Текст книги "Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть восьмая"

– Они оба считали, что им закон не писан. Чкалов тоже такой был, и поплатился. И Степан поплатился, но мы его оживим, как оживили капеллана. У Вороны есть чувства, она не сможет устоять… – Петр должен был уговорить Ворону работать на СССР:

– Лучше бы, конечно, привязать ее ребенком, – решил Эйтингон, – даже у такого бесполого существа есть инстинкты. Она спала с одним Вороновым, ляжет в постель с другим. То есть, тем же самым… – оставалось надеяться, что Петр доживет до конца войны:

– И сразу поедет на восток… – Наум Исаакович блаженно вытянул ноги, – Петр, чтобы свою шкуру спасти, все, что угодно сделает. Привезем Иванова, из Караганды… – мальчишку били, но, по распоряжению Эйтингона, не калечили, – он бросится к отцу. Очень трогательно. Воронов любил сына, он на все согласится. Потом обоих расстреляем. И Кукушку расстреляем, суку… – местонахождение дочери Горского пока оставалось совершенно неизвестным. Паук понятия не имел, для чего на остров Адак прилетали Донован и Даллес, но Эйтингон все чаще думал:

– Она в Америке, к гадалке не ходи. Добралась до Японии, поняла, что Зорге арестован, и нашла Поэта. Интересно, что с ним случилось? Хотя, наверное, в деревне сидит. Что ему еще делать, в опале… – Кукушку еще четыре года назад приговорили к смертной казни. Приговор должен был быть исполнен:

– Расстреляем, когда ее найдем… – Эйтингон представил себе серые, спокойные глаза женщины, – и Марту отыщем, если она жива. И пани Штерна себе трибунал заработала, за бои с Красной Армией… – рядом с термосом лежала неприметная папка. Эйтингон отправил в Москву фото доктора Горовиц, приговоренной к смертной казни. Где находился ее отряд, пока было неясно, но Наум Исаакович хотел сам побывать в Польше:

– Скоро Аушвиц освободят, профессор Кардозо где-то там. Он нам нужен, а его бывшая жена, нет. И Рыжий нам нужен, и Саломея. Рыжий поедет на Лубянку, а Саломея пусть обратно в Израиль возвращается, работает… – Наум Исаакович велел руке не тянуться за папкой. Он закрыл глаза, слушая томный голос мисс Фогель:

– Оставь, оставь. Ты устал, война давно идет… – в папке лежали фотографии подпольщиков, которых британская Секретная Служба послала на континент. Наум Исаакович видел и фото покойной Монахини, и снимок ее мужа:

– Жаль, что барон пропал, он бы нам ко двору пришелся. Но Федор Петрович жив пока… – он рассматривал упрямое лицо архитектора, – с ним мы поговорим по душам. Он русский, до мозга костей, он захочет вернуться домой. Страну надо восстанавливать, после войны… – ткнув окурком в серебряную пепельницу, Наум Исаакович сразу закурил вторую сигарету:

– Тебе пятый десяток… – крепкие пальцы, немного, дрожали, – такое случается, в этом возрасте. Держи себя в руках, ты не мальчик… – зашелестели страницы. Сверкали безукоризненные, обнаженные плечи, декольте уходило вниз, к пояснице, и дальше. На тонком запястье переливался бриллиантовый браслет. Эйтингон узнал парижскую оперу. Ее сняли, опирающейся на мраморные перила, шелковый шлейф платья, разметался по ступенькам. Она смотрела на фотографа, слегка повернувшись, держа длинный мундштук. Он полюбовался твердым, чеканным профилем, пухлыми губами, длинными ресницами:

– Мадемуазель Роза Левина… – вспомнил Наум Исаакович, – Портниха… Она в Бельгии работает… – в сердцах выбросив сигарету, он взялся за руль.

На стене кабинета главы королевских ВВС, маршала авиации сэра Чарльза Портала, висела большая, штабная карта континентальной Европы. Красное кольцо смыкалось вокруг Будапешта, линия наступления почти подходила к Варшаве и Кракову. На западе единственное, небольшое красное пятно виднелось у Аахена, на бывшей бельгийской границе. С

Стивен, невольно, все время рассматривал Мон-Сен-Мартен. Позавчера, на аэродроме в Хендоне, он узнал от миссис Клары о пропаже кузена Питера, за линией фронта, и о гибели доктора Горовица. Клара приехала на служебной машине, от министерства авиации. Женщина ожидала их в стылом, временном, алюминиевом бараке. Едва оказавшись на трапе самолета, Густи, чихнув, застучала зубами:

– Папа, очень холодно… – на Корсике зимой цвели апельсиновые деревья. Распахнув авиационную куртку, Стивен прижал дочь к себе:

– Потерпи немножко. Сейчас в машину сядем… – он шепнул жене:

– Надо было плед взять, с Корсики… – Лиза покраснела: «Я даже не подумала, милый». Стивен вздохнул:

– Ты проверяла прогноз погоды… – он посадил жену в кресло второго пилота, – перед стартом… – Лизе стало неловко. Она, действительно, все аккуратно проверила, но думала не о температуре в Лондоне, а о направлении ветра, и возможных грозах, надо Бискайским заливом. Лиза обругала себя:

– У Густи нет зимних вещей. Ты знала, что она полетит в одном тонком пальтишке, и даже без шапки… – Стивен и Лиза носили теплые куртки летчиков. Зимние вещи, шарф и шапку привезла миссис Клара:

– Два года пальто… – женщина извинилась, – Густи вытянулась, но на первое время пригодится… – Стивен велел жене:

– Завтра пойдете с Густи по магазинам… – им предстояло провести неделю в Лондоне. Новое соединение Стивена базировалось на восточном побережье Англии. Полковник был рад, что ему не придется возвращаться в Бриз-Нортон:

– Там бы мне все о покойной Августе напоминало… – вздохнул он. Мон-Сен-Мартен закрасили глубоким, серым цветом:

– Немцы удерживают городок. Третий день атаки идут. Американцы срочно свежие танковые соединения подтягивают… – погода в восточной Бельгии опять ухудшилась. Никакой надежды на боевые вылеты пока не существовало. Портал, сухо, заметил:

– Впрочем, мы и не придерживаемся тактики выжженной земли, по отношению к оккупированным территориям. Мы не можем лишать Бельгию крупнейшего угольного месторождения. Но боюсь, как бы это ни сделали сами немцы… – судя по всему, СС, обороняющее Мон-Сен-Мартен готовило взрыв шахт и сталелитейного завода.

Стивен, невольно, под столом, провел пальцами протеза по наядам и кентаврам, на эфесе кортика Ворона. На совещании бомбардировочного командования королевских ВВС парадная форма не требовалась, но Стивен, одеваясь в гардеробной номера, весело подмигнул жене:

– Давно я кортик не носил, соскучился. На Корсике у нас больших совещаний не случалось… – надевая серо-голубой китель, с орденскими планками, он подумал о советских наградах:

– Впрочем, меня лишили наград, наверняка. И вообще, это Степана награды, а не мои. Бедный Степан, бедная Констанца… – сестра оставалась затерянной где-то в СССР. В том, что полковник Воронов жив, Стивен вообще сомневался:

– Констанца бы все равно не сломалась, не стала бы на них работать, как не работала на немцев. Степана расстреляли, НКВД он не нужен… – офицеры косились на его кортик с уважением. Оба маршала, и Портал, и начальник бомбардировочного командования, «Мясник», сэр Артур Харрис не отводили взгляда от лица полковника, но Стивен видел, как вздрагивают остальные офицеры:

– Особенно учитывая, что плакат на стене остался… – вздохнул про себя Ворон:

– Ладно, на Корсике ко мне привыкли, и здесь привыкнут… – улетая, он обещал писать веселому Абрахаму Мозесу, получившему звание капитана:

– Разберитесь с Италией, – велел Стивен, – не жалейте немцев. Окопались в обороне и сидят… – зима в горах тоже выпала суровая, с дождями и снегом. Войска союзников топтались между Флоренцией и Миланом.

Вчера, после обеда, дядя Джованни увел Стивена в маленький кабинет, на втором этаже дома. Из-за двери доносился топот и детский смех, восторженный голос Густи:

– В прятки играют… – дядя погрел в руках стакан с довоенным виски, – послушай, Густи по нашей братии соскучилась. Может быть… – дядя не закончил. Стивен отозвался:

– Нет, нет. Девочка привязалась к Лизе. На базе нам дом готовят. Лиза возглавит бригаду наземного обслуживания… – почти всю техническую работу на базах выполняли девушки, из вспомогательных войск, – а Густи пойдет в группу, при церкви… – дядя кивнул:

– Ладно. Но клинок ты с собой в воздух не бери, мало ли что. Столько семейных реликвий погибло, потеряно… – Стивен слушал и не слышал доклад Портала:

– Да и от самой семьи, что осталось… – горько подумал Ворон, – одна Густи, Аарон маленький, в Америке, и Наримуне дети. Уильям в России где-то, и как его в Британию привозить? Мне в СССР хода нет, а Лизу я туда не пущу. Питер пропал, Джон тоже, и сестра Лизы непонятно где… – по словам дяди, Меир воевал в Бельгии. Кузен Теодор тоже возвращался в армию, после госпиталя:

– Мэтью здесь, – добавил дядя, – он вам позвонит, перед отлетом в Америку. Пусть они с Лизой встретятся, теперь зная, что они кузены. Ближайшие родственники… – жена говорила Стивену о застолье в Мурманске. Выходило, что Мэтью просто проводил ее до номера:

– А если нет? – вдруг пронеслось в голове у Стивена:

– В Тегеране она мне ничего не сказала, но она не была… В общем, у нее был мужчина. Я тогда думал, что Степан, или кто-то другой. Она от меня скрыла такое, могла и о Мэтью солгать… – думая о жене, Стивен не мог сдержать ревности:

– Я вижу, как на нее мужчины смотрят. На Корсике почти все офицеры женаты были, но здесь и холостяки найдутся. И тоже с титулом, не говоря о деньгах. У меня ничего нет, кроме летного содержания и клинка Ворона… – он отогнал от себя эти мысли. Дядя Джованни уехал в Блетчли-парк, но Стивен пригласил миссис Клару и детей на чай, в «Лэнгхем»:

– Закажете все пирожные, которые есть в меню, – весело сказал полковник Кроу, – и не встанете из-за стола, пока их не съедите. Миссис Лиза вас развлечет, а у меня дела… – делами было совещание бомбардировочного командования. Стивен обвел взглядом комнату:

– Я сказал Лизе, что добьюсь своего, и добился. Может быть, даже за штурвал истребителя сяду… – Портала у карты сменил «Мясник», Харрис.

– Таким образом, – немного гнусаво сказал сэр Артур, – в преддверии февральской конференции тройки, в… – он замялся. Неприметный юноша в очках, по виду, из аналитиков, подсказал:

– Ялта, сэр Артур. Полуостров Крым… – старший лейтенант, видимо, хотел сообщить координаты, с точностью до минуты. Харрис остановил его, движением указки: «Спасибо».

– В Ялте, – повторил «Мясник», – мы обязаны продемонстрировать нашу поддержку наступлению русских в Польше и Восточной Пруссии. Согласно распоряжению премьер-министра, мы начинаем массированные атаки на крупные железнодорожные узлы и промышленные центры Германии, с целью вселить панику, деморализовать вермахт и гражданское население… – он постучал указкой по карте:

– Приступим к плану атак… – Стивен опять задумался:

– Мэтью и Лиза не знали, что они родственники. Лиза якобы не знала, но ведь она еще на Халхин-Голе прочла тетрадку, выяснила, кто ее отец. А если Лизу не просто так привезли в Мурманск? Если она завербована НКВД, если наши мытарства по СССР были частью большой игры? Если она переспала с Мэтью, чтобы и его завербовать? Если она со мной живет, по заданию… – Стивен напомнил себе, что НКВД не было никакого резона придавать тяжело раненому полковнику Воронову куратора:

– Какая чушь, – рассердился он на себя, – не смей обвинять Лизу. Ты ей доверяешь, и всегда будешь… – внутри зазвучал далекий голос: «Но не во всем». Стивен, даже встряхнул почти лысой головой, в авиационной фуражке, скрывающей шрамы.

Харрис прервался: «Вы хотели что-то сказать, полковник Кроу?».

Стивен откашлялся:

– Нет, нет. Прошу прощения… – он едва не добавил «Продолжайте», но вовремя вспомнил, что перед ним маршал.

– У американцев проще с субординацией, или климат на Корсике такой… – улыбнулся, про себя, Стивен. Указка уперлась в Саксонию:

– Итак, соединение полковника Кроу в начале февраля готовит первый удар, по Дрездену… – Стивен дернулся, на стуле. Он вспомнил звон колоколов Фрауэнкирхе, черепичные крыши, крупные, летние звезды над балконом Густи. Теплая рука коснулась его щеки:

– Значит, ты не мог решить, на кого смотреть, на меня или Сикстинскую мадонну… – она хихикнула, Стивен поцеловал ее пальцы:

– На тебя, конечно. Всю жизнь, и только на тебя… – Харрис продолжил:

– До настоящего времени бомбежки Дрездена были, мягко говоря, слабыми. Пришла пора устроить тамошним нацистам настоящий огненный смерч. Пусть хоть весь город выгорит, он не стоит жизней наших солдат, на фронте. Записывайте, полковник Кроу… – отложив блокнот, Стивен поднялся:

– Я не буду бомбить Дрезден, сэр Артур. Я там познакомился с моей покойной женой, там… – Харрис поморщился:

– Что за сентиментальность, полковник. Сэр Чарльз, – он повернулся к главе ВВС, – объясните ему… – Портал тоже встал:

– Полковник Кроу, это приказ премьер-министра… – Стивен выпрямился:

– Хоть бы и Его Величества, сэр Чарльз. Я не буду бомбить Дрезден… – отдав честь, печатая шаг, он вышел из комнаты.

Затемнения в Лондоне больше не устраивали. Пальмовый Уголок, в отеле «Лэнгхем», где накрывали пятичасовой чай, был ярко освещен. У подъезда отеля стояли военные машины, за столиками расселось много офицеров, в британской и американской форме.

Дамы носили дневные костюмы, с жакетами в стиле генерала Эйзенхауэра, как их называли в журналах, напоминающими военные кители, с перетянутой поясом талией. Девушки пришли в скромных платьях, впрочем, как и юбки дам, едва достигающих колена. Некоторые гостьи тоже пили чай в форме, вспомогательных женских соединений. Клара шепнула Лизе:

– В армии чулки выдают, а иначе их не достать… – военной промышленности требовался шелк и нейлон. Летом женщины рисовали на ногах сеточку, проводя сзади линию шва. Зимой многие носили простые, шерстяные или хлопковые чулки. Клара надела свою единственную нейлоновую пару, купленную осенью, по случайности, когда в «Хэрродсе», выбросили, как стали говорить дамы, партию американских чулок:

– По одной паре в руки давали, – смешливо сообщила Клара, – но я с девчонками стояла, нам три пары перепало. Адель свои для концертов бережет, а Сабина сказала, что только после войны их наденет… – мягкий свет люстр отражался в темных, с едва заметной проседью кудрях Клары, падал на нитку кремового жемчуга, в расстегнутом воротнике шелковой блузы:

– Все перешитое… – она потянулась за кусочком торта Баттенберг, с желтыми и розовыми квадратиками бисквита, – Сабина у нас чудеса творит, за швейной машинкой. Вяжет, вышивает… – Густи получила в подарок вышитую сумочку, и брошку, цветок с валяными из фетра лепестками. Одеваясь к чаю, падчерица прицепила цветок на новое, клетчатое платье, шерстяного тартана:

– Я хочу шляпку надеть, мама Лиза, – Густи вертелась перед большим зеркалом, в гардеробной, – шляпку, пальто и ботинки… – все вещи были новыми. Лиза, на мгновение, почувствовала вину:

– У меня и Стивена военное содержание. Дядя Джованни обеспеченный человек, но видно, что дети в перешитой одежде ходят. Миссис Клара в прошлогоднем костюме, я его помню. Хотя сейчас многие и довоенные вещи носят… – Клара, с аппетитом, ела:

– У нас сладкое на столе каждый день, из-за детей… – она улыбалась, – но торта мало не бывает. Инге все хочет пасеку завести. В новом доме тоже парк через дорогу. Места для ульев хватит… – о пасеке в кибуце Кирьят Анавим написала мать Клары. Услышав о меде, Инге загорелся:

– На юге для пчел лучше, – рассудительно сказал мальчик, – но и в Лондоне они летают. Будем не только с джемом, но и с медом… – мать приглашала их погостить в Израиле, после войны. Джованни согласился:

– Поедем, конечно. Я в Вифлеем загляну, в Назарет, в храме Гроба Господня помолюсь. С коллегами познакомлюсь, из Еврейского Университета. Лекции студентам почитаю… – после войны Джованни хотел вернуться на свое привычное место, в архивы Британского Музея. Клара решила пока не писать матери о будущем ребенке:

– Мало ли что, – вздохнула женщина, – мама волноваться начнет, а у нее и так забот много… – мать написала, что в кибуце ждали возвращения доктора Судакова и Ционы:

– Моя вина, что я за ней не усмотрела, – Клара даже увидела недовольное лицо матери, – однако хорошо, что доктор Судаков и доктор Горовиц поженились. Эстер, судя по всему, разумная женщина. При ней с Ционой ничего не случится. Цила к нам приезжает, с дочкой. Итамар очень рад девочке, ее назвали Тиквой, надеждой… – Клара тогда сказала Джованни:

– Но ведь много времени пройдет, пока… – она повела рукой. Муж уверил ее:

– Немного, милая. После войны Британия даст независимость и Индии, и Палестине. Время колоний миновало… – незаметно посмотрев на миссис Клару, Лиза поняла, что она пополнела:

– Румянец на щеках играет, а ведь разгар зимы… – на вишневых губах поблескивали крупинки сахара. Закончив с тортом, отпив чая, Клара закурила американскую сигарету:

– Спасибо за табак, – весело сказала она Лизе, – я теперь редко курю, но за океаном сигареты лучше… – сизый дым поднимался к потолку, тихо играло фортепьяно. За два столика от них сидели мужчины в хороших, штатских костюмах, со значками Свободной Франции, на лацканах:

– Должно быть, дипломаты, – Лиза прислушалась, – и говорят на французском языке… – Клара стряхнула пепел:

– Вы в деревне грядки заведите, если на Корсике Густи в земле копалась… – на острове у них был кухонный садик, с травами:

– И кота возьмите, Густи вчера Томаса замучила. Он, бедняга, даже рано гулять ушел, не выдержал… – падчерица, действительно, не отходила от кота. Лиза кивнула:

– Обязательно. Надеюсь, что Стивена в Британии оставят. Густи за отца волнуется… – Лиза, впрочем, понимала, что такое вряд ли случится. Мужа, с протезами, и одним глазом, не вернули бы за штурвал истребителя, перехватывающего немецкие ракеты. На Корсике Лиза летала, но не на континент, в Италию, куда женщин не пускали. Она развозила военные грузы по островным базам, на транспортном самолете. Лиза, все равно, была рада сидеть за штурвалом:

– Но с детьми придется подождать, пока война закончится, – понимала Лиза, – и мы со Стивеном уйдем в гражданскую авиацию… – муж хотел купить дом, в рассрочку, рядом с деревенькой Хитроу, на западе Лондона:

– Отсюда будут все рейсы отправлять, за океан, – уверенно сказал Стивен, – очень удобно… – Лиза и сама надеялась полетать бортинженером, или вторым пилотом. Она размешала серебряной ложечкой чай:

– Эти мужчины на меня смотрят, что миссис Клара подумает… – на Корсике Лиза почти не ходила в гражданской одежде. К чаю ей захотелось достать из гардероба не китель и форменную юбку, с практичными туфлями, на низком каблуке, а шелковое платье. Она даже взялась за электрические щипцы, для завивки. Лиза вспомнила, как делала укладку, в московской парикмахерской:

– Мне тогда щипцы посоветовали. Я никогда не вернусь в Москву… – она застыла у зеркала, – никогда не увижу СССР. Анна Александровна пропала, и с Мартой я никогда не встречусь, – узнав, что Питер не вернулся из-за линии фронта, муж, невесело, сказал:

– Даже наследников не осталось. У Джона племянник есть, но, сама понимаешь, его из России надо вывезти… – Лиза, про себя, вздохнула: «Как и сестру Стивена». Клара покачивала изящной ногой, с тонкой щиколоткой. Женщина усмехнулась, краем рта:

– Французы остаются французами, даже на войне. Я в Париже училась, в молодости… – она понизила голос, – я хорошо такие взгляды помню… – миссис Кларе было под сорок, но Лиза почувствовала себя, рядом с ней, нескладной:

– Она художник, у нее отличный вкус, а я себя всегда неловко в платье веду. Еще с кузеном Мэтью надо встречаться… – Лиза смущалась, при мысли, что опять увидит полковника Горовица:

– Но тогда он меня просто до номера проводил, ничего не случилось… – Лиза услышала шум воды, хрипение старых труб, в лицо ударил горячий пар. На мокром полу, свернувшейся змеей, лежали сброшенные чулки. В ушах раздался шепот:

– Лежи тихо, я все сделаю. Я опытный мужчина… – перекрывая все, в голове забился отчаянный, детский плач. Лиза очнулась от прикосновения маленькой, крепкой руки:

– Налейте в чай бренди, – велела Клара, – вы побледнели. Немножко не помешает… – она подозвала пожилого официанта:

– И съешьте морковного торта, – распорядилась женщина, – теперь даже в «Лэнгхеме» его подают. Я вам запишу рецепт, Густи его любит… – Клара решила, что леди Кроу ждет ребенка:

– Видно было, что ей дурно. Она сюда самолет вела, устала. И погода здесь другая… – перед Лизой поставили крохотную, серебряную рюмку. Она покорно проглотила сладкий, крепкий чай:

– Теперь лучше, спасибо вам… – Клара оглянулась в сторону вестибюля «Лэнгхема»:

– Дети не скоро вернутся. Закажем еще чайник, отдохнем… – девочки убежали рассматривать журналы, в газетном киоске. Инге увел Пауля и младших детей к мраморному бассейну, с фонтаном.

Здесь тоже подавали чай, но плотный, черноволосый человек, в отличном, твидовом костюме, с легким шрамом на подбородке, попросил у официанта кофе. Наум Исаакович закрылся страницами «The Times». Орденоносец Князева не узнала бы в посетителе дорогого отеля товарища Котова, инструктора мурманского обкома партии, инженера на верфях.

В ресторане, за два столика от дам, сидели ребята Эйтингона, говорящие на безукоризненном французском языке. В их задачу входило наружное наблюдение. Наум Исаакович предпочитал, перед началом операции, изучить все ходы и выходы:

– Мальчик напоит ее и мужа… – он, рассеянно, читал новости с фронта в Арденнах, – доведет полковника Кроу до номера. Князевой он предложит прогуляться на свежем воздухе. По-родственному, так сказать. Потом в дело вступаем мы. Она мне все расскажет, и о ребенке, и о том, где сейчас Горская, сука… – Наум Исаакович надеялся, что единокровные сестры успели увидеться:

– Князеву мы ликвидируем, когда ребята с ней развлекутся. Сбросим труп в Темзу. Изнасилование, ограбление. Печально, но такое случается… – ребенка Князевой требовалось отыскать и доставить в Москву:

– Мы позаботимся о малыше – обещал себе Эйтингон, – можно его пока Журавлевым отдать. У них Машенька, детям веселее будет. Как у этой миссис Клары… – отогнув край газеты, он взглянул на бархатный диванчик. Дочь полковника Кроу показывала кудрявому мальчику, деревянные игрушки. Наум Исаакович прислушался:

– Это ослик, я на таких каталась, на Корсике… – тараторила маленькая леди Кроу, – я теперь французский язык знаю… – мальчик, довольно обиженно, сказал:

– У нас в парке тоже ослики есть, летом. Я в Итоне буду французский язык учить… – сын миссис Клары походил на мать. Девчонки, обе высокие, темноволосые, убежали к газетному ларьку. Эйтингон видел рыжие волосы Инге, напротив:

– Тоже крепкий парень вырастет. Мальчик зря волнуется, ничего он не помнит, и не вспомнит. Зачем они отсталого при себе держат… – Наум Исаакович поморщился, – сдали бы в интернат, коробки клеить… – Пауль опустил руку в прозрачную воду бассейна. Инге огляделся:

– Ты осторожней, здесь не парк… – старший брат улыбался:

– Я знаю. Гостиница… – он посчитал на пальцах, – семь этажей. А у нас два… – Пауль научился считать до двадцати, и делить простые числа. Читал он медленно, но уверенно, знал, как расписаться, и с удовольствием это делал, на подвернувшихся под руку бумажках. Инге поправил на Пауле галстук. Оба мальчика были в твидовых, перешитых костюмах:

– Даже галстук может завязать. Дядя Джованни его три месяца учил и выучил… – Инге понимал, что брату всегда понадобится уход, но, по его мнению, все было просто:

– Мы семья, мы Пауля никогда не бросим… – за шумом фонтана он услышал ласковый, тихий голос:

– Здесь рыбок нет, а в парке есть. Девочка… – Пауль помолчал, – как рыбка в реке… – Инге заставил себя не вздыхать слишком шумно:

– Хотел я с ним поговорить, и поговорил. И что он мне сказал? Ничего. Сказал, что мистер Питер с другим крестиком, под землей. То есть погиб. И еще сказал, что мистера Джона занесет снег. То есть он тоже погиб… – Инге пытался спросить брата, что ему делать. Пауль пробормотал:

– Те, кто живы, мертвы, те, кто мертвы, живы… – Инге махнул рукой:

– Как всегда. Ладно, мне просто почудились серые глаза. Они были лазоревые, как у полковника Кроу… – Густи, подняв голову от игрушек, радостно крикнула: «Папа!».

Полковник Кроу, казалось, даже не заметив дочери, быстро прошел в ресторан. Эйтингон, из-за своей газеты, хмыкнул:

– Интересно. Судя по всему, он не в настроении. Хорошо, самое время выпить виски, с близким родственником… – закурив сигарету, он заказал еще кофе.

С эстрады, украшенной флагами союзников, доносился мягкий, нежный голос певицы:

 
…and when the night is new,
I’ll be looking at the moon,
But I’ll be seeing you….
 

В начищенном паркете отражался свет хрустальных люстр, переливались кремовыми бликами тарелки тонкого фарфора, с золочеными, витыми буквами: «The Langham». Стивен, краем уха, услышал французскую речь, за соседним столиком:

– Дипломаты какие-то… – на его тарелке сочился кровью хороший стейк, остывал жареный картофель. Ворону кусок в горло не лез. Едва принесли винную карту, как кузен Мэтью поднял руку:

– Я приглашаю, Стивен. Ты мой родственник, муж кузины… – полковник Горовиц улыбался. На обед Стивен спустился в авиационной форме. Кузен появился в вестибюле «Лэнгхема» в смокинге, с букетом роз. Мэтью, весело, заметил:

– На нашем совещании случаются парадные обеды, так сказать. Я предусмотрительно захватил не только форму… – гладко выбритую, холеную щеку пересекал шрам. Лиза ахнула:

– В Мурманске вы были без него, – покраснев, девушка смутилась:

– Простите… – кузен склонился над ее пальцами:

– Я выполнял свой долг, кузина. Как и ваш муж, – Стивен указал протез:

– Руки я тебе не подаю, по понятным причинам… – Густи спокойно спала наверху, в своей комнате, примыкающей к спальне Стивена и Лизы. Зайдя в гардеробную, полковник Кроу обнаружил жену в шелковом платье, которое он помнил со времен Тегерана.

– Ты могла бы и форму надеть… – буркнул Стивен. Лиза, довольно растерянно, сказала:

– Это вечерний обед, милый. Кузен Мэтью родственник, но мы в хорошей гостинице… – полковник прошагал к туалетному столику, где красовалась заказанная им бутылка односолодового, шотландского виски:

– Отель хороший… – он ловко подцепил протезом бутылку, виски забулькало в тяжелом, хрустальном бокале, – я не спорю… – дернулся кадык, виски обожгло горло. Стивен сжал зубы:

– Она не понимает, девчонка, что с нее взять… – вечером, когда он вернулся после совещания, Лиза, выслушав его, растерянно отозвалась:

– Но это приказ, Стивен. Дрезден в Германии, Германия наш противник. Ты не можешь не выполнять приказы… – он курил, лежа в постели, устроив на груди стакан с виски:

– Могу, – хмуро отрезал Ворон, – у меня есть право на свое мнение. Здесь не Советский Союз, где все ходят строем и внемлют политрукам… – Лиза, довольно испуганно, покосилась на полупустую бутылку, на ковре:

– Но что теперь будет, милый… – Ворон стряхнул пепел, мимо тяжелой пепельницы. Протез немного дрожал:

– Ничего, – угрюмо сказал он, – дальше транспортной авиации не пошлют. Поедем на базу, я продолжу возить боеприпасы и пайки для солдат, но теперь на континент. Хватит об этом, – велел Стивен, допив виски, – лучше иди сюда… – он щелкнул рычажком лампы:

– У нее был кто-то, был… – мучительно думал он, слушая частое, сбивчивое дыхание жены. Она слабо застонала, уткнувшись в подушку: «Милый, как хорошо…»

– С ним она, наверное, кричала, – зло сказал себе Стивен, – и вообще, Густи покойная хранила девственность, как положено, а Лиза… С другой стороны, чего ждать от комсомолки? Нет, хорошо, что малышку в католичество крестили. Я не хочу, чтобы моя дочь выросла такой… – Стивен поискал слово, – распущенной. Даже нет, – понял Ворон, – если бы Лиза сказала мне, призналась… Я бы понял, наверное. Но она лгала, и продолжает лгать. Притворялась, что ничего не знает. Августа, действительно, была невинной, а эта… – он заставил себя не думать о таком:

– Ладно, главное, что она мне верна и будет верна. Но Мэтью… – смотря на кузена, он старался избавиться от мыслей о нем и Лизе. За устрицами и первой бутылкой вина Стивен слушал их болтовню о Мурманске:

– Я не мог отказаться от приглашения на вечеринку, кузина, – полковник Горовиц, ловко, открывал устрицы, – русские наши союзники, мне говорили о знаменитом гостеприимстве. Водка, икра… – он подмигнул Стивену. Полковник Кроу, мрачно заметил:

– Медведи и цыгане. Говоря о водке… – в «Лэнгхеме» держали американский «Смирнофф». Запотевшая бутылка присоединилась к белому бургундскому, и довоенному бордо, которое кузен выбрал к мясу. Жена ела дуврскую камбалу:

– Она рыбу взяла, потому, что Мурманск вспомнила, – решил Стивен, – мы со Степаном там тоже рыбу готовили… – за столом они не говорили о войне, и о гибели родственников. Констанцу и полковника Воронова, Стивен тоже решил не упоминать:

– К чему? Понятно, что Мэтью, хоть и кузен, в Россию за Констанцей не поедет. Он и русского языка не знает, в отличие от меня. Теодор бы мог отправиться в СССР, но ведь он белоэмигрант, такое опасно… – полковник Горовиц водку не пил, а для кузины потребовал шампанское. Мэтью надо было сохранять трезвую голову:

– Стивена и поить не требуется, – усмехнулся он, про себя, – взялся за водку, словно никогда ее не видел. Он, наверное, выпивает, в России привык. А еще боевой авиатор… – кузина вышла в дамскую комнату. Полковник Кроу, немного покачиваясь, настоял на том, чтобы лично сопроводить жену.

– Ревнует он, что ли… – Мэтью быстро влил в шампанское кузины водку, – в Мурманске ее от коктейля сразу развезло. Хотя с его лицом я бы тоже ревновал… – незаметно взглянув на товарищей, с розетками «Свободной Франции», на штатских пиджаках, Мэтью вспомнил давний обед, в ресторане Вилларда:

– Ерунда, Меир ни о чем не догадался и не догадается. Меня могла видеть Ирена, но Ирена погибла, очень кстати. И вообще, мне недолго осталось сидеть в США… – наставник обещал, что Мэтью, с Деборой, покинут страну, когда Ворона окажется в СССР. Пока доктор Кроу занималась расчетами для, как она считала, реактора. На досуге кузина строила баллистические ракеты. Для ее опытов выделили большой, огороженный кусок месы, в Лос-Аламосе:

– Но Гровс хочет перевести испытания в штат Нью-Мехико, в Розуэлл… – рядом с тамошней авиабазой находился лагерь, для итальянских и немецких военнопленных. При пробном полете конструкции, работы кузины, Гровс заметил:

– Пока мы не посадим в кабину пилотов людей, мы не поймем, как экстремальные высоты и скорость влияют на самочувствие. В Розуэлле нет недостатка в, так сказать, объектах исследований… – Ворона ни о чем не догадывалась, как не подозревала она, что говорит с мертвым человеком.

Кузен Джон, очень удобным для Мэтью образом, не вернулся с континента:

– Скажем ей, что Джон погиб в самом конце войны, весной… – предложил Мэтью наставнику, – то есть летом скажем. Летом проводятся испытания бомбы, потом боевое применение, в Японии, а потом… – он указал пальцем себе за спину. Товарищ Нахум кивнул: