Текст книги "Индийский принц, или Любовь по заказу. Исповедь функции"

Все вылезли и вытащили багаж. Ручи спокойно, словно на прогулке, а не при расставании, вытащила опахало, похожее на перья нарядов девушек из варьете знаменитого Мулен Руж, и принялась обмахивать им пыль с машины.

– Давайте прощайтесь, – напомнил ей Ашвани.

Девушка отложила чистилку и повернулась ко мне всем телом.

– Ну что, Наташа, бай? Пфир миленге (потом свидимся), – и распахнула объятия.

Я устремилась к ней и предатели-капли снова заблестели у переносицы.

– Ты что, плачешь? – посмотрела на меня в шутку сурово.

– Нет.

– А откуда слезы?

Стрелой пролетела недавняя реплика на кухне, когда я чистила лук и утиралась.

– Из-за Пунита?

– Нет, пьядьж.

– Нет, из-за него, я знаю.

И сейчас я попыталась улыбнуться и пошутить:

– Пьядьж.

– Пьядьж? – развела руками, смеясь. – Где же ты тут видишь пьядьж?

– От того, который на кухне чистила, – совсем успокоилась.

Мы крепко обнялись, покачиваясь. С ней одной бы я продолжала дружить, не смотря ни на что. Могли бы переписываться, созваниваться. Но она сама определила еще в самом начале знакомства: «Я люблю тебя, потому что ты любишь моего брата». Я для нее тоже функция, не личность. Что ж. И на этом спасибо. Уделяла же мне время после работы, вместо того, чтобы отдыхать или общаться с друзьями. Вобщем, не держу на нее зла. Даже если она лично украла и спрятала мои тетради.

Ручи отстранилась и заглянула лукаво мне в глаза:

– Ты помнишь, что мне обещала?

– Что?

– Что ты выйдешь замуж за меня? Тхике?

– Тхике, – засмеялась я шутке и мы пожали руки в знак договора.

– Ты очень хорошая, Наташа, добрая, но пагаль. И я тебя люблю. Очень.

В этот момент мне показалось, что она говорит правду. Глаза заблестели. Она накинулась на меня, уткнув голову в плечо.

Прощаться всегда тяжело. И говорят, что остающемуся еще труднее. Тот, кто уходит, его ждет дорога и она уменьшает тоску. А остаешься ты всегда на старом месте, где никаких перемен, оттого и хуже.

– Обещай, что не забудешь, – просипела девушка, шмыгнув носом.

– Не забуду.

Она, скрывая слезы и держа себя в руках, встряхнулась и отвернулась. Схватила помело и принялась усердно мести пыль.

Мы пошли. Я напоследок оглянулась. Тонкий силуэт в светлом индийском костюме. Теперь даже образ ее стирается. Увидела – не узнала бы. Нет у меня на память ни ее снимков, ни Шанты, ни Кришенлала, ни Амита. Как призраки. Витают где-то в голове, но не показываются.

А солнце уже набирало обороты, повышая градусы. Семнадцатое июля, как-никак.

Я простилась с Ручи, вытирая текущие нещадно слезы. И почему прощаться всегда тяжело, даже если жить было невыносимо? Слабый человек и странный. Ему нравится страдать и он всегда себе находит повод.

Лирически повторяюсь, начиная новую подглаву окончанием предыдущей, как иногда увлекаются режиссеры сериалов.

Ашвани вскинул на плечо мой рюкзак. Пунит без слов взял и, поднатужившись, закинул на себя мою багажную тяжелую сумку. Я кинула последний взгляд на худенькую маленькую девушку в белом шальвар камизе. Теперь все, настоящий конец.

Мы отошли от машины и пошли по стоянке к выходу. Мое сердце рыдало. Не хотело верить. Я приехала сюда с большими надеждами, а покидаю с большими разочарованиями. Глаза мокрятся. В горле ком. Скулы сводит от напряжения.

Я низко опустила голову. Прячу свою боль. Пусть все видят и даже понимают, но я не замечу чужих любопытных взглядов. И это мне сейчас важно. Я одна тут была эти две недели. Я и сейчас останусь в одиночестве со своей скорбью по несбыточным мечтам, по разбитой любви…

Пунит шел справа от меня. Молча, ничего не говоря и не объясняя, он взял мою ладонь. Тепло благодарности разлилось в душе. Прощальный миг. Как это горько… Он, такой бесчувственный и грубый, Пунит, почувствовал инстинктивно, что потерял нечто ценное, безвозвратное. Понял это не умом, не сознанием. Сердцем. Его рука впервые нежно, с лаской держала мою. Он не стеснялся. Не боялся осуждений. Народ шел и смотрел на красивую, но совершенно чужую друг другу пару. Белая девушка и темный парень. Я подняла набухшие глаза. Захотелось в последний раз взглянуть на человека, ради которого я готова была оставить дом, родину, семью. На секунду он показался мне богом, древним, мифическим существом, который может услышать молитвы смертных. И это существо, экзотическое, непонятное, совершенно по-человечески посмотрело на меня. Наши глаза встретились. В его я увидела любовь. Разве так бывает? Он доказал, что ее не было. Только расчет и животное вожделение. Но тут, сейчас… я снова пожалела, что ничего не вышло.

Пунит молчал, а глаза говорили за него. Он тоже чувствовал боль от разлуки. Его слабоумное умишко ничего ему не подсказывало, но всезнающее сердце кричало: «ты ее потерял!» и ему мерещилось что-то темное и ужасное в его пустом некрасивом будущем. Он что-то упустил ценное, безвозвратное, что случается раз в сто лет, один случай на миллион. И это может никогда уже не повториться. Мне даже стало его немного жаль. У меня все еще впереди. А он… он не слушает то, что говорит ему душа. И поэтому никогда не научится любить. Интуитивная тревога, что захлестнула сейчас, ему непонятна. Он относит ее только к проводам на самолет гостьи, случайно ворвавшейся в его серую обыденность.

Ты не стал моим мужем, другом, спутником. Но ты стал частью моей скучной жизни. Ты разбавил ее и добавил красок. И за это я буду благодарна тебе всегда. Мне будет о чем вспомнить, пока я буду возвращаться к привычному ритму. Я найду в себе силы забыть, простить и разлюбить. Я сильная. Я справлюсь. А сейчас, сейчас я позволяю себе послабление. Даю волю чувствам. Пусть мое Я узнает все прекрасы и все разнообразие ощущений.

Я снова плачу. Это больно. Его рука мягко, с неимоверной нежностью и пониманием сжимает мою ладонь. И почему ты никогда до этого не был таким мягким? Почему не давал понять, что хоть чуток есть в тебе нечто похожее на любовь? Я так ждала этого. Я так надеялась. Я верила, что мы вот, как сейчас, но без сумок и без слез прогуляемся по делийским улицам, вдвоем, за руку, не обращая внимания на глазеющих прохожих. Ты стыдился меня. Стыдился прикоснуться. Боялся людского внимания. Скупился на проявления симпатии, на знаки внимания. Почему я выбрала именно тебя? Такого слабого и трусливого? Мое сердце разбилось о бездушный гранит твоей косности и малодушия.

Но и это пройдет. Пройдет, как только самолет поднимет меня над всем этим древним городом, над домами-коробками, над невидимой маленькой машиной «Марути», белой, тесной, в которой поедут домой три человека, три незнакомца. А я полечу над облаками, над полями, горами, просторами. Минуя границы, государства, минуя времена. Я буду плакать, вспоминая странные дни, доводившие до сумасшествия. Оплакивая то, чего и не могло быть. Оплакивая то, что всегда происходило в моем воображении. Придумывая, что расскажу дома, знакомым.

Слезы снова нахлынули. Голова склонилась еще ниже.

– Наташа, мы еще встретимся. Очень скоро. Мы приедем к тебе.

Пунит говорил с надеждой. Голос приглушенный, надтреснутый. Но малюсенький страх, подсказанный сердцем, выдает в нотках сомнения. Я уже точно знала, что ничего не будет между нами. И встречи другой тоже. Я уезжаю от него навсегда. А когда вернусь в Индию, то ни к нему. Все мосты давно сгорели, чтобы по ним возвращаться. Сгорели сами, дотла. И вовсе не я их сжигала… просто они были из слабого материала, ветхого, который не выдержал сезона дождей. Он никогда не приедет сам. А я не пошлю ему приглашение. Зачем он мне там, в России? У меня теперь своя жизнь и наши судьбы больше не пересекутся. Все кончилось.

– Не переживай, – появился слева Ашвани и сочувственно полушепнул: – Мы скоро приедем к тебе.

Они видели мои слезы. И думали, что они от расставания с Пунитом, с его семьей. Но не все так, как кажется на первый взгляд. Есть то, что скрыто от понимания. Это слезы от гибели, от крушения. «Титаник» потанул. Если его поднять, если вернуть к работе или построить новый по идентичной схеме, то это все равно уже будет не тот прежний лайнер. И боль от гибели тысяч погибших в холодных атлантических водах никуда не исчезнет и не забудется. Утонувших людей не поднять со дна и не оживить. Есть только память. Было ли что хорошего или плохого, она одна все сохранит. Лишь в ней все живо и ярко, словно никогда не уходило. Память навсегда будет сладостью и горестью всего человечества. Это и награда, и наказание. И это то, что за деньги не купишь.

Я промолчала. Видела только красные трикотажные спортивные штаны Пунита. Он приблизился ко мне настолько, что я чувствовала горячность его тела. Единственное слияние тел. Вот тут, у аэропорта.

Тут он был мужчиной, любящим, галантным. Сам нес сумки. Сам держал за руку. Сам потом остановился у входа в залы для улетающих, куда не пускали провожающих, и сам обнял меня. Прижал к груди и замер. Сердце слышно билось под его футболкой. Оно живое. Но маленькое. Мышиное.

Я бессильно подняла руки к его локтям, но не обняла в ответ. Ему это и не нужно было, чтобы понять наконец-то силу моей любви. Пунит отстранил меня, заглянул в мокрое лицо, вытер мне щеки и снова прижал. Без слов. Без слез. Только частое дыхание. И стук в груди.

Я попрощалась и с Ашвани. Мы обнялись.

– Ну улыбнись, – попросил он меня, сам силясь растянуть губы.

Я попыталась. Мышцы не слушались. Но уголки рта сдвинулись.

– Ну вот и лучше, – потрепал он по щеке. – Тебе идет улыбаться. Ты очень красивая, когда улыбаешься.

Похлопал по плечу.

Они оба напряженно сняли сумки. Держали их в руках, на готове вернуть мне.

– Наташа, ты ничего не забыла? – поспешил Пунит, напрягая память. – Билет, паспорт?

Я открыла сумочку. Все на месте. Вытащила. Все равно сейчас надо показывать охране, которая уже несколько минут внимательно наблюдала за нашим прощанием.

– Нет, – мотнула, что ничего не забыла.

Они протянули сумки. Я взяла рюкзак и одела на спину. Пунит напоследок обхватил мои плечи, посмотрел в лицо, силясь запомнить черты, выражение. Ему проще. У него осталось много фото. У меня ничего. Только память.

– Пришли мне фотки, – выдавила я, – и тетрадь.

Они оба закивали, поддакивая друг другу и посылая тысячи обещаний. Но мне не верилось: пустые люди – пустые обещания. Лживые честными не станут.

Я набрала в грудь воздуху побольше и, хлопнув ресницами, шагнула в сторону своей жизни, по направлению к охраняемому входу в аэропорт.

Я ступала ногами в розовых кросовках по горячей индийской земле. Старалась ступать уверенно и твердо. Хотела запечатлеть последнее. Я слышала дыхание позади себя. Видела прощальные взгляды в спину. Чувствовала чужое огорчение и чужую надежду. Меня звали неслышным голосом обернуться и взглянуть в знак прощения и любви. Но есть одно святое правило для меня: что прошло, то прошло. И возврата к прошлому нет. Незачем теперь оглядываться. Незачем бередить и без того кровоточащие раны. Если уходишь, то уходи по-английски. Я не обернулась. Пусть прошлое сядет в свою машину и по уже освещенным солнцем доргам вернется туда, откуда пришло.

Охрана попросила тикет. Я протянула паспорт с билетом.

– Рейс в 9:00. Туркменские авиалинии. Проходите.

Дверь распахнулась и запахнулась. Я оказалась в другом мире. Другом времени. Теперь все мысли должны сосредоточится лишь на вылете: найти свой путь, свой самолет. Дождаться, не уснуть. Не упустить. Сесть и вернуться домой.

Я ни разу не посмотрела через стеклянные стены, стояли ли еще два брата или сразу ушли. Мне от этого уже ничего не будет. Не изменимо. И я чувстовала, что мне будет лучше от незнания.

На досмотре меня остановил красивый высокий парень и попросил раскрыть рюкзак. На экране увидели два подозрительных предмета.

Я сунула ему сумку под руки: смотри сам. Он чуть виновато сглотнул слюну и принялся выгребать содержимое, среди которого были два упакованых презерватива.

– Гулять приезжали или учиться? – спросил, чтобы смягчить ситуацию.

– Гулять, – чуть не поперхнулась от лжи и от вида ниродхов, которые лежали там без надобности уже около года.

Он сделал вид, что не заметил упаковки и вынул зеленый хинди-русский словарь.

– О?! Вы знаете хинди? – удивился, как будто только что мы с ним не перекинулись на его языке парой слов.

– Да, немного.

И наконец достал со дна то, что искал. Металлический крючок, чтоб вешать сумки в электричках – это я и пыталась в течении двух минут объяснить всему оперативному составу. И второе – подарок Ручи. Браслет. Не знаю уж, к какому виду оружия они его причислили, но посмеялись, облегченно вздохнули и извинились.

– Ничего, нормально, – кивнула им: хорошая работа и мне же самой безопасней самолетами летать, если так тщательно все осматривают.

Я спокойно упаковала назад свои вещи. Парень, чтобы скрасить ситуацию, обратился с улыбкой:

– А как будет по-русски сказать гуд монинг?

– Доброе утро.

– Дор ур? – попробовал повторить и засмеялся. Я тоже. – Гуд монинг. И счастливого пути.

– Шукрия.

Последнее слово по индийски в последние минуты пребывания на индийской земле.

Уже в зале ожидания в Ашхабаде прилетел самолет из Банкока и оттуда высыпала четверка моих знакомых. Те самые, которым я завидовала. Они увидели меня и тоже удивились. Время полета в обе стороны совпало. Но в отличии от меня они провели время великолепно. Это виделось по их счастливым вдохновленным лицам, по загорелой коже, по пакетам с сувенирами и высунутыми павлиньими перьями.

Со мной из Дели летела пожилая, но добродушная и даже беспечная женщина. Нас и в самолет до Москвы посадили вместе.

– Как здорово погулять по Индии. Удивительная страна! – выкрикивала мне в ухо. – Я каждый год туда ездию на месяц. Могла бы, на всю жизнь туда уехала. В этот раз по югу ездила. А вы где гуляли?

– Я?.. Дели, Массури… – опустила глаза, чтоб та не увидела сомнение в них: стыдно людям сказать, что нигде не была. – Вобщем я у друзей жила.

– О, да, к друзьям еще лучше. А Массури – это вообще город великолепных дворцов. Вам повезло!

Я поняла, что она спутала Массури с Майсуром на юге Индии, но поправлять не стала. Придет время и туда тоже съездию.

Очень быстро нам принесли еду и напитки.

– Что будете пить? – любезно обратилась к нам стюардесса лет сорока с горящими южными, все еще молодыми глазами.

– Вина, – бойко потребовала моя соседка и я решила, почему бы и нет.

Едва я осушила рюмку, как сильное головокружение и слабость одолели. На глаза сами набежали слезы, и засыпая под гул еле слышных моторов, я в сердцах прокричала в душе:

– В следующий раз я вернусь в Индию. Очень скоро! И вернусь вместе с братом, чтобы не быть одинокой! Я обещаю!

И отключилась, мотаемая опьянением белого полусухого.

***

– Вот, собственно, и вся история, – я вздохнула и допила остывший кофе.

Константин помолчал. Откинулся на спинку стула и покусал губы. Воробьи разлетелись. Их спугнули вороны, теперь сами занявшие карниз. Рядом с кафе надеются, что вид крошек перепадет и им. Обманчивое видение.

– Да, Наташ, можно я вас буду так называть? Или может на «ты»?

– Можно.

– Вот, Наташ. Я слушал и думал. Точнее уже представлял, как это может выглядеть на экране, – приподнял брови. – Даже афишу вижу нового фильма. На заднем плане этот знаменитый розовый храм, впереди красавица вроде вас и два негодяя. «Индийский принц».

Я с напряжением наблюдала как он живописал. И по нутру расползалось тепло от несказанной радости свалившегося успеха и от капучино.

– Получается. И очень хорошо. Живо. Искренне. Никакой фальши в передаче. Кадры один к одному подстраиваются и слепляются. Целая лента… А потом море шампанского, аплодисменты в кинотеатре на премьере. Канская лаврушка, золотая статуэтка. И наша кинокомпания поднимется в рейтинге самых лучших. Уже вижу огромные кассовые сборы за фильм. Шумят газеты. Конференции… Ты готова к такому? Славы не боишься?

– Нет.

– Ну и гонорар, сама подумай. Сказочный. Твои Ароры от зависти лопнут.

Я облегченно вздохнула: человеку не показалась пустой и скучной моя история. Значит я пережила ее не напрасно. Слезы благодарности блеснули в уголках у переносицы.

– А ты смелая девушка! – звучала не то гордость за меня, не то зависть.

– Я не смелая, я отчаянная. А это другое. Именно боясь упустить шанс и остаться одинокой я момчалась куда глаза глядят. Тут нет никакой смелости. Двадцать восемь лет… первое чувство яркое. Вот нервы и расшатались…

Константин постучал по столику пустым стаканчиком.

– А правда история на колдовстве замешана? Чистая магия? Мне, честно говоря, самому захотелось попробовать… У меня жена, хороший брак. Не пойми меня превратно. Просто с судьбой поиграться захотелось, эксперимент.

– Я бы не посоветовала.

– Ладно, посмотрим. Расскажи, что потом было, второй раз в Индию вернулась? Если нетрудно.

– Об этом мы поговорим на другой встрече. Это будет еще более долгая история. Я бы даже сказала: история с продолжением.

– Ох! – воскликнул Константин, потирая ладони. – Мне тут уже целый сериал мерещится.

Я улыбнулась смущенно:

– Там посмотрим.

– Хорошо, тогда закончи, пожалуйста, эту историю. Я имею в виду прилет на родину.

– Потом я прилетела в Домодедово. Саша встречал меня. Я сразу увидела его в многошерстной толпе.

– Ты живая?! – распростер объятия.

Мы обнялись и минуту стояли, сжимая друг друга в охапку. Снова вместе. Страхи позади. Мы прошли на сиденья для ожидающих. Нам сидеть до утра. До первой электрички до Москвы, а потом домой. Мне надо было выговориться. И не заснуть нам обоим. Он привез мне огурцов, я вытащила те две груши. Он сбегал в уборную помыл себе манго. И я все ему рассказала. Почти как вам… тебе сейчас. У него волосы шевелились от моего повествования. Сейчас уже не то. Тогда под первым впечатлением все казалось ярче и ужаснее. Оглядываясь сейчас на произошедшее, я удивляюсь: а что, собственно, было-то? Обычная история. Ничем от любой другой банальной и не отличается. И уж никакой драмы там точно нет. Все полузабыто и пережито. Все давно выплакано и высмеяно. Так думала, а вот сейчас чувствую, как действительно излечилась после признания. Оказывается, глубоко все закопалось… по-настоящему глубоко дышать мешало.

Мы приехали домой. Я уснула и проспала с дороги не пойми сколько. Не собиралась никому звонить и говорить, как я добралась. Им до меня все равно не было никакого дела. Маме и бабушке я просто сказала, что мы настолько разные, что ни о какой свадьбе и речи быть не может. Папе примерно так же. Знакомые узнали чуть больше, но куда как меньше Сашиного. Более менее полную версию я рассказала Хадиче. А она вот… вам. (Константин не стал поправлять и я так и оставила недопроглоченное «Вы». ) И она посоветовала мне написать роман. Сказала, что эта история заинтересует всех, но я как-то отложила на потом и вот…

– А как же приглашение тем двоим в Россию? – напомнил собеседник.

– Ну да. Через день мы пошли за ним в милицию. И самое прикольное, что в этот день, в эту минуту там из посетителей не было ни души. Потрясающе. Это же паспортный стол. Там обычные очереди с раннего утра до закрытия. Нам выдали два маленьких бланка. Я представляла себе кучу бумажек, почти тетрадь. Крупные широкие листы. А это мелкий шрифт. Ну просто смех. Вернулись домой. Никто не знает, как отправлять такие вещи. В милиции нам просто брякнули «ваши заботы». А мы с этим никогда не сталкивались. Пунит позвонил сам. Я разговаривала и с матерью, и с сестрой. Они делали вид, что скучают и быстрее хотят ко мне приехать. Но это желание вырваться из Индии. Я тут ни при чем. Точнее я функция…

– Заказать еще кофе? – заботливо спросил Константин, заметив, как я снова помрачнела.

– Нет, спасибо, у меня с него нервы обостряются. Вот и сейчас… все вроде утряслось, а вспомнила… раздражение…

– Это пройдет. Другие к психоаналитикам ходят от стрессов избавляться, а ты сама. Молодец. Справилась.

– Если бы… хотя ты прав.

– Ты отправила приглашение?

– Отправила, – я хмыкнула. – Мне мама сказала, что важные документы отправляют заказным письмом. С одной стороны я хотела, чтобы эти двое приехали. Мечтала издеваться над ними также, как они надо мной там. С другой стороны я боялась своей неугасающей любви. Разум все понимает. Ненавидит. Анализирует. Объясняет. А сердце разрывается. Душа плачет и ничего не хочет слушать. Мазохизм и все тут. Я решила положиться на судьбу: если суждено ему приехать ко мне, приедет. И отправила обычным письмом. Ароры его так и не получили. Значит, на почте все тщательно проверяют и не позволят нахаляву тебе пересылать важные документы – на это заказные есть, плати и доставят.

Пунит часто звонил. Мой голос срывался и выдавал слабость. Но я постоянно, как внушение, гнала от себя любовь. Ложное чувство, мешающее жить. Приходили в голову мысли однажды отомстить ему. Потом озарение православного всепрощения, что умиляло меня и делало святой мученицей в собственных глазах. И снова лучезарность сменялась лютой ненавистью. Я ненавидела его не столько за то, что просто хотел воспользоваться и не любил, а из-за утраченных иллюзий. Он разбил мою сказку в любовь и веру в людей. Окончательно. Так мне, по крайней мере, казалось. Я потеряла то возвышенное чувство полета, каким жила до второго июля. Это позволяло мне верить в собственные силы, в преодоление любых преград. Я даже любовалась собой, любила любовь и себя влюбленную. Потому что как еще объяснить, что я его вообще любила? Я его даже не знала. Пара фраз. Пара взглядов и все. Химизм мозга. Или магия. Этот храм… не знаю. Я перестала пользоваться тем емэйлом, на который он мне писал и поменяла номер телефона. А тетради мои пропали бесследно. Я ведь знаю, зачем они их выкрали. Тот друг, что знает русский. Они хотели ему показать тетради и узнать про меня, что я про них писала. Но вряд ли индиец сможет прочесть мои тесные каракули. Это же не печатный текст… фото тоже не прислали. Все себе оставили. И храмы. И горы. И даже снимки моей деревни. Показывать друзьям и хвалиться.

Я уже чувствовала, что начинала выводится и Константин дружески пожал мне руку.

– Все кончено, – заключила я и растянула губы. – Да, самое смешное! Я еще долго после возвращения ловила себя на мысли: «Как Саша хорошо знает руский!», потому что сама еще продолжала думать на хинди. Если бы я пробыла там до середины августа, выучила бы язык. Тоже есть свой плюс во всем. Даже в паспорте стоит штамп о выезде за границу. А это уже круто и можно пяткой в грудь стучать. Не обязательно говорить при этом, что ты был за границей затворником и сходил с ума. Могу даже кредит в банке брать.

Константин засмеялся моей шутке.

– Ну вот что, Наташ. Если не против, то предлагаю сотрудничество. И обещаю тебя не обманывать, как твой Пунит. Беремся вместе за дело? Фильм снимать? И название уже придумано – Хадича же подсказала: «Индийский принц».

Я выглядела, наверно, как наивная дурочка и нелепо улыбалась: что, правда?

– Я серьезно. Поможешь написать сценарий. И будет шанс поехать снова в Индию, помогать в консультациях. Так ты ему и отомстишь: своим успехом. Пусть знают нас, русских. Мы тоже не лыком шиты!

Я взбодрилась. Передо мной открывались новые возможности. Пусть Амит и не покажет мне Дели, зато я сама его посмотрю. И теперь-то уж точно отпущу от себя все мучившие меня воспоминания. Вот и финал. Хэпиэнд. Как в хорошем кино. Которое мы и поедем снимать. Снова в Индию.

– Я думаю, что теперь можно и покушать, – добродушно засмеялся собеседник и привстал, – не против, если и тебе закажу на свой вкус?

– Не против.

– Вот и хорошо, а то уже в животе бурчит. С утра маковой росинки не видел.

– Я тоже.

– Завтра же и начнем писать сценарий, искать актеров. Сбудется и моя мечта: фильм о нас, и об Индии, и о разных мирах. Чем не Спилберг? Да еще столько магии. Представим тебя настоящей колдуньей, сгустим краски. Даже Кинг до такого не додумается.

– Еще какой магии!

Казалось, что мы поладим. Работать рука об руку будет интересным занятием. Я уже сейчас это видела и понимала, почему мне вообще далась история с Пунитом. Кто бы кроме меня мог лучше такое выдумать? Сама жизнь.

Константин отправился за салатами и вторыми блюдами. Я призадумалась: кого-то он мне напоминал. Киану Ривза что ли? Повернулась к окну. С карниза на меня изучающе смотрели два красноватых глаза. Голубь. Белый. Махровый. Я таких только в зоопарке видела однажды. Не уж-то сам Святой Дух спустился благословить на новый этап в жизни? Неужели только начало сказки? Неужели?

Ладно. Время покажет…

И через неделю мы на пару написали замечательный сценарий.

Забегая вперед, скажу, что, вдохновленная таким неожиданным успехом, я все-таки написала об этом книгу. И она, с той же картинкой храма на обложке, что и афиша фильма, которую придумал Константин в Атриуме, облетела весь мир, став популярным бестселлером. Наверно, мистическое сооружение Лакшми Нараяна требовало славы и потому способствовало такому фантастическому успеху.

Я же, автор идеи, разъезжаю теперь по свету в поисках новых ошеломительных сюжетов…