Текст книги "Мир до и после дня рождения"

– Простите, – вмешалась Ирина, вспыхнув от негодования. – Вы таким образом сообщаете моему мужу, что у него рак? Вот просто «направляю к онкологу»?

– Это один из вариантов, – осторожно сказал доктор Салех.

– Рэмси игрок в снукер. Сомневаюсь, что он знаком с медицинскими терминами!

– Миссис Эктон, – тихо добавил врач, – я вам не враг.

– Извините. – Ирине хотелось продолжать сердиться. Она знала, стоит отступить гневу, и она расплачется.

Рэмси стойко выдержал вердикт врача и погладил ее по голове. Банкротство заставило его впасть в детство, но тяжелая болезнь оказала обратное действие. После получения результатов обследования он стал мрачным, серьезным и взрослым.

– Вы не можете рассказать подробнее? – У него получилось «рассазать» – недуг сделал болезненным даже произношение. – Нельзя же просто так отправить нас к другому парню и ничего не объяснить.

– Ваш анализ указывает на повышенное содержание ПСА в крови. Онколог проведет дополнительные исследования, чтобы выявить, в какой степени. Анализ мочи не предоставляет нам возможность рассматривать другие варианты. Скорее всего, возникли метастазы… Вам знакомо это слово?

– Вы имеете в виду – в лимфатических узлах? – перебила его Ирина. – Или даже в костях. Хотите сказать, что у него уже третья стадия? Или даже четвертая. Уже.

– Не стоит спешить с выводами до проведения дополнительных анализов. Но вероятность такая есть, да. – Он спохватился и добавил: – Мне очень жаль.

– А биопсия? – Ирина уже привыкла во всем разбираться самостоятельно. – Какова оценка по шкале Глисона?

Доктор склонил голову набок:

– Еде вы читали об этом, мадам?

– В Интернете…

Она не знала, считают ли врачи экспертов в Интернете шарлатанами, уверенными, что знают больше докторов в клиниках, или благодарны им за то, что не надо начинать объяснять пациентам все с самого начала. Одно было очевидно: врачи любят конкретные факты, поэтому Салех ответил:

– По шкале Глисона пять.

Ирина ощутила, как она проваливается в яму.

– Что это значит, голубушка?

Она поспешила встряхнуть себя. Она не должна выкладывать Рэмси все, что знает. Не стоит пугать его раньше времени. Кроме того, она не желала верить, что все это правда.

– Это значит, – произнесла она, проводя пальцами по его виску, – что болезнь развивается быстро.

– Шкала ведь десятибалльная, так? Значит, пять не совсем уж хреново?

– Нет, милый, – ответила она, выдавив улыбку. – Шкала пятибалльная.

– Теперь вы понимаете, как необходимо начать действовать немедленно, – произнес мистер Салех.

– Скажите, доктор, – продолжала Ирина, – я понимаю, это не ваша работа, но не могли бы вы вкратце рассказать нам о лечении подобных онкологических заболеваний?

– Криотерапия…

– Мы уже пробовали. Это не помогло.

Тишина. Иностранец. Не понял.

– Криотерапия и брахитерапия применяются в случаях, если опухоль не распространилась за пределы предстательной железы. Если результаты биопсии лимфатического узла будут положительными, простатэктомия также не будет рекомендована.

Ирина почувствовала эгоистичное облегчение. Шансы на полную импотенцию после простатэктомии были восемьдесят процентов.

– Гормонотерапия, облучение, химиотерапия – возможны разные варианты. Их определит ваш врач.

Кто-то должен был задать этот вопрос, и она восхищалась смелостью Рэмси.

– Все это понятно, – сказал он. – А как насчет секса?

– Вам никто не сможет запретить, – осторожно произнес мистер Салех, – если вы будете способны.

– Сейчас это не имеет значения, – вмешалась Ирина. – Но в чем причина? Что Рэмси делал не так? Он же еще молодой мужчина. Какова статистика?

Ирина спохватилась, но слишком поздно. Если проводить аналогию с курением, то сейчас придется во всем обвинить самого Рэмси.

– Статистика дает общее представление. Медицина считает, что солнце может стать причиной многих заболеваний. Но в данном случае скорее из-за отсутствия пребывания на солнце. Это еще не доказанный факт, но ученые обнаружили связь между онкологическими заболеваниями и дефицитом витамина D.

Ирина улыбнулась и чмокнула мужа в белую как бумага щеку.

– Итак, слишком много снукера, милый.

– Этого не может быть, лапочка.

Они поднялись и покинули кабинет.

Ирина в принципе верила в Британскую национальную службу здравоохранения. Прекрасно, когда человек может получить медицинскую помощь и ничего не платить, однако противники спешили указать на среднюю зарплату и низкий налог, говоря, что у бесплатного здравоохранения одно достоинство – оно бесплатное. На практике эта сфера была хронически стеснена в средствах. Очереди на операции занимали порой смертельно много времени. Периодически газеты пестрели заголовками, как больным раком пациентам отрезали не ту грудь, не ту почку, не ту ногу.

Не редкостью в государственных больницах была и «зараза» под названием метициллин-резистентный золотистый стафилококк, убивавший по результатам 2002 года тысячу двести человек в год. Добрая треть бюджета государственных учреждений уходила на оплату исков о халатности и профессиональной небрежности. Звучит ужасно, но, выйдя из кабинета доктора Салеха, Ирина уже не боялась ни услышать ничего ужасного, ни сказать: «Пусть бесплатными услугами врачей пользуются другие».

Таким образом, Ирина настояла, чтобы определяющие дальнейшую судьбу Рэмси обследования они проходили в частных клиниках. Там, по крайней мере, не надо ждать приема. Она также убедила его еще раз сдать ПСА и биопсию, чтобы исключить возможность того, что результаты были перепутаны глупцами из бесплатных поликлиник или просто неверно записаны. После того как результаты анализов независимой лаборатории упорно показали те же результаты, частный онколог потребовал сделать компьютерную томографию, радионуклидное сканирование костей, биопсию лимфатических узлов и МРТ. Решив не поддаваться типичному для американцев желанию получить все лучшее, Ирина отказалась от действий, опустошивших счета многих ее соотечественников. Она не хотела платить за лучшие обследования. Она была готова платить лишь за лучший результат.

В противном случае деньги будут потрачены впустую – огромные деньги. Лишившись большей части своих сбережений, она была вынуждена признать, что им, поджав хвост, придется вернуться в бесплатную клинику. Поскольку большинство врачей из этих клиник занимались частной практикой, по иронии судьбы они попали к тому же доктору, которому платили деньги, и он был – о боже, видимо, болезнь обнажает не лучшие черты в человеке – белым.

– Значит, назад к пролетариям, – констатировал Рэмси.

Как и предсказывал доктор Салех, доктор Димблеби назначил гормональную терапию, а затем и химиотерапию, и облучение, когда стало ясно, что первое не приносит положительных результатов. Осведомленная о побочных эффектах такого лечения, Ирина старалась успокоить себя в кабинете доктора Димблеби фразами: «Мы будем бороться» и «Я знаю, ты справишься», которые она почерпнула из фильмов и сериалов. Они казались ей больше подходящими для предвыборной кампании, чем для разговора с больным человеком. Рэмси тихо поинтересовался, не может ли он просто пойти домой и пусть все идет своим чередом, ведь, если болезнь до сих пор его не убила, может, она отступит.

Он сомневался, что гормональная терапия окажется так же сильна против болезни, как в прошлом году тори против лейбористского большинства. Кроме того, ему было трудно смириться и с тем, что, помимо многочисленных инъекций, анализов, обследований, потери возможности общаться с женой и перспективы значительного ухудшения состояния, ему еще предлагают собрать последние силы в кулак и маршировать под транспарантами.

Когда Ирина выразила разочарование, что он не поддерживает ее лозунг о необходимости бороться, ее перебил противный онколог.

– Чтобы разрушить общепринятое мнение, – сказал он, – были проведены сравнительные исследования развития болезни у оптимистично настроенных пациентов и у тех, которые «сдались». Удивительно, но у них не наблюдалось статистически значимых различий по уровню выживаемости или скорости выздоровления.

Таким образом, решать, размахивать мечом и дальше или бросить его в Темзу, можно было, руководствуясь лишь желанием.

После череды тестов и восстановления в самом конце очереди в государственном учреждении Рэмси предстояло начать лечение в дни ближайшие ко дню его рождения. Понимая, что небольшое промедление ничего не изменит, Ирина лично обратилась к Димблеби с просьбой провести первый сеанс лучевой терапии и андрогенной блокады после 6 июля.

Учитывая их финансовое положение, один вечер в «Омене» или ужин с домашними суши не слишком изменил бы ситуацию. Однако Ирина не любила повторяться.

В тот вечер она установила на кухонном столе две зажженных свечи, все равно теперь им ненужные. В июле темнеет так поздно, что пришлось ждать до одиннадцати вечера. Она поставила перед Рэмси серебряный поднос, на котором лежала одна-единственная ярко-синяя таблетка.

Оглядев странный ужин, как из мультфильма «Джетсоны», Рэмси повернулся к жене:

– Это то, что я думаю?

– Димблеби сказал, что от одной вреда не будет, а попробовать стоит. Он также просил тебе передать, что, начиная такое лечение, надо «сконцентрироваться на выздоровлении».

– Значит, мне будет чертовски хреново, – заключил Рэмси.

– Ну, ты знаешь врачей.

– Они все лжецы.

– Их можно понять. Итак! Ты готов?

– Я готов, леди, даже если придется использовать деревянные палочки для мороженого.

Ирина налила в его бокал совиньон блан – тридцать фунтов бутылка и последняя из их запасов.

– У тебя в глазах чертики, – сказал Рэмси и проглотил таблетку.

Они пили вино и ждали. Ирина рассказала ему историю о том, как в школе добыли у какого-то сомнительного парня галлюциногенных грибов. Они с подругой Терри уселись за кухонный стол в ее доме, когда родители ушли. Потом положили сморщенные коричневые кусочки в чашки и залили горячей водой, а через несколько минут пили горький противный напиток. А потом они сидели, как сейчас с Рэмси, и ждали эффекта. Смотрели на желтые стены и картины, в ожидании того, что краски начнут меняться на глазах, что полки начнут плясать, а холодильник петь, как участник музыкального шоу. Ирина пожалела, что начала рассказывать историю, которая ничем не закончилась. С ними ничего не произошло. Но Ирина добавила, что после отвратительного привкуса во рту она не покупала никаких грибов, кроме шиитаки в китайском квартале. Впрочем, тогда ей показалось, что краски стали немного меняться, а изображение на картинах подрагивало. Грибы оказались сушеным пудингом, но после этого каждый раз, входя в кухню Терри, она вспоминала о неудачном опыте употребления наркотиков. Ей показалось, что на лице Рэмси отразилась радость. Она наклонилась и поцеловала его.

– Не страшно, если не подействует.

– Я понимаю, – кивнул Рэмси, допивая вино. – Но, кажется, все же действует.

Они поспешили в подвал. Рэмси включил свет над столом; зеленая поляна снова пригласила их на пикник. Психоделический разброс шаров, зеленого, желтого, треугольник поблескивал, словно попал сюда с кухни Терри; весь мир заиграл в новом, псилоцибиновом ритме. Застекленные и вставленные в рамки постеры с турниров в Малайзии, Гонконге, Бингене-на-Рейне подтверждали, что Рэмси прожил отличную жизнь. Нехорошо думать о его жизни как о чем-то прошедшем и завершенном, но лучше любоваться прекрасно выполненной работой, чем вновь впадать в тоску по несбыточному, как делали его фанаты на матчах чемпионата мира, который ему ни разу не довелось выиграть.

Рэмси принялся медленно расстегивать рубашку. Вот оно? Прошедшие пять лет вернулись? Странно, она, как каждый раз, с нетерпением ждет возвращения к жизни, как в кухне Терри она ждала возможности увидеть нечто прекрасное, хотя оно уже было рядом.

Невозможно постоянно ждать того, что у вас уже было, и барабанить пальцами в ожидании курьера «Федерал экспресс», в то время как он терпеливо ждет за закрытой дверью.

Они принялись поспешно раздевать друг друга. Наконец показался обнаженный живот Рэмси и его член, как сочла Ирина, своего обычного размера.

– Знаешь, мы знакомы много месяцев, – произнесла она, пробегая пальцами по старому другу. – Он все такой же. Мне снилось, как ты идешь по улице с этим – с бейсбольной битой.

– Да. В те недели, что мы не виделись, лежа на кровати в отеле, я много раз представлял, какие ужасные вещи с тобой сделаю.

– …Ты хорошо себя чувствуешь?

– Мне лучше, – ответил Рэмси, прижимаясь к ней, – чем просто хорошо.

Не желая его утомлять, Ирина сделала попытку занять положение сверху, но Рэмси удержал ее:

– Нет уж, лапочка, сегодня я сделаю это, как настоящий мужчина.

Ирина была счастлива. Она наслаждалась видом его лица у нее над головой. Это было достаточно долго, чтобы не позволить затеряться в уголках памяти, поскольку человек обычно не скучает по тому, чего не помнит. От его следующей фразы глаза ее удивленно распахнулись.

– Ирина.

Рэмси так редко называл ее по имени, словно считал, что это все было частью ее прошлой жизни с Лоренсом или принадлежало самому Лоренсу.

– Прости меня за все скандалы. Я всегда так любил тебя, но…

Ах.

– …не всегда знал, как с этим жить.

– И в большом, и в малом, – прошептала она, – особенно в большом, у тебя очень неплохо получалось. – Если ей и должна была прийти в голову мысль о том, что секс с Рэмси всегда был таким прекрасным, то она пришла, ведь он таким и был.

– Ты такая славная, а я вел себя как подонок. Теперь я мечтаю лишь о том, что ты найдешь в себе душевные силы, чтобы меня простить.

Не стоило так прямо подчеркивать то, что они оба знали, – это происходит между ними в последний раз. Впрочем, в жизни каждого человека есть то, что он делает в последний раз. Завязывает шнурки на ботинках. Смотрит на часы.

Простудившись, Рэмси вел себя как ребенок, но в этой ситуации проявил настоящую мужскую стойкость – словно отпущенное ему желание постоянно ныть закончилось и судьба принялась готовить его к настоящим испытаниям. Следствиями облучения пять раз в неделю в течение двух месяцев стали болезненные высыпания в промежности, диарея и слабость, заставлявшая сразу по возвращении из больницы ложиться в постель. Его постоянно мучила тошнота, еда, которую Ирина ему приносила, часто оставалась нетронутой. Если бы не андрогенная блокада, сделавшая его тело одутловатым, он непременно потерял бы в весе. Тестостерон помогает раковой опухоли, но у него есть и другие свойства; под воздействием лекарств, душивших гормон, Рэмси перестал даже класть руку ей на бедро. Его тело стало более рыхлым, мышцы на руках перестали быть рельефными. Торс стал похож на крошечную женскую грудь. Некогда четкие контуры тела стали расползаться. Так бывает, если поставить в горячую духовку печенье. Единственным плюсом того, что Рэмси много времени проводил в полусне наверху, было то, что она могла беспрепятственно видеться с Лоренсом. Она бы с радостью отказалась от такой свободы, но ей было необходимо с ним поговорить. Тот факт, что они все еще общались, говорил о полном восстановлении после травмы.

Они встретились в конце августа в кафе «Старбакс» на Странд, недалеко от его офиса. Рэмси недавно вернулся после очередной процедуры лучевой терапии и еще несколько часов не будет ничего вокруг замечать. Ирина и Лоренс постоянно переписывались по электронной почте, но с их последней встречи в отеле «Пьер» прошел уже год. Ей было даже немного не по себе, она забыла, как Лоренс выглядит.

Возможно, Лоренс испытал более сильное чувство, он даже не пытался скрыть, насколько шокирован.

– Ирина Галина! Ты чертовски хреново выглядишь.

Ирина посмотрела на свои руки с обгрызенными ногтями:

– Рэмси выглядит еще хуже.

– Ты вообще что-нибудь ешь?

Она и сама заметила, когда последний раз принимала душ, что ключицы стали выпирать сильнее, а кожа на животе повисла. В конце концов, она уже в таком возрасте, что этого не избежать.

– Я кое-что подъедаю за Рэмси. Он слишком слаб и мало ест. Но у меня нет аппетита доедать все подчистую.

– Ты такая тощая! Как ты будешь заботиться о нем, если не можешь позаботиться о себе?

Вечные проповеди.

– Я тебя уверяю, жалеть в этой ситуации надо не меня.

– Как он относится к болезни? Потому что если человек полон желания преодолеть…

– Его онколог говорит совсем другое. На результат не влияет, пессимист ли вы или оптимист.

Лоренс нахмурился. Он верил в силу воли, в значимость собственного бытия.

– Я ничего такого не слышал и не стал бы принимать мнение одного врача…

– Это все потому, что тебе просто не нравится эта мысль, – перебила его Ирина. – Но это не означает, что она неправильная. Пойми, сложно ожидать от человека, который находится почти в агонии, что он станет оживленно размахивать флагами, стараясь развеселить публику, как девушка из группы поддержки. Но все же Рэмси держится. Правда, он много спит.

– Каковы прогнозы?

Ирина пожала плечами:

– На этот вопрос нельзя дать четкий ответ. Не стоит верить всему, что говорят врачи; надо доверять лишь тому, что видишь. Видимо, всю зиму ему будут делать химиотерапию.

– Выпадение волос… боли, тошнота и все такое, верно?

– Верно.

– Полагаю, в снукер он играет нечасто.

– Представляешь, когда ему становится легче, он действительно играет. Говорит, что его это успокаивает. Пожалуй, впервые в жизни он играет для удовольствия – ради того, чтобы смотреть, как катятся шары и с треском сталкиваются друг с другом. И поскольку от его игры ничего не зависит, он больше не корит себя, когда находится не в форме.

Положение Рэмси было настолько сложным, что Ирина решила касаться в разговоре лишь своих собственных проблем.

– Скажи, как твой брак? – Во время переписки она исправила оплошность и поинтересовалась именем его избранницы.

– Все совсем по-другому. Не так, как было у нас с тобой. Более… бурно, если ты понимаешь, о чем я.

Она улыбнулась:

– Очень хорошо понимаю. Тебе это нравится? Или ты бы предпочел ту спокойную жизнь, как была у нас с тобой? Тихая. Размеренная. Невыраженная, сдерживаемая страсть. Это было не так уж плохо.

– Но совсем по-другому.

– Верно, но каждый человек должен сам для себя решить, что ему нравится.

Лоренс скривился:

– Я предпочитаю не оглядываться в прошлое.

– А я порой думаю о том, как все могло бы сложиться.

– Пустая трата времени.

– Возможно, – согласилась Ирина.

– Знаешь, по крайней мере… если произойдет самое страшное, ты будешь хорошо обеспечена.

В их переписке Ирина ловко избегала темы их с Рэмси финансового положения.

– Не совсем, – решилась признаться она. – Рэмси банкрот.

– Это же невозможно!

– Помнишь суммы счетов в ресторанах, которые он оплачивал, когда мы еще ужинали вчетвером? А теперь умножь их на несколько тысяч.

– Как же ты справляешься?

– С трудом. Большую часть сбережений я потратила на частных врачей. В последние шесть месяцев мне пришлось приостановить работу.

Лоренс не мог слышать о несчастьях, если не имел возможности помочь – он всегда был хорошим исполнителем, – и глаза его загорелись прежде, чем Ирина успела его остановить.

– Так давай я вам помогу! Я могу себе позволить выделить тебе тысяч десять, может, даже двадцать! Их не надо будет отдавать.

Она положила руку ему на плечо:

– Нет, я не могу их принять. Это очень трогательно, но Рэмси мне не позволит, да я и сама не смогу. Не беспокойся. Мне есть к кому обратиться.

Расставаясь, Ирина сказала:

– Может, этого не следует говорить, но иногда я по тебе скучаю. По твоей уверенности и стойкости. Это ведь не очень плохо, правда?

– Нет. – Он ответил слишком поспешно и легко. – Знаешь, я тоже иногда скучаю по тебе! По пирогу с ревенем и чили.

– Ты скучаешь по моей стряпне?

– Это же лучше, чем радоваться, что наконец избавился, верно? Конечно, мне не только этого не хватает, но, да, я скучаю по тому, как ты готовила. Тебя это не обижает? Ты из тех редких женщин, которые думают о людях. Я понял это совсем недавно, не все женщины такие, поверь.

Ирина шла вниз по Странд, переполняемая чувствами. Она-то все годы жила с уверенностью, что это Лоренс о ней заботится.

Говоря о том, что ей есть к кому обратиться, Ирина имела в виду человека, звонок которому откладывала и по сей день, хотя срок очередной выплаты за дом неумолимо приближался. Ирина медленно набирала номер – 7… 1… – звонок сорвался, и ей пришлось набирать снова.

– Мама? – Голос ее дрожал. – Это Ирина… Послушай, я знаю, последнее время у нас были разногласия, но Рэмси тяжело болен… Да, я предполагала, что она тебе рассказала. Но она не все знает, дело в том… что у нас серьезные материальные трудности… Мама, прошу, только не начинай твердить, что ты мне говорила, предупреждала и все такое, сейчас не время, мама!.. Дом все еще наш, но я не могу так поступить с Рэмси, только не сейчас, когда он так болен. Он очень любит свой дом. Я хотела спросить – машина все еще у тебя?.. Прости, мама, но я вынуждена попросить тебя ее продать.

К февралю все только и говорили о войне в Ираке, но Ирина боролась с другим вторжением, с оружием массового уничтожения более явным, чем арсенал Саддама Хусейна. Глядя на прикованного к постели Рэмси после сеанса химиотерапии, ей требовалось привлечь все свое мастерство художника, а также выдержку, чтобы угадывать в этом одутловатом лице черты, в которые она когда-то влюбилась. На его подбородке больше не росла щетина, как в те дни, когда она ушла к нему от Лоренса; кожа приобрела коричнево-желтый оттенок, и даже руки и ноги теперь не были покрыты волосами. Однако несколько белых клочков на голове помогали представить полную картину, которую она могла бы дорисовать по памяти несколькими штрихами карандаша. По прошествии месяцев она смотрела на него как на раскопанный археологами палеонтологический артефакт, например наскальный отпечаток птеродактиля. Когда он ослаб настолько, что не мог подняться, она научилась ловко управляться с судном, напоминая себе, что все мы состоим из крови, дерьма и мочи, но до поры можем скрывать этот факт за дверями ванной комнаты.

Возможно, самая страшная утрата, которую ей пришлось пережить, была на первый взгляд незначительной: тонкий аромат крем-брюле, который она с удовольствием вдыхала, уткнувшись ему в шею, облако запаха выпечки и заварного крема. Теперь казалось, что торт был помещен в духовку слишком высоко и сгорел. Лекарства въелись в кожу и источали зловоние, хотя, целуя его, она еще ощущала сладкий аромат, но он был уже не приятный, а отвратительный.

Одурманенный медикаментами, он все же помнил ее, но память подводила его, искажая многие вещи. Однажды на прошлой неделе он неожиданно вскочил с кровати, уверенный, что сможет за полчаса добраться в Уэмбли, потому что должен играть в турнире серии «Мастерс», иначе будет дисквалифицирован. (Несмотря на бредовые идеи, он удивительным образом угадывал настоящие события: в то время на северо-западе Лондона действительно проходил этот турнир. Ирина сделала вывод, что расписание матчей на год навсегда останется в мозгу Рэмси.) Этот день выбивался из чреды похожих один на другой. Глаза его не были подернуты белой пеленой, а вновь стали чистыми и прозрачными. Он был слаб, но сознание его было ясным, они могли говорить, а это было для нее невероятно ценно.

– Любовь моя, – произнес он, когда она присела на край его кровати. Рука была на ощупь как пергамент и покрыта пигментными пятнами. – Пока я еще могу говорить, я должен тебе кое-что сказать.

Она так любила его манеру говорить.

– Хорошо, но не переутомляйся.

Вопреки ее предостережениям Рэмси попытался сесть, и она стала поправлять подушки.

– Я ведь должен попросить у тебя прощения, лапочка.

– Ты имеешь в виду наши ссоры?

– Нет, на этот раз я не о ссорах. Я вел себя как страшный эгоист. В тот день, когда на мой день рождения я пригласил тебя в «Омен», мне надо было оплатить счет и отвезти тебя домой.

– И не целовать меня у бильярдного стола? Но это же одно из лучших воспоминаний в моей жизни!

– Я ревновал тебя к этому Заумному фанату, – продолжал Рэмси. – Ты не вела себя как шлюха, ты была очень хорошей женой. Я понимал, что ты мне с ним не изменяешь, но все равно ревновал. Я постоянно ощущал во рту этот металлический привкус, словно сосал монетку в пятьдесят пенсов.

– Но я ведь ради тебя бросила Лоренса. Разве этого было недостаточно?

– Тебе не надо было этого делать. Это была твоя ошибка. С ним тебе было бы лучше, тут не может быть других вариантов.

– Ерунда! Тебе лекарства совсем задурманили ум.

– Не перечь мне, женщина. Я не мог сказать тебе раньше, как эта мысль меня достала. Но тут есть и еще одна сторона…

Ирина пыталась протестовать, но Рэмси поднял руку. Сил у него становится все меньше, она должна его выслушать.

– Я скажу тебе правду. Я неудачник, лапочка. Я мог предложить тебе только свой член, хотя сам не понимаю, что ты в нем нашла. Сейчас он не привлекательнее разваренной сосиски на горке из картофельного пюре. Но хуже того, что я промотал все бабки. Мне нечего оставить тебе, кроме счетов и невыкупленного дома. Я не могу даже оставить тебе свои кубки за чемпионат мира. Ты была права, я опозорил тебя в Крусибле. 11.09 ты все говорила правильно, ты всегда была права. Но дело не только в выпивке, лапочка. Виноват не только «Реми». Просто я слишком сильно тебя любил, слишком сильно, поэтому и натворил столько ужасных вещей. То, что я увел тебя у «ботаника», было самым страшным грехом в моей никчемной жизни. А я ведь видел, что вы подходите друг другу, просто он зануда, но от него было больше пользы, чем от меня. Он помогал тебе с работой, а я ни черта не понимаю в детских книжках. И он умнее, милая, умнее меня во сто крат. Он всегда рассказывал анекдоты на политические темы, которых я не понимал. Он всегда хорошо ко мне относился, хвалил мою игру, всегда следил за статистикой, моими «сенчури» и все такое. И в благодарность я увел его женщину – женщину, которую он любил больше всего в жизни, даже если и не показывал этого. Нет, ты нужна была мне, и я получил тебя, потому что я эгоист. Если там, наверху, у ворот, меня ждет какой-то святой, первое, что он спросит: «Зачем ты соблазнил Ирину? Зачем ты увел ее, пьяница? Как ты мог разрушить жизнь такой прекрасной женщины?»

Силы покинули его, и он упал на подушки. Ирина вытерла пот с его лба и ложкой влила в рот немного воды.

– Послушай, тебе не кажется, что от меня тоже кое-что зависело?

– Нет, – уверенно ответил Рэмси. – Ни одна женщина не знает, что для нее лучше.

– Ах вот как? Теперь послушай меня, ладно?

Рэмси усмехнулся.

– Во-первых, забудь об этих воротах и святых, пока ты еще здесь. Но в одном ты прав: сейчас мы можем поговорить о том, о чем раньше было бы тяжело. Так вот, я заявляю тебе: от Лоренса не было больше пользы. Я никогда не отрицала, что Лоренс великолепно ко мне относился, я знаю, это тебя тяготило. Мне было бы намного легче, если бы он бил меня и оскорблял, тогда у меня был бы повод сбежать от него. Признаюсь, я не была благодарна ему в полной мере. Ты говоришь, что самым тяжким твоим грехом было то, что ты увел меня у Лоренса? Так вот, моим самым тяжким грехом было то, что я от него ушла. После нашего расставания я уже никогда не была прежней. Я больше не могла быть о себе хорошего мнения. Я любила Лоренса. Прости, тебе непросто это слушать, но я и сейчас люблю его, хотя тебе совсем не стоит ревновать. С другой стороны, если бы я не поцеловала тебя тогда у бильярдного стола, то моя жизнь лишилась бы самых счастливых моментов. Я сейчас говорю не о том одном поцелуе, а обо всех. В том, чтобы целоваться с тобой и заниматься сексом, было такое… Если ты думаешь, что меня привлекает в тебе лишь член, вспомни, как ты шел ко мне в Пурбек-Холле, в черном кожаном пиджаке… Видя, как ты отправляешь красный в лузу, слышать, как Клайв Эвертон говорит, что этот удар был просто поразительным… А как вы с Кеном Доэрти пели о снукере? А то выражение лица, что появилось на лице мамы, когда ты подарил ей машину? Ваши танцы с Чарли Паркером в «Плазе»… Это все стоило бы всего комплекта, как ты говоришь. Ссоры, одинокие ночи, внезапное осознание того, что у нас нет денег. Не уверена, что ради этого стоило ранить чувства Лоренса, но я скажу так: теперь я могу думать о себе не как о святой, а как об обычной женщине со своими недостатками. Это стоило даже того, что происходит со мной сейчас. Я не перестаю надеяться, что ты все выдержишь, любимый, даже если тебе предстоит еще более сложное лечение. Но даже если нет, я бы все равно поцеловала тебя в твой сорок седьмой день рождения. Даже если бы я знала все, что знаю сейчас, я бы прижалась к тебе и поцеловала тебя у бильярдного стола и охотно приняла бы все последствия, как хорошие, так и плохие.

Кажется, уже в середине ее монолога Рэмси провалился в сон.