Текст книги "Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть восьмая"

– Река мелкая… – кузен курил последнюю, перед выходом на шоссе, сигарету, – танкам она не страшна, но нельзя оставлять западную группировку без моста. Другого такого удобного места здесь нет… – кроме танков, на запад перебрасывали и пехоту. Армия хотела выровнять язык у Мальмеди, и отогнать немцев дальше на восток:

– Откуда они и появились… – проводив Теодора, за галетами и ветчиной, Питер с Меиром рассматривали подробную, армейскую карту местности. На прощание, кузен потрепал Меира по плечу:

– Отцу привет передавай. Скажи, что я дня через два в Мальмеди появлюсь, с ребятами… – подняв воротник шинели, Теодор, до глаз, замотался грубым шарфом, – и рассчитываю на свободную койку, как в Нормандии… – хохотнув, он исчез в белесой вьюге.

Брезент заколебался, Меир, поежившись, как следует, завязал шнуры. Майор Кроу, подсвечивая себе фонариком, резал ветчину:

– Для тебя бутерброды с сыром… – сообщил кузен Меиру, вытаскивая из вещевого мешка бумажный пакет, от Фошона, – я припрятал, на черный день… – сыр превратился в лед, но Меир пристроил куски над огоньком печурки:

– На Адаке так холодно не было, – задумчиво сказал майор Горовиц, – там океан… – Меир оборвал себя:

– Питер, хоть и родственник, и друг, но, услышав об острове Эллсмир, тоже пальцем у виска покрутит… – Меир давно привык к тому, что его сведениям о немецком десанте в Арктику никто не верит. Донован и Даллес, неоднократно, заявляли, что вермахту в тех широтах делать было нечего:

– И не осталось ни одного человека, который мог бы подтвердить мои слова… – горько думал Меир, – а ведь я видел Отто фон Рабе, лицом к лицу… – последние сведения о том, что происходит в Берлине, британцы получили летом, до разгрома заговора. Штандартенфюрер процветал на посту главного медицинского инспектора концентрационных лагерей:

– На фронте его ждать не стоит, – кисло сказал себе Меир, – впрочем, и Максимилиан тоже сюда не заглянет. Они сейчас, наверняка, уничтожают лагеря, в Польше, жгут документацию. Но что случится с людьми, которые еще там остались… – Меир боялся, что и сестра, и Авраам, и Циона, после падения Варшавы, оказались в немецком плену.

Завернувшись в армейские одеяла, они устроились с Питером на койке. По карте выходило, что Питер должен, миновав Мальмеди, отправиться на северо-восток, на плато Высокий Фен, где его ждало рандеву со старым знакомцем. Меир посветил сигаретой на бумагу:

– Бронфман встречался с Монахом. Если он, конечно, жив, если Бронфман жив… – мрачно добавил Меир:

– Хотя на Хануку он воевал еще, судя по донесениям из здешних частей… – из Блетчли-парка сообщили, что Портниха, в последний раз, выходила на связь в ноябре. Потом началось немецкое контрнаступление, передатчик, и до того редко просыпавшийся, замолчал. Никто не знал, где сейчас отряды Монаха:

– Скорее всего, в горах… – Меир помолчал, – надеюсь, что они с Бронфманом нашли друг друга, и у нас появятся сведения о немецкой обороне… – Питер потер обросший каштановой щетиной подбородок.

В отличие от Меира, майор Кроу бриться не собирался. В Мальмеди он въезжал в британской форме, но потом менял хаки на фермерскую куртку и шапку. Вместе с разведчиками Бронфмана Питер шел на восток, в немецкий тыл, заниматься диверсиями, уничтожением коммуникаций, и взрывом мостов:

– Эдуард обещал подобрать ребят, знающих немецкий язык, – Меир упер карандаш в карту, – и, если с Монахом все в порядке, то и его бойцы к вам присоединятся. В здешних местах все по-немецки говорят… – отряд снабжали документами бельгийских трудовых резервов:

– В немецкую форму вам переодеваться незачем, – подытожил Меир, – такое опасно, вы о вермахте или СС понятия не имеете… – Питер, покуривая, отозвался:

– Отчего это? С мерзавцем, Максимилианом, я очень хорошо знаком. Но ты прав, нам сложно будет себя за немецких солдат выдать, а, тем более, за СС… – Питер, брезгливо, поморщился. Они отправились спать еще до полуночи.

Теодор обещал первым делом позаботиться о расчистке шоссе:

– Я знаю, что тебе не терпится отца увидеть… – он коротко улыбнулся Меиру, – проедете свои четыре мили, без приключений… – за брезентом завывал ветер. Меир слышал спокойное дыхание кузена:

– Питер говорил, Максимилиан, в Северной Африке, убил его девушку, Элен. Она в отряде Теодора работала, в Бретани… – Меир не мог заснуть. Он курил, свернувшись на шаткой, походной койке, моргая глазами от едкого дыма:

– И он, Максимилиан, убил жену Теодора, и Лауру, в Лионе. Надо его найти, надо, чтобы он понес наказание… – в Париже Меир узнал, что СС, на фронте, якобы расстреливает пленных солдат союзников. Генералитет, впрочем, в такое не верил:

– Не надо создавать панику, майор Горовиц, – наставительно, сказали, Меиру, в штабе Эйзенхауэра, – люди и без того напряжены, война заканчивается. У страха глаза велики… – штабной офицер поднял палец, – вы сами, наверняка, слышали разговоры о якобы лагерях уничтожения. Их не существует… – Меир откашлялся:

– Здесь вы неправы, полковник. Я лично говорил с человеком, бежавшим из Аушвица. Он… – штабной работник прервал его:

– Люди склонны к преувеличениям, майор. Невозможно ликвидировать такое большое количество заключенных. Для этого просто не существует технических средств… – Меир тогда промолчал. В холодной палатке он вспомнил сводки с востока:

– Русские осаждают Будапешт. Краков пока у немцев, Краков, Аушвиц, Бреслау. То есть Требниц, где близнецы живут. Если они еще в обители, конечно… – за два года с мальчишками могло случиться все, что угодно. Потушив окурок, Меир завернулся с головой в одеяло. Он старался не думать об Ирене, такое было слишком больно:

– Это я, я виноват… – повторял себе майор Горовиц, – я ее не любил. Не надо было соглашаться на свадьбу. Она бы не поехала в Европу, осталась бы жива. Как будто я ее убил, собственными руками. Ирена, Ирена… – он вытер влажные глаза:

– Я виноват, и перед ней, и перед Тессой… – узнав о пропаже самолета, Меир, на мгновение, почувствовал легкость, за которую сразу себя возненавидел. Тессе он писать не собирался:

– Она думает, что я ее бросил… – Меир сжал руку в кулак, – пусть так и остается. Ирена меня любила, даже калекой… – он тяжело вздохнул, – а Тессе я не нужен. Она молодая женщина, едва за тридцать. Пойдет в парламент, обвенчается, если она обеты сняла. Буддисты тоже в храме венчаются… – ночью он плохо спал, ворочаясь на койке.

Меиру, отчего-то, привиделась маленькая девочка, лет трех, черноволосая, с серыми, дымными глазами. Он присел, обнимая ребенка, от малышки пахло сладким печеньем:

– Скажи мне… – Меир услышал свой голос, – скажи, что дальше случится… – сунув пальчик в рот, девчонка серьезно отозвалась:

– Надо только хорошее говорить… – улыбнувшись, она обхватила Меира за шею:

– Только хорошее, папа. Она … – девочка подняла пальчик, – она так хочет… – проснувшись, в стылой темноте, Меир стер пот со лба:

– Видение, как у Питера, после контузии. У меня от пыток Исии тоже кошмары случались, и долго… – он велел себе успокоиться:

– Просто ребенок, ерунда. У меня никогда детей не появится. Зачем я такой, Тессе, или любой женщине? После войны вернусь в Секретную Службу. Если меня возьмут, конечно… – горько напомнил себе Меир:

– Рузвельт пошел на четвертый срок, надо же. Никогда такого еще не случалось. В конце концов, я докажу, что я не агент русских, что я достоин доверия. Буду приезжать в Нью-Йорк, возиться с Аароном. Интересно, что Теодор в Америке делал… – отогнав от себя мысли о Деборе, Меир, наконец-то, заснул.

Утром, согрев в чашке воды, он, кое-как побрился перед зеркальцем виллиса. Машина еле прогрелась, но Меир велел Питеру:

– Вперед. Здесь четверть часа, не больше. У папы на кухне оладьи к завтраку жарят… – майор Кроу обернулся на черную воду Амеля:

– Хорошо, что виллис по склону спустился, иначе, нам бы действительно пришлось пешком идти. Что касается оладий… – Питер отвернул окно, – то после войны я тебя в Плимут возьму. Остановимся в «Золотом Вороне». Лучше бывшего сержанта Берри в армии повара нет… – едва миновав последние развалины домов Ставело, Питер замедлил ход:

– Что за черт… – Меир сорвал с крючка мощный, армейский бинокль:

– Саперы… – майор Горовиц всматривался в дорогу, – то есть их машина… – грузовик валялся на боку. Утро было туманным, мрачным, но безветренным. Черный столб дыма поднимался в небо, Меир посчитал:

– Семеро, и кажется, все убиты. Теодора я не вижу… – он нахмурился:

– За милю отсюда. Снаряд, что ли, шальной в машину попал? Езжай… – велел он Питеру. Майор Кроу заглушил машину:

– Танки, Меир. Две колонны, на севере и юге… – майор Горовиц, недоуменно, сказал:

– Для наших еще рано… – он навел бинокль на теряющийся в туман горизонт поля:

– Это вермахт, – коротко сказал Питер, – бери оружие.

Хлопнув дверями виллиса, соскочив на дорогу, они увидели белые кресты, на черных башнях танков:

– Два десятка… – Питер вскинул на плечо ручной гранатомет, – надо проверить, где остальные саперы, и организовать оборону… – Меир, внезапно, рванулся, вперед:

– Мальмеди. Питер, там отец… – майор Кроу едва удержал его за рукав шинели:

– Они шоссе перерезают, Меир. Пошли… – он кивнул, – чем раньше мы окажемся у них на пути, тем меньше шансов, что они в Мальмеди доберутся. Надо удержать дорогу, до появления наших сил… – достав из машины автоматы, Меир направился вслед за кузеном.

Мальмеди

Тарелку с горячими оладьями и чашку кофе доктору Горовицу принесла сестра Робинсон. За окном кабинета, в раннем, сером тумане, едва виднелись башни собора. Оладьи блестели янтарным, кленовым сиропом. Хаим, много раз, напоминал себе не есть на ходу:

– Тебе шестьдесят пять лет, этим годом, – сварливо говорил себе врач, – а еще надо внуков на ноги поднять. Близнецов под хупу повести, в конце концов. Может быть, даже правнуков увидеть. Бедная Амалия, она внуков не дождалась… – Хаим, все равно, ел стоя, с тарелкой в руках, склонив светловолосую, поседевшую голову.

Начальник госпиталя изучал расписание сегодняшних операций, пришпиленное к стене. Увидев резекцию желудка, Хаим сказал, себе под нос:

– Надеюсь, он в Париже соблюдал диету. Ему тридцать почти, как и Меиру. Не стоит, в молодости желудок запускать, особенно учитывая, что от желудка половина осталась… – Хаим знал, что майор Кроу из Мальмеди отправляется за линию фронта, в гражданской одежде. У партизан диеты было не дождаться, однако доктор Горовиц, все равно, напомнил себе поговорить с племянником:

– И Теодор приезжает… – бросив взгляд на тарелку, Хаим обнаружил, что доел все оладьи, – ему пятый десяток идет, но по нему не скажешь. Тоже собирается ползать в грязи, и наводить переправы. Инженеры в Ставело стоят, к западу от нас… – утро было сумеречным, спокойным. Ночь тоже прошла тихо.

В Мальмеди, кроме госпиталя, расквартировали часть военных полицейских. Бельгия, хоть и не была пособником оси в войне, но в стране, во время оккупации всем заправлял вермахт и коллаборационисты. Власть на освобожденных территориях пока принадлежала временной администрации союзников:

– Однако монархия здесь в будущем останется, как в Голландии… – Хаим посмотрел на портрет президента Рузвельта, рядом с картой военных действий, – они традиции сохраняют… – в армии выборы не устраивали, но все слышали, что Рузвельт идет на четвертый срок:

– Невиданное дело, – попивая кофе, Хаим присел на угол стола, с папиросой, – никогда такого не случалось. Это из-за войны, конечно… – снимок президента напомнил ему о фотографии родителей, с Линкольном:

– Она маленькому Аарону достанется, – ласково улыбнулся доктор Горовиц, – и Тору ему Дебора отдаст. Все в семье сохранится, я уверен… – резекцию делали одному из ребят Бронфмана. Майор сегодня намеревался покинуть госпиталь:

– Допросим с Меиром эсэсовцев, – на вечернем обходе Эдуард поморщился, – и я отправлюсь с майором Кроу на восток… – Бронфман передавал Питеру координаты точки, где его ожидал Монах. С майором уходили трое надежных ребят, разведчиков Эдуарда, отлично владеющих немецким языком.

– И вообще, – заметил Бронфман врачу, – я бы у вас рядового Сильвера забрал, для разведки. С будущим наступлением переводчиками не разбрасываются. Фред мог бы и в тыл с нами ходить… – доктор Горовиц сверился с градусником:

– Девяносто семь. Что с вами делать, выписывайтесь… – он посмотрел на упрямое лицо майора:

– Фред мальчик еще, – тихо сказал доктор Горовиц, – сирота, хоть и с приемными родителями. Ему семнадцать, майор, он добровольцем в армию пошел. Пусть… – врач не закончил. Они с Бронфманом оба понимали, что должность санитара безопаснее, чем работа в армейской разведке:

– Он не усидит в переводчиках, – вздохнул Хаим, – попросится за линию фронта. И Фред врачом хочет стать… – доктор Горовиц вспомнил, как Эстер, пятнадцати лет от роду, сопровождала его на вызовы:

– У нее точная рука, сильная… – сизый дымок папиросы поднимался к каменному потолку старинного кабинета, – она отличный хирург. Нехорошо так о покойных людях говорить, но мамзер никогда не признавал, что женщины могут в медицине преуспеть. Разные женщины бывают… – доктор Горовиц подумал о неизвестной пациентке, навестившей его в Нормандии:

– По глазам видно было, что она Меира коллега. Интересно, где она сейчас? Тоже, может быть, за линией фронта, как моя девочка… – Хаиму, на мгновение, даже почудилось, что он сидит на кухне дочери, в Амстердаме:

– Но они туда не вернутся, в Израиль поедут. Авраам не успокоится, пока евреи своего государства не получат. Обоснуются в Кирьят Анавим, у них дети родятся… – Хаим надеялся, что и дочь, и зять живы:

– Они с партизанами где-то. В Польше, в Словакии… – на столе начальника госпиталя стояла полевая рация, с телефонной трубкой. Связисты свое дело знали. Линии на запад, в Ставело, и дальше в тыл, и на восток, к частям, защищавшим Мальмеди, работали отлично:

– Никто не сообщал о раненых, – обеспокоенно подумал Хаим, – а седьмой час утра идет. Обычно ночью какие-то перестрелки случаются. Хотя Эдуард прав, такая ночь выпала, что никто из окопов и носа не высунул. Все отдыхали, на войне тоже так бывает. А сейчас туман… – телефон резко, неожиданно зазвонил. Хаим ткнул окурком в пепельницу:

– Сглазил, как говорится. Сейчас машины пойдут… – однако он услышал не знакомые голоса начальника саперов, в Ставело, или пехотных командиров с востока. Доктор Горовиц, сначала, даже не поверил своим ушам.

– Связь очень плохая, – предупредил его Джованни, – они за линией фронта. Насколько я понял, отряд выбил каких-то немцев с их базы. Они пользуются телефонными линиями вермахта, звонок идет через Братиславу, Вену и Цюрих… – в Братиславе еще надежно сидели немцы и словацкие коллаборационисты:

– Говори быстро… – распорядился Джованни, – иначе в Братиславе отследят, что происходит. Они на севере, в горах, у польской границы… – Хаим приказал рукам не трястись. Сквозь жужжание и треск до него донесся слабый голос:

– Папа… Папочка, милый, милый мой… – она плакала:

– Папа, не волнуйся, с нами все хорошо. Авраам здесь, Циона с нами. Папа, я знаю об Аароне, я по радио слышала. Папочка, что с Меиром, где он… – доктор Горовиц боялся выпустить трубку, ладони вспотели:

– Она жива, жива. Девочка моя, милая. Доченька моя… – Хаим крикнул:

– Меир ко мне приезжает, сегодня! Он в разведке, в армии! Эстер, Эстер, пожалуйста, будь осторожна! Я люблю тебя, доченька… – Хаим вспомнил:

– Мальчики, надо ей сказать, где мальчики, немедленно. Требниц в рейхе, но Эстер туда проберется. Она все сделает, ради сыновей…

– Я тебя тоже, папочка. Пожалуйста, не рискуй, береги себя… – голос удалялся, Хаим заорал:

– Эстер! Слушай меня! Близнецы были в Польше, в Тре… – стекло кабинета звеня, обрушилось на каменный пол. Осколок танкового снаряда, влетев в разбитое окно, разворотил телефон на столе Хаима.

Ставело

Грузовик саперов, действительно, подбило артиллерийским снарядом:

– У них еще и «Элефанты», с собой, две штуки… – Теодор, тяжело дыша, привалился к мерзлому откосу наскоро отрытого окопа, – они, видимо, рассчитывали наши танки встретить… – над голым, заснеженным полем, по обе стороны шоссе, висела почти непроницаемая, плотная дымка. Они послушали тишину:

– Колонны встали, – майор Кроу проверял гранатомет, – когда, говоришь, «Элефант» выстрелил? – саперы закончили разминирование шоссе и собирались заняться полями, но их прервал пущенный на дорогу снаряд. Теодор курил, держа сигарету в кулаке:

– Час назад, не больше. Их передовой танк на собственную мину наткнулся… – кузен, злорадно, выматерился. В бинокль почти ничего видно не было, но Теодор заметил:

– Тралами они машины не оборудовали. Они сейчас совещаются, решают, что делать… – танки находились где-то в миле от шоссе:

– Мы пока быстро окопы устроили… – Теодор указал в сторону дороги, – по обеим сторонам. Но с оружием у нас, честно говоря, плохо… – плохо было и со связью. Саперы ночью не взяли с собой рацию. Передатчик остался в Ставело, в штабной палатке. Питер распорядился:

– Майор Горовиц, идите в деревню. Вызывайте штаб, вызывайте части на западе, и Мальмеди. Сообщите об опасности атаки, то есть, о начавшейся атаке… – Меир, хмуро, смахнул снежинку с погнутого пенсне:

– Никуда я не пойду. То есть, ты меня лучше в Мальмеди отправь, шоссе разминировано… – Меир оборвал себя. Любой человек, появившийся сейчас на шоссе, послужил бы, несмотря на туман, отличной мишенью для танков:

– Я и десяти шагов не сделаю, – понял Меир, – заметив движение, они сразу начнут стрелять. Но в Мальмеди папа… – он успокоил себя:

– В Мальмеди и к востоку от него наши части расквартированы. Ерунда, нет здесь никакого котла и не будет. Шальной прорыв, немцы рассчитывают на удачу. Всего два десятка танков, «Элефанты», и никакой пехоты. Мы их удержим, а к полудню должны наши колонны появиться… – майор Горовиц забрал у кузена окурок:

– В Ставело пусть идут легкораненые… – в отличие от шоссе, ведущего на запад, дорога в деревню проходила среди развалин домов, где можно было спрятаться от танкового обстрела:

– Легкораненые, – повторил Меир, – все трое. Хорошо еще, что… – он не закончил. На дне окопа лежало два искалеченных трупа:

– От потери крови умерли… – Теодор дернул небритой щекой, – одному живот распороло, – Меир узнал давешнего, молоденького лейтенанта, – другому ноги оторвало… – Питер вздохнул:

– То есть, за вычетом троих легкораненых, остается ровно сорок человек… – они нырнули в северный окоп. Меир взглянул на шоссе, на разбитый грузовик, и валяющиеся рядом трупы:

– Думаю, если я переползу на противоположную обочину, то они просто не успеют по мне выстрелить. Ребятам офицер нужен, а вы здесь вдвоем оставайтесь… – насколько они могли видеть, с севера и юга подходило по два десятка танков. В каждой колонне немцев имелась и самоходная артиллерийская установка, «Элефант». Легкораненым дали строгий приказ на дорогу не высовываться:

– Лучше пусть потратят больше времени, плутая в развалинах, чем погибнут о т первого снаряда, – угрюмо подытожил Теодор:

– Очень надеюсь, что наши не задержатся. Им еще Амель форсировать, без моста… – трое раненых саперов не смогли бы навести понтонную переправу:

– Позвоните на запад, – велел Теодор бойцам, – пусть отправляют сюда все танки, которые еще на ходу… – механики, после начала немецкого контрнаступления, сбивались с ног. Они понятия не имели, сколько машин могут выделить соединения на западе, но, как заметил Теодор, сорок человек, против двадцати танков, все равно бы долго не продержались.

– Но надо продержаться, – он, придирчиво, осмотрел ручные гранатометы, тот, что принес Питер из виллиса, и тот, что был у саперов, – но вообще, может быть, немцы подумают, что всех убили, и повернут обратно, к себе в расположение… – они надеялись, что так и случится. Пока танки не двигались, колонны заглушили моторы. Один гранатомет Меир брал с собой, в южный окоп:

– Если немцы перережут шоссе… – он сунул в карманы шинели четыре бутылки с зажигательной смесью, – они пойдут прямо на запад, в Ставело, и дальше по шоссе. Нельзя их пускать в тыл, и нельзя пускать в Мальмеди. Дорога расчищена, они покатятся, как по маслу. Пока танки на заминированном поле, они рискуют, каждую минуту. Они не станут быстро двигаться вперед, пустят перед собой по одному человеку из экипажа, с миноискателями… – у саперов были хорошие винтовки, с оптическими прицелами:

– В таком тумане ничего не увидишь… – Меир взглянул на едва поднявшийся над горизонтом маленький, солнечный диск, – но я отлично стреляю. Надеюсь, инженеры тоже… – кроме гранатометов, у них была еще и базука, одна на два окопа:

– Я ружье на юг отправил, – Теодор махнул рукой, – гранаты у ребят есть, бутылки тоже. И ты с собой берешь немного… – Меир вспомнил ширину шоссе:

– Футов десять, ерунда. Там наш виллис остался, грузовик валяется. Я спрячусь… – он вспомнил, как переползал линию фронта у полуразрушенных зданий университета, в Мадриде:

– Война тогда началась, восемь лет назад. Я на Джона наткнулся, в окопах, мы в атаку пошли. Джона больше нет, Мишель без вести пропал… – в плотном тумане, по обе стороны дороги, царила глухая, угрожающая тишина. Звука танковых моторов слышно не было.

Питер пересчитал оставшиеся в северном окопе бутылки:

– В виллисе еще канистры с бензином есть, – заметил майор Кроу, – но ты не рискуй. Тебе надо добраться до южного окопа, вот и все… – до южного окопа оставалось десять футов слегка присыпанного снежком, разбитого, серого довоенного асфальта. Меир понял:

– По этой дороге немцы на запад шли, а теперь мы их обратно гоним, в логово, как зверя. Они подыхают, это последние судороги, но раненый зверь наиболее опасен… – Мальмеди скрывался на востоке, в непроницаемой, белесой пелене. Задул резкий ветер, Меир поежился. Теодор забрал у майора Кроу остатки сигареты. Затягиваясь, обжигая губы, он присмотрелся к развалинам:

– Ребят вроде не заметили. Проклятая погода, ничего не видно. Но ракету им из Ставело, все равно, пускать нельзя, «Элефанты» до деревни достанут… – даже в дымке немцы могли бы разглядеть сигнал добравшихся до Ставело саперов.

– Ладно, – майор Кроу взглянул на поцарапанное стекло хронометра, – половина восьмого утра… – Федор, невольно, провел рукой по заросшим щетиной щекам:

– Всю ночь на ногах провел, и сейчас поспать вряд ли удастся. Ребятам тридцати не было, они молодые, а мне пятый десяток. Папа старше меня был, когда воевал, – напомнил себе Федор, – и тебе надо до Берлина добраться. Максимилиан за все поплатится, обещаю. Отдаст малыша, вещи ворованные, и сам пойдет под суд и на эшафот… – когда они говорили с Анной, жена вздохнула:

– Крестик твой и не найдешь теперь, милый, если Марта погибла. А кольцо… – она помолчала, – была бы жива Марта, надо было бы ей отдать… – Федор, мимолетно, подумал:

– Вдруг девочка родится. Тоже Марта будет. Она кольцо и получит… – выбросив сигарету на мерзлую землю, он прислушался:

– Давай, майор Горовиц. И не беспокойся за отца, к востоку от Мальмеди наша пехота стоит. Они не пустят немцев в город, если те атаковать начнут… – Питер пожал руку Меиру:

– Держитесь. Десять футов, – лазоревые, усталые глаза коротко усмехнулись, – иногда приходится и за десять футов драться, майор… – Меир осторожно, аккуратно выполз из окопа, сразу почувствовав себя незащищенным. Впереди была обледеневшая, грязная обочина шоссе. Свежевыбритые щеки колол смешанный со снегом, острый песок:

– Можно было и не бриться, но кто знал… – Меир старался не поднимать голову вверх. Танки оборудовали мощной оптикой, даже в тумане немцы могли заметить движение на дороге:

– Они с двух сторон стоят, – Меир прополз мимо виллиса, – за машиной не спрячешься… – он отвел глаза от разнесенной осколком головы кого-то из саперов. Свернувшаяся кровь стояла темными, застывшими лужами, на шоссе пахло гарью:

– В Бирме сразу птицы появлялись, насекомые… – в джунглях, они, несколько раз, наталкивались на старые трупы, – а здесь все замерзает… – оказавшись за грузовиком, Меир позволил себе выдохнуть. Он видел край южного окопа:

– Перевалить обочину, и я в безопасности. То есть, в относительной безопасности… – три фута глубины сейчас казались надежной крепостью. Тишину разорвал вой снаряда «Элефанта». Меир выругался:

– Очнулись, ублюдки… – накрыв голову руками, кувыркнувшись в окоп, он закричал:

– Слушай мою команду! Оружие к бою… – из тумана, по обеим сторонам дороги, заревели моторы танков.