Текст книги "Леший"

Глава 30. Больничный розыгрыш

– Мальчики, просыпаемся! Попки подставляем!

Голос дородной медсестры лет шестидесяти отогнал глубокий сон, в котором пребывал Леший после вчерашнего наркоза и вколотого на ночь обезболивающего. Анемподист обвёл взглядом потолок от стены до стены, скосил глаза на соседа справа. Этот тщедушный наивный мужичок заселился в их палату буквально за полчаса до того, как Лешего повезли на операцию. Он даже не успел расслышать и тем более запомнить имя новичка, знал лишь только то, что был он откуда-то из Россошей.

Сестра, позвякивая ампулами, двинулась от двери к первой у стены тумбочке.

– Мальчики, мальчики! Просыпаемся скорее, у меня там ещё двадцать человек. Подставляем попочки для уколов! Не боимся! Обещаю, больно не будет.

– Да уж и радости мало, – проворчал Николай, поворачиваясь на левый бок и подставляя для укола оголённую от полосатых больничных штанов ягодицу.

– Вот, молодец! – растирая спиртовым тампончиком место укола, похвалила сестра. – Держи сам, мне некогда с вами нянькаться.

– Да уж погладила бы ещё маненько, а то две недели без бабы, – закокетничал было Николай.

– Я тя так поглажу, что сразу вылечишься, – оборвала его медсестра. – Держи давай ватку.

– Ох, на самом интересном месте разбудила, – заворчал лежащий у окна Ефим. – Был он самым молодым в палате и всё норовил заигрывать с медсестрами, даже если они, как эта, были вдвое его старше.

– Подворачивайся давай, жеребец, – беззлобно проговорила сестра, мазнула ваткой и всадила иголку.

Следующим был новенький сосед Анемподиста.

– Вот смотрю я на тебя, Березин, и думаю, тебе бы место не в деревне своей на тракторе, а в мединституте экспонатом работать, а то не верят студенты, что человек от обезьяны произошёл. На тебя посмотришь, все сомнения отпадают, уж больно ты волосатый весь. Вон даже укол некуда ставить, вся попа в шерсти.

Анемподист скосил глаза и увидел, что, действительно, и поясница, и обнажённые ягодицы мужика были густо заросшими темными курчавыми волосами. Сестра поставила укол соседу и повернулась к Лешему:

– Ну а ты как спал после операции?

– Спасибо, хорошо!

– Это где же ты умудрился в твоём-то возрасте грыжу заработать?

– Так ведь для этого ума много не надо. Телефонный столб поднял, чтобы стоймя поставить, вот и заработал.

– Какой столб? Тебе же девятый десяток идёт.

– Дак я и говорю, что телефонный. Старый упавшей сосной сломало, пришлось новый ставить.

– Вот мужик дак мужик! – похвалила медсестра. – На девятом десятке этакие брёвна таскает.

Поставив уколы, сестра тихо прикрыла дверь. Можно было бы ещё поспать, но сон никому уже больше не шёл. И начались разговоры про жизнь, про работу, про непростую деревенскую жизнь, про политику верховных властей.

– А ты и вправду один столб поставил? – поинтересовался Николай.

– Дак ково там в лесу позовёшь подсобить? Я уж привык один столбы менять. Поднесёшь к ямке, жердь подлиннее вырубишь с соркой на вершине, вот через неё верёвкой и ставишь на место.

– Ловко придумано! – похвалил Ефим.

– Дак это, нужда-то заставит, и не то придумаешь. – Анемподист отвернул голову к окну, за которым большими хлопьями медленно кружил снег. – Эх, не ко времени надорвался. А с другой стороны, когда она, болезнь-то, ко времени бывает?

Потом был завтрак, обход врача, кому прописано, ставили капельницы, уколы, после обеда в палату заглянула молоденькая медсестра из процедурной:

– Кто тут Березин?

– Я Березин, – отозвался волосатый сосед Лешего.

– Завтра утром вам будем колоноскопию делать, готовьтесь к процедуре.

Она прикрыла дверь, на минуту в палате водворилась тишина, а потом Березин нарушил молчание:

– Вот коза! Хоть бы сказала, как готовиться к ентой самой коленоскопии. Да и не колено у меня болит, а нутро. В животе что-то пучит.

– Да не коленоскопия, а колоноскопия, – уточнил старожил палаты Николай. – Это у тебя кишки изнутри смотреть будут. Телевизор у них такой на шланге. Японский какой-то. Всё внутри показывает, ежели болячка кака есть или глисты, скажем, с солитёром водятся.

– А готовиться как? – вполне оправданно заинтересовался озадаченный Березин.

– Дак это, вечером есть нельзя, и клизму ставить будут перед сном, и утром тоже, чтобы в кишках у тебя чисто было.

– Ага, – поддакнул Анемподист. – И задницу ещё брить надо.

– Это-то ещё зачем? – встрепенулся Березин.

– Да разве их поймёшь, зачем надо! У меня вон в паху резали, а все ноги побрили и даже с мошонки волосьё соскоблили. Вот сестрица помаялась! Мошонка-то у меня уж вся в морщинах от старости.

– Дак я и спрашиваю – пошто?

– Говорят, штобы микробов каких не занести, – авторитетно заверил Анемподист.

– А у вас в Россошах все мужики такие волосатые али ты один такой? – поинтересовался Ефим.

– Почему один? – с ноткой непонятно откуда взявшейся обиды переспросил Березин. – У нас у всех мужиков и грудь волосатая, и на спине тоже.

– Слушай, а у баб тоже задницы волосатые? – подмигнув соседям, поинтересовался Николай.

– Нет, у баб гладенькие, – простодушно ответил Березин. – Это у нас только по мужской линии почему-то так.

– Вот бы на волосатую бабу посмотреть, – заржал Степан. – Чтобы и сиськи в шерсти, и задница.

Громкий хохот потряс палату. Смеялись все шестеро, даже Березин.

Отсмеявшись, он молча встал, нашарил что-то в своей тумбочке и вышел в коридор. Вернулся минут через двадцать.

– Понапридумывают всякой хренотени, – ворчал мужик, убирая в тумбочку бритвенные принадлежности. – Добро бы в бане брить, когда волосья распаренные, а тут холодной водой да без зеркала, да когда и без того живот болит, а тут ишо выёживаться надо: то между ног, то с одной стороны, то с другой.

– Дак ты это, побрил, што ли? – без намёка на улыбку поинтересовался Анемподист.

– Дак куда деваться-та?

– А сестре дежурной показал?

– Зачем это? – вскинулся Березин.

– Ну, вообще-то, она брить должна бы. Вон мне перед операцией сестра всё сбривала. Если ты худо побрил, её хирург ругать будет.

– Твою мать, затейники, – пробурчал Березин и пошёл из палаты.

Минуты через две в палату со смехом вбежала дежурная медсестра Танечка:

– Это кто из вас додумался Березину сказать, что попу брить надо перед процедурой?

– Да вон, Керосиныч надоумил.

– Нет, вы представьте себе, сидим мы с Наташкой из терапии, чай пьём, а тут подходит ваш Березин и говорит: «Ну чё, девки, принимайте работу!» – поворачивается задом, снимает штаны и наклоняется, чтобы нам лучше было видно. Наташка от такой наглости даже чуть не подавилась.

Дикий хохот потряс не только стены палаты, наверняка кое-где в ветхом здании с потолка посыпалась старая штукатурка. Мужики захлёбывались смехом и не в силах были остановиться, даже сам Анемподист, всегда сдержанный в реакции на собственные розыгрыши и шутки, обеими руками схватился за пах, чтобы не разошлись наложенные вчера швы, и хохотал до тех пор, пока на глазах не выступили слёзы.

Глава 31. Отомстил

Барсик несказанно обрадовался возвращению хозяина. Больше недели того не было дома, и потому для пропитания кот в который уже раз без всякой надежды обследовал в поисках мышей все стога на лугу за деревенским огородом, обошёл опушку леса и вынужден был, утопая по колено в противном холодном, пушистом снегу, немало прошагать и по болотине, где беззаботно устроились на зиму среди высоких кочек шустрые представители экологически чистого остроносого продукта.

Для Барсика всё это было делом привычным, и потому он спокойно переживал каждую такую отлучку хозяина, но всякий раз, особенно зимой, с великим удовольствием предвкушал его возвращение, за которым обязательно следует свежая дичь и беззаботное лежание на тёплой печке. Но на этот раз от поставленного в сенях ружья не пахло порохом, на лавке не было ни духмяных рябчиков, ни немного отдающих смолистым деревом беличьих тушек, разделывая которых Леший потчевал его и шустрого Буяна, ибо от его завидного чутья в основном и зависел успех охоты.

Соскучившись по хозяину не меньше Барсика, Буян ни на шаг не отставал от Анемподиста, незнакомо воняющего чем-то резким, похожим на запах фельдшерицы. Обрадованно виляя своим свёрнутым в колечко хвостом, кобель даже отказался от брошенного ему из кладовки перемороженного куска мяса, лишь бы быть рядом, когда хозяин, затопив печку и баню, предварительно натаскав туда воды, почему-то маленьким ведерком, а не обычным для этого дела двадцатилитровым бидоном, пошёл к соседям. Не обращая внимания на тявканье Дамки, устроился у калитки и спокойно ждал своего по-новому пахнущего двуногого друга. Тот вскоре вышел с ароматным свертком под мышкой и направился домой.

Барсик, не сумев откусить от куска мороженного мяса хоть чуток, тоже влетел в избу, сходу прыгнул было на лежанку, но холодные кирпичи не жаловали, и потому кот начал вертеться в ногах Анемподиста, стараясь обратить на себя внимание.

– Да погодь ты, – беззлобно подпинывал валенком хозяин, суетясь по хозяйству после долгой отлучки. – Недосуг мне пока с вами ванькаться. Сам вон тоже голодный, как волк весной.

Хозяин опять вышел из дома, а Барсик запрыгнул на лавку и голодными глазами стал разглядывать принесённый сверток, в котором было что-то чертовски вкусное. Впрочем, по запаху он догадывался, что там был большой кусок рыбного пирога с луком. И хоть Барсик к луку относился с некоей брезгливостью, он бы с удовольствием сейчас вкусил этой снеди. Но непонятливый хозяин угощение коту почему-то не положил на привычное место возле порога, а водрузил на стол, куда коту, а уж тем более Буяну, доступ был категорически заказан.

Барсик долго сидел на лавке, не отрывая взгляда от аппетитного свёртка. Его зрачки то расширялись до отказа, то суживались в едва заметную щёлку. Чтобы не томить себя понапрасну, кот спрыгнул под стол, прилизал и без того лоснящуюся от сытой жизни шерсть, потерся боком об одну ножку стола, о другую, обошёл его вокруг, снова запрыгнул на лавку. Томительное ожидание медлительного хозяина сильно затянулось, а есть хотелось невмоготу, и Барсик решил исправить забывчивость доброго Анемподиста. Именно забывчивость, потому что в ином случае он бы сам положил еду не на запретный для кошачьего доступа стол, а на нужное место у порога.

Барсик решил сделать то, что должен был сделать сам хозяин. Он лапой подтянул свёрток к краю стола, сощурившись, долго вдыхал его лишающий силы воли аромат, стащил угощение на лавку, с неё – на пол, ловко отвернул край полотенца, в которое был завёрнут пирог, и неторопливо с достоинством начал трапезу.

Хозяин вернулся в дом, когда полпирога, от голода не очень-то старательно пережеванного, уже уместилось в пустом желудке Барсика. Анемподист сразу же заметил вероломство своего пушистого примака, без лишних слов взял его за шкирку и начал валтузить по толстой заднице.

Отвесив несколько шлепков, больше для порядка, чем в качестве серьёзного наказания, Леший снова вышел из избы, а Барсик, забившись под лавку, сначала старательно приглаживал языком шерсть, потом опустил голову и обиженно уставился в сучок на полу.

Почесав за ухом, кот пришёл к выводу, что хозяин пусть и в воспитательных целях, но перебрал через край и потому тоже должен быть наказан. Но способ мести долго не шёл в шерстнатую голову. Наконец Барсик что-то надумал, поднялся, потянулся, выгнув колесом спину, потом подошёл к высокой от взбитой перины кровати, одним махом вспрыгнул на самую середину, наворотил возле подушки большую вонючую кучу и с чувством исполненного долга уселся возле порога, чтобы, как только откроется дверь, сразу же юркнуть на улицу.

Глава 32. Кефаль

Анемподист старательно обмел голиком валенки, потопал, отряхивая налипшее на подшитые и стеганые дратвой подошвы и только после этого стал споро подниматься по ступенькам. За толстой окованной по краям железом дверью было тепло, пахло табачным дымом и водкой. Слева, толпясь возле протопленной печки, стояли собравшиеся в лес мужики, хлебнувшие для сугрева по полстопочки. Недопитая бутылка, стакан и краюшка испечённого дома каравая пшеничного хлеба теснились на краю прилавка.

– Здорово, мужики! Похмеляемся?

– Греемся. Федька, едри его мать, должен был к девяти подъехать, а всё трактора не слышно. Совсем на улице околели, добро вот Зинаида пустила погреться. То ли встать со вчерашнего не может, то ли ему кареспанденша мозги вправляет.

– А ты, Зина, чё такая грустная?

– Да ей вчера с району по первопутку товару привезли свежего, а она и не рада.

– А чё радоваться-то? – вскинулась Зина. – Триста кило рыбы какой-то привезли. Куда я её теперь дену? Мужики вон сами через день-два сетки ставить поедут, коли такая погода установилась.

– А чё за рыба? – понинтересовался Анемподист просто из праздного любопытства, потому что сам никогда покупную рыбу не едал, кроме как в армии да в больнице.

– Ой, какая-то кихваль. Надо по накладной посмотреть.

– Дак, поди, кефаль! – обрадованно догадался Анемподист. – Дак это же цены ей нету! Я тут когда в больнице-то лежал, по телевизиру видел, как врач эту рыбу расхваливала. Она от многого полезна, а особливо для мужиков – силу прибавляет. – Повернулся к примолкшим мужикам. – Помните, Мишка давным-давно кино привозил? «Два бойца», што ли? Там песня ещё была известная: «Шаланды, полные кефали, в Одессу Костя приводил», – с удивительной фальшью пропел Аник. – Дак, помните, там потом слова-то такие были, мол, и на Молдаванке, и на Пересыпи все шалавы знали Костю-моряка. А почему, спрашивается? – Анемподист поднял вверх указательный палец правой руки. – А потому, что Костя этот кефаль ел, вот от неё и мог половину одесских баб перетрахать. Там в Чёрном море, што другой рыбы нету? Да полно! А Костя этот только кефаль ловил, потому что у знающих в рыбе толк она моментом уходила. Целыми шаландами!

Анемподист повернулся к Зинаиде:

– Мне тут днями в район ехать надо будет, в больничку зайти, начальству показаться да и к бабёшке одной завернуть. А там, сами понимаете. – Он подмигнул мужикам. – Сила мужская ой как нужна будет. Так что ты, Зинушка, мне килограмм пяток-то оставь. Я вечерком на обратном пути заберу. Правда, денег с собой не захватил, дак ты это в тетрадку-то запиши, опосля отдам. А вам, мужики, допивать пора, вон Фёдор уже тарахтит.

Мужики прислушались:

– Вот, Леший! А ведь и вправду тарахтит вроде… Ну и слух у тебя, Аник, как у моей собаки.

Мужики засуетились, начали торопливо допивать остатки водки, закусывать корочкой духмяного хлеба, что с утра пораньше испекла Анисья собрать мужу «тормозок» в лес на валку деревьев, но выходить на улицу первым никто почему-то не решался.

Мужики неловко топтались возле печки, будто собираясь напихать по карманам печного тепла, чтобы не замерзнуть в тракторной тележке. Потом Иван подошёл к продавщице и что-то зашептал ей на ухо.

– Ой, да, конечно, оставлю, – всплеснула руками Зинаида. – Не волнуйся! Вечером заберёшь, а Нюша потом деньги отдаст. Знаю, за тобой не пропадёт. Мужики, может, ещё кому этой кихвали оставить?

– Мне на пирог пару рыбин оставь, – подал голос Степан. – Вон ветер с юга подул, дак, поди, морозов долго ждать придётся. Пока-то озеро как надо промёрзнет, чтобы на конях выехать снасти ставить. И скотину забивать рано – мясо бы не испортить. А есть-то всё равно што-то надо.

– Ну, дак и нам тоже рыбины по три оставь, а то носовские бабы весь привоз растащат, пока мы в лесу горбатимся, – переглянулись Василий с Олёхой.

– Сколько хоть она стоит-то?

– Да небольно и дорогая, мужики, – успокоила Зинаида. – Заходите вечером с устатку-то погреться. Заодно и рыбу домой возьмёте.

А когда мужики гурьбой высыпали на улицу и полезли в тележку подъехавшего трактора, Зинаида проникновенно зашептала Анемподисту:

– Вот спасибо-то тебе, Анемподист Кенсоринович! Мне бы эту рыбу ни в жисть не продать было. Отправил чернозадый такую прорву, и куда я с ней тут, когда все сами сетки ставят? За зиму бы заветрела, а потом пришлось собакам выкинуть. Да и они, поди, жрать бы не стали. А так хоть сколько-то разойдётся.

– Ты на меня-то не сваливай. Сама знаешь, как. А у меня репутация. Осмеют – и всё, и плакала твоя выручка. А про кефаль эту и я вправду что-то слышал. То ли, что она от давления полезна, то ли от рака, то ли ишо от чево. Она вроде жирная очень, а рыбий жир, сама знаешь, от многого хорошо.

– Всё равно спасибо! А тебе самому-то и взаправду оставить?

– Да нет, спасибо, Зинушка, мне ведь сетки ставить не на лошади ехать, не провалюсь. Скоро свежую сам ловить буду. Тебе леща жирного подкинуть на гостинец?

– А не откажусь, Анемподист Кенсоринович! – И хитро посмотрела в глаза своему соседу, неожиданно сделавшему успешную карьеру рекламного агента. – Лещ-то, поди, пожирнее этой кихвали будет, а значит, и полезнее. А уж ежели щуренка принесёшь, так я тебе его так сготовлю, что там, в райёне, не одну знакомую стоптать можешь.

Глава 33. Лесные гости

Этого лося Анемподисту будто Бог послал для испытания натуры. Возвращался Леший домой после проверки своего участка телефонной линии – мало ли что могло случиться за время его отъезда на операцию. Боль в паху всё ещё давала о себе знать, особенно, когда неспешно прошагал два десятка километров вдоль тихонько гудящей проводами неширокой просеки. Правой рукой то и дело приходилось прижимать ноющий шов, что мешало походке, потому что левой придерживал за широкий ремень ружьё, дабы не копошиться, стаскивая его через голову, если удастся спугнуть дичь.

Буян давно убежал вперёд, и его едва слышное повизгивание от усердной погони за шустрым зайцем слышалось то справа, то слева. То, потеряв добычу, собака начинала растерянно лаять во весь голос, пытаясь заставить притаившегося беляка бежать дальше и направлять маршрут косолапого в сторону устало бредущего домой хозяина.

Прислушиваясь к лаю своего умного Буяна, Анемподист неспешно шёл вдоль линии, мысленно отмечая деревья, которые в скором времени придётся срубить, чтобы под тяжестью зимнего снега они не порвали натянутые морозом струны стальных проводов. Под ноги он почти не смотрел, привыкнув за свою охотничью жизнь видеть дорогу только краем глаза. Но тут его взгляд наткнулся на лёжку. Совсем недавно на просеке отдыхал лось. Судя по луже крови, натёкшей на свежий, едва припорошивший землю снег, животное было ранено.

Скорее всего, кем-то из приехавших на выходные в Костому подгулявших охотников из района, по блату взявших спортивную или промысловую лицензию.

Метров через сто зверь отлёживался снова, потом пошёл дальше прямо по просеке: видно, торить свою тропу через густую чащу растущего на болотине ивняка ему было уже не под силу. Потом была ещё одна лёжка, а вскоре Анемподист в начинающихся сумерках увидел впереди большое тёмное пятно.

Отняв ладонь от ноющего шва, Леший взял ружьё, перезарядил его пулями и стал приближаться к животному. При приближении человека лось тяжело поднялся, шаткой походкой двинулся было вперёд, но, не в силах идти, грузно опустился на мёрзлую землю, повернул к охотнику украшенную ветвистыми рогами голову. Обычно это украшение и орудие защиты от хищников сохатые теряют в самом начале зимы, но подранок ещё не успел отломить их о лесную чащу и потому выглядел величавым, гордым и суровым.

Леший знал, что раненое животное даже из последних сил может кинуться на него и без труда искалечить, если не забить насмерть, поэтому он, держа ружьё наизготове, начал обходить вокруг сохатого. Тот неотрывно смотрел на человека, поворачивая вслед за ним голову. Его глаза горели ненавистью, но в то же время в них читались скорбь и страх. Анемподист в своей жизни застрелил не один десяток лосей. Всегда это было в азарте охоты после выслеживания и хитроумного преследования, и там они были, можно сказать, на равных: оба сильные и хитрые, хорошо знающие окрестные леса, куда можно уйти и где можно настичь.

Но ещё никогда не доводилось охотнику вот так близко смотреть прямо в чёрные широко расширенные глаза беспомощного животного. Леший понимал, что сохатому всё равно не выжить и что в данной ситуации самым гуманным будет просто пристрелить зверя. Он вскинул ружьё, подождал, пока лось повернётся в профиль, чтобы не смотреть ему прямо в немигающие глаза, и выстрелил, разом оборвав мучения лесного красавца.

Тут же на выстрел прибежал Буян, оставив где-то неподалёку своего перепуганного зайца, начал бегать вокруг туши и злобно лаять, но Анемподист прикрикнул, и пёс сразу же понятливо умолк и улёгся на землю.

Боль в паху была уже почти невыносимой. Анемподист опасался, как бы от натуги не разошёлся внутренний шов, чем пугал его при выписке из больницы доктор, и, опять прижимая пах ладонью, поковылял в деревню, благо оставалось до нее всего чуть больше километра. Не заходя домой, Анемподист сразу же заглянул к Степану, рассказал, где оставил зверя, подсказал, чтобы запряг лошадь, взял в помощники Ивана, и без лишнего шума перевезли мужики мясо в деревню и раздали людям. Да чтобы ему тоже кусок не забыли.

Мясо завезли часа через два. А наутро Анемподист проснулся много раньше обычного – что-то уж больно сердито залаял вдруг на дворе Буян. Леший встал, натянул штаны, набросил поверх нательной рубахи старый полушубок, вдел ноги в растоптанные валенки и спустился с крыльца. Почуяв присутствие хозяина, Буян стал лаять ещё сердитее и бросаться в сторону леса. Леший присмотрелся и увидел стоящего прямо за огородом лося. Взял палку, несколько раз стукнул по стене, чем вызвал ещё более сильный приступ злобы Буяна, но животное даже не пошевелилось. Когда Леший подошёл совсем вплотную к изгороди, лосиха неуверенно сделала несколько шагов навстречу, осторожно подогнула передние ноги и медленно опустилась на землю.

– Ни хрена себе! – вполголоса выговорил удивлённый таким оборотом дела Анемподист, долго держался за верхнюю жердь огорода и смотрел на лесного гостя. Животное не шевелилось, а внимательно смотрело на человека. Было ещё темно, и только отсвет от белого снега да острое зрение охотника позволяли ему видеть необычную картину. Даже Буян, удивлённый не меньше хозяина, замолк, сел, обернув лапы своим пушистым хвостом, и тоже уставился на лесного обитателя, с негромким рычанием скаля зубы и выражая готовность в любой момент кинуться в атаку.

Анемподист стоял так минут пятнадцать, потом повернулся и, недоумённо пожимая плечами, отправился в дом. Когда немного рассвело, Леший снова вышел во двор и увидел, что гостья продолжает оставаться у изгороди в той же позе.

– Едрит твою мать! Только тебя мне и не хватало, – выругался Анемподист, перелез через жерди и стал осторожно приближаться к зверю. Лосиха смотрела прямо в глаза человеку и не делала никаких попыток вскочить, кинуться на охотника или броситься к недалёкой опушке.

– Э-э, да ты, голубушка, тоже раненая, – заговорил с лосихой Анемподист, увидев окроплённый кровью снег. – За помощью, значит, пришла. Ну, ладно, давай посмотрю, что там у тебя.

Рана оказалась серьёзной – разрывная пуля попала в заднюю ляжку и вырвала немалый кусок шкуры и мышцы немного выше колена. Анемподист сходил домой, взял старую простыню, разорвал её на неширокие полосы, прихватил бутылку самогонки с настоянными в ней травами обработать рану. Предусмотрительно стоя в сторонке и готовый отскочить, налил в ладонь жидкости, плеснул на кровоточащее месиво. Лосиха дёрнулась, издала какой-то глухой утробный звук и понятливо осталась лежать. Леший подошёл ближе, смазал рану барсучьим салом и стал накладывать повязку.

Закончив процедуру, разобрал один пролёт изгороди, открывая доступ зверю на свой участок, скинул с сеновала охапку сена, которое заготовил, обкашивая межу и небольшую луговину за огородом. Сено заготовлял просто так, лишь бы не пропадало добро. И вот пригодилось. Поднёс лосихе, свалил поближе к морде и, закончив гуманитарную акцию, пошёл затапливать печку.

– Едрит твою мать! – опять удивился Анемподист, когда через час увидел раненую лосиху на том же месте, где оставил. Она спокойно лежала, вытянув раненую ногу, и смотрела на просыпающуюся деревню, широкими ноздрями подозрительно втягивала дующий со стороны домов ветер с запахами дыма, свежего навоза, ещё много чего непонятного, прислушивалась к тявкающим неподалёку собакам. Буян уже свыкся с присутствием гостьи и изо всех сил с большим пониманием законов гостеприимства старался не обращать на неё внимания после того, как хозяин стал ухаживать за незваной обитательницей леса.

К вечеру лосиха, подволакивая левую заднюю ногу, проковыляла к дому и легла возле самой стены. Анемподист перенёс нетронутую охапку сена к новому месту лёжки, поставил рядом полведра колодезной воды, отворил ворота на двор, где давно не бывало никакой живности, кроме Буяна да время от времени заглядывающего Барсика, в тщетной надежде встретить заблудшую мышь.

Наутро Анемподист обнаружил, что гостье двор вполне глянулся и она чувствовала себя в нём совсем по-домашнему. Так в хозяйстве бобыля появился ещё один член семьи, наречённый Машкой.

Машка так привыкла к новым комфортным условиям и дармовой еде, что, даже почти перестав хромать, утром уходила в лес, а к вечеру возвращалась обратно. К ней быстро привыкли и соседские собаки, очевидно, принимая за какое-то подобие коровы. И надо же такому случиться, что через месяц опять чуть ли не на том же самом месте, где нашёл раненого сохатого, наткнулся Анемподист на полуживую куницу. Кем-то подстреленный зверёк сумел уйти от охотника, но, вконец обессиленный, с телефонной просеки убраться в лесную чащу уже не мог даже при яростном нападении Буяна, оглушительно лающего и норовящего схватить за холку оскаленными зубами.

Анемподист отогнал пса в сторону, скинул с плеч фуфайку, в которой для удобства делал обход своего участка линии, набросил на куницу, обмотал полами, чтобы хищник не царапался и не кусался, и отнёс домой. И хоть было похоже, что подранок не жилец, не поднялась рука охотника добить животину.

Надел рукавицу, ухватил за лапы, другой рукой обработал раны, смазал их барсучьим салом, чтобы заживало, и отнёс куницу на двор. Машка отнеслась к соседке настороженно, на всякий случай отодвинулась к противоположной стене и приготовилась отбивать атаку. Но еле живой зверёк отполз в угол под крылечко и затих. Буян устроился возле ворот, по-хозяйски присматривая за пыхтящим гостем.

Утром он был ещё жив. Леший снова уже при свете солнца осмотрел животное, снова смазал раны, дал кусок холодного мяса. Кунька, как окрестил его Леший, отвернулся от еды и уткнулся носом с угол. К вечеру мяса не оказалось, а когда Анемподист подошёл к Куньке, тот уже не отворачивался, а наоборот, тянулся усатой мордой навстречу.

Ещё через три дня, зайдя навестить своё разрастающееся хозяйство, Анемподист увидел, что Барсик трётся о него совсем по-дружески, прямо как о Буяна. А вскоре и Буян признал Куньку за своего, и теперь вся троица – кот, куница и собака – спать укладывалась вместе на постеленном на крыльцо двора старом овчинном полушубке.

Зима в этот год выдалась почти без снега, поэтому, когда Машка уходила на свою традиционную прогулку по окрестностям, Кунька, по природе своей ведущий ночной образ жизни, перестроился вопреки природе и резво, смешно ковыляя, тащился следом. Замыкал шествие Барсик с торчащим вверх, как дым из трубы перед сильным морозом, хвостом. Нагулявшись, зверьё возвращалось домой, где каждый шёл к своей кормушке.

За зиму эти совершенно разные по природе животные настолько сдружились между собой, что могли удивить любого исследователя российской фауны. И Анемподист к ним так привязался, что вечерами, как бы ни уставал после охоты или обхода линии, обязательно приходил на двор пообщаться со своими приёмышами.

Садился на нижнюю ступеньку высокого крыльца, Кунька сразу же вылезал из своего убежища, устроенного в старой кадке, и разваливался рядом, с другой стороны прижимался Барсик и громко заводил свою бесконечную песню. Машка тоже поднималась с кучи брошенной в угол соломы, ревниво фыркала на Буяна, и он тут же перебирался на верхнюю площадку, доверчиво клала губастую морду спасителю на плечо, млела от поглаживаний его грубой мозолистой ладони и в упор смотрела бездонным, большим и чёрным, как смоль, зрачком.

Леший сидел молча и думал, что природа всё равно возьмёт своё. Машка поживёт ещё лето, а осенью потянет её искать жениха, а если она потом вернётся в деревню, то придётся заготавливать для неё стога три сена.

О странном хозяйстве Анемподиста знали в урочище все, поэтому лосиха и куница могли чувствовать себя в полной безопасности. Свои охотники из уважения к Лешему на них позариться не могли, а чужие в эти далёкие от больших дорог края не заглядывали – они браконьерничали в окрестностях Костомы.

Весной, когда «отплакали» своё и отвалились от крыш последние сосульки, а пригорки стянули с себя снежное покрывало и подставили грязные бока тёплому солнышку, Машка вместе со своим сопровождением то и дело стала пропадать из дому целыми сутками. Однажды лосиха после двух дней гулянки пришла ввечеру домой, полежала на подсохшей возле двора лужайке, внимательно наблюдая, как Анемподист готовит к посадке огурцов парник, потом поднялась, подошла, встала рядом и положила голову на плечо, фыркая своими большими отвисшими губами. Постояла и медленно пошла в сторону леса. У изгороди остановилась, обернулась, будто прощаясь, и двинулась дальше. Со двора кубарем выкатился Кунька и торопливо бросился вдогонку за Машкой.

Невесть откуда появился Барсик и стал тереться о ноги хозяина, стараясь обратить на себя внимание. Леший нагнулся, взял громко замурлыкавшего кота на руки, начал было гладить, но тот вдруг вырвался, соскочил на землю и быстрыми прыжками кинулся догонять друзей.

Анемподист даже не почувствовал, как сначала из правого, а потом и из левого глаза набежали непрошеные слёзы, задержались в уголках и медленно скатились по глубоким морщинам, будто прокладывая дорогу другим солёным капелькам.

Чувствуя состояние хозяина, Буян подошёл ближе, сел возле левой ноги, прижался к неприятно пахнущему дёгтем голенищу и жалобно тявкнул вслед удаляющейся в лес троице.

– Вот и осиротели мы с тобой, Буян, – проговорил Анемподист, присел и начал гладить верного пса по загривку, всё так же не замечая текущих по морщинистым щекам слёз.