Текст книги "Индийский принц, или Любовь по заказу. Исповедь функции"

***

Сегодня Ручи вернулась из банка раньше обычного. Не в восемь, а в семь. они троем зашли в комнату.

– Я отпросилась. Сказала, что ко мне в гости подруга из России приехала. Ждет. Шеф удивился, откуда у меня подруга иностранка.

Можно подумать я только вчера приехала.

Гордая своей связью со мной и преимуществом перед начальником, она захихикала, поднимая плечи. Мать глядела на нее одобрительно и тоже с гордостью. Пунит бросил на меня благодарный взгляд: я принесла их семье почет и некоторую славу, им завидуют соседи и даже Ручины руководители.

Мы просто ошли в ней в парк и по пути купили домой невкусных маленьких самосов. Ради этого, а не ради меня, она и отпросилась с работы.

Мне плохо.

Я уже умирала от сухомятки. Каждый день, целый день только роти. Сухие блины, которые мучаешь, раздирая на клочки и вместо ложки черпаешь подливу из даля. Это может быть и горох, и чечевица, и соя, даже фасоль. Они все называют далем. А я уже видеть не могла эти бобовые. Я не Джек-бобовое зернышко. Через день, правда, Шанта готовила вместо такой подливы перетушенные до густой жижи овощи. Но все равно с проклятыми лепешками. Я стискивала зубы и тужилась улыбнуться. Удавлю скоро всех, если не дадут мне хоть кусок свежего овоща. Как я мечтала погрызть морковку, свеклу, что угодно, хоть сырую картошку, лишь бы не высохнуть. Организм совсем ослаб. К тому же образовался запор. Это после привычной ежедневной тарелки свеженатертого салата перед слегка потушеными с сырцой овощами и сразу перейти на сухой паек. Шлаки затрамбовывали кишечник. Яды просачивались в кровь и били нещадно по мозгам. Еще не хватка свежего воздуха. Я начинала сходить с ума.

Панкха как сумасшедшая крутилась надо мной, а я лежала на спине, закинув ноги высоко на стену и смотрела на разгоняемую пыль. Голова безвольно запрокинута назад чуть вбок.

Вошел Пунит. Не включая свет, прыгнул ко мне и взял за руку. Я равнодушно лежала без движения. Он попытался показать нежность и неуклюже провел подушечками пальцев мне от плеча до запястья и отстранился резко, сам напугавшись того, что сделал: настолько непривычным были для него такие проявления. Я не выдержала и жалобно простонала, поворачивая к нему лицо:

– Пунит, мне плохо.

– Почему? – уставился на меня по-бараньи. – Гулять хочешь?

Я уже не надеялась просить о таком счастье. Моим желанием было лишь удовлетворить потребность желудка в соке.

– Я хочу овощ. Свежий. Или фрукт. Что-нибудь. Иначе я умру.

Я некрасиво сморщилась и руки задрожали от нетерпения. Я казалась себе истеричкой. Но такой и стала среди них.

Пунит задумался, но вряд ли понял. Встал и вышел. Я чуть не взвыла: даже не может выслушать. Но тут вошел Ашвани.

– Ты что-то хочешь? – спросил непонимающе. Это брат его послал разузнать, чего мне надо. Сам не сообразил.

Я ухватилась за шанс. Этот брат хоть и злее, но иногда здравомыслия в нем больше. Вдруг получится.

– Ашу. Я привыкла дома в России есть свежие овощи.

– Ну анти тебе приготовит сейчас овощей с роти, – перебил нетерпеливо.

– Нет. Совсем свежих. Не чтобы приготовить их. Без овощей и фруктов я болею. Мне плохо. Я сойду с ума. Пожалуйста, дай мне что-нибудь.

Он постоял, соображая. Его явно вывела из строя моя непривычная просьба. Никогда раньше он не сталкивался с подобным: есть сырые овощи.

– Ладно, я скажу Пуниту и он вечером купит тебе бананов, – собрался выйти.

– А сейчас? Что-нибудь…

Почесал затылок, уголок губ поплыл вверх:

– Сырую картошку что ли?

– Нет, – я улыбнулась. – Может морковь, огурец…

– Одну минуту.

Он вышел. Я услышала голоса. Обсуждали с братом и матерью мою просьбу. Как я достала их, но раздражения вроде не уловила.

Через пару минут дверь открылась и в руках у Ашвани я увидела оранжевый кусок тыквы! Боже мой, что это было за чудо для меня! Настоящая, живая, невареная!

– Да, да! – вскочила и прокричала, жадно протягивая руку.

– Ты правда это хочешь? – не решался отдать мне кусок. Включил свет, чтобы я лучше разглядела. – Но это не попита. Это тыква…

– Я знаю, что это. У нас в России тоже есть тыква. Мы ее едим прям так, сырую. Дай!

Он недоумевая протянул мне овощ. Я жадно схватила и, не заботясь о приличие, красоте и прочем, грызанула с хрустом. Жеская. Сочная. Нервы запрыгали от радости. Язык наслаждался. Зубы перетирали мякоть до сока, жижи. Я долго не решалась сглотнуть, все еще не веря в чудо. Так, должно быть, чувствовали себя моримые нацистами узники концлагерей, когда неожиданно на них ниспадала манна небесная в виде свинской пахлебки в общем корыте, или, лучше, когда ворота открыли советские освободители и отпоили бульоном. Вот когда для них был пик радости. Как и для меня сейчас. Ашвани смотрел с высоко поднятыми бровями. Я проглотила. Задрожала. Прямо подпрыгнула на месте и лицо засветилось. Улыбка расплылась от уха до уха, оголяя два ряда зубов.

– Спа-си-бо!

Ашвани разинул рот: спасибо за такое?

– Но это же есть нельзя?! – его колени подогнулись. Он уперся в них ладонями, чтобы не упасть от неожиданности.

– Можно! И очень вкусно!

Я хрустнула еще кусочек и еще. Желваки ходили вдоль лица, перемалывая тыкву как мельница зерно.

Ашвани не выдержал и вылетел прочь. Через секунду притащил, выкрикивая что-то удивленное, брата и мать. Они стали в дверях позади Ашвани.

– Смотрите! – указал рукой на невидаль. Они тоже обалдели.

Иноземная зверушка грызла сырую тыкву будто сочный манго.

– Вай! – всплеснула руками испуганно Шанта. – Живот болеть будет! Ты что?

– Не будет! – гордо выпрямилась, – теперь мне совсем хорошо.

Жизнь начала мне улыбаться и я решила, что еще не все потеряно.

Пунит пулей вырвался в коридор и я услышала хлопок холодильника. Он примчался и в руках еще два кусочка. Протянул мне. Я вырвала. Как вырывают у туристов бананы дикие голодные и жадные обезьяны. И снова захрустела, по-прежнему широко улыбаясь. Такого даже в зоопарке не покажут, и в цирке, а тут бесплатно и дома. Ароры таращились во все глаза. Шанта хотела забрать у меня тыкву, все ахая, что я отравлюсь, но я цепко держалась за трофеи как собака, у которой в зубах кость, загрызет любого, кто осмелится у нее ее отобрать.

Наконец они засмеялись и раслабились. Я на кровати как в клетке. Они снаружи, у двери. Ашвани решил разнообразить атракцион и для потехи припер с кухни два длинных стручка острого перца. Протянул:

– На, это тести! Тебе тоже понравится.

Мне не хотелось ни на кого обижаться. Пусть посмеются. Зато я счастлива. Наконец-то что-то свежее во рту, как надежда на лучшую жизнь.

– Нет, спасибо, я перец такой не ем, – улыбнулась в ответ.

Шанта беззвучно захлебывалась смехом. Пунит сбегал за чесноком. Целая большая головка.

– Гарлик. Митха. Сладкий.

– И гарлик я тоже один не ем, только с чем-то. У нас в России все это есть и я знаю их вкус.

Они уже не знали, чем бы еще поразвлечься. Поэтому Пунит принес остальной большой кусок тыквы. Но Шанта отобрала, шлепнув сына по загривку:

– Пуно, бадмаш, бас. У Наташи может живот заболеть. Хватит смеяться.

Сама еще несколько постояла, вытирая прослезившиеся от шутки глаза и посмотрела на меня жалостливо:

– Я тебе сейчас приготовлю поесть. Почему не сказала, что голодная?

– Да я не голодная… – начала было, но она перебила, делая серьезное, чуть строгое лицо.

– Чуп. Сейчас поешь.

Я не противилась. После праздника, царской пирушки, могла проглотить даже ненавистные роти.

Как только Шанта скрылась на кухне, я кинулась на край кровати, к Пуниту, который все еще держал опущенным кусок тыквы. Вот бы его хотть половину забрать и припрятать, как делала наша собака Топка: ей бросали полбатона хлеба или свиные или говяжьи кости: она жадно хватала – и не дай бог в это время кому дазе в шутку приблизиться в опытке отобрать – загрызет, и закапывала про запас, а потом забывала куда; рыла в нескольких местах, но тщетно. Так и оставалась голодная. Я сейчас напоминала себе эту Топку. Может я бы и не стала прятать под кровать. Но в сумку бы себе точно положила и вряд ли забыла о сочном витамине.

– Дай мне, – потянулась.

Он уже протянул, но Ашвани серьезно, отбирая овощ, погрозил пальцем:

– На сегодня хватит.

– Не хватит… – взмолилась, глядя с испугом на оранжевое спасение.

– Остальное я дам тебе завтра.

– Правда, завтра дашь? – не верила.

– Правда. Обещаю. Пакка.

Я вздохнула: хозяин – барин. Остается только уповать на его обещание и на завтрашний день. И надо отдать ему должное, он сдержал слово. На другой день он действительно принес мне тыкву.

– Сейчас анти тебе приготовит поесть. Овощей. Свежих.

– Свежих? – подумала, что ослышалась.

– Да.

Я сдвинула брови к переносице, пытаясь осмыслить как она может мне приготовить свежие овощи. Братья оставили меня одну в раздумье. Я сорвала с тумбочки тетрадку и принялась записывать пережитое. Я была подобна Робинзону Крузо на необитаемом острове: даже незначительное происшествие расценивалось как невероятное событие. К тому же, как и ему, мне так же было невыносимо одиноко.

Через несколько минут Шанта принесла мне на круглой тарелке-подносе лепешки и круглые блюдечки. В одной дымилась тушеная картошечка, каштановая, румяная, с приправками. В другой торчали ломтики морковки и стручки местного овоща, похожего на фасоль, но совсем иной, склизский, со специфическим вкусом, но притягательным. Потом узнала, что это были бинди – по английски дамские пальчики. В третьем белел кифирчик. Четвертый – самый привлекательный – порезанный ломтиками свежий лук, политый лимонным соком, в перемешку с томатными ломтиками, из которых вываливался желеобразный сок с семенами.

– Кхуш? – улыбнулась женщина, покачивая по-индийски головой, как настольная кукла.

– Да, спасибо.

– Почему сразу не сказала? Шармати?

Я стыдливо-кокетливо заулыбалась, пряча глаза.

– Не надо никакой шармати. Я тебе как ма. Поняла? – и добродушно потрепала по щеке.

– Поняла.

– Ешь. Я еще принесу

Вскоре вернулась с работы Ручи. Домашние сразу кинулись ей наперебой рассказывать удивительные вещи, которые к сожалению она упустила.

– Наташа, – открыла дверь девушка, – мне тут сказали, что ты тыкву ела? Сырую? Я не поверила. Это правда?

– Правдва.

Не думала, что такой пустяк может для кого-то стать сенсацией. Ручи остолбенела.

– Как? Не может быть!.

– Правда. Мы дома из нее салат делаем.

– Фу! – поморщилась. – Это же ганда.

– Ты сама ганда, – ласково пошутила над ней. Она засмеялась.

– Ты уже поела? Анти тебя кормила?

– Да, все очень вкусно.

– Хорошо. Ты всегда говори, что тебе надо. Анти, я, мы все сделаем. Пуниту скажи.

– Я ему много чего говорю, но он не делает.

– Да? – будто удивилась. – А что говорила?

– У меня босоножки рваные. Просила его отнести починить. Он пообещал, но… и гулять…

Она задумалась. Поникла. Подсела и взяла меня за руку.

– Ты не переживай. Я скажу анти и она отнесет в ремонт твою обувь.

Мне совсем сделалось паскудно. Приехала к парню, а заставляю его мать и сестру батрачить на себя. Он же пусть лежит отдыхает. Мужик. Что за несправедливость! В этой мелочи просматривался восточный идиотизм традиций, который отравлял для меня мед восточной сказки. Я ведь как бы не к ним приехала. Почему они должны быть ответственны?

– Лучше Пуниту скажи, – осипла немного.

– И ему тоже. А гулять… Если хочешь, сейчас переоденусь и схожу с тобой в тот парк.

– Ой, нет, ты уж лучше отдыхай, – напугалась, что опять ходить кругами, как зеки на трех квадратных метрах. Лучше уж до конца догадить день, просидев в комнате. Поболтать с Ручи я могу и тут.

– Правда? Ты не обидешься? – обрадовалась она и благодарно положила голову мне на плечо. – А то я так сегодня устала на работе, что очень нога болит. Даже хромала. А надо туда-сюда по этажам бегать, документы носить. Очень тяжело. Извини. Придет воскресенье и я заставлю Пуно поехать куда-нибудь.

Она внезапно съежилась. Ухватилась рукой за бок. То ли желудок, то ли селезенка.

– Что случилось? Болит? – обеспокоилась за нее.

Она посерела. Подняла голову и ее лицо исказилось страданием.

– Да. Болит. Тут. Я скажу маме и она мне приготовит специальный овощь. Его едят, когда это (назвала орган, но я не поняла) болит. Уже и таблетку пила. Все равно не помогает.

Она сгорбилась, тихонько простонала. Я положила ей руку на голову и слегка погладила. Как бы помочь ей?

Она почти сразу встала и согнувшись вышла.

– Ма! – услышала ее голос.

Настроение немного сникло. А она еще собиралась меня выгуливать, корчась от приступов. Жаль ее. Наверно, это из-за неправильного питания. Нельзя есть каждый день одни сухие лепешки, пусть и с подливой. Такая молодая, а уже проблемы здоровья.

Учить ее как жить я не собиралась. Каждому свое. Придет время и может она поймет пользу сырой тыквы. А до тех пор, пока свежий салат для нее не станет нормой и будет обычным «фу», мне делать нечего. Могу попробовать снять только сиюминутную боль. Руками. Это у меня наследственное. Еще наши прабабки считались колдуньями. Чего-то там знали. Моя мама долгое время лечила ладонями всех на заводе. А потом посчитала людей неблагодарными и бросила, даже на себе и родных. Ну а я сама не знаю, с каких пор во мне это проявилось, но массаж в семье стал нормой. У Саши болезная спина и ее постоянно нужно поправлять и восстанавливать. Я ему – он мне. Так и научились снимать боль. Потом как-то само собой получилось убрать мигрень. Особенно на других быстро действовало. Себя лечить я не очень умела. Просто прикладывала ладони к месту и боль чуть успокаивалась. В средневековье дар лечебного касания приписывался царственным особам. Хе-хе, может и я потомок царей? И остался на мою долю какой ни есть завалящийся замок во Франции.

Сейчас решила проэкспериментировать на Ручи – хуже ей все ж не станет. А случится чудо, так и поможет. Она мне не сделала вреда. Мне ей и мстить не за что. Даже если бы Ашвани с Пунитом заболели, у меня бы и то не получилось злорадствовать. Такая я слабовольная. Всех жалко.

Ручи вернулась, хромая и скривясь на один бок, с мазью. Залезла на кровать и прилегла. Потом, кряхтя, задрала брючину и открыла тюбик.

– Вторая нога тоже болит, – искала во мне сочувствия.

Я встала и закрыла дверь на щеколду.

– Снимай брюки. Ложись.

Она испуганно взглянула: что это вдруг со мной?

– Массаж делать буду.

– Ты умеешь делать масаж? – изумилась девушка, округлив глаза.

– Да.

Она послушно разделась, смущаясь, что осталась в трусах и кофте.

– Ты дверь заперла? – спросила больше для своего успокоения, потому что ясно видела как я запирала.

Я кивнула и взгромоздилась над ней. Растерла руки до теплоты и опустила на голень. Ручи пискнула. Очаг здесь. Я начала медлено и по поверхности проводить ладонями, разгоняя кровь. Девушка охала, но терпела. Я усиливала растирание и наконец приступила к мятию. Ручи взвизгивала и одновременно блаженствовала.

– Ой… ачча… аре… бария…

Вскоре она прикрыла веки и перестала подавать голос, только вздыхала при более сильном нажиме. Я перешла на вторую ногу. Тоже напряжена. Ходячая деятельность. Каблуки. Все повторилось, только тише. Писки, охи.

– Помажь мазью, – попросила Ручи.

Я выдавила из тюбика вонючий гель и натерла ногу. Остатками на ладонях протерла другую голень, чтоб не пропадало добро.

Ручи привстала и крикнула:

– Ма!

В дверь торкнулись.

– Мини, что вы там делаете? – послышался обеспокоенный голос матери.

– Наташа мудже малиш кар рахи хе. Масажирует. Принеси нам…

Название я не уловила, но через минуту, через приоткрытую щель просунулась женская рука с бутыльком темного масла. Шанта бросила на меня вопросительный взгляд и скрылась, прикрывая дверь. Я снова заперлась на шпингалет. Отвертела крышечку. Никак не пахнет. Но густая и жирная масса.

– Это специально для массажа, – пояснила Ручи.

– Хорошо. Тогда давай и рубашку снимай.

Она подчинилась как маленькая. Легла на спину и стыдливо прищурилась. Хихикнула.

– Чего смеешься? – спросила ее.

– Ничего. Просто мне никто так массаж не делал.

– Где болит? – ткнула осторожно пальцем в живот.

– Да. Тут. И тут. И…

Картина ясна. Скорее всего плохое пищеварение. В кишках скопление шлаков и все такое – будем разминать.

Я налила на ладонь масла. И шлепнула на голое тело. Потом она повернулась на живот.

Было странным обнаружить, что эта худенькая в одежде девушка, без материи казалась почти толстушкой. То ли она толстокожая, то ли все-таки жировые отложения. Не могла понять. Но кости-ребра – точно ничего не выступало и не прощупывалось. На бедрах и пояснице светились на смуглой коже рваные рубцы от растяжек. Ляжки рыхло расползались и бултыхались под моими ладонями.

Мне вдруг сделалось дико странно, что я вот тут и сейчас сижу и трогаю индианку. Ей нравится. И мне. Что-то лесбийское пронеслось по комнате. Я растегнула ей лифчик, чтобы не запачкать маслом и чтобы не мешал. Толстая спина дышала на меня южной ночью. У меня уже накануне был приступ сильного помешательства. Сейчас тоже начинался. Но немного иной. Я начала ощущать себя парнем. Потрясла головой, чтобы вышибить всю анормальность. «Это просто из-за одиночества. У меня все в порядке с ориентацией. И потом, она не в моем вкусе. У нее и белье не сексуальное» – усмехнулась своим размышлениям. И, натирая спину, руки, шею, наслаждаясь ее стонами удовольствия, я принялась внимательней разглядывать во что Ручи одета.

«Стыд – позор, – понеслось несложное в голове. – Такие бабкины трусы и лифан носили у нас в застоечное советское время несчастные старушки и те, кому деваться было некуда. Но это же страна с полузападными претензиями. Основательница искусства любви. И такое безвкусие. Ручи вообще замуж когда-нибудь собирается? Или думает после свадьбы прикупить себе пару симпатичных трусиков? Что за семейка? Эти два кабеля фарсят в дырявых трусах, будто пик моды такой плейбойный. И эта больная старушенция…»

Повела шеей в сторону, чтобы прекратить мысленные насмехательства. Божок на иконке над нами почему-то тоже ехидно лыбился. Интересно, над кем он сейчас потешался?

Вроде справилась с мыслями.

– Наташа, – простонала Ручи, вынимая лицо из матраса, – ты настоящая фея…

– Да? Почему? – хотя знала ответ.

– У тебя волшебные руки. Я так сильно вся устала на работе, что думала умираю. Как только ты стала меня массажировать, все ушло. Боль, усталость. Теперь просто приятно. Маза…

«Еще бы не маза, – усмехнулась под нос, – у меня тут уж фантазии инородные разбушевались…»

– Нравится? – переспросила вслух.

– О-очень… Супер… Я тебя люблю.

– Спасибо.

Застегнула ее бюстгалтер и приказала ложится на спину. Она кряхтя перевернулась, на лице блаженная улыбка. В коридоре к окну пробрался Ашвани и заглянул полюбопытничать.

– Иди отсюда! – взвизгнула Ручи и быстро прикрыла тело рубашкой. Завистливые глаза ее брата позеленели и скрылись.

Снова пошел массаж. Рук, шеи, лица, головы, ног, живота.

– Голову еще потом, – пропела Ручи.

– Как потом? Что? – не поняла.

– Ладно, потом поймешь.

Несколько минут я еще растирала масло, представляя себе жаркое из нее. Выскочила острота: «Ручи-гриль». Я рассмеялась сама с собой, неслышно, но девушка раскрыла глаза и спросила, в чем дело.

– Ничего, так, вспомнила…

– Что вспомнила? Расскажи, – приподняла голову.

– Ну… это сложно говорить. Я так много хинди слов не знаю.

– Но есть словарь.

Я уже не знала как выкрутиться и вспомнила про руки.

– Видишь, сейчас руки грязные, с маслом. Я книгу испачкаю. Нельзя. Потом. Знала, что, как правило, потом все забывается.

Она согласилась.

Я закончила массаж и стряхнула руки. Есть в этом смысл или нет, но где-то вычитала, что энергия скапливается на кончиках пальцев и если нет воды смыть, то надо стряхнуть.

Ручи оделась и обняла меня, чмокнув в щеку.

– Наташа, какая ты хорошая! Спасибо тебе! – прижалась к плечу.

В голову кольнуло. Вчерашним бредом. «Если я стала хорошая, может не убют? Я могу пригодится: массаж делать… не надо меня убивать». Жалость к себе перехватила дыхание и я с ужасом посмотрела на склоненную ко мне черную голову. «Неужели и она тоже хотела покончить со мной? Опасные люди. Очень. Но я выживу. Я буду делать вид, что хорошая. Вот уже ей угодила. Теперь она пойдет всем расскажет, как я ей помогла и они отложат инсценировку несчастного случая. Потом я еще что-нибудь придумаю и так дотяну до отлета…»

В голове затюкало. Глаза побежали вразнобой по углам. Божок под потолком все еще усмехался. Ишь какой веселый. Все ему лишь бы над кем потешиться. Я снова перевела взгляд на Ручи. Она подняла глаза. Наверно заметила во мне перемены. Я напугалась, что выдам себя и они поймут, что я раскусила их коварные замыслы. А если они поймут, что я в курсе, тогда напугаются риска и не посмотрют, что у меня руки лечебные – убьют.

Я приложила немалые усилия, чтобы изобразить спокойствие и улыбнулась. Ручи снова чмокнула и спрыгнула с постели. Оделась. Побежала рассказывать о чуде, что я сотворила.

Я же сидела на коленях и раскачивала телом. Вперед – назад. Пыталась вернуться к реальности. Мозг отслаивался. На несколько подреальностей. Одна другой страшнее. Я снова схожу с ума.

Хлопнула себя по лицу. Треск. По второй щеке. Щелчок. Двумя руками одновременно. Потрясла головой.

– Я тут. Я в себе. Здесь, – повторяла, заставляя поверить.

Мозг послушался. Сознание соединилось. Я вздохнула. День еще проживу.

Примчался Пунит. Весь сияющий.

– Я тоже хочу массаж!

– Ладно, садись, – легонько пихнула и положила руки на плечи.

– Ачча, – оскалился довольно.

Я начала мять шею. Он не выдержал и обвил меня за ягодицы. Притянул к себе.

– Блин, поросенок, – шлепнула его по голове.

– Что ты сказала? Я не знаю русский.

– Сиди хорошо, а то останешься без массажа.

Он послушно отцепился и прилег.

– И где тебе массажировать? – оглядела этого лося, – руки, грудь?

– Лучше там … – схватил мою ладонь и приложил к набухающему члену.

Я улыбнулась:

– Там сам себе помассажируй.

– Нет, лучше ты.

Я слегка надавила. Согнула пальцы. Пунит запрокинул голову и захлопнул веки. Я сжала сильней и резко отпустила.

– Еще! – вскочил раззадоренный.

– Хватит. На сегодня все.

Он хотел было еще продолжить, но услышал шаги матери. Быстро свесил ноги на пол.

Шанта открыла дверь и посмотрела с подозрением на сына, потом с благодарностью на меня.

– Мини сказала, что ты ее вылечила! Аре! Бария! И ты умеешь лечить?

– Ну не знаю, – пожала плечами.

– А то у меня шея болит… – неловко помялась, готовая развернуться и уйти в любую секунду.

– Садитесь, – потянула ее за рукав.

Женщина еще больше засмущалась.

– Да не надо. Я пойду. Я привыкла… пройдет… тебе проблема…

– Все нормально.

Я усадила ее на край и нажала на стык плечей с шеей. Мышцы зажаты, как стальные. Видно, много свалилось на ее плечи. Шанта сморщилась от боли. Но вытерпела. Я осторожно, постепенно усиливая, размяла залежи. Не до конца. Но сталь размягчилась.

– Так лучше? – заглянула ей в глаза.

Она, если бы могла покраснеть, то стала бы пунцовой. Застыдилась и вскочила.

– Правда легче, – повертела головой, поприподнимала руки, – очень хорошо! Я пойду… спасибо.

– Если еще захотите массаж, не стесняйтесь, скажите.

Она бросила испуганно-благодарный взгляд и убежала.

Вошла Ручи.

– Анти думает, что у тебя джаду, – посмеялась. – Я тоже так думаю. Ты фея! Правда?

– Правда.

Пунит встал и вышел. Скорей даже выпрыгнул из комнаты. Он не умел быть спокойным. Всегда как ураган.

– Ты всем в доме сделала джаду, – прижалась Ручи. – Мы все тебя любим.

«Сработало! – щелкнуло по сознанию. – Пока без несчастных случаев!».

Вновь ворвался Пунит со связкой ароматных бананов.

– Бери! – всучил мне их. – Все тебе, как просила.

Я уже и забыла о разговоре. Не знаю, кто купил фрукты, но стало до того приятно и благодарно, что тепло разлилось по всей душе, по телу, до кончиков волос.

– Спасибо, Пунит. Ты не забыл…

Он махнул рукой: пустяки. И выскользнул.

– Вот видишь, – взглянула на меня Ручи, – я говорю, что мы все тебя любим. И Пунит. Я его еще никогда таким не видела. Почему тебя все так любят, а? – отстранилась и уголки губ опустились от зависти. – Я тоже так хочу.

– У тебя будет еще лучше, – подмигнула ей, потому что мне завидовать нечему. То, что Ручи принимает за любовь, нечто совсем другое. Ей только кажется, что ее брат такой хороший. А я-то лучше знаю, как на самом деле он ко мне относится. Сандали. Крыша…

Словно прочитав мои мысли, девушка всполошилась:

– Ой, сейчас пойду ему скажу про твою обувь.

Я кивнула. Оторвала банан и понюхала. До чего ж ароматен.

Через полчаса Шанта принесла в комнату два подноса с ужином.

– Я же уже ела, – запротестовала я, но меня никто не захотел слушать.

– Тебе не нравится, как я готовлю? – скисла женщина, – не вкусно?

Мне стало ее жалко. Я раздосадовалась на себя, что такая легко управляемая и взялась за лепешки, и что женщину обидеть не хочется.

– Нет, вы готовите вкусно, но я уже сыта.

– Ничего. Нельзя ложиться спать не поев.

Пришлось согласится. Индийская привычка – пережитки голодных лет. Жизнь улучшилась, но все еще бытует мнение, что не ест перед сном только нищий, у которого не хватило денег. Все богатые всегда плотно ужинают. И потому каждый даже захудалый работяга за тысячу рупий в месяц мнил себя миллионером и ел на ночь. Лишь бы что. А потом отдавал богам душу в одну из ночей от атеросклероза.

Ручи отрывала оранжевый незнакомый мне овощ и морщилась.

– Что это? Морковь? – спросила ее.

– Нет. Это то, что едят, если у них тут болит, – приложила руку к животу.

– И сейчас болит?

– Сейчас нет, но надо есть. Как лекарство.

– Можно попробовать немного? – потянулась ложкой в ее тарелку.

– Нет. Тебе нельзя. Ты здорова.

Странно. Если овощ, пусть и полезный, то почему здоровому человеку – вред? Спрашивать не стала. Все равно не пойму.

– Это горько? – решила хотя бы на словах утолить голод любопытства.

– Да, – она снова поморщилась и долго жевала, переваривая гадость, которая на вид выглядела весьма привлекательно.

Я быстро съела свой даль с овощами. Видать, смешали новое с прежним. Какой-то кисловатый привкус. И хотела было отнести тарелку, как наткнулась на протянутую с горячим роти руку Шанты.

– Куда? Хватит?

– Хватит, – посмотрела умоляюще. – Пэт бхар гайя. Наелась.

– Ну ничего. Поешь еще немного. Бери. Я тебе сейчас принесу овощи.

Я прям взвыла. Мало того, что потолстела в четырех стенах, еще и не дают права не поесть. А я еще мечтала поначалу поголодать по Брэгу. Да мне не то что отходить тут нечем будет, кроме сухого плоского хлеба, так мне и воды попить не дадут. Силком еды напичкают. Я страдала. От несвободы. От собственного безволия. И жевала, давясь, горячие роти.

***

Время текло.

Их нападки на меня участились. Постоянно со всех сторон летели вопросы и требования: где деньги, звони брату, чтоб выслал. Меняй билет и возвращайся домой. Я так запуталась и страдала, что не знала что делать. Пунит наедине говорил, что даст мне денег, хоть тысячу долларов, потому что богат и у него свой прибыльный бизнесс, ему ничего не стоит оплатить хоть целиком поездку на самолете (почему не весь самолет?), не говоря уже о доплате за обмен даты. Потом при брате тряс передо мной розовой пачкой из десятирупиевых купюр:

– Я на эти деньги куплю новый холодильник. А у тебя дома вообще есть холодильник? Мы смотри какие богатые: холодильник и телевизор! Цветной! – И оба старые. И даже не в том фишка, что есть, а в том, что у нас в стране уже лет двадцать никто не хвалится наличием цветного телевизора и уж тем более холодильника. Еще не все поставили персональный компьютер и провели интернет, но и это не за горами. Тут же сравнивают свой уровень жизни по наличию двух полунеисправных ящиков.

– У нас четыре комнаты! У нас машина! А у тебя нет. Значит мы богаче тебя! – ликовали они на пару с Ашвани. Я только незаметно ухмылялась и смотрела на этих выскочек. Придет время и на меня польется золотой валютный дождь, а они всегда остануться при своих десяти рупиях.

Плохо другое. Если бы пришлось заново покупать билет, где бы я взяла денег. У меня кроме одной поездки сюда не было самостоятельного опыта в покупке и обмене билетов. Из-за давления даже забыла, что Виджендра говорил в апреле, когда я стремглав босая помчалась на встречу с возлюбленным, этим паясом: « Можешь остаться с ним. Не беспокойся о билете, его бесплатно можно обменять – поставить другую дату». Но если и вспоминала об этом, то не знала, распространяются ли правила Аэрофлота на Туркменские авиалинии. Оставалась одна надежда покончить с тюремным невыносимым заключением.

– На билете есть бумажка, – вставила я свой голос в шумный балаган, – там написан адрес и телефон офиса в Дели, где можно поменять билет.

Все притихли. Замерли. Первым встрепенулся Пунит и бросился к сейфу. Я неприятно заметила, с какой поспешностью он хотел от меня избавиться. Вытащил мой билет. К обложке прикреплена бумажка с печатными буквами и цифрами. Ашвани вырвал и бросился к домашнему телефону.

– Алле… супер! Дханьявад! [спасибо] – оторвал трубку от уха весь сияющий. – Наташа, они сказали, что могут обменять дату. Только сегодня суббота, уже вечер, а завтра у всех выходной. Поэтому подожди до понедельника.

В душе затрепыхалось и задрожало. Глаза заблестели слезинками радости.

Шанта посветлела. Хмурый лоб разгладился:

– Теперь ты уедешь, – вздохнула она облегченно и ушла на кухню.

Как же я им надоела. Как сильно хотели от меня избавиться.

Незаметной мышью я проскользнула на крышу и обхватила себя руками, дрожа от озноба. Нервы. Вот и кончилась любовь. Развеялись грезы. И я снова одна. И рядом никого, к кому можно было бы прильнуть, некого обнять и назвать своим. Я зажмурилась, вслушиваясь в пустоту. Сзади послышались шаги. Крепкие руки обхватили меня. Голова Пунита упала мне на плечо:

– Рада?

– Чему? – слезы сами брызнули.

– Ты же возвращаешься домой.

Если бы только его семья, но он первым желал избавиться от меня. И не потому что я плохая или им не ко двору. Просто мой папа не бизнессмен, я не премьер-министр, мой брат не знаменитый актер или футболист с зарплатой в два миллиона. Я нищая. Моя семья простые рабочие. И я ничего не могу предложить алчным Арорам.

Он никогда не любил. С первого же мгновения только притворялся. И как искуссно! Настоящий актер. Ему сразу канскую ветвь или оскара за лучшее актерское мастерство. Ну еще им всем награду за лучший сценарий. Хуже всего было то, что они заставили меня поверить, что все индийские мужчины алчные и бездушно-расчетливые безнесмены, как по-тунисски называются жигалы, охмуряющие белых туристок, у которых голова идет кругом от восточной сказки, и все ради денег. А я ослепла от страсти и той магии, что напала на меня в проклятом храме. Ведь Саша с мамой, едва увидели распечатанные фото с Пунитом в кафе, сразу взглянули на меня с испугом: ты точно знаешь, что он тебя любит? Это же разбойник с большой дороги. Он и обнимает тебя, как зверь дичь. Я не хотела верить, хотя и увидела тоже самое. Не мог. Не мог…