Текст книги "Царственные страстотерпцы. Посмертная судьба"

Васильев, горный инженер-геофизик, ко времени знакомства Рябова с Авдониным занимал должность главного инженера в Средне-Уральской геофизической партии. Следует отметить, что Васильев, привлеченный к совместной работе Авдониным в помощь при вскрытии тайного захоронения, сначала скептично отнесся к идее поиска. О том, как задолго до описываемых событий завязались их доверительные отношения с Авдониным, он сообщает следующее: С Александром Николаевичем я познакомился в 1972 году. А. Н. произвел на меня неизгладимое впечатление: красивый, обаятельный, умный, прекрасный специалист, интереснейший человек.

Я увлекся его же увлечениями краеведением, коллекционированием. Видя, что я разделяю его увлечения и увлеченность нашей общей работой – геофизикой, он (как мне кажется) выделил меня из числа окружающих друзей и знакомых. И вот однажды, в году, кажется, 1976, он с гордостью сообщил мне, что познакомился с киносценаристом популярнейшего в то время сериала «Рожденная революцией» Гелием Рябовым. И под большим секретом сказал, что они занимаются поисками захоронения расстрелянной Царской Семьи. Сообщение было интересным, но я отнесся к этому достаточно равнодушно, т. к. из истории знал, что семья расстреляна, а тела сожжены, пепел рассеян по болоту. Поиски явно бесперспективны. При последующих встречах А. Н. в нескольких словах обрисовывал картину поисков… Сейчас я понимаю, что в тайне выполнявшаяся работа переполняла его и без того насыщенную жизнь. Тайна жгла и требовала выхода. С этой тайной он делился со мной. О тайне знали его жена Галина Павловна и его друг по поискам Миша Кочуров – геолог, живший в то время в Свердловске. Мишу я впоследствии встречал и общался с ним несколько раз. Это тоже был незаурядный человек одновременно и безалаберный, с широкой русской душой. Он прекрасно владел кистью, реставрировал иконы, изготовлял чучела животных и птиц, занимался дизайном и интерьером и при всем при том – главной работой была геология[589]589
  Васильев Г. П. Воспоминания. Личный архив автора. – Н. Р.


[Закрыть].

В квартире Авдониных и по сей день хранятся картины Михаила Кочурова, которыми хозяева очень дорожат. Особую роль сыграл этот геолог-художник в истории поиска, ему посчастливилось первым обнаружить шпальный настил над захоронением в Поросенковом логу. Этот лог, – пишет Гелий Рябов, – мы идентифицировали несколько раньше, летом[590]590
  Рябов Г. Как это было. С. 63.


[Закрыть]. (Речь здесь, судя по всему, идет о лете 1978 года.) Александр Авдонин сообщает, как это произошло: Мы съездили с Рябовым на Старую Коптяковскую дорогу, нашли Лог… Он выглядел на рисунке Рябова по фотографии Соколова близко совпадающим с натурой[591]591
  Вероятно, Рябов перерисовал из книги Соколова фотографию мостика из-за невозможности переснять ее, и с этим-то рисунком в руках, ставшим своего рода путеводителем, поисковики обходили окрестности, пока не вышли на Поросенков лог.


[Закрыть]… <…> Начало дороги, выходящей на поляну, пересекает неширокий ручеек… он течет на запад и невдалеке растекается в низине, возможно, бывшей лет 50 назад действительно болотистым местом. Но, к сожалению, на дороге не сохранилось остатков деревянного мостика из шпал. <…> Ни деревянного мостика, ни его следов не было[592]592
  Авдонин А. Н. Ганина яма. С. 185.


[Закрыть].

Итак, исследователи целенаправленно искали мостик из шпал, но тщетно: с момента захоронения прошли десятилетия, и он оказался скрыт под слоем земли. По словам Геннадия Васильева, однажды в районе лога Авдонин и Кочуров проходили дорогу, втыкая щуп в землю. Михаил Кочуров, как более молодой, залезал на дерево и высматривал поляну. Именно сверху, благодаря цепкому глазу художника, он и смог заметить очертания скрывшегося под землей мостика. Гелий Рябов описывает это событие подробнее: Саша и Михаил прошли весь маршрут. В логу («Поросенков лог» – так он назывался) Михаил Кочуров – «ловкий, как кошка», это слова Саши – влез на сосну и крикнул сверху: «Я вижу шпалы!». Так было обнаружено место захоронения Романовых[593]593
  Рябов Г. Как это было. С. 64.


[Закрыть]. О находке Александр Авдонин написал Гелию Рябову следующее: …захоронение на дороге. Мы приходили туда с моим коллегой; он ярый следопыт и сразу же обнаружил старое место дороги: два пункта, где возможны захоронения, выявил настил из шпал (он выглядывает на поверхность!). Но это место нужно еще исследовать внимательно, детально, четко[594]594
  Авдонин А. Н. Письмо от 28.09.1978. Личный архив Г. Т. Рябова.


[Закрыть]. По свидетельству Рябова, небольшой, сантиметров в пять край шпалы, выступавший наружу, действительно просматривался из-под земли, но отчетливо увидеть силуэт вдавшегося в землю мостика можно было только с высоты дерева.

Однако даже после того, как обнаружился настил из шпал, до момента его вскрытия в 1979 году никто из поисковиков не был вполне уверен в том, что предмет поиска уже найден или будет найден при вскрытии. Одолевали сомнения и Авдонина: был ли в этом районе действительно погребен «искомый объект» и если был, то могло ли там что-то сохраниться: тогда Александр Николаевич всё еще сомневался не только в правдивости изложенного Юровским в его «Записке», но даже и в достоверности самого документа.

Теперь оставалось проверить всё практически. В 1978 году, – пишет Васильев, – А. Н. сообщил мне, что они с Мишей нашли мостик в болоте, под которым, по его мнению, похоронены останки. Я воспринимал это с большим скептицизмом и недоверием, ведь я не знал всех подробностей поисков.

Как-то в начале 1979 года А. Н. спросил меня, не хотел бы я помочь ему и Гелию Рябову в раскопках захоронения, т. к. его помощник Миша Кочуров уехал жить и работать в г. Ивдель. Естественно, я согласился, еще не до конца веря в реальность предстоящих дел[595]595
  Васильев Г. П. Воспоминания. Личный архив автора. – Н. Р.


[Закрыть].

Вероятно, если бы не служебные обязательства, М. Кочуров стал бы и участником раскопок, но судьба приблизила его к страшной тайне лишь на мгновение, словно только для того, чтобы найти мостик. Когда (уже после вскрытия захоронения), – пишет Геннадий Васильев о событиях 1980 года, – приехал Миша Кочуров, мы, по известным причинам, скрыли от него факт вскрытия, но, вместе с тем, привлекли к топографическим работам на местности в районе Коптяковской дороги. Топосъемка была необходима для создания крупномасштабной карты Ганиной ямы и Поросенкова лога, для детальных поисков останков двоих захороненных отдельно (судя по записке Юровского) тел и для топографического обеспечения археологических поисков вещественных доказательств[596]596
  Васильев Г. П. Воспоминания. Личный архив автора. – Н. Р. В отличие от А. Авдонина, Г. Васильев утверждает, что топографическая съемка местности производилась ими не в 1978-м, а в 1980 г., поскольку и сам он был привлечен к поискам лишь ко времени вскрытия мостика. Топографическую съемку осуществляли втроем: Авдонин, Васильев и Кочуров, но от последнего тогда уже скрывали, что мостик из шпал напрямую связан с захоронением.


[Закрыть]. Через несколько лет жизнь М. Кочурова оборвалась: он утонул во время переправы через реку Ивдель[597]597
  Автором установлено правильное отчество Михаила Кочурова: не Степанович, как встречается в литературе, а Матвеевич. Неверно указывается и его дата смерти – 1979 г. В действительности Кочуров погиб в 1990 г., труп его был обнаружен 1 июля (см. официальную справку: Приложение 1). Кроме того, А. Н. Авдонин и Г. П. Васильев ездили в Ивдель на поминки Михаила: на 40 дней и на годовщину, где говорили жене погибшего об его участии в поисках. Такая откровенность с их стороны была возможна только после публикации Г. Т. Рябова, то есть после 1989 г.


[Закрыть].

Летом 1979 года найденное место захоронения решено было вскрыть. Шесть человек, участники раскопок, воочию увидели следы тайного преступления государственной власти – той власти, по отношению к которой они теперь сами становились «преступниками». Это были: Гелий Рябов и Александр Авдонин со своими женами, Владислав Песоцкий[598]598
  Адъюнкт Военно-политической академии имени Ленина.


[Закрыть] и Геннадий Васильев. Условно Васильев стал начальником геологической экспедиции, занимавшейся поиском «железных руд». В своих воспоминаниях он пишет о том, какие меры предпринимались ими для соблюдения «конспирации»: А. Н. попросил составить документ, который, хоть каким-то образом мог служить оправданием (прикрытием) земляных работ на местности вблизи ст. Шувакиш, если вдруг официальные власти заинтересуются нами.

Я составил документ под названием Производственное задание на поиски железных руд. В задании говорилось, что поиски должны вестись в районе ст. Шувакиш путем проходки шурфов. «Задание» скрепил канцелярской печатью геофизической партии[599]599
  Васильев Г. П. Воспоминания. Личный архив автора. – Н. Р.


[Закрыть].

Рассказывая о своей первой встрече с Гелием Рябовым, Васильев свидетельствует и о том, что именно «Записка» Юровского сыграла главную роль в открытии места захоронения: 31 мая 1979 года я с «Производственным заданием» и 2-мя комплектами геологической спецодежды (мы должны были быть экипированы как геологи) вечером выехал в Свердловск. Вот тогда-то я и познакомился с Гелием Трофимовичем. Надо ли говорить, какое он на меня произвел впечатление.

В отличие от А. Н., который очень дозировано снабжал меня секретной информацией, Гелий Трофимович буквально обрушил на меня поток сведений о поисках.

Он рассказал, почему решено вести раскопки под мостиком из шпал, оказывается, в записке, составленной главным убийцей Я. Юровским для профессора Покровского были описаны сам расстрел и попытки захоронения в разных местах, и наконец, окончательное захоронение на дороге в болотине, где машина застряла окончательно. Записку эту передал Г. Т. Рябову сын Я. Юровского – адмирал в отставке Александр, с которым Г. Т. встретился в Ленинграде[600]600
  Васильев Г. П. Воспоминания. Личный архив автора. – Н. Р.


[Закрыть].

Накануне вскрытия захоронения 31 мая члены экспедиции в логу бурили землю: …занимались проходкой скважины с помощью пустотелой трубы в районе мостика из шпал, чтобы изучить характер грунта на глубине[601]601
  Там же.


[Закрыть].

Каждый член поисковой группы получил условную должность: Г. Васильев – начальника экспедиции, А. Авдонин – первого заместителя начальника, Г. Рябов – заместителя начальника по научной части, В. Песоцкий – фотографа, начальника охраны и разнорабочего, Маргарита Рябова – ответственного секретаря, Галина Авдонина – охранника и завхоза. 1 июня в экипировке советских геологов, с оформленным Васильевым «документом» поисковая группа снова прибыла в Поросенков лог.

Попались бы, – замечает Рябов, – лихо бы нам стало. Но мы не попались. И вот ведь странность какая: работали с утра и до вечера, два дня подряд, была суббота, а за ней и воскресенье настало (если не путаю), вокруг нас перекрикивались грибники, а мы…

Копали, забивали кувалдой трубу в землю, и не обращали ни на что ни малейшего внимания. Словно нас охранял кто-то… Мистика[602]602
  Рябов Г. Как это было. С. 67.


[Закрыть].

Н. А. Щелоков с дочерью Ириной

Слава Ростропович и его сестра Вероника

Пригласительный билет семье Щелоковых, подписанный М. Л. Ростроповичем. Январь 1968 г.

Письмо М. Л. Ростроповича к Н. А. Щелокову от 11 апреля 1970 г.

Титульный лист Коронационного альбома

Страница Манифеста Николая II. Коронационный альбом

Cледующий разворот: Иллюстрации из Коронационного альбома

Страница из Коронационного альбома

Титульный лист английского альбома «Николай II. Последний царь»

Цесаревич Николай в форме атамана казачьего гвардейского полка. Около 1881 г. Снимок из альбома «Николай II. Последний царь»

Николай проходит службу как командир взвода в гвардейской конной артиллерии возле Красного села. 1892 г. Снимок из альбома «Николай II. Последний царь»

Цесаревич Николай и Алиса Дармштадтская после помолвки. Апрель 1894 г. Кобург. Снимок из альбома «Николай II. Последний царь»

Татьяна и Ольга в полковой форме. Снимок из альбома «Николай II. Последний царь»

Конечно, ни о какой тайной охране ни один из участников не мог и помыслить, они усиленно старались ничем не привлекать внимания посторонних. Все они до настоящего дня абсолютно уверены в том, что никто не мог знать об их тайне. В дальнейшем, когда Рябов задастся вопросом: мог ли министр Щелоков быть детально осведомлен о его деятельности и если мог, то каким образом, – он придет к отрицательному выводу и без сомнения отбросит даже возможность этого. Слава Богу, – напишет Гелий Рябов, – Министр Внутренних дел СССР был в высшей степени порядочным человеком! И его долг Совести оказался все же выше партийного и государственного долга.

Странно бы было, если бы, подписывая мои командировки в Свердловск, письма в Архив Октябрьской революции и в Дирекцию библиотеки имени Ленина, отдавая распоряжение оказывать мне всяческое содействие – планами Свердловска и окрестностей, крупномасштабными картами и прочим – Щелоков в конечном счете не догадался бы, в чем цель и смысл моих действий.

Но ничего конкретного я ему никогда не говорил. Он никогда и ни о чем – в связи с Романовыми – меня не спрашивал.

Мой друг и соавтор А. П. Нагорный знал многое, но и ему я ничего и никогда о самом главном не говорил.

Допустить, что кто-то в Свердловском УВД блестяще выполнил поручение Министра и специальная группа «НН» [наружного наблюдения] проследила за нами – я не могу. Щелоков не стал бы рисковать ни своим положением, ни моей головой – зачем?[603]603
  Рябов Г. Как это было. С. 100–101.


[Закрыть]

Лишь теперь, через многие годы после того, как ушел из жизни министр внутренних дел, приоткрывается его загадочная роль в истории поиска останков семьи Романовых. Есть сведения, указывающие на то, что Щелоков действительно шел на риск и, наблюдая со стороны, знал в подробностях обо всех действиях Рябова. Это утверждает дочь бывшего министра Ирина Николаевна, которая получила такие сведения от сотрудника Щелокова – Бориса Константиновича Голикова и многое помнит сама. Генерал-майор Голиков – руководитель аппарата Щелокова и личный его охранник – рассказывал Ирине, что Гелий Рябов, приезжая в Свердловск, каждый раз находился, хотя и не знал об этом, под охраной определенной группы сотрудников МВД. Ее организовывали по распоряжению Щелокова. Этим людям, переодетым в гражданскую одежду, было поручено охранять место раскопок от посторонних. При этом они были уверены, что в зоне охраны ведутся поиски останков комиссаров, погибших в гражданскую войну.

По свидетельству Б. К. Голикова, интерес к истории семьи Романовых возник у Николая Анисимовича задолго до его встречи с Рябовым. Когда Борис Константинович начинал в 1969 году свою работу в аппарате министра, Щелоков уже проявлял внимание к этой запретной теме[604]604
  Эти сведения от Б. К. Голикова получены лично автором.


[Закрыть]. Его сотрудники вспоминают о своем начальнике как о человеке с разносторонними интересами, поэтому нельзя категорично утверждать, что такое пристрастие не было ему свойственно.

Конечно, время наложило свой отпечаток и на его личность, но вопреки всему Николай Анисимович Щелоков стал незаурядным министром внутренних дел. Он занимал этот пост в течение 16 лет – исключительно долго не только для советской эпохи, но и для России XIX – начала XX века. Человек широких взглядов, умный, с утонченным вкусом, Щелоков в беспросветное время застоя откровенно покровительствовал творческой интеллигенции, среди которой были и диссиденты. Так он поддерживал дружеские связи с М. Л. Ростроповичем, Г. П. Вишневской, А. И. Солженицыным.

С музыкантом Ростроповичем Щелокова связывала многолетняя трогательная дружба, которую Николай Анисимович сохранил до последних дней своей жизни. Дочь министра, Ирина Николаевна, вспоминает, что Ростропович часто бывал в гостях в их семье, и Николай Анисимович очень дорожил этими отношениями. В его личном архиве бережно хранились даже детские фотографии «Славки», как он его называл, а письма знаменитого музыканта к Щелокову свидетельствуют о взаимной привязанности и искреннем единодушии этих двух людей. Например, пригласительный билет для семьи Щелоковых в Дом композиторов на концерт 15 января 1968 года надписан рукой Ростроповича: Билет № 1. Над типографской надписью «Дорогой друг» вписано и любимый. И далее: Николай Анисимович, Светочка и Игорёк[605]605
  Обращение к жене и сыну Н. А. Щелокова.


[Закрыть]. Первый билет не то праздника, не то панихиды (это зависит от качества премьеры!) – Вам нашим настоящим и любимым родственникам. Спасибо провидению, что мы с Вами любим друг друга до последних наших дней. Всегда Ваш Слава[606]606
  Из архива Н. А. Щелокова.


[Закрыть].

А вот письмо Ростроповича, написанное в 1970 году, с извинениями за то, что он не смог приехать в аэропорт и встретить Щелокова: Дорогой, горячо любимый, неповторимый Николай Анисимович!!!

Сегодня субботник и я организовал симфонический оркестр и студентов-музыкантов на строительство будущей больницы Илизарова. Если я уйду со строительных лесов, весь мой музыкальный полк разбежится. Поэтому я не приехал Вас встречать в аэропорт.

Дмитрию Дмитриевичу много лучше[607]607
  Здесь, скорее всего, имеется в виду композитор Дмитрий Дмитриевич Шостакович, с которым, начиная с 1954 г., были тесно связаны Ростропович и Вишневская.


[Закрыть]. Горячо обнимаю Вас и после Вашего приезда сюда могу с открытым сердцем признаться, что такого удивительного, романтичного, доброго человека, как Вы, я еще не встречал!!! Горжусь, что являюсь Вашим самым искренним и самым преданным другом, всегда любящим Вас

Славой[608]608
  Из архива Н. А. Щелокова.


[Закрыть].

Когда осенью 1969 года на даче Ростроповича и Вишневской поселился писатель А. И. Солженицын, хозяева услышали от одного своего друга-музыканта такие слова: …скажу откровенно, что я бы этого никогда не сделал. Я честно говорю вам, что я боюсь[609]609
  См.: Вишневская Г. П. Галина. М.: Вагриус, 2007. С. 207.


[Закрыть]. Этот шаг предопределил их судьбу – разлуку с родной страной. Однако, несмотря на начавшуюся травлю опального музыканта, Щелоков продолжал поддерживать с ним самое тесное общение. Он был одним из первых, кто познакомился с рукописью Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», получив ее через Ростроповича. А в апреле 1974 года Щелоков предупредил Мстислава Леопольдовича о сделанном на того доносе в ЦК КПСС[610]610
  На Ростроповича донесла группа певцов Большого театра, среди которых оказалась одна из учениц Вишневской (см.: Вишневская Г. П. Галина. С. 445).


[Закрыть]. Более того, именно благодаря исключительной помощи Щелокова, Ростроповичу и его семье удалось практически невозможное – выехать из Союза, причем с необходимым имуществом. Используя свое положение, Щелоков настоял на том, что Ростроповича необходимо выпустить за рубеж.

Трудно представить, что именно в то время, когда в ЦК партии уже был решен вопрос о лишении советского гражданства находившихся за границей Ростроповича и Вишневской, которым инкриминировалась «антисоветская» деятельность, и в частности встреча с «последним представителем царской фамилии» В. Романовым[611]611
  Вишневская Г. П. Галина. С. 506.


[Закрыть], Н. А. Щелоков инициировал поиск останков Царской семьи. Глубокий, неподдельный интерес к Романовым советского министра внутренних дел вполне объясним его искренней любовью к русской истории. В отличие от многих своих современников Щелоков видел дореволюционную Россию не только в черном цвете.

Сколько я помню, – пишет о 1970-х годах в своих мемуарах дочь Николая Анисимовича Ирина, – папа всегда с большим благоговением относился к царской семье, это звучит, наверное, немного странно, если учесть, какой пост он занимал в то время и в какое время мы тогда жили. Мой отец дружил со многими известными людьми. Я помню, он часто общался с известным художником Ильей Сергеевичем Глазуновым, который, кстати, никогда не скрывал своего интереса к истории и трагедии царской семьи. И где-то в 70-х годах он привез, кажется из Англии, красиво изданный альбом с фотографиями царской семьи. Альбом назывался… «Николай II. Последний император». Если опять же вспомнить, в какое время мы тогда жили, то можно предположить, какие могли бы быть неприятности и у Глазунова, и у папы, если бы об этом стало известно[612]612
  Щелокова Н.А. Воспоминания об отце. Личный архив автора. – Н. Р.


[Закрыть].

Английский альбом хранится в домашнем архиве Ирины Николаевны, дата его издания – 1974 год. Николай Анисимович любил листать этот альбом, комментируя увиденное своей дочери: Я помню, папа подолгу рассматривал фотографии царской семьи в этом альбоме и, показывая мне эти страницы, всегда говорил о том, какие прекрасные, одухотворенные лица у императрицы и ее детей… он часто показывал мне фотографию, на которой была изображена императрица с дочерьми во время начала I мировой войны, и они были одеты в форму сестер милосердия, и, как теперь нам известно, это было сделано не для того, чтобы позировать фотографу. Известно, что дочери Николая II и сама Александра Федоровна перевязывали раненых и, я помню, папа всегда восхищался этим поступком царской семьи… очень часто говорил о том, какое это было ужасное преступление расстрелять неповинную семью[613]613
  Там же.


[Закрыть].

Беседы с художником-русофилом Ильей Глазуновым, у которого Щелоков любил бывать в мастерской, подогревали интерес министра к Романовым, но первым толчком к его увлечению этой темой, вероятно, послужили совсем иные события, случившиеся гораздо раньше.

Предыстория поиска останков восходит к 1964 году. А. Н. Яковлеву, в то время заместителю заведующего Отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС, было передано письмо М. М. Медведева – сына чекиста М. А. Медведева (Кудрина), умершего в начале названного нами года. В письме, уже имевшем резолюцию Хрущева, излагалась предсмертная просьба чекиста: передать в ЦК его воспоминания об участии в расстреле Царской семьи и преподнести Хрущеву к 70-летию «историческую реликвию» – браунинг, из которого был расстрелян Николай II.

А. Н. Яковлев получил задание от Н. С. Хрущева изучить обстоятельства расстрела семьи последнего Императора. Как показали последующие события, – пишет А. Н. Яковлев, – я был последним, кто официально разговаривал с участниками расстрела семьи Романовых[614]614
  Яковлев А. Н. Омут памяти: От Столыпина до Путина: в 2 кн. М., 2001. Кн. 1. С. 217.


[Закрыть]. Тут мне помог Медведев, автор письма[615]615
  Имеется в виду М. М. Медведев – сын умершего чекиста.


[Закрыть], который и назвал адреса еще живых участников тех событий – Г. П. Никулина и И. И. Родзинского. Один жил в Москве, другой – в Риге. Пригласил их на беседу. <…>

Поначалу приглашенные не могли понять, зачем их пригласили в ЦК. Объяснил, что есть поручение Хрущева выяснить обстоятельства гибели царской семьи. После одной-двух встреч собеседники начали оттаивать, сообразив, что для каких-то «претензий» их вызвали бы в другое заведение. Договорились, что их рассказы будут записаны на пленку. Для этих целей я пригласил одного из сотрудников радиокомитета[616]616
  Яковлев А. Н. Омут памяти. Кн. 1. С. 216–217.


[Закрыть]. <…>…Хочу передать мое ощущение от показаний Никулина и Родзинского. Я уверен, что они говорили правду. Они расстреливали именно царскую семью[617]617
  Следует уточнить, что участником расстрела являлся только Г. П. Никулин. По свидетельству М. М. Медведева, второй участник записи… член Уральской ЧК И. Родзинский… в расстреле участвовать отказался, но присутствовал при повторном перезахоронении Романовых (см.: Радзинский Э. Расстрел в Екатеринбурге. С. 26).


[Закрыть]. О своих действиях говорили без восторга, но и не сожалели о содеянном. Им не было никого смысла лгать[618]618
  Яковлев А. Н. Омут памяти. Кн. 1. С. 224.


[Закрыть].

Идеологическим отделом партии были собраны и изучены все основные архивные документы, связанные с екатеринбургским убийством. М. М. Медведев – историк-архивист и ревнитель памяти своего отца-чекиста – в одном из писем на имя Хрущева просил также разыскать место захоронения Николая II, его семьи и их слуг… перезахоронить останки в Петропавловском соборе, тем самым дать возможность наладить контакт с русской эмигрантской общественностью[619]619
  Цит. по: Лыкова Л. А. Следствие по делу об убийстве российской императорской семьи. С. 34.


[Закрыть]. М. Медведев не без оснований сделал такое предложение, он знал из первых рук, что захоронение существует. Свою осведомленность он отстаивал с уверенностью: Разумеется. Отец рассказывал. И не только отец… у нас часто собирались участники Екатеринбургского дела[620]620
  Радзинский Э. Расстрел в Екатеринбурге. С. 27.


[Закрыть].

Кроме всего прочего, Медведев упоминает о том, что к своему письму он приложил карту-схему предполагаемого места захоронения[621]621
  См.: Лыкова Л. А. Следствие по делу об убийстве российской императорской семьи. С. 34.


[Закрыть]. Вопрос о поиске возникал и обсуждался во время записи выступлений Никулина и Родзинского. Михаил Медведев присутствовал в Радиокомитете вместе с представителем ЦК и также задавал вопросы выступавшим. А. Н. Яковлев пишет: В связи с тем, что автор письма Медведев на беседе в ЦК КПСС[622]622
  Вероятно, это неточность в воспоминаниях А. Н. Яковлева. В ЦК КПСС состоялась только предварительная встреча, а запись воспоминаний производилась в Радиокомитете. После расшифровки бесед Никулин и Родзинский снова были приглашены в ЦК, чтобы заверить подписью правильность машинописных расшифровок.


[Закрыть] поставил вопрос о розыске места захоронения царской семьи и возможном вскрытии могилы, мне пришлось обратиться к материалам, касающимся и этого вопроса[623]623
  Яковлев А. Н. Омут памяти. Кн. 2. С. 221.


[Закрыть]. Но поскольку Родзинский – свидетель захоронения останков Романовых – спустя годы затруднялся определить точное их местонахождение[624]624
  См. об этом: Гл. 4. С. 171.


[Закрыть] и следователь Соколов, как стало известно Яковлеву, не смог ничего найти, А. Н. Яковлев в справке для ЦК КПСС резюмировал: …считаю, что искать и вскрывать могилу не вызывается необходимостью[625]625
  Цит. по: Лыкова Л. А. Следствие по делу об убийстве российской императорской семьи. С. 35.


[Закрыть].

С отставкой Хрущева остановилось официальное расследование…Подоспел, – вспоминает Яковлев, – октябрьский пленум ЦК, освободивший Хрущева. Интерес к расстрелу царской семьи пропал. Пистолеты я сдал в комендатуру ЦК, их долго не хотели брать[626]626
  Яковлев А. Н. Омут памяти. Кн. 2. С. 224.


[Закрыть]. Спустя некоторое время все документы Яковлев отправил на особое хранение в Институт марксизма-ленинизма, где они по-прежнему оставались строго засекреченными.

Не исключено, что Щелоков начал интересоваться историей гибели Романовых уже с 1966 года или чуть позже, став министром внутренних дел СССР и переехав в Москву. По свидетельству Б. К. Голикова, Щелоков действительно знакомился с документами на эту тему и изучал их в конце 1960-х годов: некоторые из документов были в копиях, другие являлись оригиналами. В связи с тем, что в настоящее время не удалось обнаружить в архивах ту карту-схему места захоронения, которую некогда представил в ЦК сын чекиста-цареубийцы М. М. Медведев, он выдвинул предположение, что карта была передана Щелокову[627]627
  См.: Лыкова Л. А. Следствие по делу об убийстве российской императорской семьи. С. 35.


[Закрыть].

Данное высказывание со временем либо будет документально подтверждено, либо так и останется лишь предположением. Щелоков унес эту тайну с собой в могилу. Заниматься в те годы такого рода изысканиями он мог только неофициально, по личной инициативе и в расчете на будущее. Однако со слов Б. К. Голикова, дочь Щелокова Ирина утверждает, что карта-схема действительно была на столе министра…

В 1975 году Николай Анисимович, впервые приехав в Свердловск, попросил отвезти его к дому Ипатьева прямо из аэропорта, чтобы, по его словам, «постоять там, где упали Романовы». Невероятная для того времени, экстраординарная просьба министра была известна его окружению. От бывших сотрудников Щелокова знала об этом и его дочь: Когда папа впервые попал в г. Екатеринбург по служебным делам, первое, что он попросил сделать, это отвести его в тот самый дом, где царская семья провела свои последние дни. И когда его туда привезли, его слова были следующие: «Хочу постоять на той земле, на которой была расстреляна царская семья, и мысленно пережить эти их последние минуты»[628]628
  Щелокова И. Н. Воспоминания об отце. Личный архив автора. – Н. Р.


[Закрыть].

Во время визита в Свердловск Щелоков интересовался историей Ипатьевского дома, и особенно всем, что было связано с Романовыми, с их убийством. Для этого он обращался и в местные архивы. Свидетелем живого и глубокого интереса главы МВД к этой истории является Галина Игоревна Степанова, бывшая в то время сотрудницей Свердловского областного партархива.

Тридцать шесть лет Г. И. Степанова проработала в архиве, а перешла она в него в конце 1968 года из органов цензуры, из Управления по охране государственных тайн в печати при Свердловском облисполкоме[629]629
  Звуковая запись воспоминаний Г. И. Степановой о встрече с Н. А. Щелоковым. Личный архив автора. – Н. Р.


[Закрыть]. Допуск формы № 1 к секретным материалам разрешал Г. И. Степановой пользоваться теми документами, которые были закрыты для открытого доступа любым другим исследователям и посторонним лицам[630]630
  Там же. – Н. Р.


[Закрыть]. Поскольку долгие годы история расправы над Романовыми относилась к запретным темам, то, по словам Галины Игоревны, документы, связанные с расстрелом Царской семьи, не лежали в самом хранилище вместе со всеми остальными – они хранились всегда в сейфе, в кабинете у заведующего партийным архивом, ключ от которого… был только у заведующего[631]631
  Там же. – Н. Р.


[Закрыть]. Для большинства работников архива содержание секретных документов оставалось неизвестным. А обстоятельно прочитывали их лишь заведующий архивом и два сотрудника (одним из которых и была Степанова). Как бывший цензор Свердловского управления, Г. И. Степанова и раньше знала о наличии этих документов, но непосредственно познакомилась с ними только в 1969 году, когда начала свою деятельность в партархиве.

Я не могу сказать, – говорит о заинтересованности Щелокова Галина Игоревна, – насколько у него раньше, до 1974 года, возникал интерес к Романовым. Хотя, безусловно, как у обычного интеллигентного человека, даже я бы сказала – переживающего эту трагедию, – хотя тогда мы не произносили этого слова «трагедия», мы не имели права говорить, что это преступление, – так вот, он заинтересовался этим, в общем, с 1974 года… может быть, и раньше, что-то его подвигло[632]632
  Там же. – Н. Р.


[Закрыть].

Г. И. Степанова вспоминает о том, как во время приезда Щелокова в Свердловск произошла ее «первая и последняя» встреча с министром: Вот приехал и Щелоков… по своим внутриведомственным делам… А потом вдруг прозвучал звонок из приемной первого секретаря обкома партии, что Щелоков хочет побывать в Ипатьевском особняке и послушать из уст работника архива и посмотреть кое-какие документы, если это возможно и если имеет смысл, о расстреле Романовых на Урале…

Меня вызвал заведующий архивом Куфтин Юрий Дмитриевич и сказал: «Слушай, Галина Игоревна, вот через полчаса приедет Щелоков и ты, пожалуйста, проведи его к Ипатьевскому особняку и расскажи ему, что такое Ипатьевский особняк и как расстрел Романовых происходил, – в общем всю информацию, которой ты владеешь»… Через полчаса приехал генерал… Когда меня вызвал наш заведующий Юрий Дмитриевич Куфтин к себе в кабинет, Щелоков сидел уже в кабинете и кое-что просматривал из этого сейфа заведующего… Тогда меня представили Щелокову и сказали, что она вас проводит на место и покажет, и всё прочее, и расскажет, что знает.

– «Ну, тогда пошли!» И мы пошли с ним вдвоем! Пешком!

Я не знаю, если в то время у него была охрана, она была настолько хороша, что я на нее не обратила ни малейшего внимания. Если они и были, то тут кустов вроде бы и не видно, но, во всяком случае, вблизи нас никого не было… Мы шли по дороге и разговаривали… Это было после обеда, часа в два-три дня. Яркий, хороший, июльский день… и мы пешочком с ним пошли от Пушкинской[633]633
  Партийный архив в эти годы располагался уже не в Ипатьевском особняке, а в доме № 22 на улице Пушкинской.


[Закрыть] до Ипатьевского особняка [634]634
  Звуковая запись воспоминаний Г. И. Степановой о встрече с Н. А. Щелоковым. Личный архив автора. – Н. Р.


[Закрыть].

Первая просьба Щелокова, крайне необычная для советского чиновника, запомнилась Галине Игоревне на всю жизнь. Я до сих пор, – говорит она, – иногда вспоминаю эту фразу, когда он сказал: «Первое, что я хочу посмотреть, – где пали Романовы». Ну, это понятно: каждый выражается по-своему, вот он выразился так: «Где пали Романовы». Ладно, это ничего страшного, это понятно. Но вот фраза, которая меня больше всего поразила.

– А что вы хотите там увидеть? – спросила я. Раньше там был партийный архив, и в этой комнате, где был расстрел, находились закрытые фонды… Она закрыта… А в хранилище рядом с этой комнатой занимаются аккордеонисты, там школа культуры… Можно посмотреть.

Вдруг он говорит:

– Вы знаете, я хочу посмотреть… как остались следы крови от их расстрела…

Здесь я не поняла: или это его юмор, или это что-то другое, но я совершенно на полном серьёзе сказала:

– А вы знаете, а на стенах ничего нет. Поскольку там с 29 года находился партийный архив, то там уже энное количество раз до этого ремонтировалось, а до нас тем более было всё убрано, всё замазано… крови мы там не увидим.

Он засмеялся:

– Ну, в общем, рассказывайте мне, как там что происходило, я вот прочитал…

Ну, поскольку он читал в течение 15–20 минут, не глубоко он прочитал эти воспоминания… Я поняла – какой-то личный интерес, что-то его грызет, какой-то вопрос[635]635
  Звуковая запись воспоминаний Г. И. Степановой о встрече с Н. А. Щелоковым. Личный архив автора. – Н. Р.


[Закрыть].

Мы пошли, – продолжает свой рассказ Галина Игоревна, – поднялись на горку[636]636
  Имеется в виду Вознесенская горка, на которой стоит храм Вознесения Христова. Именно напротив него и находился Ипатьевский особняк.


[Закрыть] и сели с ним, где у нас памятник Комсомолу, и фонтанчик с лягушкой, и лавочки. Мы сели на лавочку и просидели с ним часа полтора, я всё ему рассказывала. И опять охраны вокруг нас никакой не было… Мы с ним говорили долго[637]637
  Звуковая запись воспоминаний Г. И. Степановой о встрече с Н. А. Щелоковым. Личный архив автора. – Н. Р.


[Закрыть].

Ко времени встречи со Щелоковым Галина Игоревна уже была довольно опытным экскурсоводом чиновников различных уровней, но Щелоков поразил ее как своей особой интеллигентностью и простотой, так и совершенно неподдельным интересом к гибели Романовых: Многих водила я и рассказывала [им] о расстреле Романовых, но Щелоков оставил у меня наибольшее впечатление… Прошло 30 лет, но у меня остались чувства и ощущения, что он интересовался этим не только как высокопоставленный чиновник[638]638
  Там же. – Н. Р.


[Закрыть]. …Некоторых я водила, – вспоминает Г. И. Степанова, – и люди были разные, высокопоставленные, а я что – обычный научный сотрудник, тем более с периферии… Как-то немножко снисходительно относились ко мне. А что мне понравилось в Щелокове, хотя видела его в первый и последний раз, – у него не было никакого снобизма, у него был большой интерес к содержанию и к тому, что я говорю, – это раз. Во-вторых, он был очень вежлив, очень деликатен со мной… [он бы л] уважающим простого рядового научного сотрудника партийного архива, это мне бросилось в глаза… То, как он [Щелоков] вел себя, – нельзя было подумать, что сидит генерал такого высокого ранга… – он мог [бы] вести себя чопорно, ведь и сан, и должность, и возраст, и прочее ему позволяло вести себя несколько иначе. Но с ним было легко разговаривать, был интерес ко всей этой истории… Вот это бросилось в глаза против всех, кого я когда-то водила… У них не было такого интереса, «глаз в глаз».