Текст книги "Бессильно зло, мы вечны, с нами Бог. Жизнь и подвиг православных христиан. Россия. XX век"

Быть всем слугой
Игумения Екатерина (Ефимовская)
28.08.1850(?) – 15(28).10.1925

Вот еще одна удивительная судьба. Графиня, молодая, образованная, не стесненная в средствах и к тому же замечательной наружности, следуя благословению старцев, идет в монастырь и, удалившись от мира, оставляет по себе добрую память в нескольких странах: в России, в Польше, в Сербии и во Франции. Есть в ее образе нечто, что роднит ее с новоначальницей русского женского монашества преподобной Евфросинией Полоцкой. Как и эта великая русская святая, блага, определенные условиями ее рождения, игумения Екатерина вменила ни во что. Состояние, знания, способности, которыми она была щедро наделена, матушка отдала Церкви. Для многих православных в мире ее имя не только хорошо известно, но и свято. К сожалению, на родине о ней знают немногие, это имя практически забыто.

Началась эта история в 80-е годы XIX века. За Бугом, в ничем не выдающейся польской дерев не Лесна, поселилась небольшая монашеская община: матушка-настоятельница, пять сестер и при них две девочки-сироты. Обосновались в маленьком домике при церкви, начали понемногу обустраивать будущую обитель.

Места эти, расположенные у русских пределов, в старину именовались Холмской Русью. Ко времени прихода сюда сестер край находился в полном запустении: бедность, непросвещенность, едва теплившийся огонек духовной жизни. Многие жители в округе были даже и не крещены, в народе их называли «калакутами». В такую-то глушь и направилась москвичка Евгения Борисовна Ефимовская, известная в кругу писателей, связанная дружескими отношениями с семьей Аксаковых и в недавнем прошлом блестяще державшая экзамен по русской литературе при Московском университете.

Предприятие, ею затеянное, отнюдь не относилось к «прихотям состоятельной дамы». Она хорошо представляла, в какие места направляется и с чем придется там столкнуться, и важнейший в своей жизни выбор совершала с полным сознанием и готовностью. Предложение архиепископа Варшавского Леонтия поехать для христианского просвещения в Холмский край она приняла не под давлением каких-то внешних обстоятельств, а именно по призванию, будучи внутренне, духовно подготовленной к деятельному монашескому служению.

Выросла она в православной семье, где вопрос о смысле жизни ставился в самом начале и получал разрешение в соответствии с духом Евангелия. Определенную роль сыграла и обстановка 1860-х годов. В те годы повсюду кипели споры вокруг «женского вопроса», идея участия женщин в общественной жизни охватывала людей разных политических взглядов, и графиня Ефимовская не была исключением. Но все же теоретические дискуссии занимали ее не в такой мере, как мысль о практической помощи нуждающимся. Еще до принятия монашеских обетов она успела приобрести опыт самого скромного, смиренного служения в школе профессора С. А. Рачинского, основанной как образец для церковно-приходских школ. В Татево – имении Рачинского, расположенном под Смоленском, – она наблюдала за тем, как поставлено преподавание, училась и преподавала сама.

Наконец, христианское устроение и желание служить ближним, характерное для круга Аксаковых, куда Евгения Борисовна входила, оформились для нее в представление о возможности деятельного монашества. В этот период она попробовала свои силы в качестве приглашенной светской учительницы в Велико-Будищском монастыре на Полтавщине и лишь спустя время по совету двух известных старцев – преподобного Амвросия Оптинского и праведного Иоанна Кронштадтского – направилась в Лесну, приняв постриг с именем Екатерина.

На новом месте матушку-настоятельницу и прибывших с ней сестер встречали местночтимой Леснинской иконой Божией Матери, которая стала символом и покровительницей будущей общины.

То, что игумении Екатерине удалось создать за тридцать лет в Лесне, превзошло все ожидания. В 1889 году обитель была преобразована в общежительный монастырь, который к началу Первой мировой войны стал одним из крупнейших в России, а для всего западного края приобрел значение духовного, просветительского и паломнического центра. Все, что совершалось в обители, сестры связывали с молитвами духовно окормлявших ее старца Амвросия и о. Иоанна Кронштадтского (считавшего монастырь «своим»). Но следует сказать и о том, что годами привлекало в Лесну людей: трудников, жертвователей и благотворителей, – это дух монастыря, заложенный матушкой Екатериной.

Обитель, в которой жило около пятисот сестер, где к 1914 году было принято на воспитание семьсот детей и куда на праздники стекалось до тридцати тысяч богомольцев, безусловно, нуждалась в порядке и организации. Однако началом, приводящим все в гармонию, была культура, присущая в высшей степени матушке Екатерине и распространявшаяся на всех и на вся. Благородство, уважение к человеческой личности и милосердие служили выражением любви и исключали крайности.

Матушка уделяла время занятию богословскими науками,[93]93
  Известность получил труд «О диакониссах», а также несколько богословских брошюр.


[Закрыть] вела переписку с выдающимися иерархами: архиепископом Леонтием (Лебединским), митрополитом Антонием (Вадковским), епископом Антонием (Храповицким), о ней сохранилась память и как о молитвеннице, но эти стороны ее жизни не препятствовали общению: к ней шли за много верст как к матери и образованные девушки, и простые крестьянки. В целом она разделяла взгляд на женское монашество о. Иоанна Кронштадтского: побольше дела, поменьше самолюбия.[94]94
  Это были отнюдь не просто слова. В первые годы, пока позволяло здоровье, игумения Екатерина наравне с сестрами выполняла физическую работу (убирала храм) и к тому же еще пела на клиросе и читала во время службы.


[Закрыть]

Она вникала во все детали монастырского распорядка, и все в Лесне было устроено так, чтобы каждому, кто приходил сюда, становилось чуточку теплее. Помимо детских школ (церковно-учительной, ремесленной и сельскохозяйственной), при монастыре были созданы ясли – явление непривычное в те годы, новое для России. Действовали и больница, имевшая собственную операционную и принимавшая до нескольких тысяч пациентов в год, и небольшая богадельня для одиноких стариков. Монахини сами сеяли лекарственные травы и изготовляли лечебные препараты, которые, как и в Марфо-Мариинской обители, раздавались бесплатно даже амбулаторным больным. Одна деталь, но достаточно красноречивая: в дни великих праздников шесть монастырских храмов не вмещали всех, и тогда было решено служить прямо на лугу. На высоком каменном фундаменте поставили небольшую деревянную церковь, окна и врата которой были распахнуты настежь, и служба под открытым небом охватывала всех.

«Веточками» протянулись из Лесны в разные концы устроенные по ее образцу духовные центры. В Петербурге, Холме, Варшаве и Ялте у монастыря были свои подворья. Подобными по духу были и «выросшие из Лесны» обители в Вирове, Краснотоке, Теолине, Радечнице, Зодуленци, Кореце.

За тридцать лет Лесна стала одним из главных православных центров в западных землях. Неудивительно, что обитель дважды почтили своим посещением и члены Царской семьи.

Дух единения проникал все, даже начало Первой мировой войны не нарушило внутренней связи этой христианской семьи: в 1915 году все сестры и более шестьсот учащихся были эвакуированы в разные концы страны, но продолжали молиться друг за друга. Только политические события 1917 года сделали дальнейшее существование Леснинского монастыря в России невозможным. Впереди была эмиграция – сначала в Сербию, затем – во Францию, а в Холмских землях на многие годы осталась память о настоящих евангельских сестрах.

Еще в 1908 году, собираясь принять схиму, матушка Екатерина передала настоятельство своей верной помощнице матери Нине (Косаковской), а детский приют – монахине Феодоре (княгине Львовой), будущей игумении Леснинского монастыря. Однако из-за последующих событий ей так и не удалось отойти от дел до самой смерти.

В августе 1917 года леснинские сестры, нашедшие приют в столице, по приглашению епископа Кишиневского и Хотинского (с 1915 года, до этого бывшего Холмским) Анастасия (Грибановского) переехали в Кишиневскую епархию; там их и застала весть об октябрьских событиях в Петрограде. Около четырех лет провели они на Днестре, и в 1920-м были вынуждены просить убежища у сербского короля Александра, поскольку требования румынских властей простирались и на гражданство, и на богослужение.[95]95
  Местная администрация настаивала на том, чтобы службы совершались на румынском языке.


[Закрыть]

Патриарх Сербский Димитрий сердечно принял их, и, пробыв некоторое время в Белграде, леснянки перебрались в Хопово, около местечка Ириг, где провели целых двадцать лет.

Леснинская икона Божией Матери

Здоровье матушки Екатерины в то время было серьезно подорвано: в годы Первой мировой ей ампутировали ногу, но она продолжала молиться – и за тех, кто был рядом, и за оставшихся в России. Спустя несколько лет монастырь в Хопове, как когда-то Лесна, стал центром Православия не только для Королевства сербов и хорватов, но и для русской диаспоры, оказавшейся в Европе. Монахини из Хопова основывали новые монастыри и заселяли запустевшие – всего тридцать обителей.

В 1925 году земное служение игумении Екатерины закончилось. Скончалась она 28 октября, тихо, в окружении близких сестер. А ее «сирот» ожидали еще многие испытания: мировая война, притеснения со стороны хорватов-«усташей», изгнание, опасности по пути в Западную Европу, пока они не обрели приют во Франции. Но они были не одиноки: с ними были святыня – Леснинская икона Божией Матери и молитвы их покровителей, перешедших в жизнь вечную: матушки Екатерины, святого праведного Иоанна Кронштадтского и преподобного старца Амвросия. Во Франции же они обрели нового верного друга, молитвенника и духовника – святителя Иоанна Шанхайского.

Со временем ушло поколение первых леснинских сестер, но остался дух милостивого отношения к ближним, осталась живая память о том, что «первым камнем» в основании Леснинской обители стала заповедь: «Кто из вас больше, будь как меньший, и начальствующий – как служащий».

Рекомендуемые источники и литература

В Православной Польше. Свято-Богородичный монастырь во имя Леснинской иконы Божией Матери // Русское Православное женское монашество XVIII–XX вв. / Сост. монахиня Таисия. Издание Троице-Сергиевой Лавры, 1992. (Напечатано по: Russian Orthodox Womens’ Monasticism of the 18–2 °Centuries by Nun Taisia. Издание Свято-Троицкого монастыря. Джорданвиль. H. I. США. 1985.)

Екатерина (Ефимовская), игумения. Диакониссы первых веков христианства / Игумения Екатерина (Ефимовская), Леснянский монастырь. М., 1909.

Монастырь Студеница [Сербия] // Православные монастыри. Путешествие по святым местам. Еженедельное издание. 2009. № 37. С. 7.

«Мужайся, Русь Святая. Иди на свою Голгофу»
Священномученик Андроник (Никольский), архиепископ Пермский
01.08.1870 – 07(20).06.1918

Память 7 июня; в Соборе новомучеников и исповедников Церкви Русской – воскресенье, 25 января или ближайшее после 25 января; в Соборе Санкт-Петербургских святых – 3-я Неделя по Пятидесятнице; в Соборе Ростово-Ярославских святых – 23 мая

Все, что происходило в Перми в середине июня 1918 года, напоминало мобилизацию перед началом военных действий. 4 июня город был объявлен на военном положении и все имеющиеся войска приведены в положение боевой готовности. В общей сложности на ноги было поставлено около полутора тысяч человек. Причина для этого была более чем серьезная – накануне пермская ЧК приняла решение об аресте архиепископа Андроника. Переполох, произведенный чекистами в городе, был вполне объясним: владыка Андроник пользовался большим уважением среди верующих. Его ценили и как деятельного, энергичного архиерея (время его служения было временем расцвета духовной жизни в Пермской епархии), и как истинного священнослужителя, монаха, посвятившего всю свою жизнь безраздельно служению Богу и Церкви.

Все, кому доводилось хотя бы раз встречаться с епископом Пермским, надолго сохраняли воспоминание о нем. Нестяжательность составляла неотъемлемую черту его характера и была хорошо известна всему клиру. Он вменял ни во что всякое материальное благополучие: не носил шелковых ряс и, хотя был награжден многими церковными орденами, никогда не надевал их, архиерейской каретой владыка не пользовался – на ней соборное духовенство ездило по требам. Необычным был и его облик: простота и сосредоточенность, ни малейшего оттенка человекоугодия; он пребывал в постоянной молитве. Внешне владыка Андроник напоминал, скорее, скитского монаха. Подвижник, молитвенник, он расставался со своей кельей только для исполнения церковного послушания, для того, чтобы служить ближним.

Родился будущий святитель 1 августа 1870 года в городе Мышкине Ярославской губернии, на берегу Волги, в благочестивой семье диакона Александра Егоровича Никольского и его супруги Екатерины Николаевны. В святом крещении он был назван Владимиром. С отроческих лет проявилась его склонность к духовным предметам. Получив начальную подготовку в Угличском духовном училище, он продолжил обучение в Ярославской духовной семинарии и в 1891 году, окончив ее по первому разряду, был определен для продолжения образования в Московскую духовную академию. Ранняя кончина матери оставила глубокий след в душе Владимира и во многом определила выбор им монашеского пути. Уже в первые два года учебы в академии он обнаружил свое стремление к монашеской жизни и ожидал позволения начальства принять постриг. В 1895 году по окончании курса он был пострижен в монашество и рукоположен во иеромонаха. Первый опыт служения будущий епископ приобрел в Кутаиси в качестве помощника инспектора Духовной семинарии. В 1896-м он получил первую свою награду – набедренник и был переведен в Александровскую духовную семинарию в Ардоне. Он много занимался миссионерством и позднее был назначен инспектором семинарии. Через год «за усердную и полезную службу» о. Андроник был возведен Святейшим Синодом в звание соборного иеромонаха Донского ставропигиального мужского монастыря, а через полгода, в сентябре 1897 года, назначен членом миссии в Японию, куда и направился вместе с архимандритом Сергием (Страгородским). В 1906 году о. Андроник был хиротонисан во епископа Киотского и стал помощником начальника миссии епископа (будущего святителя) Николая (Касаткина), в котором нашел духовного отца и друга. Однако вскоре по болезни о. Андроник был вынужден возвратиться в Россию. Подвижнический и миссионерский путь владыки Андроника продолжался в Тихвине (1908) и в Омске (1913). В 1914 году он получает назначение на Пермскую кафедру, в 1918-м возводится в сан архиепископа.

О стиле управления епископа Андроника делами епархии дает представление одно из сохранившихся обращений: «Всякий пастырь умеет вести житейский разговор… пусть же позаботится такой же душевный разговор или беседу иметь и с духовными своими чадами… Проповедь преимущественно собеседовательного характера – вот что прежде всего необходимо по нуждам времени». «Не потерплю одного показывания товара лицом, бумажной деятельности, хвастливого расписывания несуществующих начинаний и дел… Но не потерплю и тех, кто вместо правды принесет мне наглую ложь на собрата… Противно для меня все, что делается только в угоду мне, а не по долгу пастырства».[96]96
  Андроник, архиепископ. Как должно жить и действовать русским людям / Сост. В. А. Королев. М.: Содружество «Православный паломник», 2003. С. 26.


[Закрыть]

Время, в которое ему довелось служить, было наитруднейшим для Церкви. Февральская революция потребовала приспособления к новым неблагоприятным условиям. Владыка был убежденным приверженцем законной власти – венчанного Государя; однако после отречения он призывал верующих оказывать послушание новой власти по заповеди, и даже самый пристрастный критик не нашел бы в его речах призыва к неповиновению, хоть и прорывается в них личное отношение к происходящему: «Около Царя русские люди объединялись, как дети возле отца. <…> Не стало у нас Царя… как триста лет тому назад, в лихолетье, разворовали Отечество подлые людишки и ввергли его в погибель, так и ныне до этого довели бесчестные царские слуги… Что же нам делать среди таких испытаний? Прежде всего мы будем проявлять полное подчинение Временному правительству, как власти, которая не без воли Божией взяла бразды правления… Пусть не разжигаются страсти и не проявляются обострения между русскими людьми, ибо сия вражда может в корне подорвать нашу жизнь…»[97]97
  Там же. С. 37.


[Закрыть] Мотив сохранения единства перед внешней опасностью в условиях продолжающейся войны с Германией имел для владыки не меньшее значение, чем для Николая II.[98]98
  О вынужденном послушании владыка Андроник говорит в другой проповеди: «Когда мы получили известие об отречении от престола Благочестивейшего Императора Николая Александровича, мы приготовились, согласно Его распоряжению, поминать Благочестивейшего Императора Михаила Александровича. Но ныне и Он отрекся и повелел повиноваться Временному правительству, а посему, и только посему, мы поминаем Временное правительство. Иначе никакие силы нас не заставили бы прекратить поминовение Царя и Царствующего Дома» (цит. по: Андроник, архиепископ. Как должно жить и действовать русским людям. С. 37).


[Закрыть]

В 1917 году в Москве состоялся Поместный Собор Русской Православной Церкви. Епископ Андроник принадлежал к сторонникам восстановления патриаршества. Он полагал, что в период государственной смуты Церковь могла справиться с внешними вызовами лишь при условии восстановления патриаршего правления. Владыка был одним из самых энергичных деятелей Поместного Собора и оказывал Патриарху Тихону содействие в борьбе с заявившим о себе тогда обновленчеством.[99]99
  «Живая церковь» («обновленцы») – раскольническое течение, выступавшее за «демократические реформы» в Церкви и за безусловную поддержку советского декрета об изъятии церковных ценностей, включая выдачу священных сосудов, используемых во время богослужения. Ее представители во главе с протоиереем Александром Введенским заявили о том, что якобы Патриарх Тихон дал им санкцию на формирование временного Высшего Церковного Управления и подготовку нового Поместного Собора.
  Обновленчество было поддержано большевиками с целью ослабить Православную Церковь, возглавляемую Патриархом Тихоном. 30 марта 1922 г. нарком по военным делам, председатель Реввоенсовета республики Л. Д. Троцкий в записке в Политбюро предложил местным партийным органам «расколоть духовенство, изъять ценности, расправиться с черносотенными попами».


[Закрыть] «Огонь пылающий» – назвали его на Соборе.

События между тем развивались стремительно. Не в силах справиться с радикальной волной, Временное правительство по существу выпустило бразды правления. Не оправдались и надежды на Учредительное собрание. Большевики, оказавшиеся на нем в меньшинстве, не позволили определить форму политического правления России на основе всеобщих равных прямых выборов, и в начале 1918 года собрание было распущено.

Декрет СНК «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» от 20 января (2 февраля) 1918 года послужил первым сигналом к наступлению на Православную Церковь. Отовсюду поступали известия о выпадах в отношении духовенства, попытках ограбления, покушениях на священников.[100]100
  В день открытия 2-й сессии Поместного Собора, 20 января, пришло известие о вооруженном нападении на священника в с. Борисове Московского уезда: группа молодых людей перешла от угроз к действиям – священник был ранен, а нападавшие пообещали расправиться не только с ним, но и с его помощниками и с «буржуями». В то же время поступило сообщение о беспорядках в Крыму. Один священник был расстрелян на основании обвинения в том, что в храме «на лампаде лента не зеленая, а красная» (см.: Андроник, архиепископ. Как должно жить и действовать русским людям. С. 51).


[Закрыть] В этих обстоятельствах на Соборе звучит воззвание к народу, обличающее лицемерие декрета о свободе совести: «Полное насилие над совестью верующих <…> Объединяйтесь же, православные, около своих храмов и пастырей… составляйте союзы для защиты заветных святынь. Эти святыни – ваше достояние. Мужайся же, Русь Святая. Иди на свою Голгофу».[101]101
  Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. Т. 6. М., 1996. С. 139–140.


[Закрыть]

А в это время в Перми пролилась первая кровь защитников святынь. 9 февраля большевики предприняли попытку ограбления и захвата помещений Белогорского подворья и женского монастыря.[102]102
  Погибли иеродиакон Евфимий, послушник Алексий, были и раненые.


[Закрыть] С Собора в Пермь епископ направил грозное послание: «Врагов Церкви отлучаю от Святого Причастия и от надежды на вечное спасение».[103]103
  Андроник, архиепископ. Как должно жить и действовать русским людям. С. 55.


[Закрыть]

Это было начало. Вторая сессия Собора постановила: «Никто, кроме Священного Собора и уполномоченной им церковной власти, не имеет права распоряжаться церковными делами и церковным имуществом».[104]104
  Богословский вестник. Сергиев Посад, 1993. № 1. Вып. 2. С. 215–216.


[Закрыть]

И тут же владыку Андроника ожидало новое испытание. После его возвращения в Пермь в архиерейских покоях был учинен обыск, изъяты документы из канцелярии, а его самого принудили дать подписку о невыезде.[105]105
  За четыре дня до этого события (12 апреля 1918 г.) указом Патриарха Тихона епископ Андроник был возведен в сан архиепископа.


[Закрыть]

Кампания клеветы в адрес владыки, которую развернули в Перми местные газеты, была предвестием его ареста. Газеты пестрели заголовками: «Почему шумят попы?», «Мы принимаем вызов!», «Защитники мрака»… Близкие уговаривали его скрыться. Однако архиепископ отвечал, что до тех пор, пока он стоит на страже веры и Церкви Христовой, он готов ко всему, готов и принять смерть за Христа, но паству свою не оставит. За каждой церковной службой архипастырь обличал представителей новой власти: их беззаконие, декларативный характер декретов и нравственную погибель, которую несут России их действия. Сотни горожан приходили слушать слово святителя.[106]106
  В этот период пересеклись пути архиепископа Андроника и брата государя – Михаила Александровича Романова, сосланного в Пермь под надзор ЧК. В дневнике Михаила Александровича осталось короткое впечатление: «Служил пасхальную вечерню архиепископ Андроник, – служил очень хорошо» (цит. по: Самосуд. Убийство Великого князя Михаила Романова в Перми в июне 1918 г.: Документы и публикации / Сост. Т. И. Быстрых. Пермь, 1992. С. 3). Обоим им суждено будет погибнуть в период красного террора. Еще прежде его официального объявления и архиерей, и Великий князь будут беззаконно убиты.


[Закрыть]

У владыки было предчувствие, или, вернее, знание, что мученичества не избежать. В своем письме он уведомлял Патриарха Тихона: «Я пока на свободе, но, вероятно, скоро буду арестован».[107]107
  Дамаскин (Орловский), иеромонах. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия. Кн. 2. Тверь, 1996. С. 118.


[Закрыть] И он был к этому готов.[108]108
  Архиепископу Андронику 1 июня был предъявлен текст обвинений следственной комиссии Пермского революционного трибунала, на который он ответил: «Все мое преступление против власти рабоче-крестьянского правительства сводится к тому, что я содержу верно и твердо исповедуемую мною святую православную веру, заповедующую мне даже до смерти стоять за святую Церковь и за церковное достояние. Но, чтобы судить за это, необходимо предварительно уничтожить декрет Совета народных комиссаров от 22 января сего года, гласящий: “В пределах республики запрещается издавать какие-либо местные законы или постановления, которые бы стесняли или ограничивали свободу совести”» (цит. по: Архиепископ Андроник. Как должно жить и действовать русским людям. С. 97–98). Тогда, 1 июня, за архиепископа заступился народ. Однако от ареста ночью он не был застрахован.


[Закрыть] Когда ночью 4 июня его выталкивали из подъезда дома, кротко и спокойно прозвучали его слова: «Прощайте, православные!»

Тревога, поднятая в городе в ту ночь, свидетельствовала о страхе и неуверенности его преследователей. Владыка мог бы повторить слова Спасителя, произнесенные гефсиманской ночью: Как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями взять Меня; каждый день с вами сидел Я, уча в храме, и вы не брали Меня (Мф. 26, 55).

Среди его конвоиров и палачей оказались люди «примечательные». Бывший каторжник Мясников – автор богохульного сочинения «Деяния святых апостолов, или Святительская ложь»,[109]109
  Пермь, 1918. (ГАПО, № 5366.)


[Закрыть] подавший прошение об «отчислении его из православных христиан»; начальник милиции Мотовилихинского завода Н. В. Жужгов – будущий убийца Михаила Александровича Романова; латышские стрелки.

Во время допроса архиепископ Андроник держался мужественно, не отвечая ни на одно из предъявленных ему обвинений. И только под конец он все же решил высказать своим «судьям» то, что было у него на сердце. Боль не за себя – за поруганную веру, за гонимую Церковь была сильнее тех чувств, которые мог бы вызвать его собственный арест.

Архиепископ снял панагию, завернул ее в большой шелковый лиловый платок, положил перед собой на письменный стол и, обратившись к чекистам, произнес примерно следующее: «Мы враги открытые, примирения между нами не может быть. Если бы положение было противоположным, я, именем Господа Бога, приняв грех на себя, приказал бы повесить вас немедля».[110]110
  Сивков В. Ф. Пережитое. Пермь, 1968. С. 191–192.


[Закрыть]

Сказав это, архиепископ неспешно развернул платок, надел панагию, спокойно поправил ее на груди и, погрузившись в молитву, не произнес больше ни одного слова. В первом часу ночи 7 июня владыку Андроника повезли на расстрел. Практика тайных казней составляла оборотную сторону образа «государства всеобщего равенства и справедливости». С этого момента для него началось восхождение на Голгофу. В своих воспоминаниях его мучители назовут это «похоронами Андроника».

В лесу палачи велели ему самому копать могилу. По немощи святитель копал медленно, и палачи «великодушно» ему помогали. Когда закончили, начальник приказал: «Давай, ложись!» Могила оказалась коротка, святитель снова взял лопату. Закончив, владыка попросил разрешить ему помолиться. Палачи разрешили. Архипастырь молился минут десять, затем, благословив Пермскую землю и свою паству на все четыре стороны, произнес: «Я готов». И тогда «победители» решили закопать святителя живым и лишь затем, «для надежности», расстрелять его, погребенного под слоем земли.

Часы, панагию с образом Божией Матери, позолоченную цепочку участники казни удержали за собой – вопреки провозглашаемым партией «новым нравственным» принципам и «большевистской чести». Без Бога и принесенного Им на землю нравственного закона никакая этика не имеет силы. «Отменив действие этого закона», люди, облеченные видимостью правды, ниспали до состояния язычников, деливших одежду распятого ими Христа. По словам одного из свидетелей убийства, на цепи от панагии один из чекистов, Дрокин, водил свою собаку.[111]111
  ГАПО. Ф. р. 732. Оп. 1. Д. 298. Л. 3. (цит. по: Архиепископ Андроник. Как должно жить и действовать русским людям. С. 106).


[Закрыть]