Текст книги "Учитель истории"

– Коня! Моего коня! – приказала Ана.

Толпа расступилась. По трапу спустили белого разукрашенного жеребца с позолоченной уздой, с золотым султанчиком на голове. Несмотря на неудобное платье, Ана браво вскочила на коня и, грациозно выправляя осанку, вознесла руку:

– Тихо!

Наступила давящая тишина.

Ана начала медленную речь, как ее подготовил Мних, но, как и раньше возгораясь в азарте, понесла свое, да так, что толпа с все возрастающей амплитудой крика поддерживала и одобряла каждую ее фразу, каждое слово и даже жест. И все-таки в конце короткой, зажигательной речи она вернулась к установке Мниха, а иного клича и не могло больше быть:

– Вперед на дворец! Вон самозванцев с трона! Над Лекапинами – наш суд!

К удивлению Аны, здесь же рядом с ней уже стояли некоторые члены сената, администрации и даже из патриархии. Они тоже хором поддержали:

– Вон Лекапинов! Под народный суд!

Это происходило в местечке Эвдомона, что на европейской части Босфора, недалеко от столицы, куда к закату солнца, влекомая Аной, двинулась, как стихия, толпа. У Золотых ворот на входе в Константинополь двумя рядами при полном вооружении стояли отборные правительственные войска. Толпа дрогнула, сбавила шаг, стало тише.

– Вот как встречают собственный народ! – закричала Ана.

– Во имя императора Константина! Вперед! За мной! Мы не рабы!

Туча стрел, заслоняя вечернее солнце, полетела в сторону толпы, и главная мишень, видимо, была белоснежная предводительница. Лишь изрядное расстояние да раненый конь спасли Ане жизнь. И все же одна стрела пронзила ее предплечье.

От второго залпа ее спасли окружившие плотным кольцом земляки, и в руках у них уже блестели мечи.

– Ана ранена, Ана ранена! – заревела толпа.

– Вперед! За мной! – в окровавленном платье командовала Ана.

И неизвестно чем бы все это закончилось. Да в этот самый момент какие-то силы атаковали с тыла правительственные войска. Армия дрогнула, попятилась в одну, в другую сторону; стройность рядов нарушилась, команды не слышались и не могли выполняться. А разъяренная толпа, как страшная волна, уже совсем близко. Кто успел из солдат – бежал, многих растерзали, других растоптали.

От Золотых ворот, все больше разрастаясь, все круша, сметая, грабя, толпа двинулась по главной улице Константинополя до собора Святой Софии, и там же византийская площадь, царский дворец.

О дальнейшем противлении массам и речи не могло быть. Штурм дворца в проекте не был, и Ане с трудом удалось угомонить толпу, и, как и предполагалось, во дворец для переговоров направилось несколько «активистов», бунтовщиков из числа знати, переодетых по случаю простолюдинами. Во главе делегации была Ана. Правда, ни в каких переговорах она не участвовала, не смогла бы – рана сильно болела и кровоточила.

Под усиленной охраной евнух дворца Стефан препроводил ее в какой-то зал, где бородатый врач стал делать перевязку. И лишь от боли, отпихивая врача, она по этим пухлым волосатым рукам, мучающим ее, узнала Зембрию Мниха.

– Что ж мы делаем? Что получится? – простонала Ана.

– Тс-с-с! Уже получилось… закончилось.

Позже, под покровом ночи, из боковых ворот они вдвоем уезжали из дворца, а город еще гудел.

– Какой я дурак, как я рискнул! – время от времени повторял в пути Мних, сжимая голову руками.

– Вы-то чем рисковали? – не сдержалась Ана.

– Не чем, а кем… тобой, тобой – мое единственное существо!

* * *

– Ну, что ты постоянно грустна, о чем переживаешь? – во время каждого осмотра говорил Мних. – Рана пустячная, уже заживает. С Азой вопрос практически решен – ждем ее прибытия… И в остальном все как нельзя хорошо, – в отличие от Аны сиял он довольством в последнее время.

А Ана осунулась, похудела, синюшные круги появились под глазами, еще больше и впечатлительнее отображая на побледневшем лице ее добрые, тоскливые глаза. И ни с кем не поделишься, а тосковать есть о чем: не так, так этак, а тамга4747
  Тамга (тюрк.) – клеймо, печать


[Закрыть] на ее предплечье появилась, и она считает, это неспроста – нечего было в эту грязную игру, политику, вступать. Конечно, она и раньше волей-неволей в политике участвовала, даже туда рвалась, да тогда роли и цели были иные, а теперь – не то. И вроде она заводила всего, больше всех рисковала, а результат узнала позже всех, и тот вначале их уст служанок.

Оказывается, хотя Мних и очень рад, а Лекапинов свергнуть не удалось, потому что сыновья встали против отца и, кинув Романа в жертву толпе, сами остались у власти. Говорили, что в последний момент, вконец разочаровавшись в детях, царь Роман написал завещание в пользу законного императора Константина VII. Однако под влиянием жены Елены Лекапин Константин VII от этой почести отказался, первым царем стал Стефан Лекапин.

Лишь одно дети сделали для отца: Романа не казнили, как требовала толпа, а прилюдно постригли в монахи и отправили в пожизненную ссылку на остров Лесбос.

Все эти события вроде устраивают интересы Аны – так это фасад, а есть и внутренняя интрига, от которой Ану бросает в дрожь. Оказывается, ее любимый, единственный брат Бозурко был на стороне Лекапинов и даже был среди правительственных войск, выдвинутых усмирять мятеж. Правда, первым Бозурко с поля брани и убежал в Большой дворец, и там не растерялся, как друг, стал правой рукой царя Стефана. Да, как выразился Мних, одно у Бозурко от Аны – по-мужски красив, умен, в остальном – хитер, к любому войдет в доверие, и нюх, как у собаки.

– Понимаешь, – не без ехидства рассказывает ей Мних, – твой братец просто провидец, чует, куда ветер дует. – И после невыносимой паузы, вроде мило улыбаясь. – Мало Бозурко со Стефаном дневать, так он, будучи женатым на племяннице, всех фаворитов потеснил и у Елены Лекапин ночует.

Если бы Ана это из других достоверных уст не узнала бы заранее, то вскипела бы, и несдобровать бы доктору. Так многие об этом твердят, и Ана еле сдерживает себя; вслух холодно бросает:

– Меня не интересует эта грязь.

– Хм, – противно усмехнулся Зембрия, и, глядя в окно, будто что-то высматривает. – Зато тобой интересуются.

Ана насторожилась, а Мних тем же убийственным тоном продолжил:

– Как ты сама определила, Константин Седьмой – тряпка, да не дурак, тем более знает, что грядут очередные перемены… Так вот, раз знают все, то знает и муж, по крайней мере – догадывается… Однако на сей раз Константин не сплоховал. Вызвал твоего братца, и предложил баш на баш… А разве Бозурко откажет будущему самодержцу, тем более, что и Елена это предложение одобрила.

Здесь Мних замолчал, сурово глядя, повернулся в сторону Аны.

– Неужто правда? – съежилась она. – Молодую жену подставить кому-то, пусть даже императору?

– Дура! – махая руками, заорал доктор, надвигаясь на Ану. – Эта шлюха никому не нужна! Речь идет о тебе, о тебе!

– Что?.. Ложь! Ложь! Вон отсюда, вон! Кавказцы так не поступают.

Произошла очередная страшная ссора. Правда, длилась она недолго, в отличие от прошлого, на сей раз первая вступила в контакт сама Ана: предстояло выкупать Азу, а без помощи Мниха ей не обойтись.

Сделка должна была состояться в проливе Дарданеллы со стороны Эгейского моря; дальше византийские корабли ходить не смели, там хозяйничали сарацинские пираты.

Как назло, за несколько дней до этого выпущенный из-под ареста Астарх, якобы за огромную взятку Бозурко Стефану, был назначен друнгария вилли (начальником царской охраны) и поэтому не смог сопровождать Ану в этом плавании. С Аной были Радамист и неизвестная команда императорского флота, выделенная по рекомендации того же Мниха.

И хотя Мних предупреждал: «товар» – из рук в руки; сарацины, спекулируя, что воды вроде бы византийские, настояли на своем. Корабли из-за опасности не сблизились. А сарацины направили две лодки. Одна, в которой сидели два гребца и женщина, издали не очень различимая, но похожая на Азу, машет рукой. И вторая лодка, которая подплыла плотную, взяла пятьдесят килограммов золота, и пока эта лодка не отплывет на приличное расстояние, приближаться к первой лодке нельзя.

Византийская сторона четко выполнила все договоренности; сблизилась с первой лодкой, а там два раба и незнакомая женщина, тоже рабыня.

– Вперед! Догнать! – в ярости закричала Ана.

Может, и догнали бы. Да все Ану отговорили: в тех морях можно ожидать следующего подвоха и вновь всем попасть в плен, либо всем уйти на дно.

От такого позора и горя Ана не хотела возвращаться в Константинополь, двое суток держала корабль на том же месте, думая, что варвары одумаются, вернутся. А когда ни с чем прибыла в столицу, оказалось, здесь все уже знают, и более того, у Мниха запросили еще пятьдесят килограммов, правда, с доставкой живого товара на берег.

– Я их всех уничтожу, – в ярости бесилась Ана.

Для этого ей нужны армия, флот – значит, поддержка на царском уровне, а ее даже не впустили в Большой дворец – этот вопиющий факт означает формальное лишение всех ее привилегий и чинов. И даже Мних вроде не может узнать, от кого из царствующих особ исходил данный указ, и весьма может быть, к этому причастен брат Бозурко.

Дело в том, что буквально накануне Бозурко, как он выразился, «выкрал время от государственных забот» – ведь он второе лицо в казначействе империи – и соизволил наконец-то явиться к сестре. А Ана, особо не разбираясь, злобно выдала:

– Ты не наших кровей, и вообще, ты не только не кавказец, но и не мужчина. Вон из моего дома…

После череды этих событий положение Аны стало не только печальным, совсем незавидным. И неведомо как, да как обычно Мних прослышал об этом монологе.

– Оттого, что я все сношу, – не значит, что такую важную особу двора можно так оскорблять.

– Он мой брат, – резко парировала Ана.

– Милая, ты в Константинополе, и пора бы знать – при византийском дворе брат и враг – зачастую одно лицо.

И как в подтверждение этому, а может и по случайности, хотя Мних в случайности не верит, на все предприятия Аны одновременно хлынули с проверками ревизоры и даже из-за мелочей стали придираться.

– Это симптоматично, – подытожил Мних. – Раз копают под тебя, значит, следом и под меня… Надо действовать, а вход во дворец нам обоим закрыт, собирать народ – не успеем.

И тут гениальный Мних решил:

– Похоть – в ад заведет… А ну, Ана, садись; хоть он тоже не мужчина, а гениталии, вроде, в порядке… Слово в слово пиши…

– Ведь это любовная записка? – на последнем слове очнулась Ана.

– Божьего помазанника мы все обязаны любить, – артистично выдал доктор, а вслед раскрывая. – Раз нас не допускают, надо любым способом Константина выманить, иначе нам, и скорей всего ему тоже, – конец.

Как по заказу, ночь назначенного свидания выдалась темная, пасмурная, накрапывал мелкий дождь и с моря дул пронизывающий, неприятный ветер. Ана страшно волновалась. Она боялась, что император придет, и одновременно боялась, что не придет.

От такого соблазна никто бы не устоял. В сопровождении двух-трех теней, среди ночи в ее городской дом тайно явился Константин, и увидев в центре полумрачного зала грациозную фигуру, он в выстраданном нетерпении бросился перед ней на колени, страстно обнимая упругие бедра.

– Ваше величество, – не шелохнувшись, холодным тоном молвила Ана, – встаньте, пожалуйста, мы не одни.

– Что? Как!? – резко вскочил император. – Это западня? Заговор!

Из внутренних дверей вышли несколько персон: главный евнух двора Стефан, патриарх Константинополя, царевич Феофилакт Лекапин, патрикий и комит (начальник конюшенного ведомства), внебрачный сын Романа, тоже евнух, Василий Лекапин, и начальник царской охраны Астарх.

– Ваше величество, – тем же тоном продолжила Ана. – Вспомните, сколько раз я Вас спасала от заговоров, сколько раз спасала Вашу жизнь, и Вы, с такой неблагодарностью, закрыли передо мной ворота дворца, и в то же время возжелали, будто я постыдная женщина, как те, что окружают Вас.

– Нет, нет, Ана! Вы… Я, я люблю Вас, и при всех хочу заявить…

– Ваше величество, – непозволительно для иной ситуации перебила Ана, – ни сейчас, ни впредь этот разговор неуместен, я подруга Вашей высокочтимой супруги, и меж нами, как Вы знаете, родство.

– Да, да, родство, – пятился, дрожа, Константин. – Я тоже был со всеми вами по возможности любезен… Только не убивайте меня, – вдруг он заплакал и вновь упал на колени.

– Ваше величество! – все бросились к нему, трогательно подняли, как положено перед царем, склонили головы.

– Ваше величество, – зычным голосом заговорил патриарх, – мы не только не хотим Вас убить, а наоборот, пытаемся сохранить Вашу жизнь… Мои старшие братья, незаконные цари – Стефан и Константин – хотят Вас убить и уже отдали приказ. Вы единственное законное препятствие на их беспутном владычестве. Спасите себя, спасите своих детей, спасите нас, спасите великую Византию от самозванцев. Вспомните, Вы наследник македонской династии!

– Что я должен сделать? – еще дрожал голос императора.

– Подписать указ, – евнух Стефан с почтением подал перо и лист, на котором уже был текст, который продиктовал Мних, стоящий в это время за портьерой.

– Только не убивайте их, – черканув, жалобился император.

– Ваше величество, – быстро выхватывая из-под пера лист, воскликнул евнух Стефан, – позвольте начальнику царской стражи исполнить Ваш указ.

Константин VII ничего не сказал, лишь склонил голову.

– Боже! – с пафосом закричал патриарх. – Ты один в этом мире, и наконец-то в великой Византии один, благословленный Тобой, царь! – с этими словами он пал на колени, в поцелуе надолго приникая к перстам самодержца. Остальные мужчины тоже упали на колени, бряцая металлом, обнаруживая под одеждами оружие, встали в очередь, и только Ана осталась стоять. И тогда за спиной Константина из-за портьеры показался толстый кулак и гневный знак – падай ниц.

Тщательно облобызав кисть, первым встал патриарх Феофилакт и, искоса глядя на портьеру, он, все время крестясь, шептал:

– Слава Тебе, Господи, избавил от греха, от лишней крови. – А очередь задерживалась, и, увидев новый знак, патриарх пнул своего на стороне рожденного брата Василия. – Чего присосался, до зари царскую волю исполнить надобно.

Все мужчины спешно уходили, по их лицам чувствовалось – все не так просто.

Ана догнала Астарха и на чеченском, с жарким вызовом постановила:

– Смотри, сбереги Бозурко!

А император больше об Ане не думал, укрывшись от озноба одеялом, он сидел в кресле, то всхлипывая, то что-то нашептывая, страшась каждой тени от мерцающих огней светильников.

Пробили полночные колокола, и вновь гробовая тишина в столице, и только неугомонный ветер и мелкий дождь навевают: где-то кипит жизнь, разгорается борьба.

Было далеко до рассвета, и неожиданно для горожан, вне времени, пробил колокол на дворцовой площади.

– Что это значит? – вскочил испуганно император, и закричал от «привидения».

Из-за портьеры вышел усталый, но улыбающийся Мних.

– Это значит, что все в порядке.

– И Вы были здесь? – пришел в себя Константин.

– Я всегда с Вами, Ваш раб, Ваше величество, – доктор тоже стал на колени и, целуя руку, – благослови Вас Бог, мой император! Извечно единственный и законный!

* * *

Вопреки традициям, царь Константин VII Порфирородный, будучи примерным зятем, не казнил Стефана и Константина Лекапинов, и даже не позволил их ослепить или вырвать им языки, а так же, как их отца Романа, постриг братьев в монахи и отправил в пожизненную ссылку на тот же остров.

А в Константинополе еще много оставалось родственников и сторонников Лекапинов, и они не желали уступать власть. То, что тлеет заговор, было очевидным. Но Константин VII впитал дух подчинения, и будучи слабохарактерным, во всем доверялся честолюбивой и гордой царице Елене, которая, в свою очередь, после семи родов сильно располнев, уже постарев, потеряла былую привлекательность, и дабы удержать любовников – потакала им. И результат не замедлил сказаться.

Кто-то не хуже Мниха, а Ана вслух сказать боялась, да все же считала, что все, с обеих сторон, организовал именно он, чтобы окончательно сместить с арены сторонников Лекапинов, еще во множестве оставшихся на многих должностях. Словом, как исторически было принято, на ипподроме объявились бежавшие с острова Стефан и Константин Лекапины и их многочисленные сторонники, в том числе крупные военачальники. Сюда уже были подтянуты около трех тысяч воинов для захвата Большого дворца с целью переворота.

Под лозунгом «Лекапины – цари!» армия в боевом порядке двинулась на столицу. В Константинополе началась паника. И лишь Астарх, то ли был заранее оповещен, то ли, как положено, был начеку. Уступая количеством, он умело расположил небольшие отряды наемных гвардейцев с Кавказа по секторам Константинополя. А в войсках заговорщиков на узких улицах города порядок нарушился, и шли они толпой, больше думая о мародерстве, чем о битве. Поглубже заманив противника, расслабив его непротивлением, в определенный момент Астарх дал команду, и со всех сторон, даже с тыла, выступили мобильные в городских условиях отряды.

Схватка была не на жизнь, а на смерть. И в ней огромную роль сыграли простые жители столицы, которые не желали возврата развратных детей Романа к власти.

Ряды заговорщиков были сломлены, кто был истреблен, кто пытался спастись бегством. И к удивлению, сохранилась запись об этих событиях арабского путешественника: «…Вдруг из какого-то дома выскочила златоволосая белая женщина, очаровательная, как малик4848
  Малик (араб.) – ангел


[Закрыть], от взмаха ее руки гвардейцы императора застыли, словно статуи, а она схватила из-под их мечей уже раненого заговорщика и скрылась вместе с ним в ближайшей подворотне…».

Понятно, что это Ана Аланская-Аргунская еще раз попала в хронику исторических событий. А спасала она от мечей своего названного брата Бозурко. Однако на сей раз императорский указ был суров. Заговорщиков, а тем более тех, кто стоял во главе, – искали повсюду, и по доносу в доме Аны обнаружили Бозурко. Мних в категоричной форме устранился, сама Ана ничего поделать не смогла, и скорый суд приговорил Бозурко к казни. И Ана уже оплакивала брата, да в самый последний момент последовала царская амнистия, и более того, Бозурко вновь при дворе – царица Елена не нашла ему достойную замену.

Факт с Бозурко – единичен, а так многие судьбы, если не головы, пострадали; были отвергнуты от двора, даже высланы из столицы. В период этой регенерации Мних был очень активен, деятелен и даже подолгу не появлялся в доме Аны, а появился – ее несказанно удивив.

– Ваша светлость, особо не переживайте, Ваша сестра Аза в полном здравии; мы ее скоро освободим, – перед ней предстал уже знакомый по Криту Никифор Фок.

Фок – в те времена известная фамилия в Византии, обладавшая огромными землевладениями. Многие из Фоков были при дворе, служили в армии, а Константин Фок стал главнокомандующим сухопутными войсками. Именно Константин Фок, при поддержке Мниха, сцепился с Романом Лекапином в борьбе за трон. Как известно, тогда Фоки проиграли. Сам Константин Фок и многие члены его семьи были казнены и сосланы в ссылку.

В то время молодой, способный Никифор Фок служил в армии, и хотя был только в дальнем родстве с Константином Фоком, мог пострадать, и лишь благодаря помощи и связям Мниха он тогда бежал к арабам в Тарс, откуда перебрался на Крит, и теперь, когда Лекапины были свергнуты, при пособничестве Мниха Никифор вдруг стал сыном Константина Фока и был востребован в Константинополь, и как бравый военный, способный отвоевать остров Крит, был назначен магистром, командующим особой группой войск.

Остров Крит – испокон веков оплот Византии в Средиземном море – был захвачен сарацинами в конце IX века и уже около ста лет находился в их владычестве. Возвращение острова в состав империи было стратегически важно как для императора Константина VII, так и для всего народа. Правда, по расчетам Никифора, для организации успешной экспедиции нужны были огромные затраты, а в казне после смуты, смены власти – пусто.

И тут снова на арене действий появляется Зембрия Мних. Он твердит императору: поиздержался, стал бедным, да найдет людей, кто будет финансировать экспедицию; конечно, не просто так, а за интерес, и немалый, ведь война – самое доходное предприятие.

Начинается затяжной подготовительный этап, и он идет по двум направлениям: военному и дипломатическому. По первому направлению строятся суда, идет новый набор рекрутов, заготавливается оружие, в том числе и сверхсовременное – «греческий огонь», смесь серы, селитры и нефти (изобретен в 676 году в Константинополе химиком Каллиником и впервые применен в 678, уничтожив арабский флот, осаждавший столицу Византии); и восточные мины из пороха, доставленного по заказу Мниха купцами из далекого Китая.

Сам Мних возглавил дипломатическую сторону. Вначале посольство Византии во главе с евнухом Стефаном, куда входил и сам Зембрия, отправилось в Испанию к халифу Кордовы – Абдурахману III, заключило мир, оговорив взаимные уступки и подношения – в результате западные берберы согласились в случае чего не вмешиваться в дела единоверцев на Крите.

То же самое было достигнуто и с восточными арабами в Сирии. К тому же в Сирии и дальше на восток было не до Крита; халифат разделился на мелкие княжества, и эмиры меж собой вели изнурительные войны.

Нейтрализовав соплеменников противника на западе и на востоке, дипломатия Мниха двинулась на север, в Хазарию. И хотя официальная часть состояла в вербовке наемных войск из числа кавказцев и печенегов, что-то еще Мних там «пронюхал», уж больно долго он там гостил.

А вернувшись с родины Аны, он сказал ей:

– Вы, чеченцы, правы: действительно, прекрасный уголок земли, и не зря вы его назвали – Хаз-ари… Однако жить мы там не будем. Уж больно оживленное место, на перекрестке путей, и много интересов там переплетается… покоя не будет.

– Мне и здесь нет покоя, – тоскливо ответила Ана, и не сдержавшись, вспылила. – А с чего Вы решили, что я с Вами должна жить? И там, где Вам вздумается?! Я буду жить, с кем я хочу, и, освободив сестру – дня здесь не останусь.

– М-да, – вроде спокоен Мних. – То-то я смотрю, в последнее время ты переменилась… уж больно задумчивая стала.

– Как Вы можете «смотреть»? – от раздражения Ана еще дальше удалилась от Зембрия. – Вы-то уж год как в разъездах… а, впрочем, у Вас везде ведь «уши» и «глаза» есть… Только видят они все на свой лад.

– Ну, это ты зря, – вроде шутейно-издевательский тон доктора. – К примеру, вижу, что ты вконец влюбилась… Хм, небось и замуж собираешься?

Ана молчала.

– И кто же этот счастливец? – как ни уходила Ана по большой зале своего городского дома, а Мних настойчиво следовал за ней. – Так кто же он?.. Скажи, – сладко шипел его тоненький голосок.

– Что?.. Небось, сразу же убьете?

– Убью-ю! – наконец-то перестал фальшивить тон Мниха. – Говори, кто?

– Скажу, – теперь Ана была величественно горда, сама приблизилась к доктору. – Скажу, что сама вначале Вас растерзаю, – и она неожиданно резко ударила кулачком в область солнечного сплетения.

Уже немолодой, с годами еще сильнее располневший, мягкотелый Зембрия от боли согнулся, задыхаясь, попятился, плюхнулся на диван.

– Так что? Кого ты убьешь? – грозно выросла над ним Ана, впервые перейдя на «ты». – Ни сам «ням», ни другим не дам?! … Ты знаешь, сколько мне уже лет? Да я родить хочу, хочу детей, мне мужчина нужен!

– Ко-белей куча… по-желай, дос-тавлю, – все еще с одышкой бросил Мних, а глаза, в прищур косясь снизу, испытующе блестят.

– Это ты мне?.. Дрянь, сволочь, за кого ты меня принимаешь? – и она стала бить его размашисто, по-женски, небольно, сама при этом начала плакать.

– Перестань, успокойся, – толстыми руками Зембрия кое-как укротил ее угасающий пыл, плотно обняв, усадил рядом с собой и, что-то ласковое нашептывая, целовал ее руки, щеки, оставляя на них влажные следы от обильно выступившего на его пухлом лице холодного пота.

– Отпустите, – приходя в себя и переходя на «Вы», надрывно попросила Ана; и уже встав. – Зембрия, простите меня, пожалуйста.

– Это ты меня прости, – с возрастом Мних еще больше сгорбился и теперь доходил только до плеча Аны, куда он теперь уперся лбом. – Старый стал, еще дурней, а мысли – те же… Попроси принести воды.

– Обедать останетесь? – они внешне вроде оба успокоились, хотя напряжение еще горело внутри, и оба были бледные, скованные.

– У тебя, как всегда, будет масса гостей?

– Не могу же я их прогонять…

– Да… а как же?.. Молодая, красивая, богатая, влиятельная… и незамужняя – девственница!

– Зембрия! – сотрясая кулачками, воскликнула хозяйка дома.

А Мних, будто ее не слышит, да невольно сторонясь:

– Куда же мне? Старику… кастрату!

– Замолчите! – закричала Ана. – Я так не могу! Оставьте меня в покое, уйдите! – теперь она обессилено села на диван, машинально заправила золотистые волосы за маленькое ушко, но одна волнистая прядь непокорной змейкой повисла вдоль тонкой, изящной шеи, на конце щеточкой извиваясь, легла на часто вздымающуюся, переспевшую на фоне тонкой талии белоснежно-белую грудь, на которой покоилось дорогое колье – подарок Мниха, и куда был устремлен теперь его же взгляд.

– Не уйду, – упершись взглядом, он сел напротив, и вновь, горячась. – Зная твое настроение, не завершив свои дела, я в спешке, вынужденно вернулся.

– Я Вас ни к чему не вынуждала!

– Хе-хе, – Зембрия, нетерпеливо подергиваясь, вскочил. – Я все знаю, все вижу!

– О-о! – схватилась Ана за голову. – Ваши соглядатаи! Где их только нет?! – она тоже встала и, придвинувшись к Мниху, язвительным тоном. – И что они Вам сказали? Что донесли? Может, я с кем заигрываю, шашни веду, иль, еще лучше, ложе делю? – с артистичным жеманством она словно норовила прильнуть к нему. – А может Вы, милый Зембрия? – с явной издевкой.

– Уйди, – оттопырил руки Мних, бочком сторонясь. – Ты раньше не была такой… Ишь как разболталась!

– Ха-ха-ха! – залилась она смехом, и вновь с напором. – В Византии, да в мои-то годы?! Как не разболтаться, милый Мних?.. Или я железная, или, как Вы, одиночество в старости сносить обязана, – при этих словах ее мягкие, еще влажные большие зеленовато-лиловые глаза, которые никого не оставляли в покое, вмиг погрустнели, заволоклись пеленой непроходящей тоски. – А впрочем, – уже серьезно произнесла она, – я сама хотела с Вами об этом поговорить. – С этими словами она встала прямо перед ним, не скрывая явного вызова. – Я знаю Ваше отношение ко мне, Вашу, скажем, привязанность. И я помню все, что Вы для меня сделали, и хорошего и плохого.

– Что ж плохого я сделал?

– Не перебивайте… Говорите напрямую, что Вы от меня хотите, могу ли я откупиться от Вас?

– Нет! – заорал Мних, так что его выпуклые темно-карие глаза совсем повылезали из орбит. – Я не могу не видеть тебя, не могу представить…

– И что прикажете мне делать? – в ответ крикнула Ана.

От этого окрика Мних будто сник, еще больше сгорбился, и вдруг, с преобразившимся лицом, слащаво улыбаясь, подошел к ней, взял ее руку, и целуя:

– Все знаю, все понимаю… У меня есть несколько кандидатур, ты их зна…

– Замолчите, – вскричала Ана, пытаясь вырваться.

Однако Мних руки не выпустил:

– Знаю твою натуру, – так же шептал он, – сама себе жениха выбрала. И кто же он?.. Молчишь? А я и это знаю… Ты на всех мужчин смотришь надменно, будто они стеклянные, а ты видишь их насквозь… И лишь при появлении или даже упоминании одного ты смущенно опускаешь взгляд и даже краснеешь… Ха-ха-ха! Во-во, как сейчас… Ты смотри, аж пупырышки на коже вздулись, а рябь какая! Знает ли об этой страсти сам… Астарх?

– Нет! Не смейте! Лучше сразу отравите меня!

– Молчи! – повелительно произнес Мних, и голос его стал еще тоньше и от того еще ядовитее. – Хотя Астарх и не моих кровей, но парень, ты права, достойный, здоровый… В этом я тебе, так и быть, уступаю, – и после очень долгой, давящей паузы. – А условие лишь одно – непременное: первый сын – мой.

Вроде неведомо Ане материнское чувство, а под грудью что-то защемило, заныло, словно от соска уже кого-то оторвали. Почувствовав резкую слабость в ногах, она не села, а буквально упала на диван, и зная – с Мнихом шутить нельзя, инстинктивно спасая дитя:

– А если будет дочь?

– Хе-хе, я врач… Почему, ты думаешь, я согласился на Астарха?.. Хе-хе, вырастешь, поймешь… А свадьбу откладывать нельзя, все расходы мои, грандиозное будет мероприятие!

– А если Астарх не согласится?

– Ха-ха! Да что, не видно, как он тебя любит?!

– Я имею в виду… ребенка.

– Астарх – воин… И обязан исполнять приказ, и даже жизнь отдать за наше спокойствие и благополучие… Таков удел воина… А ты, впрочем, и твой жених тоже, смотрите впредь на меня как на дедушку, или, скажем, дядю Вашего сына… и Вам станет приятнее жить, а жить мы будем всегда рядом, теперь ты мне как дочь… Молчи… Знаешь, как я счастлив, как я счастлив, побыстрее бы! Когда же будет сын?! – и Зембрия начал загибать свои толстые, заросшие волосами пальцы, что-то про себя, иль для себя, высчитывая…