Текст книги "Мир до и после дня рождения"

Рэмси улыбнулся.

Но это была не счастливая широкая улыбка триумфатора, которую можно было ожидать увидеть на лице спортсмена, ведущего в счете шесть – два. Она была едва заметной, асимметричной, пожалуй, болезненной, с намеком на самоиронию и язвительность. Для игрока в его положении это было весьма неожиданно, пародия на улыбку, скомканная и невыразительная. Это была улыбка человека, потерпевшего поражение.

Словно решив согласовать свои действия с выражением лица – так некоторые женщины покупают кошелек, подходящий к шляпе, – Рэмси стал проигрывать. Ужасное зрелище, он походил на азартного игрока в рулетку, лишившегося нескольких столбиков из фишек и вынужденного ставить на кон свой дом. После того как Рэмси проиграл восемь фреймов подряд, Ирина пришла к выводу, что он делает это не только для того, чтобы намеренно проиграть, но и показать ей таким образом свое отношение. Ритуал жертвоприношения своего лидерства показался ей схожим с желанием богатых людей похвастаться своим достатком, продемонстрировав не то, что куплено, а то, что выброшено.

Ирина была уверена, что должна быть польщена. Рэмси отказался ради нее от победы в Гран-при, хотя нормальный мужчина пожелал бы произвести впечатление, одержав победу, не так ли? В его по-джентльменски сдержанном поведении было некое стремление к саморазрушению, что выглядело совершенно по-детски. Выиграет он или проиграет, как ей быть с этим Гран-при?

Дух восторженного ожидания развязки заметно потух, аудитория была разочарована матчем, который начинался так ярко и развалился на глазах. Рэмси вышел из зала, закинув кий за шею, запонки сверкнули, перехватив свет софитов. Жемчужного цвета жилет был расстегнут, укороченный черный пиджак казался громоздким, как седло для лошади. После столь позорного выступления он должен был уйти с понурой головой и опущенными плечами, вместо этого он подошел к ним с таким невозмутимым выражением лица, которое людям удается получить лишь с помощью очков с затемненными стеклами. Бывший муж подруги и дальний знакомый должен вызывать только самые приятные эмоции любого толка.

– Ну, Рэмси! – воскликнул Лоренс, вставая. – Что случилось?

Рэмси оказался неожиданно бодр, он излучал легкость человека, в одно мгновение потерявшего весь лишний вес.

– Давненько не виделись, – произнес он, щурясь. – Иногда я просто теряю интерес. Этого нельзя ни предугадать, ни предотвратить.

– Если ты потерял интерес к снукеру, – вмешалась Ирина, – может, приобрел к чему-то другому?

– Зачем мне еще чем-то интересоваться, голубушка? – Он посмотрел ей в глаза.

– Слушай, – продолжал Лорнес, резко переводя взгляд с Рэмси на Ирину, принявшую ту боевую готовность, когда нос по ветру, а ушки на макушке, что редко случалось с ней в естественных условиях. – Мы, пожалуй, пойдем в отель. В Интернете написано, он совсем рядом. У тебя будет возможность с нами поужинать?

– Если бы я выиграл, то был бы желанным гостем в баре «Ройял Бат». Но проигрыш заставит моих коллег нервничать – они решат, что это заразно, – посему я свободен. Можем отправиться в вашу гостиницу на моем лимузине и провести там вечер. – Его серо-голубые глаза заблестели. – Поговорим о положении дел в Афганистане.

Если это была шутка, то предназначалась она Лоренсу. Прежде чем проследовать за двоими мужчинами, Ирина пробормотала, покосившись на Рэмси:

– С каких это пор ты знаешь такие слова, как Афганистан? Готова спорить на сто фунтов, ты никогда не найдешь его на карте.

– Я полон сюрпризов, – последовал ответ.

– Ты точно полон, вопрос чего.

Вот так все и было. И лучше все было оставить как есть. Поэтому Ирина замолчала.

У выхода стоял лимузин, и Рэмси жестом пригласил их садиться.

– Отличный прикид, – тайком шепнул он на ухо Ирине.

Она неуклюже пробралась внутрь и села так, чтобы заставить Лоренса расположиться между ней и спортсменом-неудачником – ткань юбки скользила по кожаному сиденью, по собственному желанию отдаляя ее от бокала вина.

Когда Лоренс назвал водителю адрес, Рэмси поспешил вмешаться.

– Ох, мистер Заумный фанат, «Новотель» – это отстой, помойка. Почему бы вам не остановиться в «Ройял Бат»?

– Нет, – замялся Лоренс. – Я смотрел цены на сайте, это для нас дороговато.

– Я плачу.

Лоренс мягко, но настойчиво отказался от щедрого предложения Рэмси, и лимузин направился к «Новотелю». Ирину охватило разочарование. Они никогда не останавливалась в высококлассных отелях; много полотенец, махровые халаты, позолоченные краны – должно быть, это здорово. По прибытии на место чувство разочарования стало вдвое сильнее – окрестности за всю историю не видели знаменитых игроков в снукер, как и лимузинов, швейцар даже спросил водителя, не заблудился ли он.

Лоренс зарегистрировал их, и они отправились наверх по лестнице (по тонкому ковровому покрытию с синим с золотом орнаментом), чтобы взглянуть на комнату. Это был один из тех душных номеров с пластиковыми стаканчиками, пакетиками растворимого кофе, пустым мини-баром и окнами в коричневых рамах, которые не открывались. Лоренс оглядел розовато-лиловую комнату, нашел глазами пульт и упавшим голосом произнес:

– Кабельных каналов нет.

– Как и свежесрезанных цветов, шампанского и корзины с фруктами!

– Эй, по-твоему, я должен был принять его предложение?

– Нет, ты все правильно сделал. Рэмси конечно же заплатит за ужин, и этого вполне достаточно.

– Он так швыряет деньгами, я даже не знаю, как это назвать. Каждый должен жить по средствам. И он сгоряча назвал этот отель помойкой. Здесь вполне нормально, верно?

– Все отлично, – кивнула Ирина. – В конце концов, главное, что здесь тепло и сухо. – Она улыбнулась.

– Даже слишком тепло. – Лоренс оглядел стены. – Не пойму, где регулируется температура.

– Да, номер никуда не годный, но ведь это всего на одну ночь.

– Послушай, если ты хочешь остановиться в «Ройял Бат», я могу себе это позволить! Просто скажи!

– Ты хотел сказать, мы можем себе это позволить. Но не будем тратить сотню фунтов на мыло в фирменной упаковке.

Бережливость была обязательным условием составления плана расходов. Бросив последний взгляд на номер, освежитель в котором издавал такой запах, что хотелось немедленно закурить, чтобы заглушить его, Ирина задумалась, какую потраченную сумму можно считать расточительством. Конечно, это всего на одну ночь, но нескольких подобных ночей она бы точно не перенесла.

Дав водителю знак оставаться на месте, Лоренс сам открыл дверцу, поэтому Ирине ничего не оставалось, как сесть рядом с Рэмси. До ресторана она ехала с прижатыми к талии локтями и устремленным вперед взором, со стороны ее можно было принять за приговоренного к смерти, доставляемого на эшафот в лимузине. Каждый раз, когда неуклюжий автомобиль с трудом преодолевал повороты, она касалась плечом тонкой кожи пиджака Рэмси и вздрагивала от электрического разряда – репетиция смертной казни на электрическом стуле.

Рэмси извинился за то, что из-за позднего времени им придется «довольствоваться «Оскаром» – рестораном отеля «Ройял Бат», который, как и все остальные, закрывался после десяти вечера, но менеджер заведения был рад сделать ради него исключение. За последнюю неделю отель заработал неплохие деньги на игроках в снукер, и персонал старался во всем им угождать. Лоренс реагировал сдержанно: «Конечно», вместо ожидаемого: «Ого, приятель!» – видимо, особенное положение Рэмси его раздражало. Как и тот факт, что вокруг них с Ириной никто не суетился бы в отелях высшего класса, чего бы им так хотелось. Когда они подошли к внушительному белому зданию – пять этажей между двумя боковыми башнями, – окруженному красивым ландшафтным садом и сверкающему огнями, как Диснейленд, Ирина едва сдержалась, чтобы не выразить в голос свое отношение к этому великолепию.

Швейцар бросился открывать дверцу лимузина для Рэмси, а он протянул руку Ирине, лихорадочно старавшейся скрыть каким-то образом часть ног короткой юбкой. Швейцар оглядел ее сверху вниз и одобрительно кивнул Рэмси. Лоренс встал с ней рядом и довольно грубо взял за руку.

– Не повезло, – грустно улыбнулся Рэмси юноша-посыльный, когда они вошли в фойе.

– Везение здесь ни при чем, сынок, – ответил тот. – Оно редко имеет значение.

Ресторан, которым им пришлось «довольствоваться», выглядел великолепно, и Рэмси оказался прав, – метрдотель с радостью держал кухню открытой для избранных. Когда Рэмси, извинившись, удалился переодеть мокрую рубашку, Лоренс заметно занервничал, лишившись покровителя.

– Похоже, мы будем единственными клиентами, – резко бросил он. – Лучше бы мы пошли в круглосуточный ресторан или что-то в этом роде.

– Это не Нью-Йорк. В Борнмуте нет таких заведений.

– Надо заказать только основное блюдо и ничего больше, и чек попросить заранее.

– Ты хотел сказать, счет.

– Чек, счет – какая к черту разница. Думаешь, британцы не поймут, что ты имеешь в виду деньги?

– Тихо, успокойся. Ты прекрасно знаешь, что Рэмси не закажет котлеты и стакан воды. Расслабься и отдыхай.

– Это неприлично! Официанты тоже хотят домой!

– Им заплатят за сверхурочную работу. Метрдотель заплатит; Рэмси сунул ему хрустящую бумажку, я только не заметила, какого достоинства была купюра.

– Уверен, огромного. Он так покупает людей.

– Кто бы говорил! Ты сам даешь огромные чаевые.

– Я не плачу людям за то, чтобы они сидели на работе до трех ночи на случай, если мне захочется еще чашечку эспрессо.

– Если мы засидимся здесь до трех ночи, уверяю тебя, мы будем пить не кофе.

– Не важно. Кстати, каждый раз, когда мы ужинаем с Рэмси, ты позволяешь себе слишком много выпить. Держи себя в руках.

– Я еще и глотка не сделала, а ты уже критикуешь меня?

– Предупредить никогда не лишнее… Да, и еще у тебя на голове бог знает что.

– Спасибо. Мне казалось, тебе нравится, как я выгляжу.

– Да, разумеется. Ты нормально выглядишь.

– Нормально.

– Хорошо.

– Нормально или хорошо?

– Ладно, хорошо!

– А почему мой вопрос тебя злит?

– Он меня не злит, просто я голоден, а пока Рэмси налюбуется собой и вернется, нам придется уже заказывать завтрак.

– Мне казалось, он тебе симпатичен.

– Я нормально к нему отношусь.

– Опять нормально. Мне казалось, ты от него в восторге.

– Ну и что? Что с тобой сегодня?

– Что с тобой сегодня?

– Ругаетесь? – поинтересовался Рэмси, подходя к столику в идеально отглаженной белой сорочке.

– Нет, – отрезал Лоренс.

– Тогда как это назвать? – не выдержала Ирина.

– Зачем это как-то называть? – приподнял бровь Лоренс.

– Как насчет «помешательство»?

– Притворно-претенциозно.

– И в чем же я притворяюсь? – продолжала Ирина. – Прожив семь лет в Лондоне? Кстати, с каких это пор ты разлюбил подбирать синонимы к слову «глупый»? – Она хотела поддразнить его, но все вышло не так, как планировалось.

– Прошу простить, но я чувствую себя лишним, – подал голос Рэмси. – Может, вы прекратите и сообщите мне, наконец, из-за чего эта словесная потасовка?

– Словесная потасовка — если можно так сказать – возникла из того, из чего обычно возникают такие вещи, – из нечего, – объяснила Ирина. – Бессмысленно, как абстрактный импрессионизм. Никаких ваз и убитых фазанов. Предметы только мешают.

– Ты слишком разговорилась, – заметил Лоренс. – Мы обсуждаем вполне реальные проблемы. Я считаю, что нехорошо заставлять людей работать сверхурочно.

– Я перед ними в долгу не останусь, – ответил Рэмси, просматривая винную карту. – И перед тобой, приятель.

Официант принял заказ сначала у Ирины, она выбрала на закуску блюдо из гребешков, а на горячее окуня со сморчками. Когда Рэмси попросил принести ему то же самое, Лоренс вздрогнул и стал просматривать блюда со шпинатом. Он не собирался жертвовать собой и пренебрегать ужином, но выразил свой протест, отказавшись от закуски и заказав на горячее самое дешевое блюдо, кажется какую-то курицу.

Место Ирины было рядом с ножкой круглого стола, и для большего удобства ей пришлось немного подвинуться в сторону. Однако она совершила ошибку, переместив стул чуть ближе к Рэмси; таким образом она демонстрировала Лоренсу, что он лишний, но решила, что будет не вполне уместно вновь затеять перемещение.

– Отличный выбор, сэр, – произнес официант, когда Рэмси заказал вино, – следовательно, оно было непомерно дорогим.

Когда принесли бутылку, Лоренс накрыл свой бокал рукой и попросил пива. Со стороны это выглядело отвратительно.

Ирина и Рэмси с удовольствием наслаждались гребешками в кремовом соусе с шафраном, Лоренс же, отказавшись попробовать кусочек, принялся так яростно грызть хлебную корку, будто впивался зубами в кожаный пиджак Рэмси.

Ботаник отказался от роли заумного фаната снукера, Ирине ничего не оставалось, как выступить в ней самой. В конце концов, как люди узкой специализации, Рэмси мог бы проявить интерес к таким сферам, как иллюстраторская работа или аналитическая, находящиеся за пределами его знаний, но, вероятно, он боялся задать глупый вопрос. Подобное поведение заставило гостей рискнуть и самим задать глупый вопрос. Поскольку звуки за обеденным столом ограничивались лишь звоном серебра и щелчками зажигалки Рэмси, это было лучше, чем ничего.

– Скажи, снукер ведь очень старая игра? – поинтересовалась Ирина. – Откуда она появилась?

– Снукер появился совсем недавно. Но он возник как вид бильярда, который известен с XVI века. Китай, Италия, Испания и Великобритания оспаривают право на его изобретение.

– Приятно, когда за это право многие борются. – Настоящий вечер подтверждал обратное.

– Снукер произошел от версии бильярда, которую называют блек-пул.

– Кажется, это название одного из прибрежных городов? Его поэтому так назвали?

– Блек-пул? Возможно. Никогда не задумывался над этим.

– Как можно говорить об этом и не задумываться? – вмешался в разговор Лоренс.

– Я же простой парень, – дружелюбно посмотрел на него Рэмси, хотя по его глазам было ясно, что он понял намек Лоренса. – Что же до происхождения, говорят, снукер придумал Невилл Чемберлен.

– Ну, хоть в чем-то у него голова работала, – пробурчал Лоренс.

Рэмси побледнел. Это был намек на все его пропущенные в школе уроки.

– Чемберлен был полковником британской армии и служил в Индии. Парням, видимо, было чертовски скучно. В блек-пуле уже тогда использовали пятнадцать красных шаров и один черный. Чемберлен добавил еще несколько цветных и ввел новые правила. В Утакаманде до сих пор сохранился «Ути-клуб», считающийся колыбелью игры. Мне всегда хотелось туда попасть, и я это сделаю. Там все организовано для бизнеса, строго учтено, кто и когда будет играть, но, думаю, для Рэмси Эктона они сделают исключение.

– Это цель твоего паломничества? – спросил Лоренс. – «Ути-клуб»!

– Можно и так сказать, – кивнул Рэмси, не обращая внимания на тон Лоренса. – В былые времена шары делали из слоновой кости, вырезали из самого центра бивня. Поговаривают, двенадцать тысяч слонов отдали жизнь за торжество снукера. У меня есть один комплект – за его цену можно выкупить короля из плена. Этими шарами сложнее играть, но они соприкасаются с таким звуком, которого не получить с современными.

– Лоренсу бы понравилось.

– Полагаю, слоновая кость тот материал, который может оценить лишь человек искусства.

– Паломничество не моя страсть, – произнес Лоренс. – Так что, Ирина, тебе одной было бы интересно любоваться этим творением.

– Лоренс очень увлечен снукером, – произнесла Ирина.

– Мне кажется, ты тоже им заинтересовалась, голубушка.

– Лишь до определенной степени, – ответила она, макая кусочек хлеба в шафрановый соус.

Рэмси налил им «Шатонюф дю Пап», на мгновение задержав руку над ее тонким запястьем. Лоренс демонстративно взял стакан с пивом и сделал большой глоток. Рэмси прикурил очередную сигарету. Лоренс помахал рукой, разгоняя дым.

– А из чего же сейчас делают шары? – поинтересовалась Ирина. Ее охватило отчаяние, так бывает, когда вам надо поднять тяжелый чемодан, а никто из окружающих не стремится помочь.

– Из пластика. – Рэмси выдохнул дым. – Пластик изобрели благодаря снукеру. Это изменило мир, изменило игру. Хотя, – он щелкнул по солонке из плексигласа, – многие уверены, не в лучшую сторону.

– Невилл Чемберлен изобрел снукер, а снукер помог изобретению пластика. Что ты выдумываешь?

– Я бы сам до этого не додумался, приятель. Это правда. Из-за шаров слоновой кости спорт превращался в слишком дорогой и жестокий, поэтому отчаянно нуждался в усовершенствовании. В те дни им многие интересовались, в том числе и вы, янки, которые вечно изобретают всякую дрянь. Производители спортивной одежды «Фален» предложили десять штук за шар, ради которого не надо будет убивать слонов – согласись, не самый простой способ. Выиграл конкурс парень по имени Джон Уэсли Хайат – изобретатель из Олбани, он придумал делать шары из коллодия – нитрата целлюлозы. Правда, открытие это он сделал случайно.

– Телефон тоже был изобретен случайно, – вмешался Лоренс.

Поскольку имя Александера Грейама Белла не имело отношения к снукеру, Рэмси посмотрел на него с непониманием и продолжил:

– Проблема была лишь в том, что первые пластиковые шары взрывались при столкновении.

Ирина рассмеялась. Лоренс нет.

– Я бы многое отдал за такой набор, – шутливо сказал Рэмси. – Вносит совершенно новый смысл в понятие о безопасной игре.

– Лоренс! Снукер и терроризм имеют много общего.

– Современные шары, – ледяным голосом заявил Лоренс, – делают из прочных полимеров.

– Молодец! – Рэмси поднял бокал (при этом он не выглядел смущенным).

Официанты принялись менять тарелки и подавать горячее, что требовало смены во всем.

– Итак, мистер Заумный фанат! Что нового в политике и вообще?

Ирина мечтала, чтобы Рэмси был более образованным, чтобы, задавая вопрос, он выглядел не хуже Лоренса. Впрочем, она подозревала, что он плохо представляет себе, чем занимаются люди в «мозговых центрах».

– В этом году очень много работы в связи с положением в Северной Ирландии.

Глаза Рэмси внезапно заволокло пеленой, словно Лоренс стремился повергнуть его в гипнотический транс. Ирина сталкивалась с этим и раньше: магические слова «Северная Ирландия» имели сверхъестественную силу. Они могли погрузить любого человека в сон за шестьдесят секунд, угрожая производителям снотворных пилюль крахом.

– Теперь, когда все нити по урегулированию вопроса о разоружении ирландской армии и прекращении вооруженной борьбы в его грязных руках, – самозабвенно вещал Лоренс, – Блэр отказался от помощи всех союзников и настаивает на привлечении к переговорам «Шин фейн». Уступки Блэра авансом могут привести к необходимости новых уступок в урегулировании вопроса.

Рэмси с тревогой в глазах оторвался от окуня. Пауза в монологе Лоренса предполагала высказывание мнения или хотя бы какой-то реакции, коей не последовало.

– Уступки какого рода? – Ирина чувствовала себя матерью молодого актера, которому предстояло произнести одну-единственную реплику, суфлирующей ему из зала.

– Это же очевидно. Уступки в деле объединения Ирландии. – Взгляд Лоренса вопрошал: «Ты совсем глупая?» Она его слишком хорошо знала. – Создание Федерации. Но есть и другие вопросы – заключенные, ККО…

Лоренс продолжал в подобном духе еще несколько минут, Рэмси выглядел так, будто готов упасть со стула. Каждый раз, когда Лоренс начинал рассуждения на профессиональные темы, он использовал такие слова, как «распространение», «освобождение», и загадочные словосочетания, например «подарок Адаму». Он гордился своим умением тонко сплетать фразы, но не желал замечать, что таким людям, как Рэмси Эктон, это непонятно, как непонятно и то, почему это должно их интересовать.

– Кажется, Алекс Хиггинс из Белфаста, верно? – спросила Ирина.

– Да, – кивнул Рэмси и посмотрел на нее с благодарностью. – У меня всегда создавалось впечатление, что тейги и протестанты упиваются разногласиями – у них нет желания покончить с ними, вражда доставляет им удовольствие. – Воодушевленный, он решил высказать еще одну мысль. – Кровавой империи больше нет, верно? Так, может, дать уже этим ребятам свободу?

– Ситуация в Северной Ирландии не имеет ничего общего с колониализмом! – взорвался Лоренс. – Речь идет о демократии! Протестанты в большинстве, а большинство хочет остаться в Соединенном Королевстве. Чертова свобода им не нужна!

Рэмси выглядел смущенным и озадаченным.

– Но все эти бомбы… – Весь мир наблюдал за происходящим, как за маленьким мальчиком, блуждающим в потоке машин на трассе. – Почему не дать этим придуркам из ИРА то, чего они хотят, и умыть руки?

Глаза Лоренса вспыхнули, как огни рекламы предстоящего полуфинала.

– Это именно то, на что они РАССЧИТЫВАЮТ! Почему вы, британцы, все такие БОЛВАНЫ! Эта страна противостояла ГИТЛЕРУ! Твой друг Чемберлен, может, и был трусливым подлизой, но у Черчилля был железный лоб! Лондон наполовину принадлежал нацистам и устоял, а сейчас стоило взорваться нескольким бомбам в торговых центрах, и вся страна готова сдаться!

Рэмси рванул целлофан со следующей пачки «Голуаза».

– Я сам не понимаю, из-за чего такая суматоха, – пробурчал он.

– Все очень просто, – вмешалась Ирина, хотя вовсе не собиралась вдаваться в детали, поскольку ни одной из них не помнила. – Террористы используют в качестве оружия человеческую порядочность. Вы не сможете позволить, чтобы людям причинили вред, поэтому выполните их условия. По тому, как развиваются события, можно судить, выгодно ли быть подонком.

– Конечно, подонком быть выгодно, – воскликнул Рэмси, пронзая ее взглядом. – Возьмите Алекса Хиггинса! Две победы в чемпионатах мира с интервалом десять лет. Набил карман только за счет причиненных оскорблений и вреда, он самый невыносимый придурок на планете. Понимаете, во всей Британии не найти отеля, где ему позволили бы остановиться на ночь. Его проклинают от Корнуолла до Гебридских островов. Если бы я так же громил номера в отелях, за право писать обо мне боролись бы по меньшей мере пять биографов.

– Неплохая параллель, – произнесла Ирина, многозначительно кивнув Лоренсу. – Помните захват на автотрассе прошлой весной?

– Я тогда застрял почти на весь день на М-4 по дороге в Плимут на «Бритиш оупен».

– Угрозы ИРА оказались блефом, но сработали. А помните очередную акцию ИРА, из-за которой задержали «Гранд нэшнл» в апреле? Давать этим людям то, что они требуют, все равно что преподносить Хиггинсу цветы и шампанское после того, как он разгромил номер.

На протяжении этого своеобразного обмена мнениями – подтекст фраз Лоренса казался оскорбительным, проблема слишком живо его волновала – Ирина постепенно повернулась градусов на тридцать в сторону Рэмси. Стоило ей попытаться перевести разговор на нейтральную тему, как оба ее собеседника застывали, словно отлитые из бронзы статуи.

– Проблема Северной Ирландии – вещь чрезвычайно интересная, – настаивал Лоренс, словно яростные интонации могли сделать его слова аксиомой. – Просто сложно уследить за всеми нюансами. Но это самая большая проблема в стране, и отморозки по всему миру будут пристально следить за тем, как развивается ситуация. Если «Шин фейн» уйдет с букетом, в других городах начнется то же самое.

Из бара неподалеку послышался хор голосов. Рэмси склонил голову набок и загадочно улыбнулся. Совсем рядом его друзья веселятся, как в старые добрые времена, в то время как он вынужден торчать в пустом ресторане и слушать рассуждения о Северной Ирландии. Звуки стали еще громче, и Рэмси, не сдержавшись, стал подпевать:

– Я, он и она снукернутая семья.

– Что это такое? – рассмеялась Ирина.

– Посмотри, вот так мы можем с кием и шарами тоже. – Мелодия была простенькой, но немного лирической, а голос Рэмси чистый и приятный.

– Обалдеть! – воскликнула она, утирая глаза.

– Это песенка «Чокнутый снукер», – объяснил Рэмси, слушая, как друзья заводят новый куплет. – Ее пели Чес и Дейв с Мэтчрум Моб. В 86-м она была на шестом месте, если для вас это что-то значит. Задумывалась в качестве рекламы предстоящего чемпионата. В некотором смысле это то же, что вы говорили о терроризме. Она не должна была стать такой популярной, но стала.

– А откуда появилось само название «снукер»! – поинтересовалась Ирина. Она оставила бессмысленную идею вовлечь в разговор Лоренса, сколько раз можно забрасывать удочку, если вместо рыбы снова и снова вытаскиваешь старый башмак.

– Это военный сленг, оно означает «кретин», – с удовольствием ответил Рэмси. – Завсегдатаи «Ути-клуба» дразнили так неудачливых игроков, когда те не забивали простой цветной. Чемберлен был дипломатом, он сказал, что в этой игре каждый бывает снукером. Потом предложил назвать игру снукер, так и пошло.

– Изначально слово «снукер» означало «неофит», – вмешался Лоренс.

– Неофит, – повторил Рэмси, перебирая языком буквы, как рыбные косточки. – Звучит своеобразно. Эй, ребята, вы, может, используете шары из суперпрочных материалов, а мои сделаны из неофите?

Ирина рассмеялась. Лоренс ее не поддержал.

– Ты могла спросить у меня, откуда произошло название снукер, – сказал Лоренс, поднимаясь по лестнице «Новотеля».

– Я спросила лишь для поддержания разговора.

– Да, ты так старалась.

– Ведь должен же был кто-то это делать, – парировала Ирина и споткнулась, зацепившись каблуком за ковер.

– Ты пьяна, – с презрением произнес Лоренс. Он никогда не употреблял такие слова, как «надралась» или «наклюкалась». Только суровое «пьяный», и оно всегда звучало с неизменным презрением. – И мне не нравится, когда ты растолковываешь сказанное мной о политике. – Он вставил карточку-ключ в щель. – Я говорю предельно ясно. Это моя профессия. Возможно, мой русский хромает, но в переводчике на английский я точно не нуждаюсь.

– Лоренс, я хотела как лучше. Порой ты забываешь, с кем разговариваешь.

– Приятно, что ты такого высокого мнения о моей работе.

– Мне кажется, я ни слова не сказала о том, высокого ли я мнения или наоборот. Дело в том, что ты рассуждаешь о том, что сделали юнионисты, в то время как Рэмси в принципе не понимает, кто они такие.

– Весьма прискорбно. – Лоренс даже не повернулся, когда за ними захлопнулась дверь. – Это ведь его страна. Ты не можешь не признать, что у него жизненная позиция как у полного идиота.

– У него нет никакой жизненной позиции. Он играет в снукер.

– И не позволяет нам забыть об этом ни на минуту. – Лоренс повалился на кровать и включил телевизор. – Мне было стыдно за него из-за этой дурацкой песенки.

– В ресторане, кроме нас, никого не было. – В ее голосе появилось раздражение.

– Как я и предполагал. Распевать песни, напиваться и вести себя так, словно ты хозяин заведения, – как это низко.

– Так ведут себя все британские знаменитости. Мы просто подчинились правилам.

Старания Ирины защитить организатора ужина выглядели бледными и бессмысленными. Она прошла к окну и принялась теребить кисточки на декоративных подхватах штор. Окно выходило вовсе не на пляж, а на стоянку у закусочной «Макдоналдс», в стороне виднелись переполненные мусорные баки. Атласная парча ласкала ладонь, немного смягчая впечатления от вечера. Одиноко можно чувствовать себя в любом месте, даже в отеле «Ройял Бат». Если бы Лоренс не выяснил на станции, что последний поезд в Лондон уходит в половине одиннадцатого вечера, она бы настояла на возвращении домой.

– Индустриализация, высокие темпы роста, – заговорила Ирина. – Ведь мы в Дорсете. Невозможно поверить, что мы в стране Томаса Харди. Пессимизм, трагедия, погруженность в раздумья.

– Не знаю, – пробурчал Лоренс. – Еще несколько подобных сегодняшнему матчей, и Рэмси Поблекший тоже станет всем не интересен.

Начинающийся конфликт, мало-помалу угасающий, зародился вовсе не из-за количества выпитого. Однако Ирина испытывала смутное чувство вины, хотя вовсе не считала свое поведение оскорбительным. Она была вежлива с человеком, пригласившим их на ужин, и лишь исполняла свои обязанности. В обществе она старалась быть милой со всеми, чтобы не казаться букой, одаривающей вниманием только своего спутника. Она старалась быть веселой, с удовольствием смеялась над шутками Рэмси, и это было вполне уместно и даже необходимо, учитывая сумму оплаченного им счета. Этим вечером не было место флирту, кокетству, нежным касаниям украдкой. Она вела себе пристойно, и ей нечего стыдиться.

Как бы то ни было, но, даже соблюдая все правила этикета, можно нарушить целый ряд неписаных законов, и сделать это так тонко, что никто не сможет ни в чем вас обвинить. В некотором смысле это хуже откровенной грубости. Лоренсу нечего ей предъявить, все его попытки будут выглядеть придирками обидчивого параноика. Он не сможет выдвинуть разумные претензии к светящимся глазам или к тому, что слишком восторженный смех не соответствовал примитивности остроты. У него не хватит мужества судить ее за излишнюю веселость, поскольку она и на него смотрела с улыбкой и ни разу не перебила, несмотря на то что его рассуждения, несомненно, утомили ее. Что же касается непривычно дерзкого наряда, при желании Лоренс Трейнер всегда мог задать интересующий его вопрос, например: «Ты действительно оделась так для меня?»

– Тебе понравился торт? – спросил Лоренс, не отрываясь от повтора матча Рэмси на Би-би-си.

– Вкусный, – ответила Ирина, по-прежнему глядя в окно. Рэмси заказал для всех большой кусок торта с малиновым сиропом и кремом. Лоренс не прикоснулся к нему, как и к вину, поэтому им пришлось есть его вдвоем из общего блюда. Что плохого в том, что друзья разделили десерт на двоих? Ничего, правда? Совершенно ничего? – Тебе надо было тоже попробовать.

– Я был сыт, – вскипел Лоренс. – Кстати, ты обычно не заказываешь десерт.

– Я его и не заказывала.

– Да, – резко бросил он, – не заказывала. Следует воспитывать в себе дисциплинированность и отказываться от искушения попробовать то, что тебе не предназначалось.

Приблизившись к тому, что можно считать главным, Лоренс вновь отвернулся к экрану.

– В записи вторая партия выглядит еще более убого. Рэмси буквально громил О’Салливана в первом раунде, и вдруг – бам! – провал. Порой я совсем не понимаю этих спортсменов.

– Все ты понимаешь. Они тоже люди, а не роботы. Они стараются. Вот почему больше всего для игры подходят такие люди, как Стивен Хендри, – без ненужных сложностей, простые и незамысловатые. В их отрешенности есть что-то механическое. По-настоящему хороший результат в снукере, а возможно, и в любом виде спорта можно показать, лишь победив в себе человеческие качества. Мне даже понравилось, когда Рэмси взорвался. Когда все очень хорошо, становится неприятно. Это ненормально.

Лоренс смотрел на нее с любопытством. Проявление внимания к вопросу, который ранее интересовал ее так мало, казалось ему шагом к предательству.