Текст книги "В ожидании наследства. Страница из жизни Кости Бережкова"

Глава LIII

По уходе от дяди Костя прошел в свою комнату и в раздумье сел на кровать. Не прошло и пяти минут, как перед ним появилась Настасья Ильинишна. Лицо ее так и сияло улыбкой. Она поместилась против Кости на кровати Силантия Максимыча.

– Что ж вы, Константин Павлыч, не идете с невестой-то посидеть да покалякать? – начала она. – Ведь уж теперь Таиса – невеста ваша. Поговорите насчет будущего-то… как и что…

Костя нахмурился и ничего не отвечал.

– А уж как она, голубчик, любить-то вас будет! Она девушка хорошая, скромная, небалованая, – продолжала Настасья Ильинишна. – И наконец, на ваших глазах росла.

Пригляделись уж вы к ней… знаете, так сказать, ее вдоль и поперек… Весь ее характер знаете.

И эти слова Костя оставил без ответа. Он встал и закурил папиросу.

– Да что вы какой-то… словно в воду опущенный? Как будто не в себе… Нешто вы это не сами… не по своей охоте? – спросила Настасья Ильинишна.

Костя молча выпустил изо рта большую струйку дыма.

– Сами вы это надумали, чтобы на Таисе жениться, или по Евграфа Митрича желанию? – допытывалась она.

– Гм… – издал звук Костя, иронически улыбнулся и покрутил головой. – У меня, Настасья Ильинишна, должен вам сказать, уже есть любовь.

– Слышала, слышала я стороной… Слухом земля полнится… Только какая уж это любовь! Так, на время.

– Не смейте так об ней выражаться! Я нарочно вам говорю… Нарочно… Чтобы вы знали. Скажите и дочери вашей.

Сказано это было строго. Костя даже сверкнул глазами.

Настасья Ильинишна опешила.

– Понимаю, понимаю… – заговорила она. – А только я, голубчик, к тому говорю, что у кого из нынешних молодых людей каких слабостев нет! Нынче время такое… Нынче не токмо, что у мужчин, а даже и у девушек-то…

– Ну, так вы так и знайте, что у меня есть.

– Ах, Константин Павлыч! Бросьте об этом и говорить…

Зачем мне и Таисе знать? И знаем, да не знаем. Я знаю только одно, что хорошая, ласковая да покорная жена так-то привяжет к дому, что все забудете, а от дома-то и не отойдете. Ведь жена-то на всю жизнь.

– Я сказал-с, а остальное как хотите, – поклонился Костя.

– Зайдете к нам с Таисой-то поговорить или сюда ее к вам прислать? – спросила Настасья Ильинишна.

– Потом… Потом я с ней тоже поговорю.

– Вы уж ей-то, голубчик, так прямо в глаза не говорите. Зачем ей знать?

– Отчего же? Пусть знает. Я не хочу таиться, я хочу в открытую. Я и дяде то же самое сказал.

– Нет, уж пожалуйста, ей-то не говорите. Я сама как-нибудь скажу.

Настасья Ильинишна кинула на Костю упрашивающий взгляд и удалилась.

Через несколько времени Евграф Митрич позвал Костю.

– Вот тебе ключ, – сказал он. – Отвори железный шкап.

Костя подошел к денежному шкапу и отворил его.

– Достань оттуда тысячу рублей и подай мне.

– Вот-с…

Старик принял пачку денег и стал ее перебирать.

– Надо тебе будет с ней рассчитаться… С этой-то… с твоей-то… – продолжал он.

Костя молчал.

– Вот тебе тысяча рублей. Пятьсот рублей ей дашь, чтобы не привязывалась.

– Она, дяденька, не привяжется. Она такая женщина…

– Ну, все-таки дай, чтобы не было скандала. А то придет в церковь и удерет скандал. Да сразу-то все пятьсот не давай, а поторгуйся. Может быть, и дешевле помирится.

Костя не возражал.

– А остальное себе возьми. Купишь для себя к венцу, что следует… Кровать купишь двухспальную… Это уж с Настасьей вместе купишь. С ней поезжай… Она баба ходовая… Она все знает, где что купить. Приданое Таисе после свадьбы… Это уж я дам отдельно, ежели жив буду, – говорил дядя. – На венчание и на свадьбу дам тоже отдельно… Это уж я Силантию Максимову… Он все спроворит.

Костя стоял как вкопанный и держал в руке пачку денег.

– Прячь деньги-то да благодари. Что ж не благодаришь? То есть какой ты, посмотрю я на тебя, бесчувственный, так это ужасти!

– Благодарю вас, дяденька.

Костя подошел и поцеловал дядю в щеку.

– Запирай шкап-то да подай мне обратно ключ, – командовал дядя. – Ну а теперь ступай в лавку, встань там на место Силантия Максимова, а его пришли ко мне сюда на полчаса.

Надо хлопотать, чтобы свадьба скорее, как можно скорее.

– Слушаю-с, дяденька, – как-то безучастно произнес Костя и стал уходить.

– Постой… – остановил его дядя. – Вернись. Ты что это нос-то повесил? Дурь в голове? Насчет этой самой бабы? Так ты дурь-то эту выбрось и ее забудь. Слышишь? Чтоб вон ее из головы! Ну а теперь ступай!

Костя поехал в лавку. По дороге его так и подмывало заехать к Надежде Ларионовне и сообщить ей результат разговора с дядей, но он удержался. «Вечером урвусь к ней на сцену, вечером… А то ночью… Старик уснет, а я к ней… Ведь ночь-то наша», – решил он.

Силантий Максимыч встретил Костю с большим любопытством.

– Ну, что? Как? В каких смыслах решили? – тихо спросил он Костю.

– Запри выручку и приходи ко мне в верхнюю лавку. Там все скажу.

Силантий Максимыч тотчас же поднялся наверх. Костя сидел около своей конторки, опустя голову.

– Женитесь? Решились? – снова задал он вопрос.

– Был у Нади. Она пожелала, чтоб я женился на Таисе, и я женюсь. Сейчас объявил старику. Женюсь, Силантий Максимыч, женюсь! Что-то будет!

Костя схватился за голову.

– Да ничего не будет. Будет даже отлично. Совсем хорошо, – отвечал Силантий Максимыч. – Ну, поздравляю, поздравляю… Заживете семейным манером, лихо, скромно, благообразно, а ту забудете.

– Нет, никогда этого не может быть, никогда… Она вот где… в сердце. Без нее мне жизнь не в жизнь.

Костя ударил себя в грудь кулаком.

– Ну, полноте, полноте… Зачем так?.. – останавливал его Силантий Максимыч.

– Ах, Силантий Максимыч! Ничего ты не понимаешь! Я из-за того только и женюсь, что она этого хочет, Надюша хочет. Для того и женюсь, чтоб ей было лучше жить.

– Ну, как бы то ни было, а я очень рад. Совсем рад… За вас рад и за Таису Ивановну рад. Все-таки ведь дочь старику, кровь его, а теперь будет пристроена, как следует пристроена. Так пристроена, что лучше и не придумаешь. Удивляюсь, как раньше это не пришло Евграфу Митричу в голову. Когда же свадьба-то ваша, Константин Павлыч?

– А вот об этом сейчас старик с тобой разговаривать будет. Он меня за тобой прислал. Зовет к себе. Иди к нему и поговори. А свадьба чем скорее, тем лучше. Один конец… Прямо в омут головой и конец!

– Так вот вам ключ от дневной выручки. Встаньте за выручку. Приказчикам покуда ничего не говорить?

– Как хочешь. Теперь мне все равно… Теперь я как мумия… Даже хуже мумии, – проговорил Костя, меланхолично глядя по сторонам.

– Полноте, полноте. Все обойдется, все будет малина, что потом и не нахвалитесь. Скажете: «И чего это я, дурак, тогда убивался да беспокоился!» – утешал его Силантий Максимыч, сходя по лестнице из верхней лавки, и отправился домой к хозяину.

Часа через два Силантий Максимыч вернулся.

– Все документы ваши и Таисы Ивановны Евграф Митрич мне передал. И паспорты ваши, и метрики у меня, – говорил он. – Надо ехать и хлопотать. Решайте: где хотите венчаться?

– Где хочешь. Мне решительно все равно… – отвечал Костя и махнул рукой.

Глава LIV

Целый день Костя изнывал в лавке. Силантий Максимыч ездил хлопотать о венчании Кости, и Костя, заменивший его около выручки, поневоле был прикован к месту.

Вечером пред самым запором лавки Силантий Максимыч вернулся.

– Обтяпал дело. В следующее воскресенье вы можете венчаться, – сообщил он радостно Косте. – И окличку сделают, и все… Документы у вас и у Таисы Ивановны все в порядке, и никаких особенных хлопот не было. Священник попался такой хороший, покладистый, отлично знает вашего дяденьку. Как только я сказал ему и объяснил, в чем дело, что вот, мол, так и так, старик очень слаб и хочет, чтобы поскорей при жизни своей вас устроить, он мне сейчас: «В воскресенье». Через восемь дней… Помилуйте, чего уж скорее! И церковь махонькая такая и уютная. – Силантий Максимыч назвал домовую церковь. – Согласны?

– Постой… Не придется ли в этот день бенефис Надежды Ларионовны? Тогда мне никак нельзя… – сказал Костя и стал пересчитывать дни и числа по пальцам. – Нет, не придется. Ее бенефис придется во вторник после свадьбы. Хорошо, я согласен.

– И венчаться тотчас после обедни, в два часа.

– Мне все равно.

– Теперь вам шаферов надо и свидетелей. Возьмите приказчиков Игнатия, Николая… Пожалуй, Петра… Их трое и я – вот четверо. Тут и свидетели, тут и шафера. Сказать им? Или сами, может быть, скажете?

– Скажу… – как-то безучастно отвечал Костя.

В лавке покупателей не было. Силантий Максимыч подозвал тех приказчиков, о которых сейчас говорил, и сказал им:

– Константин Павлыч женятся в то воскресенье на Таисе Ивановне…

– Не женюсь, а дядя женит меня, – поправил Костя.

– Ну, все равно. В воскресенье Константин Павлыч будет венчаться и просит вас быть у него шаферами. То есть у него и у Таисы Ивановны…

Приказчики разинули рты от удивления.

– Свадьба тихая, без пиров и церемоний… – продолжал Силантий Максимович.

– И пожалуйста, не болтать соседям по лавке… – прибавил Костя. – Я не желаю, чтобы была огласка. Молчок и молчок…

– Помилуйте, Константин Павлыч… С какой же стати, ежели вы не желаете… – отвечали приказчики.

– Ну, так вот, будьте готовы… Сумеете язык держать на привязи – подарки получите.

Через полчаса заперли лавку, и все отправились домой. Костю подмывало ехать к Надежде Ларионовне, но он поборол себя. «После, после, ночью поеду, когда старик заснет», – решил он.

Костю и Силантия Максимыча встретила дома Настасья Ильинишна и засыпала их расспросами.

– Вот кого спрашивайте, вот, а я ни при чем, – отвечал Костя и указывал на Силантия Максимыча.

Силантий Максимыч обстоятельно объяснил ей результаты своих хлопот.

– И прекрасно, и прекрасно, – бормотала она. – А я уж и на подвенечное платье Таисочке купила, и себе взяла шелковой матерьицы. Стало быть, можно отдавать шить портнихе?

– Отдавайте, отдавайте. Я уж и кольца обручальные заказал, – дал ответ Силантий Максимыч и отправился обо всем докладывать Евграфу Митричу.

Настасья Ильинишна осталась с Костей. Взглянув на него, она тотчас слезливо заморгала глазами, вынула носовой платок и стала сморкаться.

– Голубчик, Константин Павлыч, будьте как-нибудь с Таисой поласковее… Умоляю вас… Она плачет, бедная… Поговорите с ней…

Костя горько улыбнулся.

– Вы ей скажите, Настасья Ильинишна, что я тираном и извергом не буду. Я человек современный и никогда не дойду, чтобы какие-нибудь зверства… – отвечал он. – Девушка ни в чем не виновата, так зачем же я?..

– Мне хотелось, чтобы вы сами… Да не так, а иначе…

«Так, мол, и так… Ты, мол…» Даже можете так: «Все это, мол, случилось вдруг, и я сразу ничего сообразить не могу, но я, мол, пообгляжусь хорошенько, и будь, мол, покойна, все будет ладком…» Вот в каких смыслах мне хотелось бы. – Вы ей можете сказать, что жить ей будет отлично, ежели она мне мешать не будет. Она будет сама по себе, а я сам по себе.

– Да мне бы хотелось, чтобы вы сами поговорили… Вы, а не я… Только уж вы насчет этого-то, что она сама по себе, а вы сами по себе, – не говорите. Зачем? Она должна быть у вас в подчинении, должна чувствовать все благодеяния.

– А я человек современный и этого не хочу.

– Поверьте, что она будет вас любить, любить и любить, а вы, глядя на ее любовь, и сами ее полюбите. А то с какой стати: она сама по себе? Она не должна этого и понимать. Да и я не допущу. Я мать… Она у меня воспиталась в страхе божием… Поговорите с ней, голубчик, ласковым манером, а то девчонка слезами горючими заливается.

– Хорошо, хорошо. Потом поговорю.

– Мне хотелось бы, чтоб вы сейчас… Утешьте ее, голубчик, а уж я – я вам вечная слуга, слуга до гроба.

– Ах, как вы меня истерзали! – воскликнул Костя, хватаясь за голову. – У меня сердце не на месте, вся душа изболелась, а вы пристаете, как с ножом к горлу. Сказал, что поговорю, ну и поговорю.

В это время вернулся из комнаты Евграфа Митрича Силантий Максимыч и сказал Косте:

– Вас к себе зовет. Ступайте к нему.

Костя отправился. При входе его дядя посмотрел на него исподлобья и спросил:

– Угомонился? Петуха-то с себя бойцового сбросил?

Костя молчал.

– В баню тебя сводить да выпарить на полке хорошенько, чтобы вся дурь потом вышла, – продолжал старик, переходя в более ласковый тон. – Да съезди ты завтра к Спасителю в часовню и помолись, чтобы Бог вразумил тебя и наставил. Ведь, женясь, доброе дело делаешь, хорошее дело делаешь, безродную девушку прикрываешь. Мне-то легче стало, когда я все это дело решил. Может быть, из-за того вся и болезнь-то моя была, что я колебался и не решался. А вот теперь решил, и легче стало. Вот тебе ключ, отвори денежный шкап.

Костя отпер.

– На полке в уголке есть красная сафьянная коробочка… футлярчик… Достань этот футлярчик и подай мне.

Костя исполнил. Старик взял от него изрядно уже облупившийся футляр красной кожи и открыл его. Там был большой старинный фермуар из крупных бриллиантов, оправленных в серебро. Вокруг фермуара лежало несколько ниток крупного жемчугу.

– Покойницы жены моей этот фермуар, а твоей тетки, – сказал старик. – Более двадцати лет лежит у меня в шкапу и ждет, куда бы ему пристроиться. Теперь место нашлось. На вот и подари своей невесте… подари Таисе… Нельзя… Жених должен сделать невесте свадебный подарок. Пиры, гостбищи и церемонии разные – все это пустяки, а подарок уж надо. Бери.

Костя взял.

– Ну, а теперь ступай к Таисе и подари ей… Да сядь с ней, посиди и поговори ладком. А то Настасья жалуется, что ты с невестой до сих пор и двух слов не промолвил. Поговори, побеседуй… Нечего букой-то смотреть. Ведь всю жизнь коротать с ней придется.

Костя направился из комнаты.

– А поблагодарить-то дядю разве не надо за милости? – окликал его старик. – Ведь вещь-то более двух тысяч стоит.

Костя вернулся, поцеловал дядю в щеку и вышел из комнаты.

Глава LV

Костя не сразу пошел к Таисе. Он сначала зашел к себе в комнату, дабы обсудить, как поднести Таисе данный ему дядей подарок. Придя к себе, он тотчас же показал подарок Силантию Максимычу.

– Великие испытания чувств… Нелюбимому предмету и вдруг должен по приказанию дяди подарок делать, – сказал он.

– Фермуар-с… Это Таисе Ивановне? Ах, какая вещь-то солидная! – заговорил Силантий Максимыч. – Ну, честь и слава вашему дяденьке, что он так почитать начал Таису Ивановну! Ведь это, значит, кровь ихняя заговорила.

Костя пожал плечами.

– Но как поднести? Как поднести? – спрашивал он. – С лаской и улыбкой во взоре я не могу поднести нелюбимому предмету. Я должен принести, положить на стол и сказать: «Вот-с, берите… Дядя прислал…» Потом обернуться без внимания и вон…

– Нет, уж вы как-нибудь помягче. Зачем же девушку-то обижать? Она кроткая.

– Я не могу с ней ласково разговаривать, не могу. Она препона моего счастия.

– Да ведь она все это не от себя, Константин Павлыч.

– А черт их знает! Может быть, она и ее мать целые дни тут в ногах у старика елозили и упрашивали его! Почем я знаю? Я дома днем не бываю, – раздраженно произнес Костя и прибавил: – Пойду… Но какой я должен разговор с ней иметь – решительно не понимаю.

Медленно, шаг за шагом пришел Костя в комнату, где проживала временно, во время болезни Евграфа Митрича, Таиса со своей матерью, и остановился. Комната была большая, заставленная шкапами посередине, а за шкапами помещались лари, на которых на постланных постелях обыкновенно и спали Таиса и Настасья Ильинишна. На стенах висели старинные, потемнелые от времени портреты каких-то купцов в облупившихся рамах, очевидно вынесенные сюда из гостиной за негодностью к украшению чистой комнаты. Тут же на стене висели большие медные весы на железном кронштейне, в углу помещались мешки с мукой и крупой, на шкапах стояли головы сахару, купленные оптом для домашнего употребления. Кроме продранного клеенчатого дивана с валиками, нескольких стульев и стола, другой мебели в комнате не было. Обои были грязные, окна были без занавесок, и на них висели только дырявые шторы. При входе Кости Таиса сидела у стола и при свете лампы перелистывала какую-то книгу. Настасья Ильинишна лежала за шкапом на постели и перебрасывалась словами с дочерью. Таиса тотчас же вспыхнула, закрыла книгу и потупилась. Настасья Ильинишна выскочила из-за шкапов и заговорила:

– Батюшки, какой радостный гость! Вот радостный, так уж радостный… Поговорить с невестой пришли? Прошу покорно, прошу покорно… Садитесь к столику. Таисочка, подставь стулик.

Костя нахмурил брови, стараясь сделать свое лицо как можно более серьезным.

– Я пришел, чтобы передать вот этот самый бриллиантовый фермуар, который дал мне дядя, – сказал он. – Таиса Ивановна, получите. Это вам в подарок.

Он положил на стол футляр. Настасья Ильинишна схватила его, открыла и воскликнула:

– Ах, какая прелесть! Таиска, смотри… Боже мой, что за прелесть! Ну, замолили мы с тобой Бога!

Таиса как-то бесстрастно взглянула на фермуар и заплакала.

– Да что ж ты, дура, не благодаришь-то Константина Павловича! – воскликнула Настасья Ильинишна. – Ведь эта вещь-то, поди, уйму денег стоит.

– Благодарю вас, – прошептала Таиса, продолжая плакать.

– Да что ж ты так-то насухую, дура ты эдакая! В губы, в губы Константина Павлыча. Эдакий подарок, эдакий подарок, а она…

– Это не я, а дяденька, – отвечал Костя.

– Дяденька дяденькой, а вы жених, вы преподносите, мы вас знаем, вам и благодарны должны быть. Целуй сейчас, скорей.

– Ежели Константин Павлыч позволит… – проговорила Таиса и поднялась с места.

– Как не позволить! Целуй скорей… Вы не смотрите, голубчик, что она плачет. Это она с радости плачет.

Таиса приблизилась к Косте. Костя сжал губы и даже не нагнулся. Таиса приподняла голову и чмокнула.

– Вот так… Ну а теперь ручку, ручку… – командовала Настасья Ильинишна.

– Нет, уж этого я не дам-с, потому я современный человек, – отвечал Костя и спрятал руки за спину.

– Напрасно, напрасно… Ни у кого целует, у жениха целует. Ведь вы ей мужем будете. Садитесь, гость дорогой, садитесь, поговорите с невестой, а я мешать не буду, я уйду.

На свободе-то лучше по душе поговорить, – тараторила Настасья Ильинишна.

– Зачем же уходить? Можете здесь остаться, – отвечал Костя, сел на стул и закурил от лампы папироску.

– Нет, уж уйду, уйду… Зачем я буду тут торчать? А вам поговорить с невестой надо, давно пора… Утрись, дура, не реви.

Настасья Ильинишна подмигнула дочери и удалилась из комнаты.

Произошла пауза. Костя затягивался папироской и пускал дым. Таиса сидела потупившись и перебирала фальборку своего платья. Она уже не плакала больше. Костя посмотрел на ее хорошенький профиль лица, на черные длинные ресницы, на худенький начинающий формироваться бюст и подумал: «Ведь вот поди же ты: для всякого другого человека девушка – первый сорт, а мне она все равно что волку трава». Как ни странно это, но первой начала говорить Таиса.

– Вам, Константин Павлыч, не хочется на мне жениться? – спросила она, не смотря на Костю.

– Ах, Таиса, Таиса… Могу ли я хотеть, ежели у меня есть другая любовь! – был ответ Кости.

– Так хотите, я вашему дяденьке скажу, что ничего этого не надо, что я не желаю? Просить буду.

– Нет, Таиса… Этого нельзя… Это невозможно. Я должен на вас жениться. Так дяденька хочет, так я и обязан сделать. Надо его успокоить. Вы не плачьте, Таиса… Я человек современный, я над вами тиранствовать не буду. Вам будет жить хорошо.

– Уж какое хорошо! Где же тут будет хорошо, ежели муж будет все в сторону смотреть!

– Нет, я буду даже с вами разговаривать, но разговаривать вот как теперь. Посижу, поговорю – вот и все. Обедать будем вместе… А чтобы попреки, брань – нет, я человек современный. Умрет дяденька, и заведем мы свой дом – вы будете жить на своей половине. Тут ничего нет такого… Так даже аристократы очень многие живут. Муж сам по себе, а жена сама по себе. Ну, не плачьте. Будете жить со мной в согласии, не станете привязываться – я даже подарки буду хорошие дарить. Ну, не плачьте… – прибавил он еще раз.

– Ах, Константин Павлыч, я больше плачу из-за того, что, может быть, вы думаете, что это я к вашему дяденьке приставала, чтоб за вас замуж выйти. Видит Бог, я ни душой ни телом не виновата, – оправдывалась Таиса.

Костя молчал, пускал струи папиросного дыма и воображал, что ему еще сказать. Наконец он произнес:

– И будем мы жить с вами в мире, как брат с сестрой. Вот какие мои мечтания… Потому я современный человек. Да-с… Маменька ваша не будет ввязываться в наше житье – и ей подарок. Я не желаю ссоры, я хочу по-современному.

Опять пауза. Костя уже хотел уходить, но Таиса подняла на него глаза и спросила:

– А хорошенькая эта самая любовь-то ваша?

– О, это такой божественный цветок красоты! Кроме того, она талант, большой талант! – восторженно произнес Костя. – Она актриса… Актриса и певица…

– Ну, вот видите… Так где же мне за ней гоняться! Я девушка простая.

– Да вам, Таиса, за ней и гоняться не следует. Зачем? Живите в неге и роскоши – вот и все. Ну, прощайте. Надеюсь, как современные люди, мы будем друзьями. То есть не знаю, как вы, но я современный человек. Советую и вам быть современной девушкой. Прощайте. Я пойду к себе… Давайте руку…

Костя встал со стула. Тихо и медленно протянула ему свою маленькую худенькую ручку Таиса. Костя пожал ее и стал удаляться. Выходя из комнаты, на пороге он остановился, обернулся и проговорил:

– Что ежели понадобится мне сказать насчет всего прочего, позовите меня, и я сейчас… Я в пренебрежении не оставлю. Я человек современный.

Затем он кивнул головой и скрылся.