Текст книги "Мир до и после дня рождения"

Вернувшись в номер в час ночи, Рэмси включил в своем плеере музыку и предложил потанцевать.

– О нет, я не могу, – протестовала она. – Правда, я такая неловкая, обязательно разобью лампу, и у меня плохое чувство ритма. Можешь спросить у мамы.

– Клянусь, я больше ни о чем не спрошу твою мать. Давай иди сюда.

– Рэмси, нет! Я слишком много выпила, хочешь, чтобы я опозорилась?

Рэмси ничего не пугало. Он поставил диск Джона Колтрейна «Гигантские ступени» и пустился танцевать джигу. Ирина хохотала так, что долго не могла остановиться, но потом присоединилась к нему, и вскоре их танец уже напоминал не фарс, а праздничное веселье. Гще со школы Ирина питала стойкую неприязнь к танцам и всякий раз убегала на кухню, когда хозяева вечеринки начинали подбирать пластинки. В 80-х, когда асфальт на Манхэттене буквально дрожал от происходившего в клубах, Ирина предпочитала тихие свидания в бистро. На свадьбах она обыкновенно прилеплялась к кому-то из гостей за столом и заводила серьезный разговор, приковав таким образом собеседника к месту, чтобы исключить возможность вскоре оказаться на танцевальном полу. Она не могла заставить себя танцевать, она ненавидела танцы, она не умела танцевать. Сейчас в номере отеля «Плаза» она была наедине с Рэмси, который, если забыть о событиях прошлой ночи, был к ней добр и никогда бы не позволил выставить ее на посмешище. Он был раскованный и бесшабашный, что подтолкнуло партнершу к тому, чтобы сделать несколько движений. Рэмси крутил пальцем в такт звучащей музыке, выбрасывал колени вверх и вперед, так, что казалось, он сейчас вывихнет ногу, кружил ее к себе и от себя, будто разворачивал рулон бумаги, но не отпускал ни на секунду.

Заряжаясь его задором, которым Раиса и Татьяна были бы потрясены, она исполнила все движения в ритме дискотеки, рок-н-ролла, буги-вуги, а затем, в память о том кошмаре, что им пришлось пережить сегодня днем, арабеск. Взяв на себя роль диджея, Рэмси включал Дюка Эллингтона, Сонни Роллинса, а затем переключился на Гленна Миллера, ритм-энд-блюз, Капитана Бифхарта и закончил непристойной фанк-группой Слая Стоуна, причем включил музыку так громко, что Ирина не раз поблагодарила Бога, что в отеле толстые стены. Заканчивались их совместные танцы уже в постели, Рэмси быстро протянул руку к плееру и включил «Айс-Ти», а Ирина задумалась над тем, что надо стремиться выйти замуж не за того, с кем хорошо в постели, а за того, с кем приятно танцевать. Впрочем, нет ничего плохого в том, чтобы совместить все в одном человеке.

8

В этом году о дне рождения Рэмси Лоренсу напомнила Ирина, и она же принялась уговаривать его пойти. Он был ужасно занят. Неужели из-за некогда установленной традиции им предстоит до скончания века 6 июля встречаться с Рэмси?

– Хочешь бросить его в такой день? – с сомнением спросила Ирина.

– Ничего радикального. Просто не встречаться, и все.

– Не встречаться – значит бросить.

– Но он бывает немного утомителен, разве нет? С ним можно поговорить только о снукере.

– Ты всегда любил говорить с ним о снукере!

Лоренс пожал плечами:

– Возможно, я уже сказал все, что хотел.

Он вернулся к чтению, но Ирина стояла перед диваном до тех пор, пока он со вздохом не поднял на нее глаза.

– Что тебя так задело?

– Мы знакомы много лет. Неужели и со мной так будет? Однажды скажешь «До свидания» только потому, что высказал все, что хотел?

Ирину не покидало неприятное чувство, что так случалось со многими парами и подобное развитие событий возможно без всякого предупреждения.

– Мы будем говорить о дне рождения Рэмси, а ты сообщишь, что уходишь, например, или о чем-то подобном. Перезвони ему. Мы же дружим. У него нет повода сомневаться в том, что он нам небезразличен. Рэмси неплохой парень.

– Все люди неплохие.

– Но не ты. В данный момент.

– Господи, в прошлом году мне пришлось чуть ли не под дулом пистолета заставлять тебя ему позвонить!

Верно, в прошлом году она встречалась с Рэмси без Лоренса лишь для того, чтобы не разрушать их дружеские отношения, но вечер превратился в долгое «Говори за себя». После нескольких месяцев перетягивания каната Лоренс потерял право на единоличное владение Рэмси Эктоном в Борнмуте. Будь то Рэмси или Россия, Лоренс желал обладать правом собственности в одиночку, в противном случае он терял к объекту интерес. Таким образом, наложенное им вето можно было интерпретировать следующим образом: «Гели Рэмси не будет моим, то и твоим он тоже не будет». Однако она не была готова отказаться от человека, ставшего для нее, как те тайные две-три сигареты, выкуренные за неделю, безвредным в малых дозах.

– Именно так, – сказала Ирина, – но ведь ты утверждал, что, если я не позвоню, он обидится.

– Ты все же переступила через себя, и вы кутили вдвоем всю ночь.

Боже, она надеялась, что он забудет.

– Я совсем не это говорила.

– Теперь я предлагаю сделать вид, что мы забыли о дне его рождения, а ты с ума сходишь.

– Я не схожу с ума. Я пытаюсь тебе объяснить, что надо быть внимательными. Всего один вечер. Я приготовлю ужин…

– А мне, значит, надо купить все вино, которое этот парень выпивает за день. Или за одно утро.

– Я могу сказать, что тебе рано вставать на работу.

– Даже не пытайся. Для Рэмси такие объяснения, как «вставать на работу», непонятны. Он раньше четырех, по-моему, вообще не ложится.

– Раньше он тебе нравился.

– Да, ну, знаешь, иногда люди мне надоедают.

– Знаю. – В голосе была печаль, которую Лоренс, по счастью, не заметил.

Однако, когда Ирина все же позвонила Рэмси, выяснилось, что у него другие планы. Не забыла ли она, что он рассказывал ей об «Ути-клабе» в Индии? Он напомнил об их встрече в Борнмуте так, словно это было очень давно. Разумеется, Ирина помнила о клубе. Так вот, он едет в хадж. Она даже удивилась, что он знает такое слово, и переспросила: «В паломничество?» Рэмси ответил утвердительно. Его не будет почти до конца июля. Посещение одного клуба снукера не может занять целый месяц, поэтому Ирина решила, что его, как и большинство европейцев, влечет на субконтинент поиск собственного пути. Она пожелала ему счастливого путешествия и повесила трубку. Разговор был столь кратким, что Ирина невольно поразилась, какими близкими ей казались их отношения в прошлом году. Ей не давала покоя мысль, что он намеренно уезжает из Лондона на день своего рождения. Весь остаток дня она чувствовала себя потерянной. Нарушение традиции словно развеяло чары, и Рэмси предполагал, что так будет. Лоренс обрадуется. Теперь они не обязаны встречаться с Рэмси в следующем июле, впрочем, как и все последующие июли.

Это было простое расхождение во мнениях, но позже события этой осени будут для них особенными. Перед сном Лоренс разгорячился и поднял тему о возможном импичменте.

– Я думала, ты ненавидишь Клинтона, – сказала Ирина.

– Он человек беспринципный. Страдает манией величия, думает лишь о возвышении Уильяма Джефферсона Клинтона. Но он умен.

– Бог мой, ты никогда ни о ком так не говорил. А теперь называешь умным человека, совершившего невероятную глупость.

– То, что он спутался с этой телкой, весьма неосмотрительно, но на политическую деятельность никак не влияет.

– Ложь не может не повлиять на политическую деятельность.

– Может, если речь идет о сексе.

– Ты ведь шутишь, правда? Ведь не все мужчины лгут, когда говорят о сексе?

– Почему же, все!

– И ты?

– Разумеется, нет. – Лоренс отпрянул от удивления.

– И почему в таком случае лгут только мужчины? Если эта тема дает столько возможностей для лжи, почему этим не грешат все женщины?

– Возможно, и грешат!

– Так ты полагаешь, что и я лгу тебе, когда говорю о сексе?

– В принципе нет.

– В принципе?

– Нет, ни в коем случае!

– И почему же мы с тобой такие особенные?

– Ирина, мы не обсуждаем ничего конкретного, просто в общих чертах.

– Только не я. Итак, я спрашиваю тебя, почему мы такие особенные?

– Потому что… мы люди добропорядочные, полагаю. У нас хорошие отношения. Хотя этот вовсе не означает, что мы не можем дать друг другу небольшую слабину.

– В каком смысле?

– Не знаю. Например, если я засмотрюсь на улице на женщину с красивыми ногами, то хочу надеяться, что ты не будешь пытаться повернуть мою голову в другую сторону.

– Но мы говорим не о том, что кто-то заглядывается на женские ножки. Речь идет о том, что он забрызгал ее всю спермой, а потом нагло утверждал, что ничего подобного не делал!

– Ладно! Я не жду от тебя таких послаблений.

– Почему же ты придерживаешься столь высоких стандартов порядочности? Берешь на себя больше, чем президент?

– С каких пор ты стала такой ханжой? Кому какое дело, полез ли Клинтон под юбку стажерке, лишь бы он не нажал в таком состоянии кнопку.

– Я не ханжа, и речь вовсе не о сексе. Мы говорим о лжи.

– Нет, о сексе.

– Хорошо, обо всем. Еще в феврале Клинтон смотрел прямо в камеру, в глаза мне, которая голосовала за него, и говорил: «У меня не было связи с этой – с этой женщиной – мисс Левински». Боже мой, он даже запнулся, словно не помнил ее имени. Я чувствовала себя оскорбленной им лично.

– Он не смог справиться с ситуацией должным образом. Это не преступление и не повод для импичмента. В этом замешаны республиканцы, это же чистой воды оппортунизм и оскорбление Конституции.

– Ты действительно не считаешь это важным, правда? Он устроил обструкцию в правительстве до конца года.

– Нет. Я считаю важным, что он отдал приказ направить ракеты на Судан и Афганистан, и еще я считаю важным, что он упустил Усаму бен Ладена.

Ирина не помнила это имя, но была не в настроении слушать объяснения Лоренса.

– Получается, все, что имеет значение, – это большое, достойное мужчины дело. То, что они лгут своим женам и как к ним относятся, незначительно?

– Я этого не говорил. И все же мы обсуждаем политику, а не личностные качества Клинтона. Да, как человек, он лицемер. Но он не заслужил быть изгнанным лишь за то, что засунул свою сигару в ящик Моники. За неправильное пользование сигарой, по моему мнению, вряд ли стоит подвергать импичменту.

Большинство мужчин в Америке возмутил не столько поступок Клинтона, сколько его дурной вкус. Моника была полной глуповатой простушкой, а президент Соединенных Штатов мог позволить себе что-то получше.

Ирина упала в кресло.

– О господи, я тоже против импичмента, но считаю, он должен развестись, а это явно не планируется. Получается, Хилари еще хуже, чем он. И эта болтовня о тайном заговоре правых, хотя, очевидно, интриги плетутся уже довольно долго. Она будет делать вид, что шокирована и уязвлена, и, даже если он во всем признается, станет придерживаться собственной версии. Они, мол, не любовники, это заговор, хотя на самом деле это заговор в семье Клинтон. Они заключают закулисные сделки, договоры, идут на компромиссы только с целью выгодной обоим саморекламы. Полагаю, это один из способов сделать карьеру, но для брака губительный.

Ирина замолчала. Звуки эхом разносились по комнате.

Кроме всего прочего, после возвращения из командировки в Россию Лоренс стал крайне раздражительным, и перспектива провести Рождество на Брайтон-Бич не улучшала его настроения.

– Я знаю, у тебя сложные отношения с матерью, – сказал Лоренс, когда поезд в Хитроу в очередной раз остановился между двумя станциями, – но я хочу, чтобы ты кое-что мне обещала.

– Выкладывай.

– Дай мне слово, что не будешь с ней ругаться.

– Она сама начинает!

– А ты не поддавайся. Эта поездка и так не из легких, не хватало нам только скандалов. Вспомни вашу прошлогоднюю ссору из-за салфетки, это же просто смешно.

– Зачем тогда подавать салфетки, если ими нельзя вытирать рот?

– Она в определенной степени права, на салфетке остались пятна от свеклы. Мне плевать, что они были из дорогого льна, но давай не будем устраивать ссор. Не самое веселое занятие. – Лоренс всегда любил ее подразнить, но последнее время у него выходило не смешно.

Разумеется, каждая пара переживает периоды сближения и отдаления. Сейчас у Лоренса очень много работы, ей не следовало просить его потратить драгоценные дни отдыха на ее семью. Отстояв часовую очередь к стойке регистрации «Бритиш эруэйз», мало кто способен сохранять спокойствие. Удивительно, что после этого они еще могли шутить на тему, не купить ли Раисе шоколадку «Тоблерон», и остановились на бутылке хереса, решив, что она может пригодиться.

Заняв место в самолете, Лоренс немедленно открыл ноутбук, хотя ему вскоре предстояло отключить его перед взлетом. У Ирины не было настроения читать, и она принялась вспоминать те дни, когда перелеты были скорее удовольствием, чем испытанием, – впрочем, ей и сейчас удалось сдержать отвращение при мысли, что скоро перед ней появится поднос с несъедобным обедом. Она хотела попросить Лоренса поговорить с ней, но для беседы пришлось бы придумывать тему. Им было о чем поговорить, но Ирина не могла сформулировать вопрос даже для себя самой, кроме того, она полагала, что он окончательно испортит Лоренсу настроение.

Вместо этого Ирина решила сосредоточиться на выборе напитков, стоящих на тележке. Она бы с удовольствием выпила бокал красного вина, но сейчас только половина пятого дня, и Лоренс не одобрит ее желание выпить днем. Пока самолет медленно двигался в очереди на взлет, количество энергии, растрачиваемой на колебания между вином и соком, казалось ей все более неуместным. Слава богу, никто не способен проникнуть в ее мысли, которые сейчас походили на художественные миниатюры с изображением божоле. Только представьте, что люди могут читать мысли друг друга и какими разными бывают их оценки. Будет ли для вас открытием, что все, сидящие в самолете, сосредоточенно думают о том, какую выбрать бесплатную выпивку? Вас это успокоит или расстроит?

К тому моменту, как тележка поравнялась с ее местом, Ирина думала о том, почему она так боится вызвать неудовольствие Лоренса. Она не виновата в том, что его мать была алкоголичка, навешивание ярлыков казалось ей странным; кстати, во время их визита в Лас-Вегас ее так называемая свекровь выпила не больше двух-трех бокалов, и она не видела в этом повода для беспокойства. Возможно ли, что его мать пьет меньше, чем сын ворчит по этому поводу?

Лоренс выбрал воду. Ирина остановилась на томатном соке.

После еды пара напротив них устроила возню, прикрывшись выданным пледом. Бормотание перемежалось сдавленным хихиканьем. Плед шевелился, и под него периодически ныряла голова. Пара также не разделяла отвращение Лоренса к принятию алкоголя в дневное время, поэтому заказала две маленькие бутылочки водки.

– О господи, – произнес Лоренс, достаточно громко, чтобы его услышали, – сняли бы отдельный номер.

Ирина старалась не обращать внимания на его слова, скрытый подтекст и ханжеские интонации. Какое Лоренсу дело до того, что эти ребята не могут оторваться друг от друга? Он ведь не мусульманин, в конце концов. Ей все казалось немного необычным, но скучным, поскольку ничего нового не происходило, в таком страстном желании было даже некоторое очарование, но и уж точно оно ее не оскорбляло.

Тем не менее возмущению Лоренса не было предела.

– Надо вызвать стюардессу, Ирина. Может, у них есть на борту презервативы. И еще пусть принесет мне бумажный пакет. Меня сейчас стошнит.

– Лоренс! – прошептала Ирина. – Они не делают ничего плохого, кроме того, ты говоришь слишком громко, тебя могут услышать.

– Надо заказать им еще «Финляндии», тогда через несколько рюмок он не отличит свой член от локтя. Я хоть кино смогу спокойно посмотреть.

– Какой же ты негодяй.

– Не негодяй, – поправил ее Лоренс, – а подонок. Назвать подонка негодяем все равно что забыть добавить в обращении к сэру «сэр».

– Заткнись, наконец, подонок.

Они выбрали фильм «Мужской стриптиз». Вскоре суета напротив утихла, и Ирина поняла, что миссия успешно завершилась. Ей это казалось неинтересным и немного скучным. Разумеется, ее это не оскорбляло. Ну, возможно, немного умиляло. Но все же больше всего она им завидовала.

Как только отворилась входная дверь, перед ними предстала Раиса, давая возможность полюбоваться, в какой она находится прекрасной форме. Театральным жестом она раскрыла объятия для поцелуев и похлопываний по спине, на что Ирина никогда не поддавалась. Обняв мать, она застыла.

– Добро пожаловать! – восклицала по-русски Раиса. – Я так рада вас видеть! Пожалуйста, проходите, проходите!

– Боже, – улыбнулся Лоренс, – сногсшибательное платье, Раиса! После вашего прошлогоднего наряда я с нетерпением жду возможности увидеть, что вы опять на высоте!

У Ирины глаза полезли на лоб. Такая наглая лесть. На высоте! Кроме того, на британском сленге это означает совершить самоубийство. Вот так всегда: Лоренс пытался порадовать Раису и повеселиться сам.

Они поднялись наверх, разложили вещи по полкам и убрали сумки. То, что комната временно принадлежала им, не означало, что Раиса не зайдет сюда с инспекцией. Лоренс спустился вниз, прихватив бутылку хереса, но отказался открыть ее; Раиса довольно заулыбалась, словно он на отлично сдал важный экзамен. Следом за этим Лоренс перешел к восхищению ее прической, затем отличной физической формой и, наконец, великолепной рождественской елкой. Мать Ирины не представляла, с каким язвительным, непочтительным ко всем и всему человеком ей приходится жить. Раиса совершенно не знала настоящего Лоренса. Будь она на ее месте, давно бы задумалась, что ее дочь нашла в этом мрачном подхалиме.

Раиса ушла за чаем, а Лоренс опустился в неудобное кресло, обитое красным бархатом, полка при этом постоянно упиралась ему в шею, но он знал, что кресло лучше не двигать. Вошла Раиса с подносом, и он вскочил, чтобы ей помочь.

– Ваш чай так благоухает, – сказал он. – Должно быть, стоит немалых денег.

Раиса просияла. Ирина покачала головой. Ее всегда поражало, как, при всей прозрачности, его лесть срабатывала. И не только с матерью, которая была на нее падка, но и со всеми остальными.

– Да, – произнесла Раиса. – Так печально. От вывезенного мамой из Союза китайского сервиза осталась лишь сахарница и молочник. Сервиз достался ей в наследство от ее матери. Много лет нам завидовали все русские в Париже, кому не удалось ничего вывезти из страны! Самый изумительный синий кобальт, который я когда-либо видела. Светился, как кусочки стекла в витраже!

Лоренс слышал эту историю МИЛЛИОН РАЗ, но сочувственно подхватил:

– Ужасно. Ведь его разбил Чарльз, швыряя в вас одну тарелку за другой. Так?

Ложь! Ирина рассказывала ему, что они швырялись тарелками друг в друга.

Пока быстро обучаемый Лоренс наливал всем чай, Ирина разглядывала стоящий в серванте самовар, также переживший войну в таинственном сундуке ее бабушки. Часто восхваляемый предмет для кипячения воды из латуни в форме луковицы, слишком трудоемкий в использовании, был, несомненно, красив, но в нем виделось такое же надменное отношение к окружающим, как у его хозяйки, самовар тоже претендовал на власть в этом доме. Ее наследство будет невелико, на каждом предмете в этом доме начертано имя Татьяны.

– Так, Лоренс. Над чем ты сейчас работаешь?

– Вы помните, что этой весной я месяц провел в России. Москву вы просто не узнали бы. Рестораны, бутики, отели… У полукриминальной элиты денег куры не клюют, но пролетарии в плачевном состоянии. Попрошайничество и пьянство. Представляете, Раиса, пиво в России считается безалкогольным напитком!

Лоренс прочитал мини-лекцию о возможном будущем Империи зла, Раиса слушала его, сложив руки на коленях, с очаровательным вниманием. Раз он любит умничать, можно ему позволить. Справедливости ради стоит заметить, что Лоренс рассказал матери много интересного о давно покинутой ею родине. Наблюдая это единение сердец, Ирина рассеянно вертела в руках чайное ситечко.

– «Ваше платье сногсшибательно!» – громко зашептала Ирина, когда закрыла дверь в свою комнату. – «В какой вы великолепной форме!» Лоренс Лоренсович, вы бессовестный лгун!

– Что в этом бессовестного, ей все нравится? – невозмутимо произнес Лоренс. – Я сто раз спрашивал ее о самоваре, а она не помнит, что уже мне рассказывала.

– Зачем ей запоминать такие вещи? Она постоянно всем твердит об этом самоваре.

– Может, я и наговорил много ерунды, но для шестидесяти четырех лет она выглядит действительно превосходно.

С Ириной до сих пор случались приступы обжорства, мучившие ее с прошлого лета, поэтому поездка домой была сложной для нее и в психологическом смысле.

– Я так и знала, – сказала она, критически оглядывая себя в зеркало. – Мама всегда заставляет меня чувствовать себя толстой.

– Ты совсем немного набрала, – весело произнес Лоренс.

Он впервые упомянул о том, что она поправилась.

Ирина сидела следующим утром за столом в кухне, склонившись над чашкой кофе, когда в комнату вошел мокрый от пота Лоренс с самодовольным выражением лица человека, пробудившегося ото сна лишь для того, чтобы влезть в ледяные кроссовки.

– Должно быть, пробежал около шести миль! – проговорил он, тяжело дыша.

Ненавидящая физические упражнения Ирина удивлялась его упорству.

– Ты, как правило, не пробегаешь больше четырех.

– Да, но иногда надо поднажать.

– Лоренс, ты будешь завтракать? – спросила Раиса, появляясь в кухне в лосинах леопардовой расцветки. – Яйца? Черный хлеб?

– Нет. Только кофе. Спасибо.

Ирина сжимала руками чашку, но тепло от горячего кофе не доходило сквозь перчатки до ее рук. Она пошевелила пальцами, чтобы немного разогнать кровь.

– Ты так до сих пор и продолжаешь разыгрывать драму из ситуации со своими руками, Ирина? – спросила мать по-английски, чтобы Лоренс наверняка понял. Он убедил ее, что ничего не помнит из университетского курса русского языка, чтобы иметь возможность подслушивать. В результате он узнал, что Раиса думает о его манере одеваться.

– Я не разыгрываю, просто пытаюсь согреться. Ты постоянно считаешь, что я тебя обманываю, но у меня действительно состояние…

– У каждого американца состояние. Массовое соревнование, у кого больше состояние. Ни один американец не скажет: «У меня мерзнут руки». Надо подобрать красивое слово.

– О, да вам можно организовывать партию, – сказал Лоренс. – Проводить собрания, создать свой сайт в Интернете.

– Хочешь сказать, – перебила его Ирина, – что болезнь Рейно я себе придумала?

– Вставай утром и занимайся спортом, Ирина, тогда тебе будет тепло весь день!

– Она права, – кивнул Лоренс. – Упражнения будут стимулировать кровообращение.

– Если вы будете с утра включать отопление, то это поможет мне гораздо больше.

– Ирина, ты что, не знаешь, какие тогда приходят счета за газ?

– Но сегодня же канун Рождества!

Лоренс бросил на нее быстрый взгляд, в котором читалось предупреждение: «Ты обещала».

– На самом деле цены на природный газ здорово взлетели. Новые исследования много не дали, и даже запасы в Северном море постепенно иссякают.

– Иногда, – сказала Ирина, – в порядке исключения можно было бы не рассматривать проблему человечества в целом, словно мы на программе «60 минут», а в одно предрождественское утро позаботиться об одном маленьком доме и об одной любимой женщине, которая замерзает.

– Ладно, – уступил Лоренс, – об одном маленьком доме. Тогда больше смысла в том, чтобы согреть тело свитером, чем отапливать помещение.

– Прохлада бодрит, надо больше двигаться! – Словно в подтверждение своих слов Раиса принялась носиться по кухне взад-вперед, и все ради того, чтобы взять одну чистую ложку.

– Чертовски верно, – согласился Лоренс. – Если в доме сильно натоплено, мне хочется спасть.

Когда после кофе они вышли прогуляться по авеню с нависшей над ней линией метро, Лоренс потряс ее за плечо:

– Эй! Ты что такая недовольная?

– Ты никогда меня не поддерживаешь. Вы вечно на меня набрасываетесь, а ведь это моя мать.

– Я просто стараюсь, чтобы все закончилось мирно.

– А что хорошего в таком мире?

– Честно говоря, этот вопрос иногда возникает при поиске решения глобальных конфликтов. Мир штука скучная. Извечный экзистенциальный вопрос: в чем смысл, чего ты хочешь достичь? Он имеет место не только в жизни индивидуума, но и в жизни страны.

– И как же люди в «мозговых центрах» находят решение?

– Также как любой здравомыслящий человек, приехавший в гости к теще: стремление к миру перевешивает все возможные варианты развития событий.

Лоренс любил Брайтон-Бич, окружающий мир стимулировал его – неплохо для спелеологически-замкнутого существования внутри семьи, способствующего развитию клаустрофобии, тогда как внешний мир огромен, как и стремление его познать. В конце концов, ее творчество давало возможность изобразить картину, представляющую собой взрывную флуктуацию цвета, меняющую краски и линии на листе, сделав изображение наклонным, если посмотреть на него со стороны. Самый обычный ракурс давал возможность многое увидеть, отчего размышления о термостате и салфетках казались пустыми. Ирина всегда ценила способность Лоренса погрузить ее в ту атмосферу, которая позволяла ей придумать мир, который она потом рисовала.

Перестав дуться, она потащила Лоренса в магазины, где от души порадовалась тому, что после посещения Москвы он уже не стеснялся обращаться к продавцам на русском. Он подумывали купить немного икры для ужина, но цена оказалась непомерно высокой, поэтому сполна вкусили те прелести, что предлагались бесплатно, и с удовольствием наблюдали за бывшими гражданами Советов, проходящими мимо по тротуару. Среди них были и дородные мужики лет семидесяти, подставлявшие морозному декабрьскому ветру старческую грудь нараспашку, и девочки-подростки, вышагивающие в пушистых белых шубах, как будто сшитых из пуделей. Растрепанный персонаж рылся в мусорном контейнере в поисках бутылок, чтобы слить найденные последние капли пива, водки или вина в свой непривередливый пищевод.

Когда они встретились с Раисой в кафе «Волна», Лоренс приветствовал ее своим неизменным:

– Сногсшибательное платье!

Просмотрев меню, Лоренс ограничился салатом, а вот Ирина решила поесть «как большая девочка». Ободренная замечанием матери, что у нее «цветущий» вид, она заказала селедку, суп с рисом и бараниной, котлеты по-киевски и пиво.

На вопрос матери о работе Ирина честно ответила, что ее посетило вдохновение, она настроена добиться большего и заняться, по совету Лоренса, компьютерной графикой.

Мать слушала ее терпеливо, но не больше.

– Скажите, Лоренс, как вы полагаете, вы надолго задержитесь в Лондоне?

– «Блю скай» именно то, что мне сейчас нужно. Я бы поработал там еще несколько лет.

– Как же так? – удивилась Ирина. – Я полагала, ты мечтаешь получить должность в Совете по международным отношениям в Нью-Йорке.

– Я передумал. В Лондоне у меня есть возможность заниматься «особыми отношениями».

– Какими особыми отношениями? С кем?

– Между Британией и США, идиотка. Это такое выражение.

– Не называй меня идиоткой.

– Ирина, я всех так называю.

– Но не меня. Никогда, слышишь?

– Ладно! Прости! Бог мой, я просто хотел сказать, что работа в Британии позволяет мне заниматься политикой и Европы, и США.

– Черт подери, и когда ты собирался поделиться со мной?

– Я уже поделился.

Раиса, наблюдавшая за разговором, решила вмешаться:

– Понимаете, чем дольше вы остаетесь в Лондоне, тем больше меняется речь Ирины. Она употребляет выражения, которых я не слышала от ньюйоркцев. Она даже по-другому произносит слова. С каждым годом я замечаю все новые изменения.

– Я понимаю, – вздохнул Лоренс. – В самолете она заказала томаХтный сок.

О том, что она заказала томаХтный сок лишь из-за его паранойи в отношении алкоголя, развившейся благодаря его матери, у которой даже нет проблем с выпивкой, было просто смешно упоминать.

– Люди двуязычные, – заявила Ирина, – больше других подвержены изменениям. Кроме того, британский английский мне нравится. – Она умудрилась произнести эту фразу почти без согласных.

Лоренс сложил руки на груди.

– Кстати, то, что ты принадлежишь ко второму поколению американцев русского происхождения, создает личностные проблемы. Хуже того, у тебя были проблемы с социальной адаптацией из-за твоих зубов, поэтому ты изо всех сил стараешься приспособиться к среде обитания.

Ирина почувствовала, что у нее горят щеки.

– И давно ты так думаешь?

– Кажется, всегда думал. Но этот искусственный британский акцент большая ошибка. Ты пытаешься угодить, а получаешь обратный результат. Твоя манера вызывает презрение. Британцы полагают, что ты должна говорить так, как все американцы, потому что это нормально. Произнося слово «томатный» на британский манер, ты рискуешь показаться подлизой, не имеющей чувства собственного достоинства. Надеюсь, ты задумаешься над этим, потому что и американцам неприятно слышать томаХтный, это режет слух. Ты становишься похожа на напыщенную идиотку.

– Прошу прощения, – произнесла Ирина, – это ты призываешь меня к ответу за «желание угодить»? После того как три раза повторил моей матери, что тебе нравится ее платье?

Лоренс помрачнел.

– Мне действительно нравится платье Раисы, и не вижу ничего предосудительного в своем заявлении. – Он бросил взгляд на часы и положил на стол двадцать долларов. – У меня дела в городе, увидимся за ужином. – Лоренс встал и удалился.

– Лоренс очень устает на работе, – произнесла Ирина извиняющимся тоном. Избитая фраза уже много месяцев крутилась у нее в голове.

Раиса перешла на русский:

– Лоренс порядочный мужчина. Он экономный и внимательный. Много работает и прилично зарабатывает. Выпивает очень умеренно. Он не такой, как все остальные в этом районе, постоянно пьяные, у них и пенса не задержится в кармане. Я никогда не замечала, что он поднимает на тебя руку. Ирина, будь к нему внимательнее.

– Это я должна быть внимательнее? Разве не он сейчас меня отчитал?

– Иногда женщины должна уметь смотреть на вещи с другой стороны. Не надо спорить по пустякам. Он же мужчина, у него есть гордость. Как ты могла сказать такое по поводу его комплимента! Ты поставила его в неловкое положение.

– Это он поставил меня в неловкое положение! Он сказал о моих зубах…

– Именно об этом я и говорю. – Раиса сжала руку дочери. – Посмотри на ситуацию с другой стороны. Будь выше этого. Это не слабость, а поведение взрослого человека. Мужчины – это большие дети. Но женщина не должна позволять себе оставаться ребенком, иначе ее дом превратится в детский сад.

– Последнее время Лоренс сам не свой. Я так обиделась, когда он один уехал в Россию. Я мечтала поехать с ним. Возможно, наговорила лишнего, и он до сих пор на меня злится.

– Я уверена, ты поступила правильно. Все пройдет. Прошу тебя, раз в жизни прислушайся к моему совету. Постарайся не обращать внимания на мелочи, будь выше этого. И если вдруг в твоей жизни произойдет более серьезная ссора, ты уже будешь уметь все преодолевать.