Текст книги "Проблемные регионы ресурсного типа. Азиатская часть России"

Реально ожидать, что условия поставок ресурсов в страны АТР будут связаны с условием встречных поставок потребительской продукции, в том числе сельскохозяйственной, что окончательно подорвет сибирский АПК. Машиностроительный комплекс Сибири также потеряет собственный рынок. Особо тяжелое положение может сложиться в Новосибирской, Омской, Читинской областях, Алтайском крае и Республике Бурятия, не говоря уже о традиционно отстающих в экономическом развитии республиках Тыва и Алтай. Эти районы будут вынуждены удовольствоваться всего 35 % от прежнего уровня потребления.

Переход на все более и более труднодоступные месторождения ресурсов Сибири в условиях неразвивающейся и ненадежной инфраструктуры очень быстро делает эти ресурсы неэффективными, и реально ожидать к концу периода постепенного сворачивания здесь деятельности ресурсодобывающих компаний. Страны Африки, Латинской Америки и Австралия, вероятно, будут способны предоставить более эффективные варианты ресурсообеспечения, учитывая близость их месторождений к морям и океанам. Таким образом, вполне вероятно, что продержавшись несколько дольше, ресурсные регионы Сибири и Дальнего Востока также почувствуют всю «прелесть» действия неумолимых законов мирового рынка: падение уровня жизни неизбежно. Рассчитывать на то, что за этот срок удастся диверсифицировать экономику Сибири и создать здесь перерабатывающий комплекс, отвечающий требованиям мирового рынка, нельзя. Есть регионы, более эффективные с точки зрения ТНК для подобных вложений. Такими перспективными регионами могут оказаться Урал и европейские регионы России, а также страны Африки, Латинской Америки, Юго-Восточной Азии и др.

Если же предположить, что соотношение цен на экспортные ресурсы из Сибири и ввозимые продукты из стран АТР будет меняться не в пользу российских регионов (а это вполне реально, учитывая отсутствие альтернатив для сибирских ресурсодобытчиков), то можно ожидать постепенное снижение уровня конечного потребления и в ресурсных регионах Сибири – до уровня 50 % от базового. Таким образом, пусть с некоторым опозданием, но практически все население Сибири и Дальнего Востока, всех регионов этой части России, включая и более благополучные по ресурсному обеспечению, почувствует негативные последствия разрыва связей.

Вариант 4 – «Газ и нефть ЕРУ в обмен на ресурсы Африки и Латинской Америки». Возмещение сокращения поставок ресурсов из Сибири ЕРУ можно осуществить путем роста добычи и экспорта газа, продукции нефтепереработки, руд черных металлов, леса и некоторых других ресурсов, имеющихся в этой части России. Если предположить, что взаимные поставки с зарубежными поставщиками осуществляются на эквивалентной основе (на 1 руб. выручки от экспорта Россия приобретает импортной продукции также на 1 руб.), то население ЕРУ может даже повысить собственный показатель конечного потребления по сравнению с базовым: примерно на 1 %. При этом поставки продукции машиностроения, химической отрасли, легкой и пищевой промышленности в Сибирь несколько уменьшаются, что еще больше опускает здесь планку потребления (табл. 2.5).

Таблица 2.5 Изменение уровня конечного потребления и производственной структуры в регионах России (вариант 4), %

Однако по мере сворачивания поставок ресурсов из Сибири и с ДВ (которые становятся все дороже ввиду устаревания оборудования в добывающей промышленности и транспортного комплекса) от зарубежных поставщиков реально ожидать повышение цен на свои ресурсы, и повышение тарифов за использование транспортных коммуникаций, так как их статус в роли мировых монополистов только усилится. У переработчиков ЕРУ просто не будет другой альтернативы поставок, поскольку северные и восточные транспортные входы в Россию пока не подготовлены.

Важно отметить и то, что рост цен на ресурсы будет происходить вне зависимости от того, чей капитал задействован в добыче и поставках импортных ресурсов. Будь он даже и российский, но законы рыночной экономики не позволят ему проводить благотворительную политику. И уже через 3–4 года после сворачивания ресурсного комплекса Сибири постепенно начнет ухудшаться ситуация и в производственном комплексе ЕРУ.

Так, вариант 4 в условиях неэквивалентного обмена (на 1 руб. импорта необходимо 2 руб. экспорта) обеспечивает ЕРУ только 85 % уровень потребления по отношению к базовому варианту. Поэтому можно ожидать следующего перераспределения потребления – в пользу того региона, где сконцентрирован основной финансовый капитал, т. е. в пользу Москвы. Остальная часть Европейской России и Урал в свою очередь (вслед за Сибирью) почувствуют неизбежность резкого падения уровня жизни.

Сужение географического пространства «благополучной» части России до границ г. Москвы (может быть, Московской области) явится логическим следствием вполне естественных попыток финансового капитала сконцентрироваться на наиболее эффективных участках производственной деятельности (например, разного рода услуги) в отдельных городах, постепенно сокращая производственную деятельность в остальной части России.

Вариант 5 – итоговый (как объединение вариантов 3 и 4). Законы максимизации локального финансового результата без учета социальных условий в регионах и последствий в смежных секторах экономики приводят к расчленению единого экономического пространства России на отдельные, все меньше экономически связанные между собой части. Последние постепенно переходят под контроль того капитала, чьи интересы лежат вне области повышения уровня жизни основной массы населения России, живущего и работающего в других сферах. Такой пессимистический финал для России, к сожалению, находится в полном соответствии с нерекламируемыми интересами ТНК в рамках глобализирующейся мировой экономики, сопредельных стран – конкурентов России на мировом рынке и той части российских политиков и государственных чиновников, которые поддерживают политику сжатия активного экономического пространства России. Немаловажно и то, что такой финал достижим при минимальных усилиях федерального Центра по восстановлению активной восточной политики государства.

Уровень конечного потребления в ЕРУ падает на 15 %, а уровень занятости – на 8 %. Почти наполовину сокращается уровень потребления в ресурсных регионах Сибири и на Дальнем Востоке, и более чем в 3 раза сокращается объем конечного потребления в остальных регионах Сибири (табл. 2.6).

Таблица 2.6 Изменение уровня конечного потребления и производственной структуры в регионах России (вариант 4), %

Как уже отмечалось, снижение уровня конечного потребления отнюдь не всегда обязательно сопровождается падением объемов производства. Общесистемная (а не отдельно взятых отраслей) производительность по конечному результату падает и, следовательно, падает уровень реальной заработной платы. Цены же на продукты потребления могут структурно измениться таким образом, что номинальные доходы сохранятся на прежнем уровне или даже вырастут.

Наибольшие изменения коснулись структуры производства в угольной промышленности России. Сократилось производство практически во всех регионах Сибири (в Кузбассе и в КАТЭКе) и Дальнего Востока, но возросло в ЕРУ (очевидно, в Воркутинском бассейне, Ростовской области и на Урале). Сокращение объемов производства в черной металлургии произойдет в основном на Дальнем Востоке, в Алтайском и Красноярском краях, Читинской области. Кемеровская область сохранит свои лидирующие позиции в черной металлургии, но тенденция также явно негативная. Реально ожидать потерь объемов производства и в отраслях цветной металлургии почти во всех регионах Сибири, возможно, за исключением Красноярского края. Наиболее значительные сокращения производства в целлюлозно-бумажной промышленности следует ожидать в Красноярском крае и Иркутской области. Учитывая существенный удельный вес этой отрасли в экономике Иркутской области и особенности пространственного распределения (сосредоточение ее преимущественно в двух городах – Усть-Илимске и Братске), 25 %-е снижение производства будет очень серьезным ударом по экономике области в целом и в особенности по социально-экономической ситуации в этих городах.

Используемый инструментарий предполагает относительно равномерное распределение душевых доходов населения. Если же дополнительно учесть, что население России сейчас, как никогда, неоднородно по доходам и уровню жизни, то вполне логично предположить, что часть наиболее адаптированного к рыночной экономике населения (не более 10 %) в каждом из регионов страны найдет свою нишу для сохранения приемлемого уровня потребления. Естественно, все это будет происходить на фоне еще большего падения уровня жизни остальной большей части населения. Весьма вероятно предположить, что определенная часть адаптировавшегося российского населения вообще решит покинуть беднеющую страну, а некоторые, забрав при этом с собой и часть капитала, накопленного праведными или не очень праведными способами за время их пребывания на российской территории. Прогноз западных политиков об ограниченной потребности мировой глобализирующейся экономики в численности населения на территории России, к сожалению, имеет под собой достаточно реалистичные, «материально-вещественные» предпосылки и обоснования.

Для оценки экономических потерь при сохранении рабочих мест, т. е. выполнения социальных требований к условиям развития производства в Азиатской России в рамках варианта 5 рассчитывался дополнительный вариант в предположении о «замораживании» (например, с помощью государственных целевых дотаций и субсидий) достигнутого на настоящий период времени социально значимого уровня производства в ряде ключевых отраслей Сибири. Оказалось, что величина этих дотаций и субсидий не такая уж значительная: потери по показателю конечного потребления для России в целом составляют менее 1 %. Другими словами, на сохранение одного рабочего места в Сибири от общенационального «пирога» конечного потребления надо ежегодно «отрывать» лишь около 5 тыс. руб. (в ценах 2001 г.).

Если предположить, что население Сибири все-таки продолжает в умах московских чиновников оставаться российским и государство сохраняет за собой обязанность поддерживать его работоспособность, жизнедеятельность и самовоспроизводство, то эти затраты федерального бюджета будут много меньше, чем затраты на ликвидацию последствий чрезвычайных ситуаций или борьбу с неизбежно растущей криминогенной обстановкой в беднеющих и теряющих рабочие места регионах Сибири и Дальнего Востока. Другими словами, экономическая цена государственной поддержки производств в Сибири не такая уже значительная по сравнению с социальным результатом – сохранением населения на востоке России и единства экономического, политического и цивилизационного пространства страны[7]7
  Предложенные варианты, конечно же, не покрывают всего многообразия возможностей, которые можно ожидать. Они отражают, по нашему мнению, наиболее реальные, к сожалению, ситуации, соответствующие интересам мировой экономики. Тем не менее мы готовы рассмотреть и другие альтернативные предложения по прогнозируемым ситуациям и оценить их реалистичность в смысле соответствия материально-вещественным пропорциям российской экономики в разрезе нескольких регионов и отраслей.


[Закрыть].

Какие же меры государственной экономической региональной политики могут, на наш взгляд, быть приняты, чтобы обеспечить стабильное развитие России, сбалансированное в межрегиональном разрезе. Мы не будем останавливаться на методах государственного экономического регулирования, обеспечивающих целевые социальные приоритеты при использовании рыночных подходов организации хозяйства: создание выравненных между районами условий ведения экономической деятельности; стимулирование развития гибкой политикой транспортных тарифов; проведение мероприятий, обеспечивающих подготовленный вход России в высококонкурентную среду ВТО и т. д. Они известны и освещены в научной литературе. Мы акцентируем внимание на группе транспортных проектов, требующих федеральной поддержки, но обеспечивающих основу стабильного развития в Азиатской России на ближайшие 100 лет (см. ниже, часть II).

Важность транспортного обеспечения при изменении экономической политики можно проиллюстрировать изменением объема поставок продукции между районами. Если объемы региональных производств колеблются по вариантам расчетов от 4 до 8 %, то, соответственно, объемы грузооборота между районами – лишь на 3–4 %, а колебания доли транзитных перевозок в грузообороте районов не превышают по вариантам и 0,5 %. Сохраняющаяся высокая степень нагрузки на транспортную отрасль, даже при серьезных структурных изменениях в хозяйстве регионов, говорит о том, что транспорт – основное звено, обеспечивающее смягчение последствий трансформирования территориальных пропорций. Без транспортных связей реакция экономики и последствия были бы значительно острее и серьезнее. Кроме того, транспорт является одним из звеньев экономической безопасности. Под экономической безопасностью в данном контексте понимается обеспечение транспортной независимости. Оно предполагает создание (или усиление) независимых от других стран стратегических выходов на мировые рынки[8]8
  Наличие независимых выходов на мировой рынок не означает, что Россия не будет пользоваться никакими другими путями – через третьи страны, но у «посредников» не будет монопольных преимуществ при осуществлении транзита российских грузов.


[Закрыть]. В современных геополитических условиях у России такими выходами являются направления, проходящие по северным и восточным землям, которыми в тяжелой и кровопролитной борьбе обеспечили нас предки.

Складывающаяся геополитическая ситуация XXI в. такова, что Россия может (есть еще время) сыграть роль «моста» между тремя регионами интенсивного экономического роста мира. Он обеспечит дополнительные рабочие места россиянам Азии и Европы. В использовании российских транспортных коммуникаций заинтересованы именно те самые страны из указанных регионов, которые являются лидерами по темпам экономического развития. Их требуется привлечь к созданию транспортного комплекса Азиатской России. Но вариантам «российского транзита» противостоят серьезные конкуренты, в первую очередь, Китай, США и Европейский Союз, которые активно лоббируют создание нового шелкового пути в обход России (например, вариант TRACECA) [Проблемные регионы…, 2000] (рис. 2.1)

Рис. 2.1. Межконтинентальные транспортные коридоры АТР – Европа.

Железные дороги являются «хребтом» транспортного комплекса России и, в особенности, азиатской части России. Это предопределено физико-географическими условиями евроазиатского континента. Именно они и в обозримом будущем будут осуществлять основную массу работы в нашей стране по перевозке крупнотоннажных грузов на большие расстояния.

Однако эффективность их работы будет в значительной степени определяться тем, какую зону обслуживания они смогут охватить. Чем больше эта зона, тем больше грузообразующий потенциал, тем меньше удельные затраты на перевозку. Размер зоны обслуживания для железных дорог будет во многом определяться работой других видов транспорта – автомобильного, речного и авиации. И уже от успешности их взаимодействия и четкости работы в узлах перегрузок и пересечения границ будет зависеть объем предложений со стороны грузоотправителей и грузополучателей[9]9
  Во второй части монографии предлагается подход к прогнозированию объема работы транспортной системы России в разрезе федеральных округов и разных видов транспорта.


[Закрыть].

К первоочередным транспортным проектам на территории Сибири, способным принципиально не только изменить ситуацию в Сибири, но и повлиять на экономическое положение в России, могут быть отнесены:

– превращение Транссиба в международный транспортный коридор от Южной Кореи до Чехии, а в будущем обеспеченность постепенной достройки дублирующего направления по Северо-Российской железнодорожной магистрали;

– проект возрождения СМП и системы речных магистралей, «наполняющих» СМП грузами глубинных регионов Сибири;

– организация кроссполярных авиаперелетов (Юго-Восточная Азия – Россия – США и Канада).

К сожалению, видимо, еще нет должного понимания общности интересов стратегического развития всех сибирских регионов. Ввиду ограниченности федеральных инвестиций главным, на наш взгляд, в настоящее время является поиск компромисса интересов частных фирм, администраций регионов и федерального Центра.

Несмотря на новую обстановку в мире после террористических актов у нас, в США и других странах, изменение положения в Афганистане, Россия еще больше «отодвинулась» от южных и западных границ мирового рынка. Более того, транспортный «мост» из Европы в Азию, который нам виделся именно по Транссибу, теперь интенсивно стал смещаться в сторону Китая – Казахстана и других стран – участниц проекта TRACECA, а, может быть, и еще южнее через Афганистан – Пакистан – Индию – Турцию. Многие транспортные потоки стран АТР могут быть ориентированы на направления Индия – Иран – Турция – Европа и т. д.

В любом случае – вне России. Полное военное господство США в воздухе над Центральной Азией и их финансовая мощь могут сделать этот регион политически устойчивым и, учитывая другие благоприятные экономические составляющие, инвестиционно привлекательным. У России остается все меньше и меньше шансов и времени вернуть себе значимую роль в мирохозяйственной транспортной системе, которая могла бы обеспечить стабильные заказы на услуги транспортной отрасли и большую загрузку Трансиба.

Понимая, что российские транспортные проекты требуют серьезных вложений (например, мост на Сахалин или железная дорога до Эльгинского каменноугольного месторождения и др.), мы считаем необходимым и возможным привлечь в эти проекты сопредельные страны, прежде всего Японию и Корею[10]10
  Этим странам из целей собственной безопасности, так же как и России, нужны конкурентные выходы в Европу, дублирующие южный сухопутный «шелковый путь» или морской – через Суэцкий канал.


[Закрыть], которые не без основания опасаются усиления Китая. История взаимоотношений России с юго-восточным соседом насчитывает не одно столетие и может служить крайне полезной в настоящее время «информацией для размышления» о безопасности вообще и транспортной в частности при оценке важности указанных проектов.

Глава 3
«Желтые» в Сибири: неизбежность или необходимость

Если эта дальняя окраина должна принадлежать России, то ее следует заселять русскими, хотя бы это стоило Правительству немалых затрат; если же нет, то лучше теперь уступить ее Китаю, потому что отстоять ее от стихийного завоевания многомиллионным соседом одними лишь войсками невозможно, и отпадение этой окраины от России будет только вопросом времени.

А. Н. Корф, 1887

…Китай явно становится самостоятельным центром мирового развития. При слабозаселенном Востоке России и перенаселенных пограничных регионах Китая крайне опасно оставлять подобную ситуацию без внимания. Невозможно долгое время рассчитывать только на договорные условия сдерживания территориальной «мирной экспансии» Китая на наши практически пустынные, но очень привлекательные территории.

М. К. Бандман, 2001

К началу 1880-х гг. – близко к дате 300-летия присоединения к России – общая численность населения Сибири, включая входившие в то время в ее состав Акмолинскую и Семипалатинскую области, достигла 4,8 млн чел. Больше 2,2 млн этой, объективно говоря, весьма скромной демографической массы составляли жители Тобольской и Томской губерний. Около 950 тыс. чел. населяли Акмолинскую и Семипалатинскую области. На пространствах к востоку от Енисея до тихоокеанского побережья и морей Северного Ледовитого океана – примерно 1,6 млн чел. И чем дальше на восток, тем численность и плотность населения становилась меньше, города и населенные пункты – реже, а бездорожные расстояния между ними – все больше. В Енисейской губернии проживало 428,5 тыс. чел., в Иркутской – 383,5 тыс., в Забайкальской области – 488 тыс., в Амурской – 34,8 тыс. и в Приморской области – 73,2 тыс. чел. [Щеглов, 1993, с. 423].

За 100 лет после празднования 300-летнего юбилея пребывания Сибири в российском владении, практически в продолжение XX в., а еще точнее, в основном за время существования советской власти демографическая картина на пространствах к востоку от Урала преобразилась до неузнаваемости. В Сибири и на Дальнем Востоке возникли новые и стремительно выросли старооснованные города с единичной численностью жителей, превышающей население целых губерний 100-летней давности. Постоянно до середины 1980-х гг. набиравший силу естественный прирост и не выключавшиеся даже в годы Великой Отечественной войны процессы механического прироста обеспечили более чем десятикратное увеличение численности населения Сибири и Дальнего Востока. За первые 300 лет пребывания в составе России население Сибири увеличилось примерно на 3,5 млн, за последующий, втрое меньший период – более чем на 26 млн чел.

На рубеже 1970-1980-х гг. казалось, что технология разрешения проблем дефицита рабочей силы и устойчивого демографического роста Сибири и Дальнего Востока, наконец-то, вполне сложилась и в дальнейшем обеспечит столь же успешную реализацию перспективных задач социально-экономического развития сибирского и дальневосточного регионов. Однако уже через 10 лет обнаружились первые и весьма серьезные симптомы приближающейся кризисной ситуации. Рождаемость, несмотря на относительно высокую величину молодежных возрастов в составе населения Сибири и Дальнего Востока, покатилась вниз, смертность пошла вверх. Процесс естественного прироста населения прекратился. Механический прирост в связи с достаточно явно обозначившейся тенденцией к замораживанию фронта хозяйственного освоения Сибири и Дальнего Востока остановился. Политика постоянного и ускоряющегося повышения стоимости элементарных материальных благ, распространявшаяся на Сибирь и Дальний Восток без учета их экстремальных природно-климатических условий и специфики социально-экономического развития, срезала с населения минимум льгот, стимулировавших движение рабочей силы за Урал, на восток.

Еще через 10 лет началась эпоха скоропалительных реформ. На демографический потенциал Сибири и Дальнего Востока они оказали глубокое разрушительное воздействие. Процесс роста численности населения в азиатской части страны, сохраняющийся более 300 лет, обратился вспять. Быстрее всего сокращение населения происходит в дальневосточном регионе, т. е. там, где население труднее всего приживалось и увеличивалось во все предыдущие годы. Может быть, это явление и не вызывало бы опасения и тревог, если бы оно не совпадало по времени и месту с резкой миграционной активностью жителей северо-восточных провинций Китая. Некоторые из современных оценок демографической ситуации в этом регионе России имеют много общего (прежде всего в оценке тенденций) с прогнозами 100-летней давности. Отмечается большая вероятность, чуть ли не роковая предопределенность и неизбежность утраты дальневосточных владений страны. Это сходство настолько близкое, что даже терминология не отличается от использовавшейся более столетия назад. «Желтая опасность, желтая угроза, желтая экспансия, желтая рабочая сила, желтое засилье» – лексикон досоветских дальневосточных администраторов, которым они оперировали, взывая к высшей государственной иерархии о немедленной помощи. А столичная власть со спасительной помощью, как и сегодняшняя, не спешила, поскольку не знала, что делать и не находила средств для защиты дальневосточной окраины от, казалось, неумолимо надвигавшейся катастрофы. Исторические параллели, конечно, – не директивные указания, как следует решать сложные проблемы современности. Но они, бесспорно, поучительны для поиска оптимальных практических решений актуальных вопросов.