Текст книги "В ожидании наследства. Страница из жизни Кости Бережкова"

Глава XLVII

Когда Костя вернулся через черный ход домой, то встретился в кухне с Настасьей Ильинишной. Она выносила из комнаты большую ломовую лошадиную дугу. Костя в недоумении посмотрел на дугу, но Настасья Ильинишна тотчас же объяснила ему, в чем дело.

– За простым знахарем на Лиговку посылали, и вот он Евграфа Митрича дугой лошадиной растирал, – сказала она. – Говорит, что так надо. Потребовал со двора дугу и стал растирать живот. Потом дал семь угольков из семи печей и велел с этих углей водой его поить. Мясник наш нам посоветовал за ним послать. Он у него свояченицу вылечил. Ну, мы и послали за ним. Ведь уж от простой дуги, что он Евграфа Митрича потер, худо не будет, потому что такое дуга? Самая обыкновенная вещь. Угли – тоже обыкновенная вещь, и от них вреда не будет. А почем знать, может быть, и поможет. Иногда простые-то средства как помогают!

Костя ничего не возразил и прошел в свою комнату.

Приказчики еще не вернулись из лавки, а потому и комната Кости, где он жил с Силантием Максимычем, и соседняя комната – общая приказчицкая – были пусты. Костя решил не показываться дяде до прихода приказчиков, дабы не дать подозрения, что он не был в лавке. Вскоре он увидел, как проводили через приказчицкую комнату в кухню знахаря. Его сопровождала Настасья Ильинишна. Знахарь, покончив с операцией растирания дугой, уходил. Это был коренастый, рябой и черный, как жук, пожилых лет человек, с черными щетинистыми усами и таковой же подстриженной бородкой. Одет он был в черный полукафтан со сборами, был опоясан ременным поясом с серебряными украшениями и очень напоминал собой цыгана, лошадиного барышника. Он махал картузом, громыхал громадными сапожищами, перетянутыми ремнями у колен, и говорил Настасье Ильнишне:

– А водой с углей на заре его поите. Как заря покажется – сейчас и давайте ему небольшой стаканчик. Спать в это время будет – все-таки разбудите его и напоите. Ну, счастливо оставаться. Через день зайду.

Проводив знахаря, Настасья Ильинишна вошла к Косте в комнату.

– Коновал он, – говорила она про знахаря, – лошадей лечит, но вот, по слухам, очень многих и из купечества выпользовал. Три рубля я ему дала. Что ж, три рубля Евграфа Митрича не разорят, а может быть, и поможет. Ведь главное, вредного-то тут ничего нет: дуга и вода с угольков, – опять прибавила она в свое оправдание. – Поди-те с дяденькой-то повидаться. Давеча он от дуги совсем было ослаб, а теперь выпил водицы с угольков и пришел в себя.

– Нет, нет, и не говорите ему, что я пришел. Я потом… – отвечал Костя.

– Хорошо, хорошо. Вспоминал ведь об вас. Сижу я давеча с ним в сумерки, а он и говорит про вас: «Где-то его кости теперь мыкаются?»

– Где! Странные слова… Я делом занимался.

Настасья Ильинишна удалилась. Костя тотчас же снял с себя пиджак, жилет, крахмальную рубашку заменил ночной и надел халат и туфли. Старик любил, когда Костя сидел дома в таком костюме, и вот он сделал это в угоду ему.

Через четверть часа пришли из лавки приказчики.

– Давай сюда ключи от лавки, – сказал Костя Силантию Максимовичу. – Я к старику сейчас иду, так кстати и сдам ему их сейчас.

– Хотите показать дяденьке, что сами лавку запирали? – улыбнулся Силантий Максимыч.

– Не язви, не язви… Ведь уж мир, так зачем язвить!

После запора лавки ключи всегда хранились у Евграфа Митрича, и Костя понес их ему.

Старик-дядя сидел в кресле, вытянув ноги на скамеечку и тяжело дыша. Поодаль от него, при свете лампы под зеленым абажуром сидела около столика Таиса и читала старику псалтырь. При входе Кости старик махнул рукой, чтоб она остановилась. Костя поклонился дяде и звякнул ключами.

– Заперлись? – спросил дядя.

– Заперлись, вот, пожалуйте ключи…

– Положи на комод. Как торговали?

– Да так себе… Середка на половине… Сами знаете, теперь для нашего товара время глухое.

– Ну, ладно.

Костя помялся на месте и спросил:

– Я вам больше не нужен, дяденька?

– Уж и бежать! Садись, посиди. Дай на тебя посмотреть-то. Что словно за огнем пришел! – отвечал дядя. – Приткнись вон на стулике.

– Сделайте одолжение… Я с удовольствием… А только я не хотел вас беспокоить.

Костя присел. Дядя смотрел на него и молчал. Через несколько времени он произнес, прерывая свои слова одышкой:

– Уж за простым знахарем посылал. Не знаю, что будет.

Иногда простые-то доктора лучше помогают.

– Слышал-с… – проговорил Костя.

– Крепко уж очень недужится мне… И так уж надоело болеть, так что просто ужасти. Вот и послал. Утопающий хватается за соломинку… Ну, а уж не поможет этот, так один конец…

– Что вы, дяденька, так-то еще выздоровеете, что в лучшем виде… Как молодой юноша прыгать будете.

– Нет, брат, не тем пахнет.

Старик отрицательно покачал головой. Произошла опять пауза. Он пошамкал губами, подумал, хотел что-то сказать, и не сказал.

– Чаю, дяденька, не приказать ли вам подать? – проговорил Костя. – Там уж самовар поставили.

– Постой… Сиди… Вишь, тебе не сидится… – отвечал старик, перевел дух и продолжал: – Ежели бы ты, Константин, женат был, я бы умер спокойнее.

– Что вы, дяденька! Зачем о смерти думать!

– Ну, ну, ну… О смерти мы должны думать ежечасно, а кольми паче ежели такой недуг… Да… И гнетет меня, что я упустил тебя женить. Женатая жизнь дает солидность. А так без пути мыкаться – ой-ой как нехорошо! Чувствую, что умру я, – и все прахом пойдет.

– Бросьте, дяденька, мрачные мысли. В болезнях нужно веселость соблюдать.

– Нет, нет… Я с тобой серьезно поговорить хочу. Я давно сбирался.

– Как вам угодно. А только ежели вы насчет слухов каких-нибудь, то все это облыжно. Злые люди хотят вас расстроить, ну и…

Старик взглянул на Таису и сказал:

– Уйди, Таиса. Мне с ним по секрету поговорить надо.

Та закрыла псалтырь и удалилась из комнаты.

– Скажи матери, чтобы и та сюда не входила, покуда мы говорить будем, – произнес ей вдогонку старик.

Костя то бледнел, то краснел. «Узнал, узнал про Надюшу, – думал он. – Напели в уши, подлецы. Ну, будь что будет», – решил он мысленно.

– Загляни-ка за двери-то… Не подслушивает ли кто, – сказал старик.

Костя заглянул и отвечал:

– Никого нет-с.

– Ну, теперь припри дверь хорошенько.

Дверь приперта.

– Запри на ключ, так ладнее будет.

– Запер-с.

– Ну, и ту дверь, другую, которая в гостиную… С одного шныряют там.

Щелкнул и второй замок.

– Садись теперь… Давно уж я с тобой насчет этого поговорить хотел.

Костя сел и сидел ни жив ни мертв. Старик шамкал губами и все еще не решался говорить. Было тихо. Слышно, как стучал маятник стенных часов, как трещала нагоревшая светильня лампады у образа.

Глава XLVIII

– Женись на Таисе, – проговорил наконец дядя, как-то сверкнув глазами, и вперил в Костю свой взор.

Костя вздрогнул и вспыхнул. Его ударило в жар, до того было предложение неожиданно. Он даже поднялся со стула.

– Да что вы, дяденька! – проговорил он. – Разве это можно?

– А что ж такое? Что она тебе двоюродная сестра, так ведь этого никто не знает. По паспорту она просто незаконная дочь новгородской мещанки Настасьи Ильиной Марковкиной, а ты купеческий племянник Константин Павлов Бережков…

– Ах, дяденька, да что вы такое говорите!

Костя в волнении ходил по комнате.

– Приткнись, приткнись к месту-то… Не мотайся перед глазами. И так уж у меня голова кружится. Сядь. Я дело говорю.

– О господи! – вздохнул Костя.

– Не вздыхай… Не делай такие дурацкие глаза… – продолжал старик. – Хуже ведь будет, ежели я капитал свой поделю… Призову завтра нотариуса, свидетелей и составлю духовное завещание… Половину Таисе, половину тебе… Да и не половину, а большую часть, две трети отдам Таисе и ее матери. Должен же я ее обеспечить… Таису то есть… Ведь она моя кровь… Хоть и тайная, но кровь, пойми ты это… Да и посмотри, как они с матерью ко мне почтительны. Всю болезнь мою при мне, не отходят от меня… Человек я больной… иной раз и злишься без пути. Уж сколько им обеим от меня достается, а они как овцы бессловесные. А ты, ты…

Костя схватился за голову и опять вскочил с места.

– Сядь, я тебе говорю… Комедьянтства эти не для чего…

Дядя протянул руку к кружке молока и сделал из нее несколько глотков.

– Я тебе прямо скажу: духовного завещания пока у меня нет, и после моей смерти ты один полный наследник всех моих капиталов, но теперь я этого не хочу, – начал он опять. – Я боюсь… Я боюсь, что ты все блудно растратишь… Да… Знаю тебя… А женишься – это совсем другое дело… Женатый человек совсем иначе… Женатый человек к месту пристегнут и при этом основательность получает. Да и Таиса-то… Таису-то мне хочется наградить.

А тогда уж она жена твоя? Бережкова… Все вам, все… Вместе, значит…

– Ах, дяденька! – сделал возглас Костя.

– Что «дяденька»! Молчи… – Старик закашлялся. Успокоившись, он снова продолжал: – Только этим ты меня и можешь успокоить. Женишься на Таисе, и я буду спокоен… Я долго об этом думал, долго – и вот решил. Может быть, через это самое я и поправиться-то не могу, что все беспокоюсь. А женишься ты – и я буду спокоен. Ну, вот… Так решайся, коли хочешь моим полным наследником быть.

– Невозможно этому быть, дяденька, – отвечал Костя.

– Отчего? Таиса – девушка хорошенькая, молоденькая, не балованная. На моих глазах росла, да и на твоих тоже. Тихая, кроткая…

– Помилуйте, дяденька… ведь сестра двоюродная. Это и по закону, и от Бога…

– Пустяки… Такие браки даже разрешаются. Сколько было разрешено… сколько есть на двоюродных сестрах женатых… А тут даже так, что никто и не знает. Только я да Настасья и знаем, что она тебе двоюродная сестра.

– Я сам знаю-с…

– Вздор. Сейчас я тебе скажу, что она тебе не двоюродная сестра, – вот ты ничего и не знаешь. Ну, поди сюда и сядь со мной вот тут рядом. Придвинь стул ко мне.

Костя повиновался. Старик ласково потрепал его по плечу.

– В неделю, в десять дней тебя и окрутим… Свадьба тихая… Приготовления никакого делать не будем… Приданое потом сделаем. Комната у нас свободная есть… Зря там сундуки разные да ящики стоят. Вынести все это – и готово. Настасья живо схлопочет, – говорил старик. – А уж как я-то буду спокоен! Словно гора с плеч… И будешь ты к дому привязан… Не будешь ты мыкаться. Женатый человек – он за неволю солиден, он о доме, о жене думает. Ну, решай же и успокой меня, успокой тяжко болящего, на одре смерти… Успокой – и тогда я умру спокойно, – прибавил он.

Костя ежился и молчал. Старик продолжал уговаривать:

– Решай, Костюшка… Решай… Я ничего еще не говорил Таисе и ее матери, но их и спрашивать нечего… Им это должна быть такая радость, такая…

– Дяденька, я этого не могу… – решительно произнес Костя и развел руками.

Старик сердито ткнул его ладонью в плечо и спросил:

– Отчего?

– Ах, дяденька! Ужасное происшествие я вам должен объявить: любовь имею.

– То есть в каких смыслах: нравится кто-нибудь, что ли? Так это пустое дело.

– Нет-с… Совсем другой оборот… Секите мою голову, рубите, но…

– Ах ты, мерзавец, мерзавец! – покачал головой старик. – Снюхался, стало быть, и греховодничаешь?.. То-то ты по ночам-то пропадал. Ох, Костюшка! Вот из-за этого-то мое сердце и неспокойно. Этого-то я и боюсь… Глуп ты, разумия у тебя ни капли. Ах!.. Ну, да это дело мы погасим…

Плюнешь ты на все на это и перевенчаешься тихим манером… Кто будет знать? Свадьба тихая, без гостей, в домовой церкви… Шаферами приказчики… Ах ты, дрянь, дрянь эдакая… успел уже… Ну, да ничего… Ведь, поди, какая-нибудь из эдаких… Кто такая?..

– Дяденька, я ее обожаю…

– Обожание это как только женишься – сейчас и пройдет.

– Ах нет, дяденька, тут серьез…

Костя ударил себя в грудь.

– Ребенок есть, что ли? Так можно сот пять дать ей на ребенка, ежели разнюхает и приставать будет. Поручим мы это все Силантию Максимову, и он отлично устроит.

– Дяденька! Говорю вам, как перед Богом… – воскликнул Костя, взглянув на образ. – Нет ребенка, но я ее люблю всей душой и всеми силами. Это такая девица, такая…

– Кто такая? Говори же скорей!

– Она актриса, но…

Старик вспыхнул.

– Актриса? Женить тебя скорей… Как можно скорей женить на Таисе. Ну, скажи на милость! Словно мое сердце чувствовало! С вертячкой связался! Да умри я, так у тебя все мои капиталы прахом… – быстро заговорил старик и закашлялся.

Костя встал со стула и стоял перед стариком потупившись. Старик оправился и сказал:

– Без дальних разговоров свадьба… Через неделю ты женишься на Таисе. Сейчас позову Таису, Настасью и объявлю им. Силантий все схлопочет.

– Дяденька, не могу я этого… Никаким манером не могу… Сил нет… – говорил Костя.

– А нет сил, так завтра же пишу духовное завещание… Половину всего имущества Таисе и ее матери, а половину на богадельни и приюты… Пошел вон!

– Дяденька, не лишайте ваших милостей…

Костя схватил старика за руку и приник к ней. Старик отдернул руку и даже ткнул ею в грудь Кости.

– Пошел вон! – возвысил он голос и закашлялся. – Вон, разбойник!

За запертыми дверями суетились. Там услышали, что старик горячится.

– Евграф Митрич! Батюшка… Что с вами? Нехорошо волноваться. Отоприте… Велите отпереть… – слышался голос Настасьи Ильинишны.

– Отвори дверь и пошел вон, – повторил Косте старик.

– Дяденька…

Костя заплакал.

– Не строй актера, – погрозил ему старик. – Повелся с актерками, так и сам актером сделался. Иди… Даю тебе до завтрого одуматься. До завтрашнего вечера. Или ты придешь ко мне и скажешь, что женишься на Таисе и я благословлю вас, или я тебя лишаю наследства. Дурак и мерзавец! За дверями опять послышался голос Настасьи Ильинишны.

– Отворяй же скорей дверь и пошел вон! Чего стоишь! Я все сказал. Вон!

Старик махнул рукой.

Костя направился к двери. Щелкнул замок. Опустя голову, медленно вышел Костя из комнаты. К старику вошла Настасья Ильинишна.

– Что с вами, батюшка, Евграф Митрич? Что такое? Разве можно вам так сердиться? Выпейте скорее молочка… – говорила она.

Глава XLIX

Когда Костя пришел к себе в комнату, на нем, как говорится, лица не было. Силантий Максимыч, сидевший у стола и при свете лампы читавший газету, взглянул на Костю и ужаснулся.

– Да что с вами? Случилось разве что? – спросил он.

Вместо ответа Костя махнул рукой и отвернулся.

– Верно, кто-нибудь донес ему про вашу вину? – продолжал, недоумевая, Силантий Максимыч. – Сегодня ведь его многие наши соседи по лавке навещали. Чехардин старик был, Иван Савельич Чухов.

Костя молчал. Он лег на постель, отвернулся к стене и опять заплакал. Силантий Максимыч подошел к постели.

– Что же такое, Константин Павлыч, случилось? – спрашивал он.

– После узнаешь, после. Потом скажу… – отвечал сквозь слезы Костя.

Он начал рыдать. Нервно вздрагивали его плечи. Силантий Максимыч не отходил от постели.

– Да неужто наследства лишил? – допытывался он.

Костя упорно молчал. Силантий Максимыч покачал головой и отошел к столу, принялся за газету, но ему не читалось.

Из кухни заглянула в дверь головка Таисы.

– Константин Павлыч, чай готов… Идите кушать, – сказала она.

– Не хочу я, – пробормотал Костя.

– Больны они, – прибавил Силантий Максимыч.

Таиса скрылась. Через минуту Костя вскочил с постели, сел на нее и решительно сказал Силантию Максимычу:

– Надо ехать… Надо к ней ехать… Сейчас поеду.

– Да полноте вам… Угомонитесь… Посидите хоть один-то вечер дома. Потешьте старика, – проговорил тот.

– Голубчик, ежели бы ты знал, что он сказал!.. Если бы ты знал, какие его мнения. То, что он сказал, все до нее касающееся. Нет, я поеду.

Костя сбросил с себя туфли и начал надевать сапоги.

– Подумайте, что вы делаете… – схватил его Силантий Максимыч за руку.

– Не могу, не могу… Это выше моих сил. Я ей должен объявить… Должен объявить Надежде Ларионовне.

– Да что старик сказал-то?

– Ужасное, ужасное… Тебе и в ум не придет. Теперь я не могу говорить, но после ты сам узнаешь. Старик тебе скажет. Он всем скажет, он всем объявит.

Костя надел сапоги и, не снимая еще халата, в раздумье ходил по комнате.

– Непременно поеду… Так нельзя… – бормотал он.

– Послушайте… Оставьте… Ну, что теперь, глядя на ночь?.. И старика расстроите еще пуще, да и самому сгоряча можно глупостев наделать, – увещевал его Силантий Максимыч. – А вы завтра утречком лучше. Утро вечера мудренее. Я не знаю, что у вас такое стряслось, но, право слово, утро вечера мудренее. Послушайтесь меня, я дело говорю.

– Ах нет, нет! Боже мой! Ведь он ужас что требует!

Костя всплеснул руками и сбросил с себя халат.

– Надо ехать, – еще раз повторил он.

– Константин Павлыч… Оставьте… Подумайте.

Костя одевался. Силантий Максимыч подошел к нему опять и положил ему руки на плечи.

– Не пущу сегодня… По-товарищески не пущу… – сказал он, стараясь придать своему голосу ласковость и улыбаясь. – Столько лет живем вместе, спим в одной комнате.

Не пущу до завтрего утра. Ведь завтра утром можно все сделать и все сказать.

Костя опустился на кровать, наклонил голову и закрыл лицо руками. Силантий Максимыч подсел к нему и утешал его.

– Полно… Не плачь… – говорил он.

– Ах, что он хочет! Чего он хочет! Чего он от меня требует! – прошептал Костя. – Запри дверь. Все равно… Я тебе скажу, в чем дело.

Силантий Максимыч припер обе двери – в приказчицкую и кухню – и приготовился слушать.

– Он требует… он требует, чтобы я женился на Настасьиной дочке Таисе, или же хочет лишить меня наследства, – тихо произнес Костя.

– На Таисе? – переспросил Силантий Максимыч и покачал головой.

– Да, на Таисе…

– Гм… Племянника на дочери… Впрочем, ему это знать, а не кому другому… Ведь, в сущности, никому не известно, что Таиса – его дочь. Догадываются, но неизвестно. Так что ж вам-то так убиваться? Взяли бы да и…

– Но Надежда Ларионовна, Надюша… Ах, Силантий!

Ведь я ее люблю самым ужасным манером… самым пронзительным… Я без нее жить не могу…

– Ну, это, положим, что и не так…

– Ты не веришь? Так знай же, что для нее я на все готов. Я только и мечтаю о том, чтобы после смерти старика жениться на ней.

– На актрисе-то? На вертячке-то? Да что вы, Константин Павлыч…

– Нет, Силантий, ты не смей так об ней говорить. Она капризна, она мучает меня иногда, терзает, но она не вертячка.

– Да как же не вертячка, коли в триковом оголении при всей публике пляшет и поет. Ну, какая это жена для хорошего купеческого молодого человека солидной торговой фирмы! Так, для баловства – это я понимаю, а чтобы в жены – избави Бог.

– Ах нет, нет, нет! Мне без нее и жизнь не в жизнь! – вздохнул Костя и прибавил: – Ах, Силантий Максимыч, зачем так говорить! Ведь ты не знаешь ее. А ежели бы ты знал, какая это женщина!.. Ах, какая это женщина! Огонь, радость, счастье, улыбка, красота – все в ней. Характер у ней… любит она, чтобы все по ней было… Но ежели все по ней, то как же она и приголубит тогда!… Я для нее на все готов… На все, на все, только бы она любила меня.

– Постойте… – перебил Костю Силантий Максимыч. – Она любит, чтобы все было по ее характеру… Так… А лишит вас старик наследства, не будет у вас денег, не на что будет сделать все, что она запросит по ее характеру, она и любить вас перестанет.

– Это правда, это правда… Это в ней есть… Этого я не скрою… Но, боже мой, что же мне делать!

Костя опять всплеснул руками.

– Что делать… Потешить старика и жениться на Таисе… – сказал Силантий Максимыч. – Тогда и деньги будут. Таиса – девушка смазливенькая, нрава кроткого…

– Но я не люблю Таису, я люблю Надежду Ларионовну.

– Полюбите… Вначале никто никого не любит. А потом привыкнет и полюбит.

– Но Надюша, Надюша!

– Надюша ваша все равно вас любить не будет, если старик лишит вас наследства и у вас денег не будет.

– Это верно, это верно… К несчастию, это верно… – сознался Костя.

– Ну, вот видите… Так нешто можно такую женщину в жены?..

– Но как я-то люблю ее, как я-то люблю! – прошептал опять Костя. – Силантий Максимыч, я должен все это ей сказать… Все, все… Надюше то есть.

Костя поднялся. Силантий Максимыч посадил его.

– И скажете, но только не сегодня, а завтра, – проговорил он. – Ложитесь-ка лучше вы спать.

– Спать… Да разве я могу спать? У меня ужас, ужас что в голове. А в сердце? И в сердце то же самое. Ах, Силантий Максимыч, Силантий Максимыч, какой я несчастный человек-то зародился!

– Счастливый, а не несчастный. Полноте Бога-то гневить.

Костя послушался Силантия Максимыча и не поехал к Надежде Ларионовне. Объяснение свое с ней он оставил до завтра. Но успокоиться он не мог. «Что тут делать? Что тут делать?» – спрашивал он себя мысленно, и эту фразу словно будто кто молотом выколачивал в голове его. Силантий Максимыч расспросил у Кости все подробности разговора со стариком. Костя рассказал. Силантий Максимыч только покачал головой.