Текст книги "Царственные страстотерпцы. Посмертная судьба"

Итак, среди десяти чекистов внутренней охраны, которые и участвовали затем в расстреле, было пять русских и пять латышей. Как же повели себя эти пятеро иностранцев во время убийства? Комендант Юровский в своих ранних, 1922 года, воспоминаниях писал: Когда я распределял роли, латыши сказали, чтобы я избавил их от обязанности стрелять в девиц, так как они этого сделать не смогут. Тогда я решил за лучшее окончательно освободить этих товарищей в разстреле, как людей неспособных выполнить революционный долг в самый решительный момент[118]118
  Юровский Я. Свидетельствую… С. 111.


[Закрыть].

Годы спустя помощник коменданта Юровского Г. П. Никулин рассказал о своем участии в убийстве, отметив численное превосходство русских в расстреле: Причем он (речь идет о Я. М. Свикке. – Н. Р.) даже говорит о том, что, дескать… он был на прогулке – царь, его охраняли латышские (стрелки)… латыши. …Берзин и вот этот товарищ (имеется в виду Свикке. – Н. Р.), видимо, хотели… …Приписать честь охраны и расстрела царской семьи латышам, понимаете.

Они там были. Их несколько человек было, (которые) несли внутреннюю охрану. Но они даже отказались участвовать в расстреле.

Д. П. Морозов:

– Почему они отказались?

Г. П. Никулин:

– Они отказались потому, что, дескать, мы (латыши. – Н. Р.) встречаемся с ними (с дочерьми Николая II. – Н. Р.)… <…> Девушки проявляли такую, знаете, любезность. Может быть, особые улыбки расточали этим самым постовым. <…> Ну, струсили, я думаю, просто, чего там говорить. Конечно, я уж, например, с ними, как-никак, встречался каждый день и по утрам, и по вечерам. И водил их гулять. Однако, свой исполнить долг, должен был. И исполнил[119]119
  Запись беседы с Никулиным Г. П. в Радиокомитете. 1964 г. [Расшифрованная магнитофонная запись] РГАСПИ. Ф. 588. Оп. 3. Д. 13. Л. 47–48.


[Закрыть].

Расхожее представление о том, что Николая II расстреливали не русские, а латыши или австро-венгры, сложилось в годы гражданской войны, когда белые расследовали обстоятельства гибели Царской семьи. Но это, как видим, не соответствует действительности[120]120
  Вопреки распространенному ошибочному мнению, что Царя убивали иностранцы и инородцы, в составе участников расстрела, установленном на основании анализа документов, русские люди были в большинстве (см. об этом: Плотников И. Ф. Правда истории).


[Закрыть]. Иной вывод прочитывается и в указаниях прокурора Иорданского, составленных еще в январе 1919 года на основе данных предварительного следствия: …большинство охранников дома «особого назначения» были из рабочих Сысертского завода. В числе таковых, например, были Андрей и Алексей Стрекотины, Иван Петров и Иван Иванов Старковы, Николай Садчиков, Егор Столов, Константин Степанов Добрынин, Николай Зайцев, Сафронов, по прозвищу «Файка», Иван Таланов, Иван Котегов, Семен Турыгин и другие. По данным следствия многие из числа охранников являются соучастниками по делу, а некоторые из них принимали и весьма видное и деятельное участие в преступлении[121]121
  Российский Архив. Вып. 8. Док. 1. С. 11.


[Закрыть].

Судя по приведенным выше документам, если из отказавшихся стрелять пяти чекистов-латышей все они были отстранены от расстрела Царской семьи, то, кроме единственного инородца – еврея по происхождению – Юровского, остальные убийцы-исполнители были русскими[122]122
  Вспомним об убийстве под Пермью великого князя Михаила Романова, в пользу которого отрекся Государь, – в числе его убийц были только русские люди.


[Закрыть]. И сам Юровский, хорошо зная, что русские чекисты и рабочие, находившиеся в доме Ипатьева, составляли большинство, впоследствии писал: Разговоры о том, что царя и его семью нужно было разстреливать инородцам-латышам, что будто бы русские рабочие и крестьяне не могли дойти до разстрела, это разумеется чепуха, которой поверить могут только глупо и безнадежно тупые монархисты[123]123
  Юровский Я. Свидетельствую… С. 116.


[Закрыть].

Так, не ведая, что творят, без сомнения и жалости сокрушали русские люди будущее своих судеб: Вы спрашиваете меня, почему я пошел караулить Царя, – говорил на допросе А. Якимов, вскоре скончавшийся в Иркутской губернской тюрьме. – Я не видел тогда в этом ничего худого. <…> Царя я считал первым капиталистом, который всегда будет держать руку капиталистов, а не рабочих. Поэтому я не хотел Царя и думал, что его надо держать под стражей, вообще в заключении, для охраны революции[124]124
  Гибель Царской семьи / сост. Н. Росс. Док. 199. С. 338.


[Закрыть].

Чем полнее открывается нам неистовая ненависть, излившаяся на Государя в последние дни его жизни, тем более поражает нас в Николае II подвиг христианского терпения и кротости. Чей взгляд может быть пристальнее взгляда врагов и чей язык – выразительнее их обличительного языка? Однако все противники Царя, наблюдавшие за ним в дни заключения, словно не замечая за собой, проговаривались и отмечали присущую ему простоту, сдержанность и незлобие. Это бросалось в глаза, иногда ошеломляло. Едва ли кто из посторонних и чуждых Романовым людей мог представить, что́ в глубине души чувствовал бывший Император, для них он так и остался непостижимым. Поэтому, как правило, они приписывали исключительные качества Николая II ограниченности его ума.

Вспоминая период ареста семьи в Царском Селе, Керенский говорил о Государе:…в заключении Николай был большей частью в благодушном настроении, во всяком случае спокоен[125]125
  Российский Архив. Вып. 8. Док. 57. С. 243.


[Закрыть].

…В нем поражало полное равнодушие ко всему внешнему, претворившееся в какой-то болезненный автоматизм[126]126
  Там же.


[Закрыть]. В Тобольске комиссар Временного правительства В. С. Панкратов[127]127
  Следует оговориться, что, несмотря на принадлежность к партии эсеров и свое мятежно-революционное прошлое, В. С. Панкратов не испытывал ожесточенности к членам Царской семьи и относился к ним с уважением.


[Закрыть] удивлялся выдержке Государя во время ссылки: При встрече он так хорошо владел собою, как будто бы эта новая обстановка не чувствовалась им остро, не представлялась сопряженной с громадными лишениями и ограничениями[128]128
  Мельник Т. Е. Воспоминания о царской семье и ее жизни до и после революции. Репр. воспр. изд. (б. г.) М., 1993. С. 127.


[Закрыть]. И даже в Екатеринбурге, где для Царской семьи практически ввели уже тюремный режим, Николай Александрович, находясь второй год в заточении, не утратил бодрости духа. Вот отзыв о нем коменданта Авдеева: По его виду никогда нельзя было сказать, что он арестован, так непринужденно весело он себя держал[129]129
  Последние дни Романовых / сост. М. П. Никулина, К. К. Белокуров. С. 99.


[Закрыть].

У главного исполнителя расстрела, Юровского, о Николае II сложилось такое мнение: Всякий увидев его, не зная кем он был, никто бы не сказал, что этот человек был много лет царем такой огромной страны[130]130
  ЦДООСО. Ф. 41. Оп. 1. Д. 150. Л. 8 об.


[Закрыть]. А говоря обо всех Романовых, заключенных в доме Ипатьева, Юровский вынужден был признать: Если бы это была не ненавистная царская семья, выпившая столько крови из народа, можно было бы их считать как простых и незаносчивых людей[131]131
  Юровский Я. Свидетельствую… С. 111.


[Закрыть]. Общее впечатление о их жизни такое: обыкновенная, я бы сказал мещанская семья… <…> Сколько-нибудь долгое пребывание с ними, люди слабой настороженности, могли быстро потерять бдительность[132]132
  ЦДООСО. Ф. 41. Оп. 1. Д. 150. Л. 8 об.


[Закрыть]. Если посмотреть на эту семью по обывательски, то можно было бы сказать что она совершенно безобидна[133]133
  Юровский Я. Свидетельствую… С. 111.


[Закрыть].

Однажды, – вспоминает комендант Авдеев свой разговор с Государем, – он задал вопрос, кто такие большевики. Я указал ему, что 5 депутатов-большевиков второй государственной думы были им сосланы в Сибирь, так что он должен знать, что за люди большевики, на что он ответил, что это делали его министры часто без его ведома.

Тогда я спросил его, как же он не знал, что делали министры, когда 9 января 1905 года расстреливали рабочих перед его дворцом, перед его глазами.

Он обратился ко мне по имени-отчеству и сказал: «Вот вы не поверите, может быть, а я эту историю узнал только уже после подавления восстания питерских рабочих»[134]134
  Последние дни Романовых / сост. М. П. Никулина, К. К. Белокуров. С. 101.


[Закрыть].

Воспоминания надзирателей и палачей Романовых содержат не только общие впечатления о событиях, но и передают некоторые ценные подробности из жизни семьи в заточении. Так, у Авдеева узнаём, насколько прискорбно было Царской семье в Екатеринбурге понять, что они лишатся практически всей своей прислуги, которую уже и так вынужденно сократили в Тобольске. Несмотря ни на какие жалобы, просьбы и переговоры, из сорока пяти человек оставили только троих[135]135
  См.: Последние дни Романовых / сост. М. П. Никулина, К. К. Белокуров. С. 95–96. Или Авдеев неточен, или же в дальнейшем были приняты небольшие отступления от первого решения, поскольку некоторое время в доме Ипатьева, кроме доктора Е. С. Боткина, лакея А. Труппа, горничной А. Демидовой и повара И. Харитонова, находились К. Нагорный, И. Седнев и его маленький племянник Леня Седнев.


[Закрыть]. В воспоминаниях Авдеева сохранился также и один неизвестный эпизод из бытовой жизни Царственных узников: Первые 2–3 недели еще были затруднения с арестованными в смысле стирки белья. Привыкли они менять белье ежедневно, и надо было всю эту массу белья тщательно просмотреть, прежде чем сдать прачкам, при возвращении – та же история. Для этого не было ни времени, ни людей, а следить за каждой мелочью приходилось очень напряженно.

Согласовали мы этот вопрос с тов. Белобородовым и предложили заняться этим делом, т. е. стиркой белья, самим дочерям бывш. царя совместно с Демидовой, да и на кухне дома удобно было отгородить помещение для прачечной. <…> Вначале Александра Федоровна, как всегда, протестовала, требовала, чтобы пропускали прачку, но т. к. соответствующего человека не было найдено, ей категорически отказали. После этого бывш. великие княжны обратились ко мне, чтобы им достать печатную инструкцию по стирке белья. Конечно, книжки, как стирать белье, нам было негде достать, и мы были в затруднении, но нас выручил один старик кузнец с фабрики Злоказова тов. Андреев – он вызвался проинструктировать их. И действительно, после оборудования прачечной т. Андреев оказался хорошим преподавателем, и дело со стиркой наладилось, с тем лишь только, что менять белье они стали пореже[136]136
  Последние дни Романовых / сост. М. П. Никулина, К. К. Белокуров. С. 98–99. В доме Ипатьева Великие княжны не только сами стирали, но и мыли посуду и даже готовили. В показаниях А. Белозеровой, знавшей об этом от охранника В. Логинова, читаем: Были случаи, что б. княжны стряпали сами лепешки, но они у них не выходили, тогда они просили красноармейцев показать им, как стряпают лепешки. Это свидетельство подтверждается и одной из дневниковых записей Николая II: Харитонов готовит нам еду… Дочери учатся у него готовить и по вечерам месят муку, а по утрам пекут и хлеб! Недурно! (см.: Гибель Царской семьи / сост. Н. Росс. Док. 54. С. 90; Дневники Императора… С. 683).


[Закрыть].

Неожиданное, но правдиво переданное наблюдение взаимоотношений Царственных узников и близких им лиц находим и у Юровского: Мальчик Седнев настолько привык и обжился в семье, что ничего похожаго на лакейские услуги, оказываемые наследнику Русскаго престола не было. Часто своей игрой с собачкой, которая у них была, он приводил в раздражение Александру Федоровну. Он, однако, непокидал этого для него приятнаго занятия, часто отравлял состаяние Александры Федоровны[137]137
  Юровский Я. Свидетельствую… С. 111.


[Закрыть]. Уже знакомый нам из писем и других источников жизненный распорядок Императрицы-пленницы нисколько не изменился в Екатеринбурге, что подтверждается и комендантом Авдеевым: …Александра Федоровна не сидела без дела. Она или вязала, или вышивала что-либо, часто сидела за чтением книг, но эти книги были все вроде жития святых[138]138
  Последние дни Романовых / сост. М. П. Никулина, К. К. Белокуров. С. 101.


[Закрыть].

Без сомнения, подлинные события, рассказывающие о том, что́ испытывали отрезанные от мира узники за двойным забором ДОНа[139]139
  – Дом особого назначения. Так называли большевики дом Ипатьева во время пребывания в нем семьи Романовых.


[Закрыть], прочитываются во всех свидетельствах новых «хозяев жизни», ставших непосредственными очевидцами происходившего с Царской семьей в Екатеринбурге. Например, по воспоминаниям Юровского видно, каким утешением для арестантов служили прогулки: Однако, все прогулки они ждали с нетерпением. …И если это почему-либо задерживалось, кто-либо из дочерей прибегали спросить: «А что, скоро на прогулку?» – и убегали с радостью и кричали в дверь, что скоро идем гулять[140]140
  Последние дни Романовых / сост. М. П. Никулина, К. К. Белокуров. С. 262.


[Закрыть].

Помощник коменданта Юровского Г. Никулин рассказывал:…на прогулке я, конечно, всегда наблюдал за ними. Это была, так сказать, моя неотъемлемая обязанность. [Но] я должен так, в порядке объективности, сообщить, что почти в редких случаях мне приходилось напоминать царю о том, что дескать… время прогулки истекло. А то, как правило, он всегда посматривал на часы и (по истечении времени прогулки) подходил тогда, и говорил:

– Пора?

– Пора[141]141
  РГАСПИ. Ф. 588. Оп. 3. Д. 13. Л. 21–22.


[Закрыть].

Среди охранников ДОНа двое оказались знакомы бывшему Императору. Один из них, К. И. Украинцев[142]142
  Имя Украинцева неоднократно упоминается в дневниках Государя. Например, запись от 22 апреля 1918 г.: Вечером долго беседовали с Украинцевым у Боткина (Дневники Императора… С. 677).


[Закрыть], прежде служил матросом на императорской яхте «Штандарт»[143]143
  Матросы императорских яхт «Штандарт» и «Полярная Звезда», считавшиеся наиболее преданными Царской семье, изменили ей в первые же дни революции. Многие из них, уходя, выкрикивали угрозы матросу «Штандарта» Климентию Нагорному, не пожелавшему присоединиться к ним и сохранившему верность Царю до смерти. Нагорный очень смело вел себя во время переезда из Тобольска в Екатеринбург; он решительно протестовал, выражая свое возмущение латышскому командиру Родионову, явившемуся инициатором воровства и притеснения Царских детей. А. Теглева, давая показания, привела слова Климентия, сказанные им о большевиках по прибытии в Екатеринбург: Меня они, наверное, убьют. Вы посмотрите, рожи-то, рожи-то у них какие! У одного Родионова чего стоит! Ну, пусть убивают, а все-таки я им хоть одному-двоим, а наколочу морды сам! В Екатеринбурге вскоре после заключения в тюрьму Нагорный был расстрелян (см.: Российский Архив. Вып. 8. Док. 32. С. 129).


[Закрыть]. Другого, А. Г. Кабанова, Государь узнал при встрече во дворе дома Ипатьева благодаря своей исключительной зрительной памяти. Об этом рассказывал охранник А. Якимов: Однажды пришел я в комендантскую комнату и застал там Никулина и Кабанова. Никулин при мне спросил Кабанова, о чем он разговаривал в саду на прогулке с Царем. Кабанов ответил, что Царь спрашивал его, не служил ли он ранее в кирасирском каком-то полку. Кабанов, по его словам, ответил утвердительно и говорил, что, действительно, он в этом полку служил и однажды был на смотру этого полка, который тогда производился Царем. И Никулин, и Кабанов удивились еще тогда памяти Царя[144]144
  Гибель Царской семьи / сост. Н. Росс. Док. 199. С. 345.


[Закрыть].

Алексей Кабанов был одним из тех чекистов, кто вместе с Юровским расстреливал Царскую семью, а в 1960-е годы, будучи в преклонном возрасте, он требовал себе от «родной партии» за этот «подвиг» персональную пенсию. Вспоминая о времени службы в доме Ипатьева на посту начальника пулеметной команды, Кабанов говорил, что Царь был не разговорчив во время прогулок, постоянно гулял только с дочерью Ольгой; причем они гуляли ускоренным шагом.

В одну из прогулок, Николай II обратился к постовому охраннику, чтобы убрать торф с тропинки, по которой царь гулял. На это охранник ответил бывшему императору:

– Ишь, какой барин! Убери сам!

После этого, Николай эту тропинку очистил сам, путем разбрасывания ногой, с тропинки, торфа[145]145
  РГАСПИ. Ф. 588. Оп. 3. Д. 15. Л. 3.


[Закрыть].

Из дневниковых записей Императрицы известно, что она крайне редко выходила на прогулки и почти всегда оставалась в доме из-за плохого самочувствия. Однако знакомство с документами советского периода позволяет сделать предположение: одной из причин нежелания Александры Федоровны лишний раз выходить из комнат были оскорбления, нанесенные ей рядовыми охранниками. В воспоминаниях Кабанова об этом можно прочесть следующее: Бывшая царица Александра – среднего роста, рыжая, лицо слегка покрыто веснушками, некрасивая, затянутая, на прогулку не выходила, потому что ей, в первые дни нахождения в доме Ипатьева, охранники задавали вопросы: как она сожительствовала с Распутиным[146]146
  Там же. Л. 4.


[Закрыть].

После расстрела Кабанов участвовал в сортировке царских вещей. Просматривая обнаруженные личные записи Великих княжон, он заметил: У всех дочерей царя были дневники. Несмотря на проходившие бурные события и, особенно, касающиеся их судьбы, в дневниках записывалось их самые обыденные моменты, как и с кем они стояли в церкви, с кем завтракали, прогуливались, и больше ничего. А ведь Ольге было уже 22 года![147]147
  Там же. Л. 6.


[Закрыть]

Оставил свои воспоминания о членах Царской семьи и красногвардеец из охраны дома Ипатьева А. А. Стрекотин. Приведем один фрагмент, в котором рассказывается о запомнившихся ему прогулках бывшего Императора с сыном: Тяжелая, неизлечимая болезнь совершенно парализовала у царевича обе ноги, видимо, еще до революции, поэтому-то на прогулку его всегда на руках выносил сам царь. Осторожно приподнимет его, прижмет к своей широкой груди, а тот крепко обхватит руками короткую толстую шею отца, опустив, как плети, тонкие слабые ноги. Так царь вынесет его из дома, усадит в специальную коляску, потом катает его по аллеям. Остановится, наберет камешков, сорвет для него цветов или веточек с деревьев – даст ему, а тот как ребенок кидается ими в кусты[148]148
  Последние дни Романовых / сост. М. П. Никулина, К. К. Белокуров. С. 268–269.


[Закрыть].

Любое мирное обращение Царских детей к охранникам вызывало у них раздражение, и Стрекотин не без досады пишет: Арестованные непременно старались вступать в разговоры с красногвардейцами. <…> Они часто начинали разговор так: «Нам скучно, в Тобольске нам было веселее, отгадайте, как зовут эту собачку?» Они всегда выводили с собой собак, находящихся при них.

Когда с такими разговорами они обратились к красногвардейцу Садчикову Николаю Степановичу, он грубо ответил: «Нечего мне зубы заговаривать, можете топать дальше». Испуганно переглянувшись, молча они пошли дальше по аллее. <…>

<…> Особенно тяжело было стоять на внутренних постах, вверху дома, где помещались арестованные, у выхода сверху во двор, здесь часто мимо поста проходили арестованные, останавливались, улыбаясь, начинали заводить разговоры с красногвардейцами…[149]149
  Там же. С. 269.


[Закрыть]

Кроме грубых, хамских выходок со стороны охранников, были издевательства и иного рода. Из рассказов Чемодурова стало известно, что когда Августейшие Особы проходили куда-либо мимо часовых, те всегда умышленно щелкали затворами винтовок, нервируя Их. Государь как бы окаменел и не выдавал своего состояния, – говорил Чемодуров, – Государыня страдала и все молилась. Княжны нервничали[150]150
  Российский Архив. Вып. 8. Док. 26. С. 90.


[Закрыть].

Когда княжны шли в уборную, Их там встречал постовой красноармеец и заводил с Ними «шутливые» разговоры, спрашивая, куда Они идут, зачем и т. д. Затем, когда Они проходили в уборную, часовой, оставаясь наружи, прислонялся спиной к двери уборной и оставался так до тех пор, пока ею пользовались[151]151
  Российский Архив. Вып. 8. Док. 78. С. 292–293.


[Закрыть].

В доме Ипатьева узники не имели права свободно передвигаться даже по второму этажу, где они проживали, поскольку и здесь дежурили охранники; и каждый выход из комнат в уборную или ванную должен был оповещаться предупредительным звонком часовому, только таким образом они могли пользоваться уборной. Из всех членов Царской семьи Императрица единственная выражала свой протест нежеланием подчиняться этому унизительному установлению. Жена Николая, – писал участник расстрела Виктор Нетребин, – была очень упряма, и почти каждый раз приходилось вставать ей на дорогу, когда она выходила из своих комнат, так как не хотела придерживаться заведенного правила давать предупредительный звонок часовому[152]152
  Нетребин В. Н. Воспоминания участника расстрела Романовых. ЦДООСО. Ф. 41. Оп. 1. Д. 149 а. Л. 209.


[Закрыть].

Появившиеся первоначально в большевистской среде, а в наше время – в зарубежной литературе[153]153
  Например, в книге Г. Кинг и П. Вильсона «Романовы: Судьба царской династии». Ее авторы, очевидно не знакомые со всей совокупностью документов, «вооружившись против романтических и религиозных трактовок судьбы Романовых», пытаются представить свою, во многом бесцеремонно и даже кощунственно искаженную историю екатеринбургской трагедии.


[Закрыть] рассуждения о том, что режим и условия жизни членов Царской семьи в доме Ипатьева были вполне приемлемыми и даже комфортными, нельзя считать сколько-нибудь основательными или достойными доверия. Подобный взгляд выражает непонимание того колоссального различия между обстоятельствами, с которыми столкнулись Царь и его семья в Екатеринбурге, и их предыдущей жизнью. Нельзя поверхностно уравнивать страдания этих людей, сошедших с самых вершин власти могущественной Империи, с не меньшими, безусловно, страданиями тех, кто не имел подобного опыта. Поэтому едва ли могут оценить эту разницу исследователи, не учитывающие, что для Царских особ, проведших значительную часть жизни в исключительной, недоступной для большинства обстановке, лишение прежнего положения и терпеливое несение всевозможных ограничений уже само по себе являлось величайшим подвигом.

При знакомстве с условиями, в которых приходилось жить узникам Ипатьевского дома, при нескончаемых унижениях и цинизме охраны, в ожидании неминуемой смерти, – больше всего удивляет преданность Царской семье их слуг, пострадавших вместе со своим Царем добровольно. Факт этот стал достоверно известным только в наше время, благодаря воспоминаниям, оставленным уже в советский период. В частности, о преданности обреченным Романовым всех оставшихся с ними упоминают оба коменданта дома Ипатьева, и в первую очередь организатор и исполнитель убийства Юровский: …я счел необходимым, – писал он, – теперь же изложить подробно историю казни бывшего царя Николая его семьи и приближенных, не желавших оставить царскую семью не смотря на предложение Исполкома[154]154
  Юровский Я. Свидетельствую… С. 115.


[Закрыть]. В заключение своих воспоминаний Авдеев лаконично выражает эту же мысль, говоря о последней участи узников: Оставалось одно: бывшего царя Николая Романова и его приближенных, отказавшихся его покинуть, расстрелять![155]155
  Последние дни Романовых / сост. М. П. Никулина, К. К. Белокуров. С. 105. Воспоминания Авдеева опубликованы в 1928 г. (Красная новь. 1928. № 5).


[Закрыть]

О верности Труппа и Харитонова Юровский надменно заметил, что они были слугами с собачьей приверженностью к господам[156]156
  Юровский Я. Свидетельствую… С. 111.


[Закрыть]. Но особую роль он отводил Евгению Сергеевичу Боткину, подчеркивая его необыкновенную преданность Царственным узникам. Доктор Боткин, – вспоминал Юровский, – был верный друг семьи. Во всех случаях по тем или иным нуждам семьи он выступал ходатаем. Он был душой и телом предан семье и переживал вместе с семьей Романовых тяжесть их жизни[157]157
  Там же.


[Закрыть].

В книге дежурства охраны в доме Ипатьева читаем запись от 4 июля (день замены коменданта Авдеева Юровским): Доктор Боткин приходил с просьбой разрешить привести попа на воскресенье для служения обедни, на что ему было отвечено, что просьба будет передана областному Совету. За 11 июля значится: Доктор Боткин обращался с просьбой пригласить священника отслужить обедницу, на что ему было дано обещание…[158]158
  Алексеев В. В. Гибель царской семьи: мифы и реальность. С. 91–92.


[Закрыть] По этой просьбе через три дня в доме Ипатьева состоялось последнее богослужение. Из протокола допроса протоиерея Иоанна Владимировича Сторожева, давшего показания в качестве свидетеля судебному следователю Ивану Сергееву, известны даты всех богослужений, проведенных для Царской семьи в Екатеринбурге[159]159
  С тем чтобы выгоднее оттенить русского Авдеева на фоне еврея Юровского, Р. Вильтон писал: До него (Юровского. – Н. Р.) узники довольно часто пользовались церковным утешением. Но в действительности богослужения происходили не чаще и не реже. Всего в доме Ипатьева разрешено было 5 богослужений – 4 из них за два с небольшим месяца при Авдееве и одно при Юровском за двухнедельный срок его комендантства. Считаем небезынтересным представить отрывок из показаний отца Иоанна с перечислением всех совершенных служб: Я дважды совершал богослужения в доме Ипатьева, в г. Екатеринбурге, когда там находилась под стражей большевистской власти семья бывшего Царя Николая Александровича Романова. Кроме меня, там же совершал богослужения священник Екатериненского собора Анатолий Григорьевич Меледин. Как отцу Меледину, так и мне сослужил каждый раз диакон названного собора Василий Афанасьевич Буймиров. Чередовались наши службы так: первое богослужение – светлую Заутреню – совершил вечером 21 апреля старого стиля о. Меледин. Второй раз – 20 мая старого стиля, когда прибыла из Тобольска вся семья Романовых, служил я обедницу. Третью службу (обедницу) совершил о. Меледин, но которого числа и месяца, не помню, кажется, это был день рождения одного из членов семьи Романовых. Четвертую службу (литургию) совершил в Троицын день о. Меледин и, наконец, пятое богослужение (обедницу) 1/14 июля совершил я. Почему именно на нас, священнослужителей Екатериненского собора (в то время я был настоятелем сего собора), возложена была обязанность совершать богослужения в доме Ипатьева, я не знаю (см.: Вильтон Р. Указ. соч. С. 40; Гибель Царской семьи / сост. Н. Росс. Док. 60. С. 95).


[Закрыть]. В своих показаниях отец Иоанн рассказал и о последнем из них: Войдя в комнату, я сказал Юровскому: «Сюда приглашали духовенство, мы явились. Что мы должны делать?» Юровский, не здороваясь и в упор рассматривая меня, сказал: «Обождите здесь, а потом будете служить обедницу». Я переспросил: «Обедню или обедницу?» – «Он написал: обедницу», – сказал Юровский. <…>

В это время диакон, обращаясь ко мне, начал почему-то настаивать, что надо служить обедню, а не обедницу. Я заметил, что Юровского это раздражает, и он начинает «метать» на диакона свои взоры. Я поспешил прекратить это, сказав диакону, что и везде надо исполнять ту требу, о которой просят, а здесь, в этом доме, надо делать то, о чем говорят. Юровский, видимо, удовлетворился. Заметив, что я зябко потираю руки (я пришел без верхней рясы, а день был холодный), Юровский спросил с оттенком насмешки, что такое со мной. Я ответил, что недавно болел плевритом и боюсь, как бы не возобновилась болезнь. Юровский начал высказывать свои соображения по поводу лечения плеврита и сообщил, что у него самого был процесс в легком. Обменялись мы и еще какими-то фразами, причем Юровский держал себя безо всякого вызова и вообще был корректен с нами. <…>

<…> Став на свое место, мы с диаконом начали последование обедницы. По чину обедницы положено в определенном месте прочесть молитвословие «Со святыми упокой». Почему-то на этот раз диакон, вместо прочтения, запел эту молитву, стал петь и я, несколько смущенный таким отступлением от устава. Но, едва мы запели, как я услышал, что стоявшие позади нас члены семьи Романовых опустились на колени, и здесь вдруг ясно ощутил я то высокое духовное утешение, которое дает разделенная молитва.

Еще в большей степени дано было пережить это, когда в конце богослужения я прочел молитву к Богоматери, где в высоко поэтических, трогательных словах выражается мольба страждущего человека поддержать его среди скорбей, дать ему силы достойно нести ниспосланный от Бога крест[160]160
  Гибель Царской семьи / сост. Н. Росс. Док. 60. С. 99–100.


[Закрыть].

Без сомнения, тяжесть ниспосланного креста семьи Романовых облегчалась и тем, что до смерти все они оставались неразлучны, и тем, что это бремя разделяли с ними преданные им люди. Среди них образ доктора Боткина, христианского мученика, добровольно претерпевшего всё до конца, заслуживает особого внимания. В нравственном отношении это был человек редчайших достоинств, который не запятнал себя даже в самых трудных обстоятельствах, доказав верность Царю и в его славе, и в бесславии. Боткин утешал членов Царской семьи и ходатайствовал за них перед властями на протяжении всего периода заключения. В Царском Селе он без колебаний дал согласие на предложение Царя ехать с ним в Тобольск, а в Тобольске, переступив через сильную любовь к родным детям и оставив их, он вызвался сопровождать Царскую чету в Екатеринбург, избрав исполнение своего долга и верную смерть. К этому выбору он шел всю свою жизнь.

Возвышенные устремления и жертвенность Евгения Сергеевича проявились в нем уже в детские годы. Брат доктора Боткина Петр вспоминал: С самого нежного возраста его прекрасная и благородная натура была полна совершенства. Он никогда не был похож на других детей. Всегда приветливый, с врожденной деликатностью и необычайно нежной душой, он испытывал ужас от любой схватки или драки, которым мы, другие мальчишки, бывало, отдавались с неистовством. Он, по обыкновению своему, не участвовал в наших поединках, но когда кулачный бой принимал опасный характер, он, рискуя получить самые страшные удары, останавливал дерущихся.

Он был очень прилежен и смышлен в учебе. Профессией своей он избрал медицину. Это соответствовало его призванию: помогать, поддерживать в тяжелую минуту, облегчать боль, исцелять без конца[161]161
  Botkine Pierre. Mon frere // La revue de Paris. 1920. T. 1: Jan.-Fevr. P. 135.


[Закрыть].

До последних минут жизни доктор Боткин остался верным своему призванию и юношеским идеалам, в чем убеждают свидетельства тех, кого невозможно заподозрить в предвзятости. Чекист И. Родзинский, один из руководителей захоронения расстрелянных в доме Ипатьева и свидетель их последних дней, так же как и Юровский, отмечал, что доктор Боткин, взявший на себя иго посредничества между Царственными узниками и их будущими палачами, занимал исключительное положение в семье. Обычно там все претензии от семьи, – вспоминал Родзинский, – и вообще вел внешние сношения это лейб-медик Боткин. Там был такой мужчина. <…> Полный такой. …В годах. Он вел от их имени переговоры, с Белобородовым переписывался. Должны быть письма, видимо… письма лейб-медика Боткина к Белобородову[162]162
  РГАСПИ. Ф. 588. Оп. 3. Д. 14. Л. 26.


[Закрыть]. (Одно из таких писем, по-видимому неотправленное, начинающееся словами: «В областной исполнительный комитет господину председателю…» – действительно сохранилось[163]163
  ГА РФ. Ф. 740. Оп. 1. Д. 6. Л. 1, 1 об.; см. также его публикацию в книге: Мельник Т. Воспоминания о царской семье… С. 114–115.


[Закрыть].) Вообще одно время после перевода в Екатеринбург была мысль отделить от них всех… <…> Но все отказались. Боткину предлагали. Он заявил, что хочет разделить участь семьи. И отказался[164]164
  РГАСПИ. Ф. 588. Оп. 3. Д. 14. Л. 26.


[Закрыть].

Помощник Юровского чекист Никулин, характеризуя поведение доктора Боткина, сообщил некоторые подробности из его жизни в екатеринбургском заключении: Боткин, значит… Вот я повторяю, что он всегда за них (за Царскую семью. – Н. Р.) ходатайствовал[165]165
  Ходатаем о помощи и спасении Царской семьи был и брат Е. С. Боткина – Петр Сергеевич Боткин, находившийся на дипломатической службе в Португалии. Он отправил несколько писем представителям Французского правительства с призывами оказать помощь томящейся в заключении Царской семье. Каков был ответ со стороны союзной Франции, видно из письма, написанного П. С. Боткиным незадолго до гибели семьи Романовых (2 июля 1918 г.) и адресованного министру иностранных дел в Париже: С большим сожалением я должен констатировать, что все мои усилия были тщетны, все мои шаги остались без результата, и в качестве ответов на мои письма я обладаю только расписками курьеров, удостоверяющими, что мои письма дошли по назначению. Официальное молчание и бездействие Франции в вопросе спасения Императора Николая II, столь давно подверженного возмутительному и бесчеловечному режиму, смущает всех русских, которые не забыли глубокую искренность франко-русской дружбы (Российский Архив. Вып. 8. Док. 73. С. 280).


[Закрыть]. Просил за них что-нибудь, там, сделать: священника позвать… на прогулку вывести или, там, часики починить, или еще что-нибудь, там, какие-нибудь мелочи.

Ну, вот, однажды я, значит, проверил письмо Боткина. …Адресовал он его сыну на Кавказ[166]166
  Вероятно, Никулин путает: доктор Боткин адресовал его не сыну, а младшему брату, то есть А. Е. Боткину.


[Закрыть]. Значит, он пишет примерно, так:

«Вот, дорогой мой /забыл, там, как его звали – Серж; или не Серж, – неважно как/, вот я нахожусь там-то. Причем, я должен тебе сообщить, что когда царь-государь был в славе – я был с ним. И теперь, когда он в несчастьи, я тоже считаю своим долгом находиться при нем! Живем мы так и так /он „так“ – это завуалированно пишет/. Причем, я на подробностях не останавливаюсь, потому что… <…> …Не хочу утруждать людей, на обязанностях которых лежит чтение [и] проверка наших писем». <…>

Больше он не писал. Письмо, конечно, никуда не отправлялось[167]167
  РГАСПИ. Ф. 588. Оп. 3. Д. 13. Л. 38–39.


[Закрыть].

Это практически неизвестное свидетельство палача Никулина об одном из последних писем доктора Боткина является, как и вышеприведенные воспоминания, не только документом, приоткрывающим внутренний мир и подвиг человека, положившего душу за своего Царя, но и историческим источником, достойным пристального изучения и доверия. Преданность Е. С. Боткина простиралась до полного самоотвержения. Так в ответе на письмо «офицера» – на одно из подложных посланий, составленных по инициативе ЧК, – Романовы, рассчитывавшие на побег, а точнее – на похищение из дома Ипатьева, пишут: Доктор Б[отк ин] умоляет не думать о нем и о других людей (так!) чтобы не делать вашу задачу еще более трудной[168]168
  Последние дни Романовых / сост. М. П. Никулина, К. К. Белокуров. С. 151; Лыкова Л. А. Следствие по делу об убийстве российской императорской семьи: историографический и археографический очерк. М., 2007. С. 273.


[Закрыть].

Хотелось бы представить фрагменты и из другого письма Евгения Сергеевича («Другу Саше»), сохранившегося и опубликованного, но все-таки малоизвестного, адресованного, по мнению одного из его родственников, младшему брату Боткина[169]169
  Можно предположить, что ему же было адресовано письмо Боткина, перехваченное и задержанное Никулиным.


[Закрыть]. Это письмо от 26 июня (9 июля), начатое за неделю до расстрела, так и осталось недописанным и было изъято уже после убийства. Его содержание по настроению и мыслям обнаруживает некоторое сходство с тем отрывком письма, который по памяти воспроизводил Никулин, что в свою очередь подтверждает точность его свидетельства: Дорогой мой, добрый друг Саша, делаю последнюю попытку писания настоящего письма, – по крайней мере, отсюда, – хотя эта оговорка, по-моему, совершенно излишняя: не думаю, чтобы мне суждено было когда-нибудь откуда-нибудь еще писать, – мое добровольное заточение здесь настолько же временем не ограничено, насколько ограничено мое земное существование. В сущности, я умер, – умер для своих детей, для друзей, для дела… Я умер, но еще не похоронен, или заживо погребен, – как хочешь: последствия почти тождественны. <…> …У детей моих может быть еще надежда, что мы с ними еще свидимся когда-нибудь и в этой жизни… но я лично этой надеждой себя не балую, иллюзиями не убаюкиваюсь и неприкрашенной действительности смотрю прямо в глаза. <…>

Ты видишь, дорогой мой, что я духом бодр, несмотря на испытанные страдания, которые я тебе только что описал, и [б]одр настолько, что приготовился выносить их в течение целых долгих лет… Меня поддерживает убеждение, что «претерпевший до конца, тот и спасется»…

<…> Это оправдывает и последнее мое решение, когда я не поколебался покинуть своих детей круглыми сиротами, чтобы исполнить свой врачебный долг до конца, как Авраам не поколебался по требованию Бога принести Ему в жертву своего единственного сына. И я твердо верю, что, так же как Бог спас тогда Исаака, Он спасет теперь и моих детей и сам будет им отцом. <…> Но Иов больше терпел, и мой покойный Миша мне всегда о нем напоминал, когда боялся, что я, лишившись их, своих деток, могу не выдержать. Нет, видимо, я все могу выдержать, что Господу Богу угодно будет мне ниспослать[170]170
  Мельник Т. Воспоминания о царской семье… С. 115–117.


[Закрыть].

Как видно из письма (оно согласуется и с данными из воспоминаний Юровского), доктор Боткин знал, что обречен на смерть, и свое сердце укреплял верой в Бога[171]171
  К сожалению, в Русской Православной Церкви подвиг слуг, которые разделили участь семьи Романовых, до сих пор остается неизвестным и неоцененным. А в Храме на Крови города Екатеринбурга, увековечившем место мученичества русского Царя и его семьи, нет упоминаний ни об одном из четырех верноподданных, освятивших свои души страданиями вместе с Царственными страстотерпцами. Это лейб-медик Е. С. Боткин, комнатная девушка Императрицы А. С. Демидова, повар И. М. Харитонов и лакей А. Е. Трупп.


[Закрыть]. Эта вера ощутимо поддерживала всех заключенных, она единомысленно исповедовалась каждым из них. И такие же возвышенные евангельские мысли о терпении и помощи от Бога находим в письмах Императрицы-мученицы: Промысел Божий недостижим человеческому уму. Да осенит нас Премудрость, да войдет и воцарится в душах наших и да научимся через нее понимать, хотя говорим на разных языках, но одним Духом. Дух свободен. Господь ему хозяин; душа так полна, так живо трепещет от близости Бога, Который невидимо окружает Своим Присутствием. <…> Жених грядет, приготовимся Его встречать: отбросим грязныя одежды и мирскую пыль, очистим тело и душу. <…> Грядет Он, Царь славы, поклоняемся Его кресту, и понесем с Ним тяжесть креста. <…>

«Укоряемы – благословляйте, гонимы – терпите, хулимы – утешайтесь, злословимы – радуйтесь» (слова о. Серафима). Вот наш путь с Тобой. Претерпевый до конца спасется[172]172
  Письма Святых Царственных… С. 275–277.


[Закрыть].

На последней ступени к вечности среди царящей повсюду злобы и ненависти Царственные мученики предчувствовали приближавшуюся к ним смерть и предвидели гибель дорогого им отечества. А умирающая, но скрепляемая «железом и кровью» Россия оставалась в ослеплении. Узнав о расстреле Царя, она отозвалась на его гибель холодным равнодушием.

Русская поэтесса Марина Цветаева, поражаясь молчаливому, бесчувственному восприятию окружающими известия о гибели бывшего монарха, в мемуарах писала: Стоим, ждем трамвая. Дождь. И дерзкий мальчишеский петушиный выкрик:

– Расстрел Николая Романова! Расстрел Николая Романова! Николай Романов расстрелян рабочим Белобородовым!

Смотрю на людей, тоже ждущих трамвая, и тоже (то же!) слышащих. Рабочие, рваная интеллигенция, солдаты, женщины с детьми. Ничего. Хоть бы кто! Хоть бы что! Покупают газету, проглядывают мельком, снова отводят глаза – куда? Да так, в пустоту[173]173
  Цветаева М. Дневниковая проза // Собр. соч.: в 7 т. М., 1997. Т. 4. Кн. 2. С. 78.


[Закрыть].

О реакции народа на сообщение о расстреле Р. Пайпс в книге «Русская революция» отметил следующее: По словам очевидцев, жители, по крайней мере городская их часть, особого горя при извещении о смерти Николая не испытали. В некоторых московских церквах отслужили службу за упокой души умершего, но что до всего остального – реакция была приглушенной. Локкарт замечает, «что сообщение было воспринято жителями Москвы с удивительным безразличием». Такое же впечатление осталось и у Ботмера: «Реакция народа на смерть царя – безразличие. Народ принял убийство царя с апатичным безразличием. Даже люди приличные и благоразумные настолько уже успели привыкнуть к разным ужасам и так погружены в свои собственные дела и заботы, что испытывать что-то особенное неспособны».