Текст книги "На крыльце под барельефом"

Под барельефом

– Ирина Евгеньевна, у вас же есть портрет Иды Иосифовны? Вы связались с семьей? Какие все же люди странные, даже не сообщили школе о том, что случилось. Нам надо собрать денег на похороны, на венок, – Людмила Петровна подошла к группе преподавателей, которые обсуждали смерть бывшей коллеги.

– Да, собственно, похороны уже состоялись, прошли уже, – сказала Ираида Ашотовна в черной блузке, специально купленной по поводу траура. На траур она намекала и другим учителям, которые остановились в коридоре поговорить. – Нужно почтить, нужно организовать… Такой был человек! А учитель какой! Учитель от бога! Я готова заняться столом…

Все были несколько подавлены, в том числе и Ирина Евгеньевна. Она, как новый завуч, взяла на себя обязанность связаться с семьей и повесить при входе в школу портрет Иды Иосифовны, словесника, «прекрасного человека, о котором будут всегда вспоминать с уважением и любовью». Она же сказала речь и на педсовете, отметив «безвременную кончину» и «в связи с этим общее для педагогического коллектива, для всей школы горе».

Связь с семьей продвигалась плохо. Фотографию нашли в школьном архиве, куда отправили уже ненужные личные дела. Фото увеличили в ателье, и теперь под руководством Ирины Евгеньевны несколько дружественных ей учительниц – новая словесница и верная Ираида – старались укрепить черную ленту вокруг рамки и украсить портрет красными гвоздиками.

Цветы падали, черная лента сбивалась комом, съезжала на сторону, пока на помощь не пришла учительница труда. Ее ловкие руки собрали ткань, подкололи где надо булавочками, а цветы решили поставить в вазы под портретом на принесенный специально для этого стол. Ирина Евгеньевна отошла на пару шагов, чтобы убедиться, проверить все, окинуть самодельный мемориальный уголок цепким взглядом.

– Ниночка Абрамовна! – Ирина чуть не наступила на проходящую мимо Нину. – Ты… Вы были на похоронах? Как все прошло? Торжественно? А как она умерла? Несчастный случай? Хроническое заболевание? Инфаркт? Как же так, что никому не сказали? Это нехорошо как-то…

Нина остановилась. Она всячески старалась быть незаметной, стать тенью, но не получилось. В школе сложно быть тенью. «Да, несчастный случай. Самый несчастный из всех случаев, – сказала она тихо. – Она потеряла то, что было ее жизнью… И да, я была на похоронах. Они были только для… близких и верных друзей».

Нина пошла дальше. Она снова ненавидела себя. Она не сказала и не скажет никогда то, что надо было сказать. Она не произнесла слова «предательство». Страх. Даже когда Ида умерла, она не могла открыть рот. Даже сейчас она должна соблюдать негласные договоренности – мы якобы говорим правильные вещи, вы якобы слушаете.

Ида не была правильной вещью. Школа, перемолов ее уход, пережив все перемены и отряхнув все ненужное, осталась стоять. И Нине здесь работать. Поэтому приходится слушать снова и снова возвышенные, напыщенные и пошло-лицемерные слова в ее адрес на педсовете от тех, кто сегодня громко скорбит, взяв инициативу в свои недрогнувшие руки.

Нина прошла мимо портрета Иды, улыбающегося лица в траурных лентах и красных цветах. Ее окликали, что-то спрашивали, пытались куда-то позвать, на чай, кажется. Ираида прошелестела складочками, призывая попробовать какую-то «еще горячую и буквально дышащую» еду и смолкла. Ирина продолжала что-то ей говорить… Ничем больше не отягощенная, не желающая и не обязанная оставаться лишнее время в школе, Нина взяла пальто, зонт и вышла из здания через черный ход у столовой.

* * *

К по-осеннему грязно-белой школе, в подтеках дождя, которая стояла на правом косогоре над общим с мутно-голубой школой стадионом, шли люди. Их лица, возраст, даже пол не всегда был понятен под дождевиками и капюшонами похожих однотипных плащей. Серые и темные фигуры с редкими красными или желтыми вспышками чего-то нездешнего двигались парами, группами, сливаясь с низким небом ноябрьского цвета.

Когда Ирина Евгеньевна наконец вместе с коллегами вышла на крыльцо, вечерело. Она чувствовала себя немного грустно после возни с портретом и мыслей об Иде Иосифовне, которая все же была неплохим преподавателем. Ей сейчас казалось, что они были почти подругами, что их обмен опытом был весьма продуктивен, но увы – человека больше нет… «Неважно, – говорила Ирина своим новым знакомым, – что она себя так нехорошо показала в сложный для страны и нашей школы момент, но сейчас, когда человек умер, давайте не будем ворошить прошлого».

Завтра ее ждали в райкоме партии на собеседовании – она подала под руководством и при поддержке Людмилы Петровны заявление на вступление в ряды коммунистической партии. История с Идой немного выбила ее из колеи, но она решила ни в коем случае не поддаваться унынию и разным, никому уже не нужным воспоминаниям. И уж точно ни в коем случае не стоит нести с собой домой весь этот школьный хлам нынешних чувств – тетрадок и так достаточно. Собственно, все мы смертны…

Она прикрыла за собой тяжелую дверь и остановилась, чтобы раскрыть зонтик. Подняв глаза и скорее почувствовав, чем увидев, что-то странное, она осталась стоять с зонтом в руке и занесенной ногой для того, чтобы с достоинством и осторожностью спуститься по мокрым ступеням школы. Она была уверена, что закончился еще один обычный учебный день, но это было не так.

На площадке перед крыльцом, где всегда проходят в начале и в конце учебного года линейки, где веселыми переливами звенит последний звонок, где родители с трепетом и восторгом высматривают своих чад среди букетов, стояли вчерашние выпускники и выпускники других лет, которых не застала Ирина Евгеньевна. Было слышно, как накрапывает, шурша по капюшонам и опущенным плечам, мелкий осенний дождик. Вечер густел, наливался тревожной тьмой. Люди внизу были похожи на морской десант, угрожающе сжимающий в руках оружие.

Нет, не было ни десанта, ни оружия. Были лишь выпускники, бывшие ученики белой школы. И молчание. Мокрые то ли от дождя, то ли от слез лица. Было прошлое, которое предательски растоптали, поставили кляксу на наивно, нежно-наклонными буквами исписанном листе.

Выпускники, не шевелясь, смотрели на бывших своих учителей. Ирина Евгеньевна и ее коллеги, выскочившие радостно вслед за ней, осеклись, споткнулись на месте и застыли. Они не знали, что делать. Они молча стояли перед выросшими, не подпадающими больше под их власть, мраморно недвижными людьми, которые, как барельефы над крыльцом когда-то любимой школы, не задавали вопросов и не ждали ответов.

2022