Текст книги "Учитель истории"

Наконец дали команду; вначале тяжело, в разлад, а потом все веселей и разом заскрипели сотни деревянных весел, и почему-то только теперь Астарху явственно показалось, что мучительная смерть, смерть не на поле боя, с оружием в руках, а позорная, издевательская – неминуема, и от этого с каждым свистом на выдохе гребцов он ощущал, как все больше и больше потеет, и вместе с потом исходит его дух. И к удивлению, будто бы назло, даже ночью гребцы не отдыхают, лишь короткая передышка и вновь свист.

– Не рабы гребут, а, видно, личная гвардия Никифора, – словно прочитав мысли Астарха, на ухо пояснил Мних.

И как ни странно, сам доктор, по крайней мере, внешне, очень спокоен, и даже какие-то нарезки делает на досках борта, вроде что-то высчитывает, думает. И в одну ночь Мних на непонятном что-то сказал, а потом шепотом на греческом Астарху:

– Муки смерти я не боюсь – многое пережил. Но без борьбы отдаться этой неблагодарной твари – тоже не могу… Надо поймать несколько крыс.

Крысы, хозяйничающие здесь каждую ночь, будто поняли доктора – в эту ночь исчезли. Потом повезло; на следующий день поймали одну, на следующую ночь – еще три; правда, от брезгливости Астарх свою жертву так сильно сжал, что она сдохла.

– Ничего, ничего, – успокаивал Мних, – три – как раз достаточно.

К этой операции Астарха не привлекли, и что делалось, доподлинно он не знал, знал лишь одно – в грубоватом простом перстне Мниха был спрятан яд.

– Бегите, бегите, – ласково отпускал доктор крыс. – И ваша доля в этой еде… Хе-хе, скоро они найдут пресную воду, если она есть на корабле.

Так оно и случилось; вскоре одна крыса, вскрючив свой гадкий хвост, нагло, с бешеной скоростью заметалась вокруг бадьи и вдруг, совершив какой-то невероятный акробатический трюк, ловко прыгнула прямо в воду.

– Эту воду пить нельзя! – вскричал Мних, опрокинул бадью, и чуть позже. – И вообще больше воду пить нельзя.

Среди людей, переживших муку жажды, в изнуряющий зной такое говорить – страшно. Но Мних был грозен, неузнаваем; он на своем что-то злое процедил, и переводя для Астарха, помягче:

– Терпеть, надо терпеть… Жизнь – это терпение. Нетерпение – позор.

Выбора не было, стали терпеть, чего-то ожидать. Оказалось, недолго. Где-то после полудня, когда жара особо давит, и даже неутомимые гребцы перестают грести, – все отдыхают, наверху начались шум, беготня, переполох. Открылся люк.

– Доктор, кто здесь доктор? Повальная болезнь, пятеро уже скончались, капитан мучается. Кто здесь доктор? Капитан зовет!

– Я доктор, – с озабоченным вызовом крикнул Мних и, кряхтя, встал. – Я обязан помочь каждому больному… Только как, – указал он на ковы.

Моментально в трюм спустилась пара молодцов, замахали кувалдой.

– Это мой ассистент, – указал доктор на Астарха, – мне помощник нужен.

Капитану доктор помог в одном – прикрыл глаза.

– Родственник Никифора, – пояснил Мних Астарху. – Кстати, и мой тоже… Неплохой был человек, поддался соблазну, – и после этого прочитал непонятную речь, видимо, молитву.

Еще несколько человек корчились на палубе от боли. Мних их бегло осмотрел и, крича во всеуслышание, поставил диагноз:

– Это эпидемия, – дальше непонятное для Астарха, впрочем, и для остальных, едкие слова и рецепт. – Воду, пейте воду, много воды.

Все бросились к корме, там начались давка, сутолока, крики, ругань, перешедшие в драку и резню.

– Что они делают? Как так можно? Ведь всем не достанется, – возмутился Мних, тоже бросился к корме, корректируя предписание. – Так много не пейте, по одной, ну по две, и достаточно… Боже, потом как от вас корабль очистить?.. Что, что? А, понял. Слушайте меня! Кому стало плохо, в соленую воду, за борт; это облегчит страдание, снимет боль… А ты что рот разинул, морщишься, – шипящим шепотом теперь он обращался к бледному потному Астарху. – Что, мало смертей повидал, мало людей сам прирезал? А это тот же бой, борьба за жизнь… иль сам выпей водички, а можно не страдая, просто так утопиться. Иль еще лучше меня с борта скинь… Чего стоишь? Беги в трюм, спасай наших.

Не кого-то спасать, а чтобы не видеть этого ужаса, молча было повиновался Астарх, да Мних его нагнал, с силой рванул за локоть и с взбешенными навыкате глазами, какие Астарх видел только у полководцев, ведущих в атаку войска. – Конечно, – все так же торопливо шипел он, – эти «черные фески» – не твои… и мне они не по нутру, ты гораздо ближе, но повязан я с ними, повязан, пойми. И не какой-то там идеей или верой, а прошлым, настоящим и будущим – мы не можем жить как все и за это – то процветаем, то в гонении – иного не дано, но мы иное ищем и создадим…

Остаток дня и часть ночи, уже страшно мучаясь от жажды, Астарх махал кувалдой. Потом не пившие воду тринадцать человек по приказу Мниха сбрасывали за борт мертвых и еще страдающих полуживых. С рассветом бросились проверять груз, увидев несметные богатства – заликовали. Однако это длилось недолго, таким огромным кораблем управлять тринадцать человек не смогут, да и навигацией никто не владеет – лишь Мних смотрит то на солнце, то палец в рот сует – ветра практически нет, значит, несет их куда-то течением, куда неизвестно, благо, что море спокойное. Так это все не беда, и богатство в тягость – одолевает жажда, и если бы Мних отравленную воду не слил, ее бы выпили.

Все обессилели, изнемогали в тени, и лишь Зембрия Мних не сдается – аппарат для выпаривания морской воды хочет соорудить. А Астарх долго смотрел в бескрайнее море – мог бы как Ана плавать, давно бы уплыл с этого мерзкого корабля и поплыл бы только к ней, но куда плыть и как, сил нет, жажда угнетает – хуже муки нет, и буквально на карачках он дополз до борта, упал в тень, то ли уснул, то ли потерял сознание, и сколько пребывал в этом состоянии, не знает – пришел в себя от крика Мниха:

– Астарх, помоги, спаси, спаси, Астарх!

Черные фески амебообразной массой сгрудились над доктором; как могли били, подтащили к самому борту и уже пытались скинуть.

Просто так Астарху не справиться бы, огромным веслом он уложил всех, так что и доктору досталось. После этого на длинном корабле образовалось два враждующих лагеря: на носу Мних и Астарх, на корме – одиннадцать «фесок», и меж ними средоточие несметного богатства – никого оно не интересует, за глоток пресной воды все бы сейчас отдали.

Понимая, что ситуация критическая, к вечеру Астарх спустился в капитанскую каюту, вооружился двумя мечами, луком, копьем. «Фески» к оружию вроде непричастны, но тоже что-то подтянули.

– Может, их издалека, стрелами, – как военный предложил Астарх.

– Человека убить – последнее, – мудро рассуждал Мних, – надо терпеть… Да и вряд ли они открыто сунутся; драться и воевать – им не по нутру, разве что пощипать, столкнуть, облаять… а подкупить здесь некого, так что будем спать по очереди, там посмотрим.

И неизвестно, чем бы все это кончилось, да судьба им благоволила. Уже к закату с севера подул свежий, прохладный, приятный ветерок, а к ночи и звезды скрылись, и без особого ветра, без буйства, без шторма упала одна крупная капля, потом резвее, и полил такой щедрый дождь, как говорится – из ведра.

Врагов больше не было, все стали единоверцами, вновь командовал Мних – на палубу вытащили все, что имело емкость, кинули все тряпки, шелка и ковры, а дождь все лил, лил, и так до самого рассвета. А утром солнце взошло, и туч вроде бы и не было; так, где-то на востоке, бордово-сероватая пелена; и будто зарождаясь в той стороне, буквально проходя над их головами и исчезая в туманной дымке на северо-западе, зависла чарующая ярко-красочная широкая радуга, и кажется, что от ее блеска и море стало изумрудно-пурпурным, родным, цветущим.

– Это Божие знамение! – повелительно поднимая руку, торжественно провозгласил Зембрия Мних. – Оно указывает нам путь от Египта и Иерусалима, где мы зародились, до благодатной Европы – где мы будем счастливо жить!

Черные фески упали ниц, очень долго молились в сторону, откуда исходила радуга; потом, по очереди, все встали на колени перед Мнихом, и на непонятном для Астарха языке что-то вымаливали, понятно – прощения, целовали подол его платья. А Мних как Божий помазанник грациозно воспрял, был очень строг да изредка косился на Астарха, и тогда, еле скрывая ухмылку, тайком ему подмигивал. Процедура затянулась, и кто-то уже пытался облизать персты доктора; кто ранее этого не сделал, вновь встал в очередь, и все на коленях. Видать, Мниху все это изрядно надоело, и он уже в истоме всепрощающего Господа таращил в небеса глаза, и вдруг встрепенулся, чуть не стал обыденным, но вовремя спохватился, и еще более торжественно и повелительно:

– С моей помощью вы одолели часть мук. Но помните – это не все, вся жизнь земная – это страдание. А я терпел, терпел все ваши слова, истязания. И, как Бог мне завещал, я вас прощаю – мои сыны, и вот вам еще один символ жизни и верного пути под моей командой – белая чайка, она укажет нам путь к земле… Прочь! Что присосались?.. К веслам, за весла, свиньи! Гребите, гребите! Астарх, где кнут?

* * *

Только Зембрия Мних, повидавший на своем веку немало земель, сразу же издалека узнал появившуюся на горизонте в мареве зноя очаровательную землю – знаменитый остров Лесбос, куда по его тайному велению на пожизненное заключение был сослан бывший император Роман Лекапин.

Вглядываясь в остров, как бы от солнца Мних тщательно прикрывал рукой глаза, да все равно, наблюдая за ним сбоку, Астарх видел, какое противоречие всколыхнуло воспоминание о прошлом и как оно явственно отражается на лице Мниха, с преобладанием чувств брезгливости и досады.

Может быть поэтому, доктор приказал более не приближаться к острову, и вначале хотел было отправить на землю кого-либо еще, однако подумав, решился плыть сам на лодке в сопровождении одного Астарха, ибо только он знал всех и вся в этой, да и в других округах.

Астарх ничуть не удивился, что командир местного гарнизона и глава духовенства приняли Мниха с царским почетом. Не удивился, что с резвостью принялись исполнять пожелания доктора: выделить рабов-гребцов, много пищи и вина, и даже снять с другого корабля дубовую емкость для воды. Удивился Астарх иному – доктор пожелал увидеть заключенного Лекапина, и по пути к огромному нависающему каменному замку, как бы рассуждая про себя, да так, чтобы слышал Астарх:

– Слава Богу, эти идиоты еще не знают, что императора Романа Второго – уже нет… а новый кандидат, еще не став им, уже продался… О, Феофана! Это все она – стерва! Да и Самуил – дурак, без меня ничего сделать не может.

Изнутри замок был еще ужаснее, мрачнее; даже воздух был здесь спертым, замшелым, давящим, так что его не хватало, и несмотря на смрад, приходилось глубоко вдыхать ртом. К счастью Астарха, в само подземелье, где непосредственно находился бывший царь, Мних пожелал спуститься один. Вернулся он нескоро и был почему-то огорчен.

– Какова жизнь?! – сокрушался доктор. – Этой идее не суждено сбыться – бедняга тронулся умом… А мог бы вновь стать императором… – И недовольно цокая языком. – Жаль, что я не в Константинополе; что они там натворят?! О, Феофана – дрянь!.. И может и поздно, а все равно надо искать иной путь, а путь – один… Пойдем, Астарх, здесь на острове есть места и повеселее.

Лишь к закату дня, обойдя высокую гору, они достигли другой оконечности острова – казалось, это другая земля: в пойме извилистой, говорливой, прозрачной небольшой реки густой, звенящий голосами многих экзотических птиц, ухоженный лес, нисходящим конусом простирающийся темно-зеленой полоской вдоль русла, от вершины горы вплотную до моря, где на самом побережье раскинулся роскошный парк с фонтанами и аллеями, и не одно, а множество зданий разной архитектуры и размеров, и все они утопают в зелени, блестят мрамором, и хоть из камня, а с виду легки и изящны.

– Женский пансион – кузница кадров, – при походе к парку пояснил Мних.

Этих слов Астарх не понял, спросить не успел – оказывается, их уже ждали: навстречу вышел маленький, сухонький старичок, явно евнух. Хоть и был старик гораздо старше Мниха, а с почтением он произнес имя «Зембрия» и обнимал доктора с ученическим послушанием и с такой же виноватой покорностью выслушивал долгие нотации гостя на непонятном для Астарха языке, и лишь одно Астарх уловил – имя царицы Феофаны прозвучало не раз, и с каждым разом голова евнуха согласно склонялась, он что-то шепотом недовольно причитал.

– Ладно, – наконец на греческий перешел Мних. – Этот молодой человек, – указывая на Астарха, – и я – устали с дороги. Что мне надо, ты знаешь, а ему – по полной процедуре, как здоровому мужчине.

По живописной территории Астарха провели в отдельный большой дом, и кругом ни одного мужчины, только женщины, юные и очаровательные. Он мечтал только о спокойном сне, но вначале ему преподнесли какой-то горьковатый горячий напиток, потом цветочный нектар с запахом жасмина, лепестков роз и еще чего-то непонятного, возбуждающего. А на ковре перед ним – яств, каких он даже в царском дворце не видывал, и для поднятия настроения ему нежные песни поют, другие, почти нагие, невиданные пластичные танцы исполняют, а с двух сторон от него что-то раскаленными спицами трут, легкость и блаженство в мозги вветривают. А потом его купали, каждую клеточку ласкали, и весь этот все более возбуждающийся восторг вскипел в бешеной страсти, когда неожиданно появилась одна, как кошка гибкая, раскосая, чуть полноватая черноволосая смуглянка…

Обычно, поутру проснувшись, Астарх с тоскою вспоминал Ану. А на сей раз, к своему изумлению, он снова хотел видеть эту пожирающую страстью женщину, и улавливая пьянящий аромат ее исчезнувшего во сне горячего тела, он спросонья кинулся в соседнюю комнату, а там, полулежа на роскошном ковре, Мних, лениво оторвался от пиалы с чаем.

– Скажи правду, – язвителен голос доктора, – Ану позабыл? Хе-хе, молчишь?.. Ана святая, благородная женщина, и путать ее с этими или другими – не годится, – кряхтя, Мних поменял позу, налил чай во второй прибор. – Пей, – протянул он цветасто-расписную фарфоровую пиалу, – с утра освежает.

И пока Астарх помешивал ароматный мед в жидкости, доктор, как обычно, будто размышляя вслух, тихо продолжал:

– Если честно, то я-то сам многого в жизни не испытал. Вроде быть мужчиной и не быть им – страшное горе. Раньше я сильно от этого страдал, да с годами свыкся. Хотя, если можно было бы повторить все сначала, никогда бы не согласился. Хм, а меня и не спрашивали: с обрезанием и кастрировали, уготовили эту судьбу. Ты хочешь спросить – для чего? Раньше не совсем понимал, однако с возрастом наверное оценил всю мудрость предков… В порядочном обществе вроде не принято об этом говорить, да сблизившись, будто по секрету, люди только об одном и говорят – о скрытой стороне жизни. Интимная жизнь – побудительный мотив многих жизненных поступков. И кто бы что ни говорил, а чувственная страсть – это такой несгибаемый вектор силы, что многие человеческие помыслы увядают под натиском стихии похоти. И чтобы эта страсть мною не обуревала – меня ее лишили.

– А для чего? – не сдержался Астарх.

Мних глубоко вздохнул, исподлобья испытующе долго вглядывался в собеседника, будто видел впервые, и неожиданно совсем иным, пещерно-утробным голосом:

– Никому в жизни не говорил, не доверял. Тебе, Астарх, верю, хочу доверить самое сокровенное, ибо ближе человека ныне нет, и проверен ты – настоящий мужчина. А более того, ты, Ана и мой золотой, – тут его голос стал нежным, – Остак – мне единственно родные люди, – в этот момент его лицо заметно смягчилось, подобрело, но это был только миг, и вновь он стал озабоченным. – Астарх, ты должен мне помочь; больше некому. На эти фески надежды нет – только деньги считать и талмуды должников писать их руки способны. А за мной обязательства… Слушай, – доктор поближе склонился к Астарху и стал говорить тише. – Всего я и сам не знаю, и тебе знать не советую, да в суть дела посвящу… Есть формула бытия, или сверхважный основной Закон существования, ниспосланный Богом, чтобы люди на земле жили лучше и лучше. По преданию, этот Закон Бог ниспослал там, где никогда не бывает туч – над пустыней Сахарой, в низовье самой длинной реки Нил. И именно обладание этим Законом привело к расцвету египетской цивилизации. И тому пример не только уцелевшие пирамиды – гробницы фараонов, а многое-многое другое, и главное то, что люди овладели искусством превращения элементов из одного состояния в другое, нашли золото, придумали текстиль и цемент, изобрели колесо и рычаг, создали письменность, открыли математику и астрономию. И обладали этим искусством не все люди, а лишь особо одаренные, самые грамотные, и передавали они свое знание не всем, а только способным с детства, и только близким по крови и духу… Фараоны, в то время правившие в Египте, с одной стороны не могли существовать без этих искусных людей, а с другой – всячески их попирали, нещадно эксплуатировали. Не однажды эти грамотные люди пытались бежать; по суше, на песке их след быстро находили, догоняли и издевательски возвращали. Тогда эти люди додумались построить большие корабли из папируса, и несколько таких кораблей с малым количеством людей уплыли в разные стороны – чего они достигли, пока неизвестно, но думаю, открыли они новые земли… Больше кораблей строить возможности не было, а те, кто не уместились на кораблях, еще очень долго оставались в Египте, тщательно храня Божий секрет и выжидая удобный момент. Такой момент никак не представлялся: из поколения в поколение фараоны завещали – не выпускайте из Египта грамотных людей; с ними тяжело, да без них невозможно. Что только ни придумывали грамотные мужи – все бесполезно; ни подкуп, ни заговор, ни переворот – ничего не помогало, в любом правлении первое правило – не выпускать, вроде вечно. И тут как-то грамотные мужи то ли по-иному взглянули, то ли по-новому прочитали и осмыслили Божий Закон. Да, конечно, женщина в науках – недюжа. Да им это и не надо, у них есть свой особый, Божий дар. Ведь нагая женщина перед мужчиной – сила! Красивая женщина – сверхсила! А красивая и сладкая – редкость, да попадись на пути – мечта, всепожирающая сила!.. И если по виду младенца-мальчика особо не поймешь – кем он вырастет, то есть очень редкие девочки, с самого детства которых видно – кем они рождены быть: это врожденная грация, шарм, красота, кокетство, невозмутимость и, самое главное, врожденный аромат, запах женского тела, та индивидуальная сладость, которая покоряет любого, особенно сверхсильного мужчину…

– Вот такая, – продолжал свой рассказ доктор, – женская особь не сразу, а с опытом, была тщательно, в самом детстве отобрана, под опекой и с наставлениями выращена и как бы между прочим подарена фараону, ставшему последним в династии. Этот подарок сумел бы усыпить, и может быть навсегда, бдительность любого мужчины… Вот так грамотные люди смогли бежать из Египта, прихватив с собой Божий Закон… По преданию, с тех пор среди этих людей главенство рода зиждется на женщинах, и завет новым поколениям один – овладевай искусством знаний с самого детства, даже под нажимом – учись! Учись новому, неизведанному!

– …А возвращаясь к беглецам, – продолжал медленно доктор, – уйти они по пескам и по зною далеко не смогли – осели на краю аравийского полуострова, здесь же, в горах, в пещере и спрятали свое тайное превосходство, тщательно замуровав его в золотом Сундуке. Людей, знающих об этом тайнике, во все времена было очень мало, и они тщательно, с самого детства отбираются, и к этому их готовят, зовут их мессия – Божий помазанник, и кстати, один из них перед тобой.

– Налить Вам чаю? – предложил Астарх.

– Налей, – Мних подал свою пиалу, долго молчал, медленно перемешивая жидкость, и видя, что собеседник больше ни о чем не расспрашивает, сам задал вопрос. – А почему ты не спросишь – где теперь этот Сундук?

– Зачем мне ваш сундук, – улыбаясь, ответил Астарх. – Мне и без него нескучно живется, своих забот хватает.

– Гм, – кашлянул Мних, вроде как обжегся. – Этим и нравишься ты мне: свой нос не в свои дела не суешь – мудро поступаешь… А забота теперь у нас одна, общая; ты, и только ты должен и можешь мне помочь… для того и рассказываю.

– Чем могу – помогу, – по-воински решительно ответил Астарх, – что мне не надо – можете не рассказывать. Я язычник, и многие из ваших верований и легенд мне не понять.

– Хм, я и сам многое не понимаю, но раз и тебе выпала эта судьба – кое-что дорассказать обязан… Со времен исхода из Египта, а это десятки веков назад, никто никогда Сундук не раскрывал, и в какой горе, в какой пещере Сундук точно находится – мало кто знал. А для отвода интересов кладоискателей другую гору назвали священной, так ей до сих пор по традиции поклоняются. А узкий круг людей, владеющих великой тайной, несмотря на возможности, жили внешне скромно, неброско; зато хорошо питались, берегли здоровье, соблюдая гигиену, и ни в чем ни они, ни члены их семей не нуждались. Правда, когда кто-либо из посторонних допытывался, кто носитель Тайны, этот мессия должен был в течение часа бежать в другую страну со всей своей семьей, прихватив свое единственное богатство – очень дорогой большой алмаз, который при побеге должна была проглатывать жена как скрытый источник жизни в иных землях… И все-таки женщины, дети – обуза, лишние языки, и нередко свои же в случае чего лишали жизни всю семью. Чтоб такое не случалось, с некоторых пор носителей Тайны просто кастрировали.

– А Ваш отец? – это заинтересовало Астарха.

– Понимаешь, времена бывали разные: то мы господствуем и делаем как хотим, то нас преследуют и мы разбегаемся по разным землям, растворяемся среди других народов, но никогда не теряем своей первозданности, потому что следуем канонам нашего положения, записанным в Талмуде.

– А если Вы разбегаетесь, то куда девается сундук? – не сдержался Астарх.

– Хе, наконец-то задело, – усмехнулся Мних. – В том-то и дело, что разбегаются самые известные, а нас везде много, и остаются другие, на смену. А чтобы побег не продолжался вечно, и чтобы мы жили спокойно, хорошо, вместе с другими народами мы создавали и создаем великие государства, даже империи. И Персия, и Византия, и Хазария – тому пример.

– Насчет остальных – не знаю, а Хазарию основали народы Северного Кавказа, – возразил Астарх.

– Ну, сейчас спорить не будем – недосуг, – уклончиво парировал Мних, – а то, что сейчас там господствует иудаизм, – бесспорно.

– Видимо, в этом наша беда.

– Не обобщай, не ищи крайностей, Астарх, – живее продолжал Мних. – Всегда легче искать свои беды «в чужом глазу», а «бревно» -то зачастую в своем. Ну, политику бросим, а продолжим о нашем… хотя это и есть главная мировая политика – Тайна ковчега!

– Ну и раскройте эту тайну всему человечеству, – угрюмо перебил Астарх. – Может, войн станет меньше?

– Насчет войн не знаю – войны передел богатств. А вот Сундук со времен фараонов так и не раскрывали, непозволительно; его можно раскрыть только в эпоху глубокого катаклизма, когда человечество станет на грани вымирания, наподобие библейского всемирного потопа, либо всемирного похолодания или наоборот – глобального потепления, в результате неисправимых помыслов людей… А так, сундук и в закрытом виде излучает колоссальную энергию! И ты представляешь, на том месте, где первоначально хранился сундук, зародились три великие религии, и все не без участия хранителей Тайны, по крайней мере, великий пророк Мохаммед – да хранит Бог его славное имя, – тут Мних привстал, – был наш любимый зять, очень достойный человек, действительный посланник Бога. А вот некоторые его последователи, хотя и являются нашими братьями по крови, а и это позабыли, и каноны ислама не совсем правильно соблюдают, словом, рьяно позарились не только на нас и наши богатства, но и на святая-святых – Сундук. А остановить, тем более победить их, стало невозможно – мусульманство набирало невиданную силу, покоряло целые государства. И тогда тайный собор решил впервые перепрятать сундук, и после долгих споров решили – новое место, благоприятный климат и почва, доверчивые разноязыкие люди – это горы Северного Кавказа, и с этим решением туда были высланы миссионеры, купцы, грамотные люди, которые, пользуясь преданностью властей, проникли во власть Хазарского каганата, распространили религию и даже нашли пещеру, где можно было бы схоронить Сундук. Пару веков назад Сундук начал было свой новый путь, путь прямо на север. Однако то ли кто-то выдал, или догадались, словом, несметные полчища мусульман ринулись вслед – в короткий период были завоеваны огромные территории, вплоть до Индии и Бухары на востоке, весь Кавказ до Урала и по Волге – на севере, и даже вторглись в Италию и Испанию на западе. И только Византия, и то благодаря нам, выстояла. Правда, Сундука и мы надолго лишились; из-за всевозможных опасностей в пути он был спрятан в горах Малой Азии, где примерно, ты теперь знаешь. Знало об этом немало людей, даже вероломных – все горы перерыли, а тайник не нашли, ума не хватило, лезут вглубь, а ответ всегда прост, на поверхности, на виду, только внимательно присмотреться надо.

– Так что ж вы до сих пор не забрали Сундук? – теперь и Астарх возбудился.

– В том-то и дело, что не могли. Эта территория принадлежала халифату, а одолеть эту силу – армии до сих пор не было, и не было бы и впредь, до того сильна и доступна людям мусульманская религия. Но мы пошли иным путем, вспомнили урок предков со времени фараонов и создали этот женский пансион… Кстати, Ана первой бы сюда попала, да возраст был уже не тот, да и что греха таить, я ее от этого и других унизительных мест уберег, да и сама она боролась… А что касаемо этого заведения, то некоторые люди рыскают по всему белу свету и доставляют сюда за большое вознаграждение совсем маленьких девочек, у которых от природы, с рождения есть особый чувственный шарм и, главное, сладко-дурманящий женский аромат… Если честно, я в этих делах не знаток, но есть специалисты-женщины, которые выхолащивают девушек, и особо одаренные экземпляры на год-два переправляются в Индию, где в непроходимых джунглях, в горах, в скрытых владениях махараджей доводят женское искусство до отточенности – овладевая секретами массажа, гипноза, танца, речи, жеста, игры глаз и мимики лица.

Вот такие «подарки» были посланы самым влиятельным представителям династии арабского халифата. Последователи пророка Мохаммеда, хвала его имени, – Мних вновь привстал, – не во всем следовали его заповедям: вместо положенных по Корану четырех жен – имели порой десятки, а о наложницах и говорить не надо – не счесть. От обилия женщин страсть предводителей, может, притуплялась, и им казалось, что они уже постарели, обессилели, и тут такое очарование, от которого не оторваться, и к тому же они умны, образованы, общительны, и в беседах потихоньку наши установки внушают. Конечно, разумеется, не это, а сама диалектика исторического процесса обрушила халифат. Однако роль женщин умалять тоже нельзя. Правда, случались и случаются глубокие провалы, как, например, сейчас с нашей царицей Феофаной. Позабыла она субординацию, кто ее взрастил, кто ее царицей сделал. Ведь с трудом мы добились, чтобы церковь расторгла первый брак покойного Романа Второго, чтобы ее «законно» на трон посадить. А она не только погрязла в разврате, но в обход нас, тайно сошлась с Никифором, получила от него щедрые дары и теперь прочит его в мужья, в императоры. А Никифор тоже изменник, почувствовал трон, нюх потерял… Ой, что же там творится, в Константинополе? Надо торопиться, времени в обрез, и не только из-за политики, но и факторы года нас подпирают… Астарх, – доктор вплотную приблизился, так что возрастной ночной нездоровый запах изо рта обдал собеседника; и на фоне этих полумистических речей и вида чуть ли не сумасшедших глаз кавказец невольно отпрянул. – Не сторонись, – переходя на злой шепот, еще ближе двинулся Мних, – Астарх, я тебе рассказал очень много, чего было не положено… Ты мне должен помочь… больше некому.

– В чем я должен помочь? – как бы защищаясь, Астарх инстинктивно выставил вперед руку, чтобы доктор совсем не налег.

– Перевезти Сундук, – сурово прошептал Мних. – И не в Хазарию, не на Кавказ; там вечно неспокойно, пересечение путей и интересов, а в Европу, там есть, как на Кавказе, горы Альпы, и климат там такой же, с северной стороны… Вот там мы и создадим новое, несокрушимое небольшое государство, где будут сосредоточены все богатства мира, и ни один варвар или диктатор туда сунуться не посмеет, поверь мне… Что молчишь? Согласен? Только ты мне можешь помочь.

– Согласен, – после долгой паузы ответил Астарх, – только при одном условии – Вы откажетесь от притязаний на Остака.

– О-о-о! – воскликнул доктор, и тут же, натужно улыбаясь. – Так мы ведь все вместе будем там, в Европе жить.

– Нет, уже твердо решено, после этой экспедиции моя семья возвращается домой, на Кавказ.

– Хм, – усмехнулся Мних. – Ты не поверишь, и этот Сундук, и этот корабль с богатством, и все остальное отдал бы за моего золотого Остака! Как я его люблю, как родного!.. Ну, да ладно, – махнул он рукой, – дитя от матери, тем более от Аны, отнять не смогу… Согласен! – он протянул свою мясистую руку.

В тот же день, к вечеру доложили, что требования Мниха по укомплектованию корабля полностью выполнены, и не теряя времени, несмотря на ночь и неспокойное море, они тронулись в путь. Новый нанятый капитан по указанию Мниха взял курс на другой остров, Цикладу. Этот остров был большой, оживленный, с городами, с многочисленными кораблями в порту. Здесь у доктора тоже оказалось много влиятельных знакомых. С их помощью спешно был доукомплектован живым огнем, вооруженными людьми их корабль, и тут же Мних купил еще один большой военный корабль с полным экипажем.

Вроде Мних и его сотоварищи очень торопились, а в путь не трогались, все совещались, ругались, кучковались и вновь расходились; видимо, не могли прийти к общему решению. И за это время в порт пришел византийский торговый корабль. Мних тотчас отправился на берег, оказывается, хозяин этого корабля, крупный купец, друг Зембрия, еле сбежал из столицы, принес вести страшные, да вполне ожидаемые.

…Главнокомандующий войсками Никифор вернулся из похода, встал лагерем напротив Константинополя, на азиатском берегу Босфора, объявил себя императором Византии. Евнух Самуил хотел было воспрепятствовать этому произволу, да царица Феофана вновь всех обманула, каким-то образом тоже оказалась в лагере Никифора, согласилась выйти замуж за великого, богатого полководца, официально вручая в руки Никифора царскую власть.