Текст книги "Индийский принц, или Любовь по заказу. Исповедь функции"

– А ты не можешь со мной… – помялся парень, не зная, как мягче и яснее выразится, – ну так, что Пунит отдельно, а я отдельно.

Меня неприятно передернуло. Они меня, конечно, не считают женой, невестой и тому прочее по отношению к Пуниту, но тот даже друзьям говорит обо мне, как о своей подруге. Как же брат родной может так не уважать другого? Я не понимала. Приставать ко мне, когда того нет дома… Меня они ни в грош не ставят, но должны же быть какие-то элементарные моральные установки. У них их не было. А у меня были. И большие. Я приехала к одному человеку. Он оказался ничножеством. Но для меня это не имело значения, чтобы изменять. Они, пусть и из корыстных целей приютили меня, кормят, поят. И я так свински поступлю? Никакого уважения к этому дому? Если бы я была свободна: жила на свои где-нибудь в гостинице и мне попался новый парень, я бы могла завести роман, интрижку. Но и тогда бы не отдалась Ашвани. Просто потому что он брат того, кого я некогда так безумно любила, да и скотина он еще та.

Хорошо это или плохо, но это было моим нравственным стержнем. Сломить его значило бы сломать себя саму, предать и втоптать в грязь. А пока, сколько не втаптывали меня в грязь другие, я перед самой собой оставалась чиста и с поднятой головой.

– Ты мне очень нравишься, – дышал тяжело Ашвани. – У тебя такая нежная красивая кожа. К ней так приятно прикасаться… – и он снова скользнул кончиками пальцев по локтю, запястью. – Почему так?

Я посмотрела на него искоса.

– Зачем ты так делаешь?

– Потому что ты девушка. А я парень. Я хочу сделать тебе приятно.

– Но ты же брат Пунита? – не выдержала я.

– Но а что я могу сделать, если ты мне тоже очень-очень нравишься? – лицо его пафосно-страдальчески сморщилось.

Мне внезапно сделалось грустно. Он считал естественным делом приласкать, а его родной брат даже не имел представления, что это такое. Как они уродились такими? Пуниту хоть чуточку нежности, хоть малую толику. Я бы смирилась с тем, что он не принц, не сказочный герой. Я бы согласилась не замуж, на обчный секс. Я хотела наконец-то узнать близость мужчины. И не просто мужчины, а любимого. Которого хотя бы я люблю. Пусть не взаимно, но с нежностью.

– Нарам…

– Что? – переспросил он.

– Нарам, ласково… почему Пунит так не делает? – спросила Ашвани почти умоляюще. В глазах неуемная тоска.

– Я не могу сказать про Пунита, почему… я не знаю…

Он убрал руку. Соблазнять меня сейчас было бесполезно. Я погрузилась в свои страдания.

На лестнице послышались знакомые шаги. Появилась Шанта. Тащила пакет с продуктами.

Если бы со мной сейчас сидел Пунит, он бы встрепенулся, как стреляный воробей. Вспорхнул бы с кровати с вытаращенными от испуга глазами: «Меня застукали!». Но Ашвани был другого сорта. Чувствовал себя в доме главным. Даже не шелохнулся.

Мать заглянула к нам через дверь. Улыбнулась неловко, как будто извиняясь за то, что помешала. Я замечала, что когда мы с Ашвани оставались наедине, она то ли доверяла ему, то ли по тайному семейному сговору не караулила и не расшугивала, как в случае со старшим сыном.

– Мы разговариваем с Наташей, – спокойно пояснил парень.

– Хорошо, – качнула головой и пошла на кухню.

– Я обещаю тебе, что обязательно найду время и мы поедем гулять. Мы покажем тебе интересные места. Правда! – пожал мне руку.

– Спасибо, – криво улыбнулась одними губами.

– Ты мне веришь? – встал и наклонился. – Верь мне.

– Ладно, верю.

Он поднял мое лицо за подбородок и смеясь заглянул в глаза:

– Я поговорю с Пунитом о «нарам».

Я усмехнулась. Он выпрямился. Открыл дверь

– Ма! – понеслось по квартире. – Что принесла?

Я осталась вновь наедине с панкхой, тетрадью и теплом чужих прикосновений.

***

Я совсем обленилась и просыпалась когда высплюсь. Перестала носить серьги. Ходила по дому в майках и бриджах. Плевала на прихорашивания. Все равно Пуниту я безразлична, гулять мы не пойдем, а Шанте тем более все равно как я выгляжу.

– Что помочь? – подошла к ней, когда она чистила лук на кухне.

Она дала мне поднос с крупой, чтобы я перебирала от лишних зерен и мусора. Ну прям Золушка. Мне всегда казалось, что Золушку звали Золушкой не от золы, а от золотых волос как у меня. Мне теперь еще голубей не хватает, которые бы помогли растаскать все в клювиках.

Я уселась в зале без панкхи, чтобы она мне не раздувала крупу, и принялась с подноса раскладывать в блюдо чистое и в миску мусор. Пришел Ашвани.

– Что делаешь?

– Смотри, – не горела желанием разговаривать с кем бы то ни было.

Он присел передо мной и заглянул в лицо.

– А ты и без косметики красивая. Это здорово.

– Аха, спасибо, – кинула на него безразличный взгляд и снова устремилась в блюдо.

– Все мисс мира пользуются косметикой. А без нее даже Ашварья Рай не очень. А у вас в России много мисс мира? У нас много: Рай, Лара Дутта, Сушмита Сен, Приянка Чопра, другие тоже.

– У нас мало. Я только Оксану Федорову знаю.

– Она красивая?

– Нормальная.

– Как ты?

– Нет, у нее волосы темные.

– Как у нас?

– Почти.

– А когда я приеду к тебе в Россию, ты познакомишь меня с этой Оксаной?

Я усмехнулась: губа не дура.

– Ну она же не моя подруга. Я ее по телевизору видела, – ха-ха, и обычно мы не здороваемся на лестничной площадке при встрече.

– Ну у тебя есть красивые подруги?

– Есть.

– Все на тебя похожи?

– Нет.

– А самая красивая? Как ее зовут?

– Марина. Но она кореянка.

– Это что зачит?

– Ты правда не знаешь? Корея. Страна такая. Слышал?

– Нет.

Вот деревня.

– Ну, похожа на китайскую девушку.

– А, понял. Но мне такие не нравятся. Я хочу, как ты. Европеян. А сестра у тебя есть?

– Сестры нет, – странный, десятый раз одно и то же спрашивает, как будто от повтора вопроса сестра-близнец появится.

– Жаль.

– Ну что поделать.

– А может ты все-таки передумаешь и выберешь меня, а не Пунита?

Я хмыкнула: один – слабохарактерный недоумок. Другой – бешеный полоумный. Из чего выбирать? Я покачала головой.

– Может подумаешь? Вечером скажешь.

– И вечером не скажу.

– А когда?

– Никогда.

Он потрепал меня по щеке. На этот раз даже не больно, и вышел, крикнув матери, что придет поздно. От огорчения снимать ринди за триста рупий в ближайшем базаре.

Я все сидела и перебирала зерно. Шанта несколько раз приходила справится о нем и удивлялась, почему я так долго. Через полтора часа я закончила и женщина решила специально для меня, для разноообразия, вместо роти испечь на масле пури. Я согласилась. Она замесила тесто.

– Умеешь лепить шарики из него?

Ну большого ума не надо, но ведь у них, как и с укладкой одежды могут быть свои традиционные, веками не меняющиеся правила. Скатай шарик не так и уже пури не получится.

– Я тебе покажу.

В эту минуту вошел Пунит. Они сговорились с братом приходить домой по очереди.

– Я решила сегодня для Наташи испечь пури, – оповестила сына мать.

Он удивился и закатал рукава, вымыв руки.

– Давай я помогу. Ты умеешь?

Я мотнула, что нет.

– Смотри, – он оторвал кусок теста, смазал его маслом, чтоб не лип к ладоням и быстро скатал шарик. Положил на поднос. – Вот так. Давай вместе.

Мы прошли в зал. Я села на диван, он на кровать. И принялись лепить кругляши. У меня карявые, потому что мне заниматься этим вломак. У него гладкие, как теннисные мячи, какими на Уимблдоне Марат Сафин очки Борису Беккеру забивал.

– Иди ко мне, – позвал тихонько. – Пока анти на кухне.

– Не пойду, она тут, – мне изрядно поднадоели его постоянные тисканья. Всегда урвет момент прижать к стене, навалиться на кровати и изображать спаривание. Нет бы хоть раз поцеловал по-человечески. Шанта была для меня спасением и укрытием.

– Она не увидит, она занята.

– Делай вон свои шарики, – кивнула ему и осталась сидеть на месте.

Он вскочил и потянул меня к себе. В этот момент Шанта обернулась и увидела, как я сопротивляюсь, а он пытается меня затащить на кровать.

– Пунит! Бадмаш! – окрикнула она сына. – Делай пури и не мешай Наташе!

Он ребячливо высунул язык в ее сторону, но чтоб она не увидела, покатал еще пару кругляшков и опять за свое.

Женщина не выдержала и позвала меня к себе помочь резать лук.

Я показала язык Пуниту и ушла на кухню.

– Вот так режь тоненько и потом в тарелке водой залей, чтобы горечь вся вышла. На обед пойдет, – поучала Шанта и к моему удивлению скалкой вмиг размяла все скатанные кругляши в лепешки. Так на кой… извиняюсь, ей понадобилось тратить время, чтобы их скатать?

В котле зашипело масло и расплющенные шарики плюхнулись туда, сразу вздуваясь, как кожа от ожогов.

– Вот, быстро переворачивай и вынимай, – морщилась женщина, чтобы в глаза не стрельнуло. – И уже готово. Пробуй.

– Горячо, пусть немного остынет.

Я отложила пури и покромсала луковицы. Как и полагается, обревелась и ушла умываться.

– Какие у тебя слабые глаза, – удивлялась Шанта, продолжая за меня мучить овощь.

Пунит закончил с тестом и оглядываясь, чтобы мать не застала, обхватил меня сзади и по кобелиному пиханул. Я неловко шлепнула ему по уху. Он только засмеялся.

– Сегодня приду раньше. Ты одевайся. Пойдем гулять.

Я вытаращила глаза.

– Шутишь?

– Нет, серьезно. Приду через час. Будь готова.

– Ладно.

Я обрадовалась и пошла примеривать серьги и смотреть, во что переодеться.

Он ушел и через час после этого вернулась Ручи с работы.

– А ты почему так рано? – удивилась мать.

– Я опять отпросилась у начальника. Сказала, что у меня дома русская подруга сидит одна скучает. Странно, но это действует как магия. И он опять отпустил. Подруги не каждый день из далекой страны приезжают. Ты, Наташ, прям издалека на людей влияешь. Все тебя любят. Почему?

Я усмехнулась: хороший она повод нашла сбегать пораньше с работы.

Ручи подошла ко мне и показала на мои ногти.

– Почему не накрасила? Такие длинные и без лака. Давай, крась. И мне тоже. Пунит обещал придти и пойти гулять.

Ну если уж и ей говорил, может так оно и будет.

Я быстро намазала лаком себе и ей ногти. Но этот сорт от Эвон сох неимоверно долго и обдирался быстро, несмотря на марку. И пока сушили ногти, Шанта притащила овощи, похожие на стручковую фасоль.

– Наташа, обдери стебли.

Отказываться я не умела и потому пожертвовала ногтями. Необсохшие, они по краям собрали лак в гармошку. Ручи принялась мне помогать. Ведь мы спешила успеть до прихода ее братьев.

Но вот мы уже успели наесться пури, овощей. Даже шейк Шанта нам приготовила из манго со льдом и каджу. Я привыкла так называть кешью по местному.

Пунит вернулся лишь к десяти. Принес пакет горячего еще рису с охристой подливой и мелко рубленными кусочками курицы.

– Наташа, тум кхуш хо?

– Почему? – смотрела без интузиазма даже на курятину с рисом, ведь меня снова развели с прогулкой.

– Это диди приготовила и прислала тебе. Помнишь диди, жену моего друга инженера?

– Конечно помню. Скажи ей большое спасибо.

– Ты сама ей скажешь, когда мы к ней поедем в гости. Она же звала к себе. Мы обещали.

Я улыбнулась слабой надежде. Диди в самом деле приглашала нас всех к ней домой. Хотела показать мне, как они обустроились с мужем отдельно от родителей в однокомнатной пока квартирке. Но Пунит явно не хотел меня никуда с собой брать. И я уже позабыла об этом.

– На, поговори с ней, – протянул неожиданно мне свой телефон. В трубке послышался тонкий голосок.

– Привет Наташа, ты меня помнишь?

– Привет, помню, – я забыла как ее имя (наверно, из-за приступов безумия память притупилась), а называть диди-сестренка было неудобно после того, как меня она назвала по имени. И я снова замялась. – Спасибо за рис. Он красивый и очень вкусный, – наврала, потому что еще не успел никто попробовать, но и по виду я видела, что хорошее плохо не бывает, как говаривала моя бабушка.

– Спасибо, я старалась. Специально для тебя, потому что ты говорила, что устала каждый день питаться одними роти.

От благодарности я прослезилась и забыла все слова. Вылетало одно повторяющееся «шукрия».

Шанта разложила всем по тарелкам и я, несмотря на позднее время, с огромным удовольствием уплетала, наслаждаясь каждой крупинкой, рис с подливой. Два перебитых полукрылышка почти и на язык не попали: в них и так ничего, кроме шкуры, а шкуру в Индии обдирают на выкид. Но я не жадничала, что основное мясо братья разделили по себе. Им надо, они в качалку ходят, мускулы наращивают.

Перед сном мы с Ручи минут десять позанимались русским, осваивая новую фразу «Я хочу купить рис» – что она просила узнать, то я ей и преподавала. И легли спать.

– Наташа, – шепнула Ручи, обнимая меня и прижимаясь. – Ты очень счастливая.

– Почему так думаешь?

– Все, кто тебя видит, сразу влюбляются. И я, и диди. Мама с папой тоже тебя очень любят и говорят, что Пуно просто повезло, что вы познакомились.

На этих словах она и уснула. Я долго не могла сомкнуть глаз и отвернуться к стеночке, потому что не хотела беспокоить Ручи и снимать с себя ее теплую руку. Пуно-то может и повезло со мной, а вот мне с ним нет.

Опять все слова были враньем. Вместо гулянья накормили рисом с курицей. Эх…

Все разбежались еще до того, как я проснулась. Встала к полудню. Чем еще заниматься одной в четырех стенах, как ни спать, спать и спать. До нудного онемения в спине. И я спала…

Шанта уже во всю тарахтела стиральной машиной, а это значит, что мне не принять душ еще часа два, после чего набегут всякие Ашу с Пуно и опять займут душевую. «Им нужнее. Пусть идут первые», – скажет по обыкновению их мать, и я останусь с носом. Хотя какая разница? Ну подумаешь не ополоснешься денечек, не смертельно. У меня же нет мужа, чтобы блюсти чистоту тела. Вон легендарная английская королева Елизавета вообще считала себя чистюлей, моясь раз в три месяца. Так мне, получается, вообще нельзя затирать себя до дыр… до трех месяцев без душа я еще в Россию вернуться успею.

Я одела подаренный Ручи сут, причесалась и вышла к хозяйке поздороваться. Она благодушно кивнула и проводила меня взглядом до туалета. На обратном пути я остановилась рядом с ней и без слов, потому что уже вошло в привычку помогать ей выжимать и вывешивать белье, подождала, когда она вынет из барабана простыни.

Мы крутили, тужась, веревки из белья, пока остатки воды не выпали в осадок.

– Придется половину белья развесить тут, а то может с минуты на минуту пойти дождь, – качнула головой Шанта.

Дала мне ведро с тем, что можно распластать на крыше, а сама принялась громоздить на веревке трусы, лифчики, полотенца.

Небо стояло серое, пасмурное, без туч, придерживалось повсюду одной цветовой гаммы. У нас бы в такую погоду пришлось утеплиться, а тут марит. Духота. Воздух спертый, не разряженный. и я умудряюсь остановиться и залюбоваться этим состоянием мира. Стоишь как под куполом. И вокруг затишье. Как-то сразу притихли гудки, перестали скрипеть шины. Не лаяли собаки. Общее состояние ожидания. Странно ощутить себя в этот момент единой частью с Космосом. Все замерло. И только дыхание живо.

Сколько длился миг не могу сказать, но когда снова послышался шум с дороги, звон посуды с соседских квартир, я наполнилась энергией неутомимой жизни. Как второе дыхание у спортсменов. И мне вдруг неожиданно понравилось все кругом. И даже затворничество, каким оно перестало существовать с этого момента. Самодостаточная полнота счастья в настоящем. Тебе хватает тебя одной и ведра с бельем. Потом, когда наступит другое настоящее, устроит вполне и общество с хозяйкой. Зачем нужен Пунит, его внимание? Прогулки? Ну если получится – замечательно. Если нет – жизнь все равно прекрасна.

С легкостью, которой я не испытывала уже долгое время, я освободила контейнер и спустилась к Шанте. Она слила остаток воды из машины через шланг в таз, как делала моя мама лет десять назад. И я четко ощутила себя в прошлом, дома, где мне было спокойно. И тогда, и сейчас, много времени позже, где бы я не оказалась, всегда будет самодостаточное спокойствие, полнота чувств и радость самой жизни. Просто так, потому что дышишь. Потому что в мире все похоже.

Шанта ласково погладила меня по голове и кивнула:

– Чаю?

– Можно.

– Идем, я покажу тебе, как готовить настоящий индийский чай. Ты скоро станешь женой Пуно и тебе придется учиться готовить чай. А то постоянно на других надеешься, когда сготовят.

В той гармонии, где я внезапно оказалась, не было места страхам, упрекам, недоумению. И ее слова о свадьбе прошли мимо. Случится – не случится? Не важно. Настоящее сейчас – это мы вдвоем на кухонке смотрим на закипающий на газу в алюминиевой кастрюльке напиток. Черный чай: сушеные лепестки, пряности, вроде кардамона, молоко, струей бегущее в бурлящий кипяток. Теперь напитка в несколько раз больше и мы ждем, когда забулькает темно-молочная смесь.

– Вот и все, – улыбается Шанта и через ситечко цедит мне в стакан, после чего в кастрюльку добавляет сахару и помешивает на медленном огне. – Так правильно, но ты не пьешь сладкий.

Мы садимся перед телевизором, но не включаем. Из закрамов достаются дефицитные сухари и белый пенопластообразный прасад. И мы слушаем тишину почти пустой квартиры. Тишину прерывают похрустывания и глотки горячего чаю со свистом, как любит Шанта. Я по русской привычке пью ложкой.

– А тут уже как все запачкалось?! – тревожно всматривается в спинку кровати, потом на решетки межкомнатного окна. – Столько пыли! Пятна!

Чай кажется ей уже не вкусным. Домохозяйкино самолюбие, привычка убивать часы творческой активности на вычищение до блеска посуды, стен, пола щиплют ей грудь, подзузыкивая: давай, бросай все и наводи чистоту, нечего расхолаживаться. Работать!

Сухарей пакет быстро исчезает, как и кулек с прасадом. Стаканы уносятся и кидаются в раковину рядом с замоченной скороваркой, где отмакает пригоревший вчерашний горох.

Отткуда-то Шанта тащит две тряпки себе и две мне. Потом тазик с водой и синее мыло. Оно у них имеет ту же функцию, что и наше вонючее хозяйственное: отмывать всех и все вместе с руками.

– Эту тряпку мочи и намыливай, – указывает на более темный лоскут, – ей будешь чистить дверь, спинки кровати, тумбочку. А второй тряпкой сухой потом уже вытирать. Вдвоем мы быстро с тобой все отмоем.

Если и встречаются на свете истинные любители генеральных уборок, то это точно не я. Потому на минуту вылезла наружу из своей гармонии: фу! Гадость! Но ладно. Надо смириться, пока ты тут живешь. И быть им полезной, раз ешь-пьешь за их счет и спишь под их крышей.

Еще секунду подумав, что не к месту и времени одета в праздничный красивый шальвар-камиз, а на ушах болтаются висячие праздничные серьги, хмыкнула: для самой себя вырядилась и для того, чтоб чужую квартиру сделать чистой. Дверь-то мне как рада, небось: меня мыть вырядилась.

– Сабун зьяда лага до! – учила Шанта сильнее намыливать тряпку.

Я слушалась и превращала тряпку в пену. Терла застаревшие пятна, отскрябывала сальные грязевые наросты. Соскабливала прилипшие густые подтеки. Для этой цели хозяйка принесла мне маленький ножичек. До усталости и судороги в пальцах я оттирала чужой дом. Чтобы отвлечься, мурлыкала под нос «Милая моя, долгожданная» Андрея Губина.

Милая моя далеко,

Сердцу без любви не легко.

За тобой пойду

Любимая моя…

На глазах заблестели слезинки. Не похожа я на Золушку, которая после уборки отправится на бал к принцу. И нет никаких принцев. Зачем только люди придумывали сказки? Чтобы с раннего детства портить детям мозги? Наверно, всем просто хотелось чудес и сказки в обычной жизни. Вот они и придумали фей, волшебные палочки и любовь.

У самой решетки, где пыль оседала годами, на ум пришли стихи великого поэта:

«Сижу за решеткой в темнице сырой

Вскормленный в неволе орел молодой…»

Усмехнулась. Ведь надо же было тратить деньги на авиабилеты, брать в консульстве визу, чтобы приехать к кому-то прибраться. Кому скажи – засмеют или не поверят. Другие туристы за пятнадцать дней весь штат объездиют, а я только в пещеру Кали зашла и зеленые стены обнимала, лежа на кровати. Ну и приключение!

– Вот тут три получше, – возникла суровая надсмотрщица. – И еще телевизор и столик под ним протри, а то пыль с палец.

– Прям сырой тряпкой? – показала ей на оба лоскута, один другого уже грязней и сырей.

Она напрягла мысли и подала свою тряпку.

– Моя суше. Ей вытри.

Я не торопилась в отличии от хозяйки, которая уже покрылась крупными испаринами и тяжело дышала.

– Смотрите, все? – предложила ей проверить мою работу. На мой взгляд дальше, только языком вылизывать или заменять на новую мебель. Шанта нагнулась, прищуриваясь. Выискивала брак. Для вида несколько раз даже сама потерла. И наконец смирилась.

– Теперь пошли в комнату ребят. Там все отмоем.

У меня аж в груди кольнуло. Самолюбие. Эти двое меня унижали, насмехались, а я им теперь как служанка всю грязь вычищу. Но быстро справилась, выбежав на минутку на балкон, чтобы вдохнуть гармонии спертого предгрозового воздуха.

Шанта сменила воду в тазу и принесла еще по новой тряпке. Теперь надо было отскрябывать первой. Разводить грязевые потоки второй и по сухому вытирать их третьей.

– Начнем с полки и сувениров, – предложила женщина. Залезла на кровать к застекленной полке в стене, где чахли сувениры, детские поделки, две фотки в рамочках.

– Расстели газету на кровати, а потом на нее ставить будешь их. Я тебе буду подавать. И пока я полку вымою, ты будешь протирать скульптурки, сувениры и отдавать мне.

Я разложила мутные страницы «Хиндустана» и начала принимать безделушки. Все-таки в любой стране газеты для того и нужны, чтобы на них резать селедку и настилать под мусор.

Балерина в пачке на подставке с облупленной ногой. Бархатная фиолетовая розочка с этикеткой «Мад ин Чайна». Неряшливая апликация с разлитым вокруг лепестков и домика засохшим канцелярским клеем. «Это мне Пуно подарил, когда в младшей школе учился» – глаза матери увлажнились. Неработающий ночник: беседка с пальмочкой. Едва я взяла в руки, как макушка деревца отломилась. Теперь обвинят, что я это барахло сломала. Кое-как приляпала назад – авось не заметят.

– Это мне мой брат подарил. Из Америки, – с гордостью прижала ладонь к груди. – Красиво очень, правда?

Я снова взглянула на пальмочку с трещиной. Ну кому-то может и нравится. Я не любитель ненужных вещей.

Дальше шли шкатулочки, коробочки с видами кудрявых белокурых Мальвин. И всем им надо было утереть нос мокрой тряпкой..

Шанта вычистила полку и протянула руку: подавай назад чистые. Она расставляла их в новом порядке, чтобы интересней смотрелись и постоянно требовала ей поддакнуть. Я со всем соглашалась: мол, красотища, глаз не отвести.

Когда подошла очередь дорогого американского подарка, он предательски отвалился в руках опешившей женщины.

– Как ты его сломала? – непонимающе взглянула на меня.

Я развела руками:

– Сам как-то…

Она нахмурилась и покачала головой.

– Поставь его тогда на тумбочку. Потом скажу сыновьям, чтоб починили. Надо заклеить.

В воздухе пролетел дух неприязни.

После полки, мы вдвоем дочистили спинку кровати так, что она значительно побелела. А я думала, что сделана из охристого дерева.

Шанта домывала дверной проем, а я скрябала решетку межкомнатного окна, но теперь с этой стороны, когда пришли оба брата.

– О?! Что вы тут делаете? – всерьез удивились, осторожно ступая и оглядываясь по сторонам. Похоже на сказку с превращениями. Только теперь их квартирка превратилась в отголоски царских покоев.

Шанта утерла рукавом потный лоб и гордо заявила, указывая на меня:

– Наташа решила чистоту навести. Она очень хорошая девушка!

У меня аж ноги подкосились: я решила?!

Парни вошли в свою комнату. Ашвани с широко раскрытми глазами водил по знакомым местам и не узнавал их.

– Наташа и вашу кровать помыла! И стулья, и полку!

– Это правда все ты сделала? – обернулся изумленный Ашвани.

– Мы обе, – усмехнулась своей мысленной шутке: «Если б мне несчастный случай подстроили, кто б вам тут прибрал все?»

– Не могу поверить… – младший так и остался с открытым ртом.

– Она молодец! – продолжала нахваливать Шанта. – Из нее хорошая жена получится. Я ее всему научу!

Пунит счастливо оскалился, любуясь мной.

«Ну уж нет. Увольте, – открестилась мысленно от такого выгодного предложения. – Не надо меня ничему учить. Я не уборщица. И если в этом и состоит супружеская жизнь, то замужество не для меня! Я не собираюсь тратить свою жизнь на стирку, готовку и мытье. Можете считать это моим подарком вам за гостеприимство!»

Ашвани подошел ко мне и покачал головой:

– Я не думал, что ты такая… Спасибо! Спасибо тебе большое! Очень красиво стало!

Пунит тоже приблизился и отстранил брата:

– Это моя Наташа. Моя любимая!

– Нет, моя Наташа! – возмутился младший.

– Нет. Только моя.

– Ладно, – пошел на перемирие. – Она наша.

Что за дележь? Им нужна горничная? Пусть заведут себе. Заодно и матери жизнь облегчат.

– Натаса, скажи, ты чья? Моя ведь? – глаза Пунита покрылись пьяной поволокой.

– Ничья.

– Я тебя очень люблю, – приблизился вплотную.

– Ты любишь?! – хмыкнула. – Потому что я помыла твою кровать?

Ашвани усмехнулся за спиной брата. Пунит сделал наивное лицо:

– И поэтому тоже. Я теперь знаю, что и ты меня очень любишь. Ты все убрала у нас. Помыла, – развел счастливо руками.

– Я только помогла твоей маме.

– Да. Потому что меня любишь?

– Нет, – отстранилась. Сделалось обидно, что меня оценили только как домработницу.

– Я не верю, – продолжал смазливо улыбаться и снова напирал на меня. А я все отходила в угол к тумбочке. – Потому что меня любишь.

– Нет, – раздалось от Ашвани. – Потому что она любит анти.

Его нельзя было назвать дураком. И тут он угадал, почему я согласилась вымазать по локоть руки в грязи.

– Отойди, – шепнула Пуниту, замахивваясь на него грязной тряпкой. Он даже не увернулся. – Я сейчас стукну, – пригрозила и размахнулась.

– Ну и что? – довольный подставился под удар. – Мне это будет приятно. Бей меня! Даже той тряпкой. Мне нравится. Потому что ты меня любишь. Очень.

– Нет.

– Да.

Я мотала головой. Он уверенно кивал, притесняя в угол. Я шлепнула мокрым лоскутом ему по плечу. Он довольно засмеялся. Обернулся на мать. Та вымывала тряпки в тазу. Он улучил момент, чтобы чмокнуть меня в губы и схватить за грудь. Тряпка саданула ему по шее. Ашвани с завистью наблюдал в стороне.

– У тебя красивая грудь, – шепнул Пунит. – И она моя. Все мое!

– Не твое.

– Чье тогда, если не мое? – норовил снова поцеловать.

– Мое.

– И только?

– Да.

– Пуно, ганда! – раздался голос Шанты. – Отпусти Наташу! Бадмаш!

Он только засмеялся в ответ. Первый раз вижу, чтобы он не боялся матери и не реагировал на ее окрик. Женщина подлетела и хлестанула сына по спине выжатой тряпкой.

– Ма, я люблю ее! – засмеялся еще сильнее.

Шанта счастливо улыбалась, пытаясь состроить серьезное выражение:

– Пуно, бэта, у Наташи руки грязные. Дай ей пройти вымыть.

– Не дам. Мне и так нравится.

– Дай пройду, – взглянула я на него из-под лобья.

– Я не хочу тебя отпускать сейчас. Ты очень красивая. И я ведь твой муж.

– Ты мне не муж.

– Ну буду.

– Не будешь.

Он не понимал, что я не шучу и продолжал расплываться в блаженной улыбке.

– Почему? Буду. Мы поедем к тебе в Россию и там поженимся.

– В России моей свадьбы не будет.

– Ну тогда к моему дяде в Америку. Ты знаешь, что он брат анти. Он с семьей живет в Америке. Он врач. Он сделает нам приглашения и мы поедем туда. Там жениться проще и не надо столько много денег, как в Индии.

Я усмехнулась. Он еще мечтает и расбрасывается такими категориями. Мы вообще разбежимся в разные стороны и насвегда, сразу после моего отлета.

– Пуно, безобразник! – Шанта приготовилась опять шлепнуть сына тряпкой.

Он послушался ее и освободил меня. Я прошла мимо женщины с опущенными глазами:

– Куда положить тряпку?

– Кинь ее в таз.

Ашвани подошел к тумбочке и взял ночник.

– Зачем его сюда поставили? – повертел в руках.

– Осторожно, – подбежала хозяйка. – Наташа его сломала. Надо склеить.

«Сломала, – фыркнула я, раздувая ноздри. – Пусть не суют мне свою трухлявую рухлядь. В руках сыпется!»

Я уже представляла себе бешеную гримасу Ашвани, но сувенир оказался ценен лишь Шанте. И оба ее сына с равнодушием отнеслись к обломанной пальме.

Сразу после уборки Шанта вспомнила о белье на крыше:

– Наташа, Пунит, сбегайте снимите одежду! Наверно уж высохла.

Мы вместе поднялись наверх, проверяли на ощупь все ли высохло. Пунит весело стаскивал с перил штаны, рубахи, перекидывал их через плечо. Мелкие вещи кидал мне. С соседней крыши за нами зорко следил пузатый мужик в белой майке.

– Пойдем быстрее вниз, – шепнул Пунит.

– Почему?

– Тут один дурак смотрит. Все кругом дураки и сумасшедшие. Бевакуф аур пагаль.

Я усмехнулась и кивнула. Очень он боится что скажут соседи, даже если мы просто вдвоем снимали белье.

Мы положили одежду на кровать. Потом мне предстоит ее складывать. Но сначала Шанта сама перебирет, что сразу кинуть в шкаф, а что приготовить детям к вечеру переодеться.

Я взяла тетрадь и вернулась на крышу пописать о своей уборке. Что-то казалось мне в ней унизительным и хотелось разобраться, выложив все мысли на бумаге.

Я села на лавочку и принялась писать. Появился Пунит.

– Опять пишешь? – подсел сбоку. – Дай посмотреть.

– Ты не поймешь. Уже ведь ни раз смотрел.

– Пойму.

Я протянула: убедись еще раз. Он полистал. Приблизил к глазам, как слепой, но все равно русские закорючки остались для него китайской грамотой.

– Нет, правда не понимаю. Но ты мне подари ее. Я оставлю себе на память.

– Нет, отдай. Тебе это не нужно. Это нужно мне.

Я потянулась забрать тетрадь. Пунит выставил руку далеко с ней, чтобы я не дотянулась.

– Я же сказал, что теперь это мое. Твой подарок мне. Я потом разберусь, что там написано.

– Нет, Пунит, это мои упражнения по психологии.

Пререкания вылились в склоку. Не всерьез, игровую. Я все же отняла свою вещь, но с условием, что я сейчас перестану писать и спущусь вниз. Мужик напротив опять вылез из-за танки и следил, что же произойдет дальше. Но любопытству его пришел конец. Его позвала жена, а мы спустились.

Я положила тетрадь на ящик, служивший столом в нашей с Ручи комнате. Посидела еще несколько минут в безделье и одиночестве и решила, пока Шанта не заперла проход на крышу подняться туда и побыть одной. Если захочется, то и почитать. Прихватила тонюсенькую книженцию на английском для седьмого класса по Дж. Отису «Тоби Тайлер, или 10 недель с цирком». Если уже уезжать зарубеж, то пора начинать изучать международный язык. В школе я безрезультатно пыжилась над французским. И к английскому пришла самостоятельно.

Пару дней назад Ашвани застал меня с «Тоби» в обнимку, созвал семью проверить мой уровень знаний. Принялся кривляться и сыпать заученными в коледже клише.

Я улыбнулась:

– Молодец. Я настолько не знаю язык. Я только пару недель назад начала его изучать. Я умею только читать легкие тексты.