Текст книги "Бессильно зло, мы вечны, с нами Бог. Жизнь и подвиг православных христиан. Россия. XX век"

Но было и другое время. В продолжение восьми лет о. Алексий служил Литургию в пустом храме. Как больно было ему, наверное, слышать слова неосторожные, жесткие: «Как ни пройдешь мимо твоего храма, все у тебя звонят. Заходил в церковь – пусто. Ничего у тебя не выйдет, понапрасну только звонишь».[253]253
  Там же. С. 154.


[Закрыть] Да, так было, только не оправдался «прогноз» – пошел народ, и храм наполнился, и со всей Москвы на Маросейку потянулись люди.

«Секрет» такого преображения передал о. Алексию Иоанн Кронштадтский, к которому тот обращался за духовным советом: молиться, непрестанно молиться и не ослабевать. И еще заповедал о. Иоанн батюшке брать на себя чужие скорби, «разгружать» людей, забывая о своих печалях, которые покажутся малыми, стоит только выйти к людям и посмотреть, что творится вокруг.

И батюшка молился. Господь даровал ему «детскую простую веру», и этот дар он почитал за счастье и благо великое. Эта вера давала ему дерзновение, совершала чудеса и помогала уберечься от соблазнов.

За исповедью и в беседах он снимал непомерную ношу с плеч («разгружал») людей самых разных. «Мудрецы», ученые говорили о владевшем ими чувстве: «типичный сельский священник» «разгрузил», сделал то, что годами было не под силу ни им самим, ни другим духовникам! Тяжесть эта ложилась на его плечи болезнями, скорбями, которые омывались покаянием за общий народный грех… Но он не роптал, а спешил в дальние концы города за новым своим «грузом»: то драма случилась в семье профессора-педагога – сын, мальчик еще, предпринял попытку самоубийства, то смертельная болезнь «постучалась» в чей-то дом, то надо спасать от погибели девичью душу.

Когда же в ответ на заботу батюшки собеседник увлекался «возвышенными рассуждениями», о. Алексий, необыкновенно чуткий, умел мягко остановить его: «Я не понимаю, неграмотный я»; или прямо говорил: «Ишь, какой! Ты умом все понять хочешь. А ты сердцем живи».

Приезжавшие в те годы в Оптину Пустынь паломники из Москвы нередко слышали от старцев о. Анатолия (Потапова) и о. Нектария упрек: «Зачем вы ездите к нам, когда у вас есть отец Алексий?» Он был единого с ними духа – духа любви, не знавшей слова «карать», любви всепокрывающей, милующей, хотя и взыскательной.

Наставления батюшки мирянам были по-оптински просты. Он предостерегал, когда видел пылкое устремление неопытных к «духовным высотам»; учил тому, что «не клобук и не мантия спасают», что и в миру можно жить по-монашески чисто, имея мир Божий и добрую совесть; приучал причащаться Святых Таин насколько возможно чаще, предвидя еще до революции близкие испытания. Показывал, как практически, деятельно исполнять главную заповедь – о любви.

Казалось бы, все знакомо, читано много раз, известно из апостольских посланий. Но как неожиданно, по-новому звучит это у старца Алексия: «Почему Бог не создал всех равными, одинаково умными, прекрасными, богатыми и сильными? – Потому что тогда не было бы места и делам ЛЮБВИ на земле: любовь покрывает недостающее – ты богат, другой беден, люби его и любовью восполнишь недостающее; ты умен, другой малоумный, люби его и любовью восполнишь его скудость; ты образован, а он нет – люби его, и твоя любовь заставит тебя дать ему знание, и т. д. Получается при неравенстве природном круговое восполнение любовью: ты богат, но скорбен, другой беден, но весел – любите друг друга, и вы обоюдно восполните недостающее».[254]254
  Там же. С. 153.


[Закрыть]

Не случайно одним из самых близких батюшке святых был апостол Иоанн Богослов, чья жизнь и наставления от начала до конца проникнуты духом высшей христианской добродетели – любви.

Таков был сам о. Алексий Мечев, таков был и дух Маросейки: беда для ревнителей «буквы», сплошной подвиг любви…

Рекомендуемые источники и литература

Мечев Алексей, священник. Советы девушке-христианке. М.: Новая книга, 1996.

Житие праведного старца Алексея Мечева // Московские епархиальные ведомости. 2000. № 10/11.

Московский старец святой праведный Алексей Мечев // Христовы воины. Жития и труды подвижников XX века.

Календарь на 2007 г. М.: Изд-во Сестричества во имя свт. Игнатия Ставропольского, 2006.

«Пастырь добрый». Жизнь и труды московского старца протоиерея Алексия Мечева. М.: Паломник, 2007.

Святой праведный Алексий Мечев // Русская Православная Церковь. XX век. К 1020-летию Крещения Руси. М.: Сретенский монастырь, 2008. С. 174.

«Сила Моя совершается в немощи»
Блаженная Матрона Московская
1885–19.04(02.05).1952

Память 19 апреля; в Соборе Московских святых – воскресенье перед 26 августа; в Соборе Тульских святых – 22 сентября

Это одна из самых известных и почитаемых в России святых. Каждый, кто хотя бы раз побывал у нее в Покровском монастыре, навсегда запомнит необыкновенное ощущение близости, теплоты и отзывчивости на просьбу о помощи, которое приходит во время молитвенного общения с матушкой. Она здесь – живая, открытая, простертая навстречу всем, кто приходит в храм с верой. Сегодня исполняется предсказанное ею незадолго до смерти: «…на могилку мою мало будет ходить людей, только близкие… Но через много лет люди узнают про меня и пойдут толпами за помощью в своих горестях и с просьбой помолиться о них ко Господу Богу, и я всем буду помогать и всех услышу»… Привычные – от ворот – очереди, ворохи записок, цветы, которые она любила, и радость от сознания того, что в простоте и безыскусности обязательно будешь принят. Ты к ней с букетиком, а от нее, бывает, что и с целым букетом роз, облагодатствованный, обласканный. И главное чудо – помощь. Обращаться к ней так же просто, как если бы говорили лицом к лицу.

Это – матушка Матрона. Сколько бы ни подтрунивали острословы над этим неиссякаемым народным обожанием, в нем есть своя правда. Истосковавшиеся по сердечности люди утешаются тем, что здесь все так по-человечески просто, прямо «по-оптински»: «на молитве не лукавь, а веди дело проще». Но за этой простотой и «народностью» – исповеднический подвиг, история послушливой, по-детски преданной любви к Богу.

Сиротство было уготовано ей еще до рождения. Родилась она в обычной крестьянской семье из села под Тулой, где едва сводили концы с концами. Еще до ее появления на свет в 1885 году мать от бедности и отчаяния подумывала, как бы пристроить нежеланного младенца в приют. А новорожденная девочка, маленькая, слабая, оказалась совершенно беззащитной перед миром – слепой. И мать вдруг одумалась, осознав, что, если не она, никто не возьмет на себя заботу об этом ребенке, никому он не будет нужен. И Матронушку оставили в семье.

Со временем ребенок, казавшийся обузой, стал для матери большей радостью, чем ее старшие дети. Девочка росла ласковой, доброй. Кроха, она всегда старалась поддержать свою мать, как будто та более нуждалась в помощи, чем она сама. Когда же матушка жалела дочку, думая о будущей ее участи, Матрона отвечала: «Я-то несчастная? У тебя Ваня несчастный да Миша». Слов ее не понимали тогда. Однако скоро стали примечать, что ребенок этот необычный. Видно было, что ей дано особое зрение, отличающееся от обыкновенного: она пробиралась к иконам, любила держать образы на руках, различала их…

Невысокая, с короткими ручками и ножками, Матрона Никонова с самого детства оказалась «обособлена» от обычной жизни. Общение со сверстниками порой приносило ей страдание: над немощью слепой девочки потешались, и она приняла свой недуг как ограду – началась жизнь внутренняя в постоянном обращении к Богу, к святым. Вера была у нее крепкая. Любимым уголком Матронушки стало уединенное место в Успенском храме, поблизости от дома, – слева за входной дверью, где она часами неподвижно стояла в молитве.

Один случай открыл необычность ее внутренней жизни. Однажды среди ночи Матронушка вдруг сказала, что скончался крестивший ее священник о. Василий, и слова ее оказались правдой. Тогда родные припомнили и важный эпизод: когда о. Василий, почитавшийся в народе как праведник и блаженный, крестил Матрону, во время совершения Таинства над купелью поднялось легкое благоухающее облако, и священник предсказал, что младенец будет свят.

Духовное зрение, которым девочка была наделена от Бога, стало проявляться все более явно. Она предсказывала будущие события, часто уберегая людей от опасности, предвидела стихийные бедствия, за много лет предсказывала революцию и гонения на Церковь. По ее молитвам люди стали получать исцеления и помощь в скорбях. О маленькой молитвеннице вскоре узнали многие: к дому Никоновых стал стекаться народ не только из окрестных сел, но и из других губерний.

В тот период были в ее жизни и радости: паломничества в Киево-Печерскую лавру, к Троице и преподобному Сергию. Послал Господь добрую душу: дочь местного помещика Лидия взяла Матрону спутницей в своих путешествиях по святым местам и заботилась о ней. Сохранилось предание и о том, что в Кронштадте, среди толпы, выделил и особым образом благословил Матронушку сам преподобный Иоанн Кронштадтский. Назвав незнакомую девушку по имени, о. Иоанн прибавил: «Смена мне, восьмой столп России».

На семнадцатом году жизни Матрона «обезножела» – внезапно, будто от удара. Сама она видела в этом несчастье испытание веры, говорила, что ей была указана и женщина, сознательно причинившая ей зло по ненависти к тем, кто угождает Богу молитвой. Матрона приняла болезнь как крест Христов, не без воли Божией посылаемый.

В телесном страдании ей было дано почувствовать то, что испытывал апостол Павел: изобилие благодати при крайней немощи плоти (см.: 2 Кор. 12, 9). Прозорливость ее была поразительна. Одну посетительницу Матрона обличила в утаенном грехе – та в голодное время продавала сиротам и неимущим несвежее и нечистое молоко, другой приоткрыла, что задуманное ею дело не сбудется – и материалы заготовлены, и средства есть, а революция помешает возведению новой колокольни… Третьему вопрошавшему советовала поскорее продать имение и уехать за границу. В редких случаях, когда ее советами пренебрегали, события заставляли об этом сожалеть. Понадеялся помещик Яньков на то, что «пересидит» волнения в глубинке, и не избежал преждевременной смерти, оставив бесприютной сиротой единственную дочь.

К «Матрюше», как ее называли, везли больных и расслабленных: она помолится, подаст воды, и неизлечимо больной человек, как бы после продолжительного и глубокого сна, встает совершенно здоровым. Сама же Матрона не признавала за собой никакой чудотворной силы: «Что Матронушка – Бог, что ли? Бог во всем помогает». Не ради корысти лечила она людей и помогала нуждающимся, а для прославления Имени Божия, и не своими силами, а через молитвенное обращение к Господу. За это Матрону ненавидели «целители» и ворожеи, колдуны и оккультисты, «соревновавшие» ей и бессильные против благодати Божией. Матрона упреждала людей от уклонения на путь «легкой помощи»: помочь-то «помогут», да только временно, а цену поставят непомерную – душу, Богом сотворенную, бессмертную.

Революция произвела разделение и в ее семье: оба брата Матроны вступили в партию. Жить под одной крышей с блаженной, к которой по-прежнему шли и ехали отовсюду люди, было для них нестерпимо. Оба были «активистами», сельскими агитаторами. Матронушка же не могла ни от Бога отступить, ни утаивать полученный от Него дар как «не свой», а для служения на пользу ближним ей данный, и, жалея престарелых родителей, перебралась в Москву. С 1925 года она стала бездомной странницей: ни прописки, ни постоянного угла.

До войны Матрона жила на Ульяновской улице в доме приютившего ее на время священника, а потом – на Пятницкой, в Сокольниках в летнем домике, где в холодное время стены покрывались пленкой льда, в подвале в Вешняковском переулке у племянницы и у Никитских Ворот, в Петровско-Разумовском и в Царицыно, гостила и в Сергиевом Посаде. «Безногая», она всю Москву знала по подвалам и закуткам.

Не раз Матрона, как птица, срывалась с места перед самым приходом милиции и искала себе прибежище в другом конце города. Сопровождали ее келейницы, разделявшие ее скитания.

Неудобств блаженная словно и не замечала. Не было ни жалоб, ни ропота, ни досады. Москву любила, называла ее «святым городом» и, предсказывая приближение долгой и кровопролитной войны, утешала: «Москву враг не тронет. Из Москвы уезжать не надо».

В 1942 году появился у нее наконец «свой уголок» в Староконюшенном переулке (у женщины из одного с ней села), где Матрона задержалась на пять лет. Три угла в комнате от потолка до самого пола занимали иконы – маленький «островок» прежней жизни за тяжелыми, дореволюционного пошива шторами. Здесь заботливо поддерживали огонь в лампадах, помнили праздники и дни великих святых и, как и прежде, молились.

Покровский монастырь

А народ по-прежнему обращался за помощью – так что в иные дни стекалось к блаженной старице по сорок человек. Так и шла жизнь по заведенному распорядку: днем – посетители, ночь – для молитвы, краткие перерывы на сон, – она и не спала глубоко, а только дремала по-монашески, положив голову на кулачок.

Матушке открывались судьбы людей, сражавшихся на фронте, она не отказывала в молитве за воинов. Среди ее предсказаний было и относившееся к ее «малой родине»: «В Тулу немцы не войдут».

Бывало, что люди, приходившие к ней в отчаянии, ни на что уже не надеявшиеся, получали помощь за простое обещание твердо верить, что есть Бог и Его силой все совершится и уладится, за внимание к ее словам о вере во Христа, за решимость, не снимая, носить крест, читать молитвы, венчаться в Церкви. Имеются сотни свидетельств об исцелениях, избавлении от власти злых духов, разрешении запутанных, сложных обстоятельств. Блаженная Матрона утешала, ободряла, увещевала, говорила, что Господь не оставит Россию, а бедствия посылаются за оскудение веры.

До конца служила Матрона Богу, держалась всегда просто и скромно, не помышляла о себе высоко, не стремилась к почестям, не одобряла никаких внешних выделений и «обособлений в духовность». «Ни вида, ни величия», ни монашеского облачения у нее никакого не было. Выглядела она как обычная, только уж очень немощная и утружденная болезнями и неустройством жизни старица – всегда благодушная, со светлым лицом и детской улыбкой. Однако не только для простых мирян, но и для монахов Троице-Сергиевой Лавры эта простая «старушка» была «Божиим человеком», «духовной матерью». Многие отцы ее знали и ее молитвами дорожили.

Матушка скончалась в 1952 году. В первые годы после ее кончины о маленькой могилке на Даниловском кладбище, где она была погребена по ее желанию (там находился один из немногих действующих храмов, а блаженная Матрона хотела «слышать службу»), знало ограниченное число почитателей блаженной. Лишь спустя десятилетия совершилось ее прославление, мощи были перенесены в Покровский монастырь, и снова пошли к матушке люди – со свечами, с букетами цветов, с пением акафиста новой московской и всероссийской святой – в удостоверение плодов ее земного подвига, пройденного смиренно в простом русском платьице в горошек.

Рекомендуемые источники и литература

Матрона Московская. Повесть о житии. М.: Издательский Совет Русской Православной Церкви, 2002.

Благую часть избравшая
Схиигумения Фамарь (Марджанова)
01.04.1869–10(23).06.1936

О матушке Фамари из Серафимо-Знаменского скита известно в России не так много. Небольшая книжка воспоминаний о ней с текстами, не атрибутированными до конца, письма матушки… И еще портрет кисти художника Павла Корина. История игумении Фамари удивительна, она будто пришла к нам из первых веков христианства – грузинская княжна, оставившая мир и последовавшая за Христом, ставшая исповедницей Русской Православной Церкви.

Последним местом, где матушка нашла себе приют, был небольшой поселок возле станции «Пионерская» Белорусской железной дороги. В маленьком домике она иногда еще принимала своих духовных детей и близких. В обстановке скромной и аскетической отражались прежние привычки: такая же, как и много лет назад, безукоризненная чистота, преобладание белого цвета, свежесть… Сидя в простом деревянном кресле, она встречала приходящих и каждый раз старалась получше угостить, оделить вниманием.

Уже очень больная после перенесенной ссылки в Иркутск, она по-прежнему оставалась матушкой-игуменией, красивой той особой духовной красотой, которая и подсказала Павлу Корину название цикла его работ: «Русь уходящая».

Там, в своей «келье», отгороженной от остального пространства перегородкой, среди икон, матушка и отошла ко Господу 23 июня 1936 года. У близких и просто знавших матушку ее уход вызвал чувство сиротства и грусти.

Одно событие, происшедшее в молодости, изменило всю ее жизнь. Во время поездки в Бодбийский монастырь на Кавказе Тамара Марджанишвили вдруг ощутила, что ее место здесь. Войдя в обитель, она и не предполагала, что навсегда забудет об удовольствиях светской жизни.

В миру ее не удерживало ничто: родителей они с сестрой потеряли рано, и личных обязательств у нее не было. Однако за дело принялись родные, не желавшие расставаться с юной красавицей, и, чтобы попасть в монастырь к матушке игумении Ювеналии, с радостью принявшей ее в число сестер, Тамаре пришлось совершить побег «из-под стражи». Сколько ни хлопотали родственники, в мир она не вернулась. Да и что могли они изменить, когда даже в театре во время спектакля, куда ее вывозили, чтобы отвлечь от мыслей о монашестве, она потихоньку перебирала четки?!

Игумения Ювеналия стала ее духовной наставницей, обучила церковному чтению и пению и всем правилам монашеской жизни. Единственным их желанием было не расставаться – даже тогда, когда Тамару постригли в монашество с именем Ювеналия, а ее матушка получила новое назначение – в московский Рождественский монастырь. Сборы были недолгими… Однако в том же 1902 году последовало новое определение – назначить молодую Ювеналию игуменией Бодбийского монастыря.

Расставаться они не хотели, но ни письменные ходатайства, ни обращения к высокопоставленным друзьям не помогли: пришлось принять настоятельство как послушание, как выражение воли Божией.

Укрепил тогда молодую грузинскую матушку о. Иоанн Кронштадтский, выделивший ее из числа приехавших к нему гостей и возложивший на нее один за другим три игуменских креста. Смысл этого пророчества открылся позднее: ее ожидало игуменство в трех монастырях. Благословение праведного старца, как вспоминала матушка, придало ей энергии, силы, избавило от подавленности и тоски.

В предреволюционные годы складывался круг духовно близких игумении Ювеналии людей. Среди них были Великая княгиня Елизавета Федоровна, принимавшая ее у себя в Марфо-Мариинской обители, преподобные Гавриил Седмиезерский и Алексий Зосимовский, епископ Арсений (Жадановский).

Господь хранил ее. Так, в годы первой русской революции на игумению Ювеналию однажды было совершено страшное покушение. Матушка давала у себя в обители приют крестьянам, терпевшим притеснения от горцев, и в один из дней ее экипаж буквально изрешетили пулями. В момент, когда началась стрельба, игумения с молитвой подняла над собой и сопровождавшими ее сестрами икону преподобного Серафима Саровского, которого она весьма почитала. Под градом пуль рухнули лошади, был убит извозчик, но монахини чудом остались в живых. Вскоре после этого происшествия, в том же 1905 году, указом Синода она против воли была переведена в Москву и назначена настоятельницей Покровской общины сестер милосердия.

Спустя три года, во время паломнической поездки в Саров, молясь у иконы Божией Матери «Знамение», матушка получила повеление Царицы Небесной – основать скит для более уединенной жизни в молитве, с тем чтобы доставить пользу и себе, и ближним.

Не решаясь действовать по своему усмотрению, игумения Ювеналия обратилась за советом к нескольким известным старцам: о. Анатолию (Потапову) из Оптиной Пустыни, затворнику о. Алексию из Зосимовой пустыни и наместнику Троице-Сергиевой Лавры о. Товии. И от всех троих получила благословение на устройство скита.

Два года, начиная с июля 1910-го, шло строительство. По вопросам внутреннего устройства матушка обращалась к владыке Арсению (Жадановскому). В 1916 году он стал духовником сестер,[255]255
  Владыка Арсений оставался духовником сестер Серафимо-Знаменского скита до своей кончины в 1937 г.


[Закрыть] а за год до этого совершил пострижение игумении Фамари в схиму.

Всё в Серафимо-Знаменском скиту – от элементов в архитектуре храма до распорядка – имело символическое значение, напоминало о жизни Христа, святых и о призвании к вечности.

Ничего лишнего, благоустроенность и порядок во всем, стремление жить по примеру подвижников, однако никакой суровости в обращении между сестрами. За этим матушка следила особенно. Не было праздных разговоров – тишина, молитвенный настрой, внутренний аскетизм и при этом – общее благодушие, простота и предупредительность, которые сразу чувствовали все, кто входил в стены обители.

По воспоминаниям современников, матушке были присущи женственность и доброта, сквозившие во взгляде ее больших черных глаз, в спокойной, внимательной манере обращения, в жестах. Келейницы знали о том, что она годами спала на досках, покрытых белоснежным одеялом, так, что нельзя было и догадаться о том, насколько твердым было это «ложе», а в отношениях с другими людьми всегда была чуткой к их состоянию и умела позаботиться о каждом, как мать.