Текст книги "Бессильно зло, мы вечны, с нами Бог. Жизнь и подвиг православных христиан. Россия. XX век"

Сделав важнейший выбор, о. Леонид Чичагов приложил все усилия к тому, чтобы послужить Церкви данными ему талантами. Первые награды он получил «за усердную заботу об украшении придельной церкви во имя апостола Филиппа, что при Синодальной церкви Двенадцати апостолов в Кремле».

Первый год службы о. Леонида оказался осложнен личным испытанием – тяжело заболела его супруга, матушка Наталия. В 1895 году ее не стало – самого близкого человека, матери четырех дочерей. В тот тяжелый для него период с болью помогала справиться музыка. Когда в начале 1990-х годов в Российском фонде культуры впервые были исполнены сочинения священномученика Серафима (Чичагова), все были потрясены, настолько это прекрасная музыка.

В первые годы служения о. Леонид навыкал церковному послушанию. Возложенные на него поручения требовали в большей мере обязательности, нежели творчества. Было время, когда он служил в церкви святителя Николая на Старом Ваганькове, где окормлялись артиллерийские части и учреждения Московского военного округа. Но одновременно о. Леонид открыл для себя и новую творческую стезю, обратившись от привычной для него военной – к церковной истории. Он добросовестно изучал документы, и вот из-под его пера выходят замечательные описания истории Серафимо-Дивеевской обители, древнего Спасо-Евфимиева монастыря в Суздале, Зосимовой пустыни и главный его труд – «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря».

Собранные о. Леонидом материалы о жизни и духовном подвиге преподобного Серафима Саровского – воспоминания Мотовилова и многочисленные свидетельства о помощи по молитвам к старцу – послужили основанием для канонизации святого.

Благословение на этот труд о. Леонид Чичагов получил от одной из дивеевских стариц, блаженной Паши, приветствовавшей его словами: «Вот, хорошо, что ты пришел, я тебя давно поджидаю: преподобный Серафим велел тебе передать, чтобы ты доложил Государю, что наступило время открытия его мощей и прославления».[192]192
  Да будет воля Твоя. Житие и труды священномученика Серафима (Чичагова). М., 2003. С. 66.


[Закрыть]

В смущении о. Леонид уверял старицу, что по положению своему не может быть принят Государем, но она и слушать ничего не хотела. В 1896 году «Летопись» была издана и преподнесена Государю, что и повлияло на решение вопроса о прославлении преподобного Серафима. В этом случае Николай II проявил особенную настоятельность. А о. Леонид даже помыслить не мог о том, какая его ждет «награда» за труд.

«Летопись» Серафимо-Дивеевской обители была окончена; на столе в специально отведенной комнате в одном из монастырских корпусов лежала внушительная папка, предназначенная вниманию Святейшего Синода, когда дверь приоткрылась и в комнату вошел батюшка Серафим. Отец Леонид увидел его как живого, у него не мелькнуло даже мысли о том, что это видение, – так все было просто и реально. Каково же было его удивление, когда старец поклонился ему в пояс со словами: «Спасибо тебе за летопись. Проси у меня все что хочешь за нее». Отец Леонид только и мог вымолвить: «Батюшка, дорогой, мне так радостно сейчас, что я ничего другого не хочу, как только всегда быть около вас».[193]193
  Там же. С. 69.


[Закрыть] Отец Серафим улыбнулся и стал невидим.

И наконец, летом 1903 года, после обретения мощей, состоялись торжества по случаю прославления великого русского святого подвижника. Николай Александрович и автор «Летописи» – их главные организаторы – шли во главе праздничной процессии.

В годы работы над «Летописью» у о. Леонида созрело решение о выборе дальнейшего пути. Под сводами монастырей он находил душевное успокоение, жизнь обретала смысл, полноту. При постриге в мантию в 1898 году ему дали имя в честь преподобного Серафима Саровского, который с тех пор стал его небесным покровителем.

А впереди была целая череда лет епископского служения. Сухуми, Орел, Кишинев, Тверь, Петроград. Какую бы епархию ни поручали ему возглавить, он везде проявлял исключительный талант организатора церковной жизни, приводил в порядок часто расстроенные дела, собирал вокруг себя паству.

Среди дел владыка находил время и для занятия иконописью, и тогда на свет появлялись удивительные иконы Спасителя в белом хитоне, преподобного Серафима Саровского… За что бы он ни брался, все становилось средством для служения Богу и людям.

После 1917 года митрополит Серафим оказался перед выбором: сохранить верность Православной Церкви или пойти на компромисс с «обновленцами». Для него ответ был ясен и означал готовность претерпеть гонения.

Митрополита Серафима не раз пытались подкупить посулами, использовать его авторитет, льстили ему открыто, но он остался верен пастырскому призванию и сохранил верность избранному на Поместном Соборе 1917 года Патриарху Тихону. За это его не однажды подвергали тюремному заключению, 72-летнего старца отправили в ссылку в Архангельск, что при его расшатанном здоровье было равносильно пытке.

Сколько пережил он в эти годы, скольких проводил, оплакал…

В 1929 году, занимая кафедру митрополита Петроградского, владыка Серафим, рискуя обратить на себя гнев властей, добился разрешения похоронить по христианскому обычаю, достойно духовному сану, скончавшегося на этапе во время пересылки с Соловков в Казахстан епископа Илариона (Троицкого). Двух святителей связывали духовные узы, близость к Патриарху Тихону и время, проведенное вместе в архангельской ссылке. Приняв тело владыки Илариона, митрополит Серафим с почестью облек его в свое белое архиерейское облачение и совершил погребение на кладбище Новодевичьего монастыря в Петербурге. Когда же в 1998 году были обретены мощи священномученика Илариона, внучка митрополита Серафима, к тому времени настоятельница московского Новодевичьего монастыря, матушка Серафима (Черная) получила в дар палицу от этих белых, поистине мученических риз. Сегодня эта реликвия бережно хранится в Успенском храме Новодевичьего монастыря под иконой, на которой оба святителя предстоят в образе святых исповедников и мучеников за Христа.

Горе коснулось и его собственной семьи: в тот день, когда владыку увозили на «воронке», в тюрьме была его средняя дочь – Наталия, в постриге монахиня Серафима. Ей так и не удалось выйти на волю: по официальной версии она скончалась от приступа астмы.

Арест 1937 года оказался для митрополита Серафима последним. Приговор «тройки» был формальным. Неизлечимо больного 80-летнего старика обвинили в «инспирировании контрреволюционного заговора».

В экспозиции музея в Бутове можно увидеть пожелтевший от времени клочок бумаги, на котором написан этот безграмотно составленный приговор. Он гласит: «Чичагов Леонид Михайлович, 1856 года рождения, ур. гор. Ленинграда, бывший полковник артиллерии, он же митрополит “Серафим”, русский, гражданин СССР, монархист… проводил глубоко законспирированную контрреволюционную деятельность».[194]194
  Там же. С. 786.


[Закрыть] Но кто заботился тогда о том, что невежды решали судьбу академиков, художников, военных, выдающихся служителей Церкви?

Поклонный крест в Бутове в память о массовых репрессиях 1930-х гг.

С последнего снимка, сделанного в Таганской тюрьме, он смотрит на нас через плечо фотографа, через окружающий «ад». О нас его последняя молитва. В ясном взгляде – полное сознание и понимание происходящего. Глядя на снимок, вспоминаешь известные слова владыки Серафима: «Сила не в силе, а сила в любви!»

Ступая по бутовской земле, невольно обращаешься к святителю: «Владыка, где Вы? Где смертное Ваше?!»[195]195
  Имеется в виду место погребения. – Примеч. ред.


[Закрыть] А смерти нет, с иконы в деревянной церкви он благословляет всех: и тех, кто приходит сюда с покаянием, и тех, кто желает почтить память погребенных здесь своих родных и близких. Приезжающие в Бутово в день памяти священномученика Серафима порой становятся свидетелями чуда – мироточит его образ и икона исповедников и новомучеников Церкви Русской. Миро означает «милость». Это знак живого присутствия святого и его молитвенного предстательства за нас, за свою «российскую паству» перед Богом. Невольно приходят на ум слова: «Ад, где твоя победа? Смерть, где твое жало?..»

Рекомендуемые источники и литература

Да будет воля Твоя. Житие и труды священномученика Серафима (Чичагова). М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2003.

Дамаскин (Орловский), иеромонах. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия. Тверь: Булат, 1996. Кн. 2.

Житие священномученика митрополита Серафима (Чичагова). Синодальная комиссия Русской Православной Церкви по канонизации святых. СПб.: Статисъ, 1997.

Людмила (Гречина), инокиня. Игумения Серафима (Черная) – первая настоятельница возрожденной Новодевичьей обители // Московские епархиальные ведомости. 2005. № 11/12.

Медицинское наследие священномученика митрополита Серафима Чичагова. М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2007.

Священномученик Серафим // Русская Православная Церковь. XX век. К 1020-летию Крещения Руси. М.: Сретенский монастырь, 2008. С. 285.

Черная В. В. Воспоминания о митрополите Серафиме и его семье // Журнал «Москва». 1992. № 11/12.

Черная В. В. Отец Серафим // Русский вестник. 1991. 31 июля (№ 17).

«Благодарю Бога за все»
Священномученик Аркадий (Остальский), епископ Бежецкий
25.04.1889–16(29).12.1937

Память 16 декабря; в Соборе новомучеников, в Бутове пострадавших – 4-я суббота по Пасхе; в Соборе Санкт-Петербургских святых – 3-я Неделя по Пятидесятнице

Судьба Аркадия (Остальского), епископа Бежецкого, во многом похожа на судьбу митрополита Крутицкого Петра. Владыка Аркадий также относился к числу священников, согласившихся принять архиерейский сан, хотя это было равносильно уготованию себя на смерть. За время епископства ему довелось только один раз с великим риском послужить в своей епархии. Это была пасхальная служба, словно предзнаменовавшая и его собственный голгофский путь, и будущее прославление…

Епископская хиротония владыки Аркадия в феврале 1937 года стала преддверием высшей награды от Бога: исповеднический подвиг начался для него задолго до этого момента, пятнадцать лет назад. В первый раз он был арестован, когда служил простым священником в Житомире. Причина обычная для тех лет: перед изъятием церковных ценностей в пользу голодающих он прочел в церкви послание Патриарха Тихона, полученное от архиерея; в нем перечислялись священные предметы, которые отдавать было нельзя. Исполняя благословение Патриарха Тихона, о. Аркадий отказался сдать богослужебные сосуды и вскоре был арестован на глазах у своих прихожан при выходе из храма.

В 1922 году его приговорили к расстрелу. Сохранилось свидетельство о том процессе: измученный, он задремал прямо на скамье подсудимых и, когда его разбудили, для того чтобы огласить приговор, невозмутимо заметил: «Ну что же, благодарю Бога за все. Для меня смерть – приобретение». Так же спокойно встретил он и известие о том, что казнь заменили пятью годами тюрьмы. Продержали его в итоге около двух лет.

…Обычный приходской батюшка, каких в России тысячи. Пример – в удостоверение того, что святость новомучеников XX века «выросла» из повседневности, из «рутины»: обязанности, определенные службой, бедность, часто вместо благодарности насмешки и презрение – как будто «ничего выдающегося». Отец Аркадий был одним из таких вот честно исполнявших свой долг пастырей.

Родился он в бедной священнической семье и пошел по стезе отца, стал священником. После окончания Волынской семинарии и Киевской духовной академии в годы Первой мировой служил полковым священником, потом на приходе, занимаясь одновременно и миссионерской работой.

Выделялся он, пожалуй, лишь даром слова. Его проповеди приходили слушать специально. Говорил он кратко, емко, но сказанное доходило до сердец – потому что исходило от сердца. За проникновенные проповеди прихожане и священники между собой называли его «Златоустом».

В остальном он был, как все. Лишь после революции, когда начался голод и нищета превзошла все границы, раскрылось, что между словом и поступком для «Златоуста» нет расхождения: если он призывал жить свято, то готов был и сам исполнить заповеди святости. Подаренная ему духовными чадами шуба, ввиду отсутствия у него теплой одежды, вскоре оказывалась в распоряжении вдовы с двумя сиротами на руках. Свои сапоги он мог благословить нищему, взяв взамен худые лапти, а чтобы не смущать никого отсутствием брюк, также отданных кому-либо из нуждающихся, просто зашить полы подрясника. И это внутреннее восхождение подготовило его к свидетельству веры.

Освободившись из заключения, о. Аркадий направился в Дивеево и Саров. В Сарове он принял монашеский постриг. По существу, для него это означало следующее: нет больше ничего, что могло бы удержать, если придется снова пострадать за Христа. Передают, что в ту поездку в Дивеево он встретился с блаженной Марией Ивановной, сказавшей ему примерно следующее: «Епископом будешь, но из тюрьмы не выйдешь».[196]196
  Священномученик Аркадий, епископ Бежецкий // Христовы воины: Жития и труды подвижников XX века. Календарь на 2007 г. М., 2006. С. 355.


[Закрыть]

В те годы Церковь, понесшая большие потери, встала перед необходимостью срочно «закрывать» пустующие архиерейские кафедры. В 1926 году о. Аркадия возвели в сан архимандрита, а через несколько месяцев в Москве состоялась его хиротония во епископа Лубенского. Митрополит Сергий (Страгородский) назначил его викарием Полтавской епархии. Но служить в Лубне так и не пришлось: въезд в город для него был закрыт, и единственная тайная пасхальная служба осталась его архипастырским благословением «верным».

Серафимо-Дивеевский монастырь. Свято-Троицкий собор

В начале мая 1928 года сотруднику ОГПУ Храмову был выдан ордер на арест епископа Аркадия за подписью Г. Ягоды. За «антисоветскую деятельность» владыку приговорили к пяти годам лагерей. Местом заключения на этот раз стали Соловки.

В лагере его положение осложнялось тем, что он встретил здесь своих бывших «оппонентов» из числа украинских автокефалов и обновленцев. Неприязнь к владыке с их стороны была настолько сильной, что они не гнушались доносами, «информируя» о его жизни лагерное начальство.

Невзирая на возможные последствия, владыка Аркадий организовал для священников, не имевших никакой поддержки от близких, кассу взаимопомощи. Иногда ему удавалось совершать службу архиерейским чином у «вольных» монахов, остававшихся еще в монастыре.

Уважение, которое он вызывал к себе, стало причиной частых переводов с места на место – так лагерные власти пытались «ограничить влияние», и владыка Аркадий оказывался то в кругу священников, то среди уголовных преступников.

Срок заканчивался 9 мая 1933 года, а 18 мая 1931 года против него было выдвинуто обвинение по новому, внутрилагерному, «делу», возбужденному на основании доноса. На этот раз ему инкриминировали «исполнение обрядов с антисоветским оттенком», «антисоветскую агитацию» и «призывы к организации материальной поддержки нуждающихся заключенных верующих деньгами, продуктами и одеждой». Дело рассматривалось внесудебным порядком. По решению «тройки» ОГПУ владыке определил дополнительный срок – еще пять лет. После оглашения приговора епископа Аркадия поместили на некоторое время в «штрафную роту», представлявшую собой своего рода внутреннюю тюрьму. Располагалась она на Секирной горе… Из лагеря владыка вернулся совершенно седым…

Когда-то владыка Аркадий писал своей духовной дочери: «Не тот блажен, кто хорошо начинает, но кто хорошо кончает подвиг свой. Посему подвиг покаяния и борьбы со страстями должен быть пожизненным».[197]197
  Там же.


[Закрыть] В его собственной жизни не было отдыха, передышки. Когда окончился десятилетний срок заключения в Соловецком лагере особого режима, архипастыря ожидало назначение на новую кафедру, в Бежецк Тверской епархии. Но и здесь ему служить не пришлось: место постоянного проживания для него было определено в Калуге. А через полгода, в сентябре 1937 года, епископ Аркадий попал под «маховик ежовщины».

Невозможно было оправдаться во время следствия. Для палачей никакого значения не имели его слова о том, что непродолжительные беседы со знакомыми, которых он иногда встречал, касались исключительно духовных сторон жизни Церкви. Его не слышали… Приговор был готов заранее. 29 декабря 1937 года его столкнули в один из бутовских рвов – чтобы даже и памяти не осталось о том месте, где прогремел выстрел. Не думали не гадали, что увенчают навеки, что там, где уже нет смерти, «алмазами» в его венце засияют и судилище в Житомире, и соловецкие лагерные бараки со «штрафной ротой», и допросы в Бутырской тюрьме, и мучительные последние часы в дощатом сарае, где изможденные и окоченевшие от холода люди ожидали расстрела…

Рекомендуемые источники и литература

Дамаскин (Орловский), иеромонах. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Кн. 3. Тверь, 1999.

Священномученик Аркадий, епископ Бежецкий // Христовы воины. Жития и труды подвижников XX века. Календарь на 2007 г. М.: Изд-во Сестричества во имя свт. Игнатия Ставропольского, 2006.

Претерпевший до конца
Священномученик Сергий Знаменский
10.04.1873–14(27).11.1937

Память 14 ноября; в Соборе новомучеников, в Бутове пострадавших – 4-я суббота по Пасхе

В сонме бутовских мучеников есть не только хорошо известные, но и совсем скромные, безвестные имена. История о. Сергия Знаменского – одна из многих. В ней нет особенно ярких моментов, только терпеливое – изо дня в день – несение общего для того поколения русских священников бремени. По немощи человеческой, в обстоятельствах, когда приходилось особенно тяжело, он задавал себе один и тот же вопрос: «За что?» Уж очень «обыденными», «бытовыми» казались иногда чинимые ему неприятности.

Отчаянный призыв, робкая тень надежды: не дойдет ли письмо до адресата, не поможет ли вдруг человек посторонний, но, как слышно, отзывчивый? – сквозит в каждой строке писем о. Сергия к Е. П. Пешковой, жене Горького, возглавлявшей в ту пору Московское общество Красного Креста.

Вот ляжет оно перед ней в «той» жизни, где легко можно найти те самые простые вещи, в которых он так нуждается, где с наружной стороны все так же, как и прежде, – работают учреждения, люди спешат по делам… И он старается, подбирает слова, чтобы просьба его не показалась слишком назойливой, не смутила, пишет слогом человека, знающего правила обращения, хотя в действительности его положение уже «не человеческое», и, кто знает, будет ли для него «завтра»?

«Великодушно простите, что… зная Вашу доброту и филантропическую деятельность, осмеливаюсь Вас беспокоить своею просьбою…»[198]198
  Сошина А. «На Вас вся надежда…». Письма заключенных СЛОНа Е. П. Пешковой. Обращения священномученика Сергия Знаменского, 1926. Письмо от 17.06.1926 // Альманах «Соловецкое море». 2005. № 4.


[Закрыть]

Дело же его в следующем. По пути на Соловки, в поезде, у него украли валенки, белье, деньги, рясу и подрясник. Но вот через сдержанное изложение прорывается вдруг: «Уезжая из дому (г. Яранск, Вятская обл.), я там без гроша и без куска оставил свою семью (ибо мое место уже занял обновленец), которая к тому же увеличилась рождением дочери». Что может быть тяжелей, горестней для мужа, отца, главы семьи: «Теперь я очутился в самом критическом положении и исправить такое свое положение собственными силами не могу…»? Затем следует просьба помочь, как уже помогла Екатерина Павловна Пешкова многим другим, не оставить без внимания его весточку, и – самое главное – «мой адрес: Соловецкий остров, Концлагерь. Заключенному протоиерею Сергию Ивановичу Знаменскому».

И благодарит батюшка свою благодетельницу в следующем письме, отправленном в Москву через полгода, за высланные ему десять рублей, и смущается оттого, что осмеливается повторно беспокоить той же просьбой – помочь ему хоть чем-нибудь, продовольственной посылкой или деньгами. В лагере у него развилось заболевание крови, запаса питания нет, а в увеличении пайка отказано. Тот же адрес и приписка: «С искренним к Вам уважением. С. Знаменский».[199]199
  Там же. Письмо от 01.11.1926.


[Закрыть]

На Соловецком острове ему предстояло провести два года – с 1925 по 1927-й…

За что и как его арестовывали? Всего и не пересказать, просто невозможно. Тот, кто в первый раз соприкасается с судьбой о. Сергия, не может не обратить внимание на то, в какой жуткий круг втягивается человек помимо своей воли. Изначально он был поставлен в положение оправдывающегося без вины. Пространные письма в администрацию, в правительство, с подробными объяснениями, что слова его были перетолкованы, превратно поняты, искажены теми, кто всюду ходят, все записывают и доносят.

Обычный иерей, служивший когда-то в кафедральном соборе Читы, ничем особенно не выдающийся. Разве что в годы Первой мировой войны, исполняя гражданский и духовный долг, служил полковым священником на разных фронтах и за добросовестное служение получил из рук Государя два ордена и Георгиевский крест IV степени (о чем он, разумеется, молчал и что выяснилось однажды в ходе следствия). В 1917 году возведен в сан протоиерея…

В первый раз о. Сергия арестовали в 1920-м после двух лет неотступного преследования со стороны сельских «активистов». Чуть раньше их попытка подвести священника под службу в ополчении закончилась самым неожиданным образом: возраст у него был уже непризывной, и Губернский продовольственный комитет «мобилизовал» его как грамотного человека на должность… секретаря сельсовета в с. Чуфарово Симбирской губернии. Когда же батюшка обнаружил хищения в ходе государственных разверсток и не умолчал об этом, последовали обвинения в «контрреволюционности»: «образовал сельсовет из кулацкого элемента», «не дает коммунистам никакого ходу»! Несмотря на все усилия «ходатаев» о немедленном устранении о. Сергия, его вскоре освободили. Однако преследования не прекратились.

Через год в Симбирске о. Сергий снова попал в тюрьму по доносу: «позволял себе насмешки» в адрес все тех же его «давних знакомых». И снова батюшка добросовестно излагал в показаниях, что, как человек «несколько образованный и служитель культа», никаких ругательств он никогда не употреблял.

На этот раз «оправдаться» не удалось: доносчики, дававшие против него показания, свидетельствовали в главных пунктах «согласно». Последовал приговор сроком на пять лет в Симбирский губернский концлагерь. По прошествии трех лет оставшийся ему срок заменили двумя годами ссылки в Зырянский край, а еще через восемь месяцев о. Сергия выпустили.

Средств для возвращения в Симбирск у него не было, и по пути он остановился в Вятке. Поиски места завершились тем, что епископ Авраамий (Дернов) назначил батюшку настоятелем Успенского собора в г. Яранске. В этот период о. Сергий сблизился с Нектарием (Трезвинским), викарным епископом Яранским, направленным в декабре 1924 года в те края Патриархом Тихоном, и таким образом попал под «огонь» обновленцев.

В апреле 1925 года епископ Нектарий был заключен в вятскую тюрьму, а о. Сергию вызов в ОГПУ передали устно. Понимая, что это не предвещает ничего доброго, он решил, не дожидаясь повестки, выехать в Москву. По пути совершил небольшое паломничество в Саров, молился у мощей преподобного Серафима. Наконец, ему пообещали место священника в Муроме. Однако избежать ареста было не суждено: в июне того же года о. Сергия схватили прямо на улице и по сфабрикованному делу отправили в тюрьму во Владимир.

Основой для обвинения послужили показания девочки-подростка о том, что батюшка якобы имел «нечистые намерения в отношении ее». Девочку эту о. Сергий видел несколько раз, гуляя по ярмарке в день праздника с кошельком в руках, и даже не обратил бы на нее внимания, если бы не странное, вызывающее поведение ее брата. Произведенная очная ставка выявила нелепость показаний: «потерпевшая» свидетельствовала о том, что он ничего не говорил ей, однако «прошел мимо нее».

Что только не выдержал священник во время ареста! Кто-то из святотатцев оделся в его рясу и начал благословлять всех; другие выкрикивали непристойности, дергали за волосы… После того как о. Сергий провел два месяца во владимирской тюрьме, дело это было закрыто, но тут же ему предъявили обвинение, «созревшее» в Вятке, по статье 119: «Использование предрассудков масс в целях свержения рабоче-крестьянской власти».

Священник снова со всей ответственностью принялся составлять развернутые письменные показания со ссылками на Святое Писание, уверяя в том, что по положению своему, как лицо духовного звания, он не мог никого призывать к свержению власти и нарушению закона, просил судей проявить милосердие к его семье, оставшейся в бедственном положении… Все это ни к чему не привело: его оценка обновленчества как «течения, вредного для Церкви» была приравнена к «антигосударственной агитации».

Так о. Сергий и оказался на Соловках… В 1927 году его этапировали в Екатеринбург, а в 1928-м отправили на три года в ссылку в Узбекистан. После окончания срока батюшка старался жить незаметно, служил в Подмосковье, в Кашире, в храме в честь святых мучеников Флора и Лавра.

1937 год стал для священника последним годом земного служения. Снова пришлось потерпеть клевету, унижение и еще раз свидетельствовать о вере.

Как будто повторение предыдущих «мытарств»: арестовали сначала за «хулиганство», но, не имея ничего по существу, вынуждены были отпустить. Однако вскоре взялись за него уже крепко, все по тому же поводу – «враждебное отношение к власти». Он не признал своей «вины», но для «тройки» это не имело значения. 27 ноября 1937 года о. Сергий Знаменский был расстрелян и погребен в одной из безымянных могил-рвов на полигоне в Бутове.

Рекомендуемые источники и литература

За Христа пострадавшие. Гонения на Русскую Православную Церковь. 1917–1956. М.: Изд-во Православного Свято-Тихоновского богословского института, 1997.

Сошина А. «На Вас вся надежда…». Письма заключенных СЛОНа Е. П. Пешковой. Обращения священномученика Сергия Знаменского. 1926 // Альманах «Соловецкое море». 2005. № 4.