Текст книги "Мир до и после дня рождения"

11

В свете 11.09 все казалось глупым. Ужинать казалось глупым, покупать бумажные полотенца – глупым. Иллюстрации казались глупыми. Помнить, что по понедельникам сериал начинается в десять, казалось глупым, но они все равно помнили. Особенно тяжело было уделять время мелочам; чем незначительнее дело, тем сложнее его выполнить. Только одно не оставалось забыто, чему не позволено было засохнуть, как кусочкам еды под плитой, которые даже мыши не грызут, – это работа Лоренса. Раньше она казалась Ирине бесполезной и глупой, но не сейчас. Лоренсу было немного стыдно, что несколько лет назад он заявил в интервью, что «некоторым удается получить выгоду из свершившегося». Он в течение многих лет выбирал одну и ту же комбинацию и наконец выиграл. Терроризм уже не был надуманной побочной темой. Специализация Лоренса стала одной из главных в тот момент, когда рухнули башни-близнецы.

Их участие в событиях 11.09 было скромным, как и миллионов ньюйоркцев. Они просто были в тот день в городе; они не потеряли друзей и родных. Однако Лоренс присвоил себе право собственности на эту тему. В то время как большинство его коллег считали разговоры о терроризме скучными и бесполезными, он сделал ставку именно на это и, как ни чудовищно это звучит, был вознагражден.

Лоренс был востребован. Он стал опять появляться в тех же программах, в которые его приглашали после заключения Соглашения Страстной пятницы, только сейчас он рассуждал о новой проблеме планетарного масштаба, а не о событии, значимом лишь для маленькой части этого мира. Его статьи напечатали «Уолл-стрит джорнал» и «Нью-Йорк таймс». «Саймон энд Шустер» заключило с ним договор на книгу о «новой» версии «старого» терроризма и выплатило вперед шестизначную сумму. Он получил повышение в «Блю скай», где внезапно обеспокоились возможностью его потерять.

Таким образом к началу 2003 года Ирина и Лоренс стали людьми вполне обеспеченными, и в трехкомнатной квартире им стало тесно. Несмотря на рост цен на рынке недвижимости – за пять лет цены на недвижимость в Лондоне удвоились, – Ирина выступила с предложением купить дом. Она выяснила, что недалеко от дома Рэмси в Хакни или Майл-Энде еще можно найти достойные внимания предложения.

Ответ Лоренса напомнил ей о том, как шесть лет назад он отреагировал на ее предложение пожениться. Он произнес ту же самую фразу: «Ну, если только ты настаиваешь, в противном случае я не вижу смысла». Ирине не показалось это случайным. В наши дни каждый вправе уклоняться от вступления в брак, когда лачуга в восемь квадратных метров в Саффолке без туалета и ванной стоит двести пятьдесят тысяч фунтов – четыреста тысяч долларов. Таким образом, в современной городской жизни инвестиции в недвижимость возможны лишь в браке – настоящем браке, не допускающем побега. Неудивительно, что Лоренс пытался на этот раз увильнуть. Но ведь они вместе почти пятнадцать лет, пора ему уже приобрести уверенность.

Настало утро Дня святого Валентина. По сложившейся традиции они обычно говорили друг другу: «С Днем святого Валентина!» – и целовались. Отвратительная традиция, и в этом году Ирина решила все изменить к лучшему.

Лоренс взял пиджак и направился к двери, но она его остановила.

– Не надевай этот пиджак. Забыл, у него на лацкане жирное пятно? – Он пытался протестовать, но она была настойчива. – Если я отнесу его сегодня в чистку, то он будет готов к интервью в твоей любимой программе «Диспетчер». Кроме того, ты стал большим человеком в «Блю скай» и должен выглядеть соответственно, а не как бродяга.

– Нет! – закричал Лоренс, и Ирина отпрянула от неожиданности. – Я спешу, забыла? На интервью я надену что-то другое.

– Лоренс! – подбоченилась Ирина. Как же с ним непросто. – Я делаю тебе одолжение, предлагаю отнести пиджак в чистку. Кроме того, пятно большое и заметное. Надень синий пиджак, он подходит к этой рубашке.

Лоренс остался стоять с таким лицом, словно был загнанным в угол зверем. Ей было не понять, почему предложение надеть другой пиджак воспринимается им как травля. Траурно-медленно он снял пиджак, при этом у него были глаза человека, неудачно решившего перебежать улицу и угодившего под машину. Она попыталась забрать его, Лоренс удерживал, не желая расставаться, они едва не порвали пиджак по швам.

Ирина уступила своей прихоти и приняла решение отправиться прямо утром в магазин «Эн Саммерс». Возникшая идея была похожа скорее на шутку (как выяснилось, дорогую шутку), нежели на серьезное желание разнообразить их сексуальную жизнь, все же еще не превратившуюся в рутину настолько, чтобы новый штрих был революционным, как строительство второго Ватикана. Разумеется, она не думала об откровенном эротическом белье, Лоренс называл бы его «рискованным», как в фильме «Шоу ужасов Рокки Хоррора», но надеялась, что кружевные черные трусики возбудят его интерес. До настоящего времени Ирина так и не поняла, что может его завести, но одно она знала точно: если откровенное белье и возбуждает Лоренса, он никогда в этом не признается.

Размышляя над тем, оставить ли вещь в коробке или поразить Лоренса, сразу надев, она стала проверять карманы его пиджака, чтобы достать завалявшиеся визитки и бумажки. Внезапно она наткнулась на что-то более весомое, лежащее во внутреннем кармане.

Мобильный телефон.

Ничего удивительного в этой находке нет, за исключением того, что она понятия не имела, что Лоренс пользуется мобильным. По крайней мере, номер он ей никогда не давал. Они уже обсуждали этот вопрос. Они, конечно, могли себе позволить такие траты, но Ирина считала это делом добровольным, как голосование, кроме того, ее возмущали непомерные тарифы британских компаний; дети стали тратить большую часть карманных денег на мобильные, отчего даже упали продажи шоколадок.

Они привыкли разговаривать по стационарному телефону, Лоренса это устраивало. В первый момент Ирина даже решила, что он случайно забрал чужой телефон на какой-нибудь встрече и положил в пиджак, чтобы позже вернуть.

В поиске подтверждения своих мыслей Ирина просмотрела записную книжку.

Бетани.

Отсутствие фамилии давало возможность предположить, что имя просто расположено согласно алфавиту. Следом шли: Ирина, клуб «Гасконь», Национал-либеральный клуб, «Омен», «Риц», «Роял Хосгардс».

Сердце дрогнуло, когда она нажала набор номера абонента на букву «Б».

– Яша? Но почему ты…

ОТБОЙ.

Остаток дня она пребывала в подвешенном состоянии. Конечно, можно найти объяснения этому факту, например внезапная острая профессиональная необходимость связаться, возможно, телефон выдан ему «Блю скай». Странно, зачем Лоренсу телефон ресторана «Омен», ведь он ненавидит японскую еду. В голове возникла лишь одна идея: последнее время эта кухня очень популярна и любима женщинами за низкую калорийность.

Лоренс вернулся домой раньше обычного и был чрезвычайно возбужден.

– Эй, прости, сегодня утром совершенно забыл – с Днем святого Валентина! – Его поцелуй в губы был похож на бейсбольный мяч, ударившийся о стенку и тут же отскочивший назад. Так вел себя отец, словно постоянно боялся, что в любой момент могут ворваться полицейские и арестовать его за инцест. – Я подумал, может, позвоним в клуб «Гасконь», вдруг кто отменил бронирование.

Когда Ирина заметила, что такие вещи лучше планировать заранее, он ответил, что мысль пришла в голову внезапно.

– Ужин будет стоить нам фунтов сто пятьдесят, – произнесла Ирина без видимого энтузиазма.

– Ну, один раз живем! Думаю, мы можем позволить себе немного покутить.

Да, они вполне могли. Возражения из меркантильных интересов не принимались. Но поскольку номер был обнаружен в записной книжке телефона, клуб «Гасконь» стал для Ирины камнем криптонита, излучавшим недобрый свет, это место уже нельзя назвать их любимым рестораном для празднеств.

– Я уже разморозила курицу, – сказала Ирина.

Лоренс не стал возражать. В любом случае бронирование столика в ресторане в такой день могло быть отменено, только если еще какая-нибудь женщина нашла в кармане пиджака своего мужчины мобильный телефон. Лоренс занялся просмотром почты, краем глаза обращая внимание на телевизионные анонсы, а потом протер пыль с обеденного стола, хотя это была ее обязанность. Он часто приходил домой задумчивый, тихий и немногословный. Тем не менее, приступив к мытью посуды, он принялся рассуждать о действиях Буща и союзников в Ираке, вторжения в который он опасался и, казалось, очень ждал. Прервавшись, Лоренс бросил, словно невзначай:

– Ты почистила мой пиджак?

Ирина ответила.

– Спасибо! Не стоило утруждаться, я и сам мог это сделать.

– В этом не было необходимости, – сказала она, перехватив его взгляд, и долго смотрела на него, пока лилась вода. – Не возражаешь, если сегодня я не буду готовить попкорн? – перевала она долгую паузу. – Что-то нет настроения.

В глазах Лоренса мелькнуло беспокойство. Они ели попкорн каждый день. С разными приправами – семь тайских специй или американское барбекю, – но миска стояла перед ними во время вечерних новостей вне зависимости от ее настроения.

Во время ужина Ирина размышляла над планом действий, она понимала, чем дольше она воздерживается от разговора о телефоне, тем в большую проблему это грозит перерасти. Но страх есть великое препятствие, после еды Ирина даже позволила Лоренсу включить турнир «Мастерс».

Последнее время она сама стала заядлым фанатом, но имя Рэмси на протяжении вот уже нескольких турниров загадочным образом отсутствовало в сетке, и ее увлечение игрой утихло. Показавшихся на экране игроков она не знала, ей было безразлично, кто из них победит. Ирина не представляла, зачем они это смотрят, вернее, зачем это ей.

Однако Лоренс, видимо, решил на весь вечер прилипнуть к экрану. Когда Ирина осмелилась прокомментировать немного девичью прическу Пола Хантера, он резко повернулся к ней:

– Не могла бы ты, пожалуйста?

– Пожалуйста – что!

– Говорить тише, ты мешаешь мне следить за игрой!

– Несколько лет назад ты сказал, что завязал со снукером. С каких это пор ты опять увлекся этой игрой?

– Американцы говорят коротко: «снукер»! Меня достала твоя манера растягивать слова на британский манер! Мы янки, американцы не смотрят снууууууууууууукер!

Протяжный гул прокатился по комнате. Ирину охватила обида, злость и растерянность одновременно. Она встала с кресла и выключила телевизор.

– Ладно, прости, что повысил голос. – Лоренс решил отступить. – У меня был тяжелый день, вот и все.

Теперь она стояла к нему спиной, положив руку на гладкую поверхность.

– У меня тоже был непростой день.

– Да ладно тебе! – воскликнул Лоренс с тем неистовством, с которым ворвался в квартиру. – Включи, пожалуйста. Обещаю, подобного больше не повторится.

Ирина резко повернулась, закрывая собой экран, словно заставляя его смотреть на женщину, а не в телевизор, как было много лет назад.

– Лоренс, почему ты не сказал, что у тебя есть мобильный телефон, и не дал мне номер?

На лице отразилось множество эмоций. Было ясно, что он больно ее ранил. Движение каждой мышцы выдавало колебания, открыть ли правду. Когда Лоренс все же заговорил, стало ясно, что он выбрал путь правды, хотя это и не искупало того, что у него были варианты. В отличие от альтернативных дорог эта была хорошо проторенной.

– Полагаю, – сказал Лоренс, – настало время поговорить.

Проклиная себя, Ирина опустилась в кресло. Почему она не промолчала? Тогда ведь можно было выгадать еще пару дней нормальной жизни. Разумеется, теперь понятно, что та нормальная жизнь и не была такой уж нормальной, и уже достаточно продолжительный период времени, но если лгать мужчине – преступление, то лгать себе – блаженство.

– Ты хочешь поговорить о Бетани? – Впрочем, это не честно, что произнести эту фразу пришлось ей.

– Да, – кивнул Лоренс.

Она всегда мысленно выделяла ее имя курсивом. Раньше ее отношение к этой женщине было шутливо-саркастическим. Это была шутка, игра. Ревность была игрой.

Она играла в ревность, чтобы дать возможность Лоренсу чувствовать себя привлекательным, это было несерьезно. Поскольку поведение Бетани – вернее, Бетани — было таким ОТКРОВЕННЫМ, разве не так? Почему исламские бунтари, желая объявить войну Западу, не напали на «Ротари-клуб» в Небраске? Почему выбрали Всемирный торговый центр? Почему африканский политик-маньяк не проводит честные выборы, а фальсифицирует результаты голосования и объявляет себя президентом до конца жизни? Все это сделало мир таким скучным и предсказуемым. Естественно, если ваш мужчина работает с женщиной, которая ходит в коротких юбках и беззастенчиво с ним флиртует, то у них, скорее всего, завяжется роман, даже если вы будете закрывать на это глаза на свой страх и риск.

Тягостность этих сцен была еще и в том, что вам предстоит задавать вопросы, ответы на которые вы не хотите знать.

– Как долго это продолжается? – сдавленно спросила Ирина.

На лице его вновь отразился ужас от необходимости принять решение и ответить.

– Всего несколько недель, – быстро ответил он, но потом, вероятно, понял, что глупо, признав вину, начинать хитрить в деталях. – Это все сложно объяснить…

– Я понимаю, это трудно произнести, – продолжала Ирина, – но очень просто вычислить.

Он перевел взгляд на правый край кресла.

– Пять лет. Или немного меньше.

Ирина смотрела на него ничего не видящими глазами. Ей казалось, что перед ней сидит незнакомый человек. Несколько минут они молчали, хотя зарождавшийся внутри гул, похожий на рев приближающегося поезда, напоминал грохот, от которого бежали люди в момент крушения башен-близнецов. Ирина была смущена возникшей аналогией, хотя национальная трагедия имела много общего с ее личной бедой.

В то сентябрьское утро, не отрываясь от новостей на Си-эн-эн, она так же размышляла, как вершина инженерной мысли, в которую вложено столько любви и труда, может за несколько минут превратиться в груду обломков. Союз людей в этой гостиной тоже требовал много любви и так же легко был разрушен. Если считать ее жизнь городом, то Лоренс был небоскребом на самом его краю. Когда Лоренса не стало – или мифа о Лоренсе, как она поняла несколько минут назад, – линия горизонта вдруг показалась более четкой и хорошо видимой.

Конечно, очень глупо сидеть в этом кресле, заваленной обломками своего личного апокалипсиса, вспоминая, что после 11.09 ей все казалось глупым, а ведь даже в тот сентябрьский день одно, очень важное одно, не казалось глупым. Но теперь и это кажется пустяком.

– Зачем? – Еще вопрос. Ответ был связан с тем, что происходило в душе этого незнакомого человека, поэтому совершенно ее не интересовал.

– Ну, я бы сказан…

– Поступки опровергают принципы, – перебила его Ирина.

Лоренс нахмурился и промолчал.

– Ты должен был обо всем подумать заранее. – Как ни странно, она была спокойна, мертвецки спокойна, полный штиль, паруса сдулись.

– Иногда. Не во всех случаях. Я разделяю – вещи и понятия. Ты же знаешь, я…

– О боже, ты же не собираешься сказать, что любишь разложить все по полочкам?

– Э нет. Понимаешь, я старался жить по всем правилам, никогда не забывать о том, что я зануда и работаю в «мозговом центре»… старался быть твердым, непоколебимым… верным солдатом… Но меня постоянно тянуло сделать что-то плохое.

– Мне было бы легче, если ты стащил у меня несколько сигарет, – сдержанно произнесла Ирина. В свете последних событий ее секрет казался совсем маленьким и незначительным.

Лоренс вскинул брови:

– Я ведь знал, ты же понимаешь. От тебя пахло…

– Знаешь, я выкуривала две сигареты в неделю, и это не одно и то же, что иметь любовницу в течение пяти лет. Ты выставил меня полной идиоткой.

– Нет, мне приходилось быть осторожным, чтобы не оставить никаких улик. Я страшно боялся тебя расстроить. И мне довольно долго это удавалось.

– Я должна быть тебе благодарна? За то, что тебе удалось меня обмануть? А ты не подумал, что меня можно не обидеть, если вообще не спать с другой женщиной? – Для утверждения этого высокоморального принципа сейчас было неподходящим все: напряженная атмосфера, мрачный пейзаж, несоответствующая компания. Ее глас прозвучал одиноко в этой пустыне. Возможно, она бы предпочла оказаться со всеми в грязном месиве в низине.

– Ну, это понятно, – сказал он, разглядывая свои руки.

Ей не следовало заставлять его чувствовать еще большую вину. Она и не заметила, как объединилась с Лоренсом против него.

– И это все? – осторожно спросила она. – Тебе надоело быть пай-мальчиком?

– Я ощущал себя зажатым в тиски. Самим собой, другими людьми. Даже тобой. Я понимал: это все не мое. Я с ума сходил и захотел сделать нечто такое, что было бы моим, что бы вернуло меня к самому себе. Мне хотелось совершить нечто вопиющее.

– Но то, что ты сделал – и делаешь, – вовсе не вопиющее. Это вполне обыденное дело.

– Для меня это не было обыденным.

В голове Ирины замелькали картины, и она вздрогнула.

– Полагаю, мне нужно иметь то, что я мог бы назвать своим.

– А целой России тебе было не достаточно? Она была твоей.

– Я говорю о личном.

– Тебе была нужна тайна?

– Верно. Тайна. Я и сам до конца ничего не понимаю. – Лоренс выглядел удивленным. – Я люблю тебя.

– А Бетани? – Теперь она заслуживала достаточно внимания, чтобы писать ее имя не курсивом.

– Не знаю.

– Ты признавался ей в любви?

– Иногда, – процедил Лоренс. – Но только… в определенных обстоятельствах.

– А со мной в этих определенных обстоятельствах тебе было так плохо?

– Нет, все было хорошо!

– Не самое ярко окрашенное слово, чтобы выразить чувства к женщине, некогда бывшей любовью всей твоей жизни.

– Послушай, у меня не было желания утереть тебе нос. Ты отлично выглядишь, прекрасно готовишь, ты талантливая художница…

– Замолчи. Не знаю почему, но чем больше моих положительных качеств ты перечисляешь, тем больше твои слова становятся похожи на оскорбление.

– Понимаешь, дело в том, что эти отношения совсем другие.

– Более страстные.

– Ну, это один вариант объяснения.

– А у тебя есть другой?

– Пожалуй, нет.

Ирина не могла понять, почему готовилась задать следующий вопрос? Чтобы понять или сильнее себя ранить? Впрочем, она не была уверена, хотела ли разбередить рану или наказать себя.

– Ты ее целовал? – прошептала она.

– Что это за вопрос?

– Вопрос, на который я хочу получить ответ.

Лоренс покраснел и спросил:

– Ну а ты как думаешь?

– Меня ведь ты не целовал.

– Ну как же, целовал! – запротестовал Лоренс.

– Чмокнуть в щеку – не значит целовать. Ты много лет не целовал меня по-настоящему. Значит, вместо меня ты целовал ее. Знаешь, я смогла бы простить тебе секс с ней, даже если бы это случалось тысячи раз, но поцелуй я не смогу простить даже один.

Она могла поступить по-другому – просто положить мобильный обратно в карман, когда принесла пиджак из чистки.

Теперь же, видимо, им предстоит что-то решать. Но не было ли это пустым расточительством. Ведь дело только в сексе, правда? В целом это можно считать несерьезным преступлением, верно? По крайней мере, так должно быть. Действительно, так и должно быть. Увы, так должно быть не означает, что так было.

– Жаль, я не могу тебе сказать, что она неудачница, – продолжала Ирина упавшим голосом; то, что она собиралась сказать, было вовсе не в ее интересах. – Какая она бесполезная, необразованная, необщительная. Что у вас двоих нет ничего общего, ты привык общаться с людьми, которые читают газеты и разбираются в проблемах мировой политики, а с этой пустоголовой одноклеточной амебой тебе скоро станет скучно. Не могу сказать, что это влечение не продлится и пяти минут, когда знаю, что этой связи уже пять лет. Ведь все это не правда, верно? Она умна. Владеет шестью языками. Имеет докторскую степень. Поскольку она, как и ты, занимается проблемой терроризма, полагаю, и ее карьера пошла вверх. Вы подходите друг другу – даже больше, чем мы с тобой. Я благодарна тебе за то, что ты попытался объяснить мне причины и сделал вид, что тебе не безразлично, что я чувствую. Но не будем устраивать диспут на эту тему. Я иллюстратор книг. А она, слава богу, горячая штучка. Вы отлично подходите друг другу.

Меж тем Лоренс слушал ее, опустив голову, и по его щеке даже скатилось две слезинки – одна за нее, одна за него.

– Прости меня, – пробормотал он. – У меня было все, о чем только можно мечтать в этой жизни, а я сам все испортил.

Ирина оглядела его изучающим взглядом. Она вспоминала день, когда Лоренс вернулся из командировки в Сараево. Ее предыдущая ночь, посвященная размышлениям, теперь казалась пустой, а ее стремление к истинной близости разрушительным. Осознание, что другие люди не такие, как ты, лишь продемонстрировало, как мало она знала человека, находящегося рядом. И все же, могла ли она воспротивиться тем ограничениям, из-за которых Лоренс ощущал себя «зажатым в тиски». Он всегда был добрым, уверенным, любил порядок и контроль, но одно его самое главное качество Ирина не замечала, как то было должно: Лоренс Джеймс Трейнер был очень верным. В определенном смысле они сейчас были близки, как никогда, потому что процесс познания друг друга был окончательно завершен.

Со стороны это могло показаться странным, но в ту ночь они спали в одной постели. Лечь в одежде означало бы придать странной ситуации еще больше странности, поэтому они разделись – черные кружевные трусики казались ей сейчас неуместными. Ирина прижала голову Лоренса, Незнакомого Лоренса, к груди и взъерошила волосы. По сценарию она должна была кипеть от злости. Но в душе не было гнева, хотя она долго прислушивалась к себе, чтобы обнаружить его пусть и в малом количестве. Ирине было жаль его. Своеобразный случайный выбор. Как оказалось, сочувствие Лоренсу давало ей мнимое преимущество, все это время ей следовало жалеть себя.

Проснувшись утром, она задумалась, не ожидал ли гнев в засаде и не вырвется ли наружу, чтобы обрушиться на лежащего на кровати Лоренса, заставляя ее визжать, как одержимую бесами. Но злость так и не дала о себе знать. Ирина не стала кричать, возмущаясь, как долго ей пришлось жить во лжи, и не принялась с мазохистской педантичностью разбирать его методы утаивания правды. Ощущая себя ненужной, испуганной и побежденной, она медленно пошла варить кофе. Подавленная чувством жалости, она все меньше понимала свою вину. Раз Лоренс решил, что он один повинен во всем, значит, в квартире должны звучать лишь извинения – взаимные, трепетные. От тоста Лоренс отказался.

Поддавшись внезапному порыву, она спустилась вниз, чтобы проводить его на работу, и дошла до самого тротуара. Они обнялись. Глядя на его сгорбленную фигуру, удаляющуюся в сторону Боро-Хай-стрит, она задумалась о том, что с того момента, как обнаружила телефон, не пролила ни слезинки. Но сейчас, когда Лоренс повернулся, дойдя до светофора, и помахал ей рукой, она вспомнила тот дождливый день, когда выбежала за ним в одних носках, чтобы отдать бутерброд, – редкий трогательный момент нормальной обыденной жизни, которой она наслаждалась, как куском вкусного пирога. Поэтому она смогла поднять руку лишь до талии, хотя требовалось поднять хотя бы до груди и пошевелить пальцами, чтобы помахать в ответ. Пальцы не слушались ее, а черты лица расползлись, как рисунок чернилами под дождем. Этим утром не шел дождь, а должен был. Потому что Лоренс больше никогда не вернется.

Ирина вскочила в вагон поезда и чудесным образом нашла свободное место. Было лишь шесть тридцать вечера, и до встречи в восемь тридцать у нее еще очень много времени. Впрочем, ей предстояло ехать по Северной ветке, которая была способна выкачать, словно насосом, припасенные на всякий случай минуты. Voilà, между станциями «Лондон-Бридж» и «Монумент» поезд остановился, удивив тем самым пассажиров не больше, чем зашедшее на ночь солнце.

Поступок ее можно было бы счесть опрометчивым, но люди, лишившиеся всего, уже проигравшие, потеряли все, включая способность совершать опрометчивые поступки. Конечно, она могла подождать того дня, когда хорошо выспится, но сложно было предположить, когда это случится, теперь нерациональность ее поведения помогала ей действовать.

Предыдущим вечером она делала все как обычно, поскольку не знала, чем еще себя занять. Они приготовила ужин. Приближалось, а затем и прошло время, в которое Лоренс обычно возвращался с работы. В девять часов она поставила куриные грудки, фаршированные рикоттой, и панчетту в холодильник. Затем проверила автоответчик, на случай если пропустила звонок от Лоренса, когда выносила мусор. Наконец, решив проверить почту, она открыла его короткое послание: «Я не могу выразить словами то, как мне стыдно, так, чтобы ты меня поняла. Ты имеешь право ненавидеть и злиться. Думаю, домой я больше не вернусь. Может, нам обоим нужно время, чтобы все переосмыслить».

Учитывая, к кому он, несомненно, переехал, Лоренс вряд ли над чем-то думает.

Ирина уселась в рыжее кресло. Она не пила. Ничего не ела. Не включала Шон Колвин. Она просто сидела.

Всю ночь она лихорадочно копалась в себе в поисках гнева. Пять лет Лоренс трахался со своей развязной коллегой-всезнайкой за ее спиной, так что у нее действительно есть право «ненавидеть и злиться». Гнев является защитной реакцией, он сдерживает более тягостные эмоции. Но отчаяние и уныние были обязаны уничтожить созревшие плоды ярости, как хулиганы в «Док Мартенс» затаптывают кусты ежевики вокруг незапертого дома.

Заметив один маленький воспламенившийся фитилек, она смотрела на него как завороженная, словно он был единственной свечкой на торте.

Сорок седьмой день рождения Рэмси. Гефсиманский сад на бильярдном столе. Она ведь отказалась тогда, верно? Она развернулась и убежала в туалет, где долго смотрела на себя в зеркало. Почему же Лоренс не поступил так же? Почему же Лоренс, оказавшись на развилке, не понял всю опасность левого пути и не выбрал правый? И что теперь? Она обманулась. Она старалась забыть о пробежавшем в тот вечер между ней и Рэмси разряде электрического тока, как и о последующих легких толчках в Борнмуте, в отеле «Пьер». Она запрещала себе думать об этом. И ради чего?

За пару часов до рассвета она задремала. Она проснулась в кресле с уже созревшей решимостью действовать; времени на раскачку не было. Может, те двое тоже решили дать друг другу время подумать? Кроме того, Джуд была человеком масштабных проектов, и даже во второй раз подготовка могла занять много месяцев. Может, она все же не опоздала? Она лихорадочно набирала номер и думала о том, что напоминает себе героя Дастина Хоффмана в фильме «Выпускник». Только когда раздались гудки, Ирина подумала, что Рэмси, должно быть, принимает участие в турнире «Мастерс» в Лондоне и отсыпается после тяжелого дня.

– Это Ирина, – сказала она и уточнила: – Ирина Макговерн. – Это пояснение лишь еще раз подтверждало, как мало они знают друг друга. До нее только сейчас дошло, какой глупой может показаться ее выходка, но, кроме всего многого прочего, ее не волновало и это. – Ты не женился?

Возникла пауза; она определенно его разбудила.

– Ой, когда ты это так сказала, я подумал, стоит ли возвращаться к этому вопросу.

Она с облегчением выдохнула и села.

– Мне бы хотелось тебя увидеть. – Выслушав: «Согласен, дай-ка возьму ежедневник», она выпалила: – Может, сегодня вечером?

Рэмси предложил место, удобное всем, – «Бест оф Индия», Роман-Роуд, – чем очень ее разочаровал. К тому же он считал рестораны, которые «наконец» получили лицензию на алкоголь, помойкой. Ирина надеялась на вечер в «Омене», надеялась получить возможность вернуться к развилке на своем жизненном пути и повернуть налево. Когда он предложил встретиться в ресторане, ее сердце упало. Она больше не достойна права прибыть в его «ягуаре».

– Я бы с удовольствием за тобой заехал, но я продал тачку.

Ирина была в ужасе. Продал «ягуар» 1965 года? Разумеется, это его собственность и ее разрешение требовалось ему, как и позволение соседа в случае решения спилить растущее рядом с забором дерево, несмотря на то что его крона возвышалась над обоими владениями.

Ирина не была настроена ехать на машине и думать о проблемах с парковкой, поэтому теперь сидела в вагоне метро в той же темно-синей юбке, в которой была в «Омене» много лет назад, проклиная себя за то, что выбросила белую блузку. Была зима, а не лето, и, когда она вышла на станции «Майл-Энд», на нее набросились порывы ледяного ветра. Небо было не таким ярким и светлым, как в июле 1997-го, на часах восемь, солнце зашло почти три часа назад. Волшебный день рождения – Оксо-Тауэр слева, справа Тауэрский мост и впереди купол Святого Павла, – наблюдая тогда из окна «ягуара» картины, похожие на открытки, она думала о том, как ей повезло жить в одном из самых ярких и волнующих городов мира.

Территория рядом со станцией метро была плохо убрана, из мрачных, тускло освещенных палаток доносился угрожающий запах с жареной курицы. Движение на главной улице было напряженным, сигнал светофора для пешеходов переключался быстро; агрессивно настроенные водители проносились по переходу в дюймах от нее. Через пару кварталов вверх по Гроув-Роуд руки в перчатках стали замерзать.

В зале ресторана дуло со всех сторон, на карнизах болталась оставшаяся с Рождества мишура. Ирина опоздала на несколько минут, но обычно пунктуального Рэмси еще не было. Она села за столик, потерла ладони и заказала бокал разливного красного вина, уверенная, что оно быстро ударит в затуманенную из-за бессонной ночи голову. Так и произошло: стоило ей сделать последний глоток, и в этот момент звякнул колокольчик на двери. В зал вошел Рэмси, опоздав на полчаса.

Она сразу обратила внимание, что с лица его почти исчезли краски, кожа была желтоватой, волосы на голове поредели. Она-то предполагала, что мужчины теряют всю шевелюру разом. Странно было и то, что он поправился. Нет, у него не выросло брюшко, просто он выглядел одутловатым, черты лица были нечеткими, словно размытыми. Блики света мешали рассмотреть его лучше, но ей показалось, что за складками рубашки прячется похожая на женскую грудь. Он так много пьет? Исчезла и его манера двигаться быстро и с изяществом, сейчас Рэмси шел, кажется, поскрипывая, грация движений еще сохранилась, но ее скрывала медлительность.

– Извини, я опоздал, – сказал он и поцеловал ее в щеку. Сухие, потрескавшиеся губы и отталкивающе сладкое дыхание. – Задержался на встрече.

Вино помогло ей сразу перейти к главному.

– По телефону ты сказал, что не женился. По крайней мере, пока. Готовитесь к свадьбе?

– Нет. Джуд очень старалась, но я рад, что она сдалась на полпути. Я знаю, на что у какой птички хватит сил.

– Похоже, чтобы жениться на тебе, нужно пройти настоящее испытание, – улыбнулась Ирина. – Все так серьезно?