдатики, – слащаво голосила она, обращаясь в дом, вытирая с лица пот. – Все, все несите, я вам хорошо заплачу.
– А не подавишься, свинья?! – из-за ее спины злобно выдавил Малхаз.
– Ой! Ты откуда взялся?.. Солдаты, солдаты! Сюда! Вот он враг, вот он бандюга, вот кто русских убивал, стреляйте в него, стреляйте!
Вновь во всю прыть понесся Малхаз, только теперь по улице; за первым же углом напоролся на БТР, и рядом солдаты. Вновь прытко перескочил через забор – и перед глазами сплошная полоса препятствий, а сзади, как у Дзакаева, смерть, сбоку свист пуль, и самое страшное – на сей раз его точно преследуют, даже нагоняют, он слышит топот, голоса, команды. Вот набережная Сунжи, густо заросший берег. Он кувырком бултыхнулся в промерзшую, мутную, с нефтью воду, тут же всплыл, бросился к густым кустам, чьи ветви свисали к реке. Сверху накрыл шквал огня. Покурили, еще раз постреляли… Вроде ушли.
…Глубокой ночью, под сотрясающие взрывы и гул, рыдая, онемевшими руками учитель истории рыл могилу своему научному руководителю в его собственном дворе. Дом Дзакаева был полностью разграблен, из гаража увели машину, даже пол раскурочили, благо дров стало вдоволь.
До утра одежда не просохла, и, осматривая ее, Шамсадов заметил много дыр на куртке, штанах – а его не задело. Только рана на ноге воспалилась, стала чуточку ныть. С каким-то трепетом, но не с отвращением, надел Малхаз на себя одежду Дзакаева; в последний момент заметил на полу галстуки, которые накануне его научный руководитель долго прикидывал, выбирая, и в конце концов, бросая вызов всем, в том числе и себе, повязал ярко-красный галстук, чтобы все видели. Еще раз посмотрел в зеркало: он увидел не только чужую одежду, но совсем чужого, мрачного человека, который вроде никогда ранее не улыбался, по крайней мере не будет делать этого впредь.
День Шамсадов переждал, а под прикрытием ночи тронулся к центру, перешел тот же мост. Нефтяной институт и первую школу – не узнать, трупы все так же чернеют, и вроде их стало больше, но никакого оружия, что валялось кругом, нет. Лишь обшарив несколько окоченевших тел, он нашел пистолет и гранату. Это вселило в него уверенность, он вспомнил, зачем пришел в Грозный – Эстери работала в сорок первой школе, там же рядом снимая комнату…
Что за странность? Так получилось, тот же паренек-крепыш, что спас Малхаза, в предрассветной мгле свистнул из окна «типографского» дома, что напротив Главпочты; так же щедро улыбаясь, поманил к себе.
Их, не каких-то бравых гвардейцев президента, а простых защитников города – молодых ребят, было человек пятнадцать-двадцать, по разным точкам занявших этот плацдарм у перекрестка Главпочты и стадиона «Динамо».
Крепыш, все время, как когда-то Малхаз, широко улыбаясь, поделился иссохшим кукурузным чуреком, трофейными сухарями, кипятком, и когда Малхаз наелся, сказал:
– Ты человек образованный, нам такие еще пригодятся, уходи, здесь жарко будет.
Малхаз только мотнул головой.
– Ну ты ведь уже немолод, – последний аргумент выдвинул крепыш и, поняв, что учитель истории стоек, протянул автомат, пару рожков, десяток гранат. – На, я еще достану.
Не на рассвете, а только часам к десяти, со стороны завода «Красный Молот» показалась бронеколонна, в черной форме – морская пехота. Первый залп гранатометов – три единицы загорелись, колонна отступила, отдышавшись, пошла в атаку. Этот бой был упорным, долгим, беспощадным. Только вначале у Малхаза дрожали пальцы, а потом наступило затмение, хотелось уничтожить все на свете, во что бы то ни стало победить, и главное, соратник по оружию дороже самого себя, не ожидая пощады, бьешься до конца… Вновь колонна отступила, вся улица в смоге горящих машин, кто-то от боли кричит, кто-то стонет, зовет мать. Ополченцы, а их осталось всего человек восемь-десять, выскочили из укрытий, стали подбирать оружие, боеприпасы. В это время вновь послышался гул.
– Может отступим? – сказал кто-то будто вскользь.
– Куда отступать? – усмехнулся крепыш. – Некуда.
В это время стало совсем сумрачно, повалил крупный, густой, мокрый снег, из-за которого видимость совсем уменьшилась.
Третий натиск был самым отчаянным. Из-за горящей техники колонна не могла продвигаться, и морская пехота двинулась в атаку. Перестрелка была долгой, почти в упор. Вплотную столкнувшись, пошли в рукопашную. Силы неравные. Малхаз был на волосок от смерти, штык-нож уже блеснул перед ним, и тут крепыш буквально своей грудью защитил его, поражая противника, сам принял удар в грудь, навалившись мощной спиной, подмял Малхаза – и может, это еще раз спасло учителя истории.
Снег повалил так густо, что ничего не видно, и казалось, сами небеса хотят угомонить сумасшедших.
Крепыш еще дышал, из широкой раны на груди в такт его мощному молодому сердцу щедро фонтанировала кровь. Малхаз пытался что-то предпринять – все напрасно.
– Как тебя зовут? Как зовут? – шептал он на ухо раненому.
Крепыш простонал, как-то вытянулся и замер… с той же невинной улыбкой на лице. Никакого документа не нашел Малхаз в его карманах…
Так и погиб безымянно этот защитник, как и тысячи других, на чьих трупах, как на постаменте, потом потомки вознесут памятник некоему генералу, который в данный момент думал о своих сыновьях, что учатся в далеком, спокойном зарубежье. И коллеги Шамсадова, историки, не вспомнят крепыша, упорно будут восхвалять генерала, выправлять до идеала его генеалогию, а потомков назовут святыми, будут им вечно поклоняться и при этом твердить – нет и не было среди чеченцев ни князей, ни рабов, все мы вечно равны…
…В сумерках, от бессилия еле преодолевая еще неглубокий след, окровавленный своей и чужой кровью, почему-то вновь страстно захотевший жить – Шамсадов Малхаз, опираясь на автомат, наугад уходил с поля боя, и в снежном тумане в упор столкнулся с высоченным пехотинцем. От удара в челюсть Малхаз аж взлетел, тяжело плюхнулся. Пехотинец потянул его за галстук, усадил на снегу.
– А ты, жалкий интеллигентишка, что тут делаешь? Тоже защитник? – сжал он хилую шею, прямо перед носом Шамсадова завис раскаленный, дышащий смертью ствол. – Это зачем ты напялил? – небрежно играл он галстуком, – чтобы легче придушить?.. Кто по специальности?.. Кто? Учитель истории. Хм… ну ладно, учитель… живи, может, правдивую историю расскажешь.
Потрясенный, обессиленный Малхаз еще долго лежал под густо валившим снегом, с окоченелостью он чувствовал какое-то забытье и блаженство, и может, так бы и заснул навсегда, да горячее дыхание и вонь мертвечины привели его в реальность, он раскрыл глаза: перед ним четвероногий хищник. От его движения зверь отскочил. «Тот ли это символ свободы, что я рисовал?» – подумал учитель истории, и следом: «С волками жить – по-волчьи выть». Он тяжело встал, вернулся на поле боя, нашел пистолет, финку и еще зачем-то взял бинокль.
Ночью, мимо уже покинутого президентского дворца, он, хоронясь, уходил из города. У площади «Минутка» перед рассветом встретил регулярную армию свободной республики. Его земляки не унывают, униформа даже не запачкана, есть все, в том числе техника и рации. Малхаз пожелал к ним присоединиться.
– А ну пошел отсюда! Тоже – защитник! – обсмеяли его, а когда учитель истории возмутился и потянулся к пистолету, его обезоружили, слегка побили, дали пинка, потом возвратились, отдали бинокль. – На, будешь издали смотреть, как мы воюем… А галстук в одно место засунь. Ха-ха-ха!
Завизжала техника, элитные защитники умчались, а Малхаз тронулся к окраине, в сторону Аргунского ущелья. Но никуда не пройти, все простреливается.
Еще день Малхаз отлежался в полуразрушенном доме, а ночью вновь попытался выйти, бесполезно, город в плотном кольце. И все-таки садами, лесами, через болота он добрался до трассы Ростов – Баку, попытался в нескольких местах перейти – попал под шквальный огонь, все просматривается приборами ночного слежения. Малхаз был в отчаянии. И тут слышит на рассвете гул, и, не скрываясь, стройной колонной, под горделивым знаменем, уходят организованно в Аргунское ущелье элитные войска, техника, а во главе, в «УАЗике» – видит Малхаз в бинокль – знакомый по телевизору профиль офицера советской, а теперь чеченской армии.
– Вот гады! – процедил Малхаз, «и те и эти гады» – вспомнил он заключение Бозаевой, бросил бинокль в пруд, и зная, что стрелять не будут, договорились, смело перешел трассу, спустился к Аргуну, тщательно умылся, очистил одежду и понял – надо учить детей, это патриотизм, путь к счастью, а свобода – абстракция, ширма отщепенцев…
И все-таки братья по оружию – святое братство. За день пути Малхаз еле добрался до Чишки; здесь заняли оборону настоящие ополченцы. Увидев многочисленные раны Малхаза, его немедленно отвезли в полевой госпиталь, развернутый в местной школе. Здоровенный врач-хирург говорил, что Шамсадову надо хотя бы недельку полежать, подлечиться, но Малхаз рвался домой, нутро горело недобрым, и оказалось – не зря. Именно в тот день, когда он шел в рукопашную, к его дому в селе подъехали два вездехода, вооруженные люди в масках, как утверждал сосед – чеченцы, заскочили в дом Шамсадовых, хотели забрать картину, но бабушка ухватилась за нее насмерть. Бандиты стукнули старушку по голове, то же самое получил и соседский мальчик, что присматривал днем за бабушкой. Мальчик выжил, бабушка – нет, картина пропала.
И тогда, неожиданно, вновь на лице учителя истории застыла непонятная улыбка или ухмылка. «Сошел с ума», – шептались сельчане, а к этому и нога разошлась.
Вновь на помощь пришли ополченцы. То на машине, то на телеге, то на носилках через заснеженные перевалы доставили Шамсадова в Грузию, в Тбилиси. После одной операции перевезли в Стамбул. И здесь в госпитале его нашла мать, перевезла в Москву. Оказывается, отчим Малхаза всегда «на коне», и в столице он занимает доходный пост, а сводные братья повзрослели, в отца, старший – уже вице-президент крупной нефтяной компании, второй – совсем умница, открыл свою компьютерную фирму, сам составляет программы, владеет иностранными языками.
Истосковалась мать по первенцу. Как ни кощунственно, мечтала она забрать Малхаза к себе, когда помрут родители бывшего мужа. По всем столичным клиникам возили его, потом по дорогим магазинам. Купили двухкомнатную квартиру в центре Москвы, сватают к красавицам-землячкам, но учитель истории отнекивается, молчалив, угрюм; все по библиотекам да по книжным магазинам ходит, вновь историей Хазарии поглощен. И никто не знает, что есть у него женщины поклонения, что они, быть может, вдалеке, да он их обязательно найдет, и Ану найдет, и Эстери.
Его поиски увенчались некоторым успехом. Стало известно – Эстери беженкой перебралась в Германию. Малхаз тоже загорелся желанием беженцем уехать в Германию.
– Да ты что, это удел бедных, – возмутилась мать, однако, видя настырность первенца, послала его в Германию, но не беженцем, а вольным туристом, с деньгами в кармане.
Через месяц вернулся ни с чем, не зная языка, ему было очень тяжело. Тем не менее, он объездил все лагеря беженцев в Германии, увидел много чеченцев и многих беженцев под видом чеченцев. Вернувшись в Москву, он хотел продолжить поиски в других странах Европы, но ему было стыдно вновь просить деньги, да и не маленький он, и не больной, чтобы быть иждивенцем.
Жить в многолюдной Москве после одиночества гор – очень тяжело. С матерью Малхаз, несмотря на ее заботы, так и не сошелся душевно, зато он сблизился со вторым сводным братом, компьютерщиком – Ансаром. Именно Ансар подсказал Малхазу, что теперь не надо сидеть в библиотеках, через Интернет все поступает в домашний компьютер. Малхаз «заразился» этой игрушкой, сутками сидел за компьютером, постоянно обращался к брату за помощью и консультацией и так его полюбил, что, не выдержав, раскрыл ему свою страдающую душу.
– Зачем куда-то ехать! – воскликнул Ансар. – Ныне не те времена, в Интернете все есть.
И действительно, через день у Малхаза были все списки беженцев Европы, но Бозаевой Эстери не было. И тогда Ансар, через посредство своих европейских партнеров, сделал запрос в Интерпол – нет.
Совсем сник Малхаз. Как и Ана, Эстери канула в никуда.
Стал скучать он по своим горам, и уже, к ужасу матери, объявил – собирается домой. Однажды рано утром нагрянула милиция. Учуяло сердце матери, спрятала она Малхаза в надежном месте. Блюстители порядка особо не усердствовали, мельком глянули в комнаты, проверили паспорта и в конце спросили: «Есть ли такой – Шамсадов?».
– Нет, какой-такой Шамсадов? – артистично возмутилась мать. – Не видите – мы Зоевы.
Ушли. Но поняла мать: не пронесло, тучи сгущаются над сыном. Заставила она влиятельного мужа подсуетиться. В тот же день отчим узнал, а через день из Грозного знакомые позвонили: Шамсадов Малхаз Ошаевич в каком-то списке, как командир боевиков, преступник, находится в розыске.
В ту же ночь мать, как ребенка, лично вывезла Малхаза в Стамбул, к родственникам. В Турции, не зная языка, без доступа к литературе, он и вовсе впал в отчаяние. Единственная отдушина – Интернет-кафе, где он может общаться с Ансаром. Сводный брат оказался настоящим братом, прилетел он в гости к Малхазу и через день осторожно предложил:
– Поезжай в Англию представителем моей фирмы.
– Так я языка не знаю.
– Вот и выучишь; без английского в каталогах и в библиотеках делать нечего. А заодно, я порекомендую, на компьютерные спецкурсы устроишься. Поверь, там лучшие в мире программисты преподают.
– Вновь на маминой шее?
– Нет, все за счет фирмы – ты представитель и стажер… Все равно домой дороги пока нет. Не переживай, ты с лихвой отработаешь.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?