Текст книги "В ожидании наследства. Страница из жизни Кости Бережкова"

Глава LXII

– Ах, что вы наделали, что вы наделали! – повторял Костя, садясь с Силантием Максимычем в извозчичьи сани. – Ну, чем теперь все это кончится!

– Да ничем-с… – отвечал тот.

– А все ты! Ты! – восклицал Костя. – Ну, можно ли такой женщине противоречить!

– Отчего же-с? Что она за святая?

– Молчи! Не смей мне так об ней говорить! Ты должен уважать ее. Она моя гражданская жена.

– Жены не выгоняют своих мужей вон, а она выгнала, – огрызался Силантий Максимыч.

– Да ведь ты каменного человека из терпения выведешь своими дерзостями.

– Позвольте… Какие же такие дерзости я ей сказал?

– Черт тебя знает, что ты там ей сказал! Вы сидели и шушукались промеж себя… Знаю одно, что она не любит, кто ей говорит в контру, а ты в контру… Ты ведь сейчас:

«Вы его грабите, разоряете».

– А она меня научала разорять вашего дяденьку Евграфа Митрича!

– А ты и стерпи. Это каприз души… каприз женщины.

– И даже прекрасной… Вы говорили, что она прекрасная женщина. Вот она, ваша прекрасная-то женщина: сама учит меня воровать для вас из выручки, чтобы через вас на ее мотовство деньги попадали, а когда я ей сказал, чтобы она вас пожалела и не очень теребила, она сейчас закусила удила и на дыбы… На дыбы – и вон гнать… Это прекрасная женщина называется.

– Молчи! Не смей больше ни одного слова об ней говорить! – крикнул Костя, умолк и, когда стали подъезжать к своему дому, опять произнес: – Спасибо, Силантий Максимыч! Хороший ты мне сегодня подарок преподнес.

– Ничего неизвестно-с. Очень может быть, все это происшествие откроет вам глаза и отвратит вас от этой прекрасной женщины, – спокойно отвечал Силантий Максимыч.

– Отвратит? – снова воскликнул Костя. – Жестоко ошибаешься! Скорей все перевернется вверх дном, нежели меня отвратит от нее.

Костя и Силантий Максимыч подъехали к своему дому.

Когда они пришли домой, дома еще никто не спал, хотя уже была полночь. Все ждали жениха. Дабы не отставать от обычая старины и справить девичник и мальчишник хоть сколько-нибудь похожими на настоящие, Настасья Ильинишна приготовила в столовой закуску, поставила сласти, несколько бутылок вина. К невесте пригласила даже в виде подруг двух девушек: одна была горничная из соседней квартиры, другая девочка-мастеричка, сопровождавшая портниху, принесшую платье, и оставленная этой портнихой по просьбе Настасьи Ильинишны. Они даже мурлыкали какие-то свадебные песни. Им подпевала кухарка и сама Настасья Ильинишна. Комнаты были освещены лишними лампами. Не спал даже и Евграф Митрич и ждал жениха.

– На пару на бане благодарим покорно, – сказал Силантий Максимыч, входя в комнаты и стараясь как можно быть веселее.

– Хорошо ли вымыли жениха-то? – спросила его Настасья Ильинишна.

– Чуть не до дыр кожу мочалками протерли – вот как.

– Устали, поди, с пару-то? А у меня для усталых людей и закусочка приготовлена. Прошу покорно скорей в столовую. Господа шафера! Пожалуйте. Ведите жениха. Это уж ваша обязанность.

Шатавшиеся на ногах, как мухи, наевшиеся мухомору, шафера подхватили было Костю под руки, но тот начал от них отмахиваться кулаками и вырвался.

– Женишок, женишок, нельзя уж… Это такой порядок, чтобы шафера жениха вели, – бормотала Настасья Ильинишна, но Костя перебил ее.

– Не желаю я слышать этого дурацкого слова, – отвечал Костя заплетающимся пьяным языком. – Ежели вы хотите, чтобы все было без скандала, то наплюйте на это слово. Ну, какой я жених?

– Как «какой жених»?

– Да так. Я вовсе себя за жениха не признаю. Ну, и довольно.

К закуске он, однако, вышел, налил себе стакан мадеры и залпом выпил его. Пили и шафера, хотя были уже совсем пьяны.

На речи Кости Настасья Ильнишна все-таки не обратила особенного внимания. Она протолкнула в столовую невесту, двух девушек, заменявших невесте подруг, и заставила последних петь жениху какую-то свадебную песню. Те помялись, замурлыкали что-то и сейчас же сбились.

Евграф Митрич захотел видеть Костю, позвал его, осмотрел и, как водится, поругал.

– Напились-таки, стоялые жеребцы! – покачал он головой. – Ни из какого места в настоящем виде прийти не можете. Ах, черти, черти! – ругал он Костю, впрочем, только, как говорится, для порядку. Он и сам знал, что из жениховской бани, куда было взято вино, трезвым явиться нельзя. Руготня его имела даже полудобродушный характер. – Ведь больше трех часов в этой проклятой бане пьянствовали… – продолжал он.

– Сами же вы изволили нас послать, – оправдывался Костя.

– Молчи. Приказчики тоже точно так лыка не вяжут, как и ты?

– Выпивши…

– Неужто и Силантий пьян?

– Выпил, выпил и Силантий… – появился в дверях не совсем твердый на ногах Силантий Максимыч. – Только уж вы на сегодня, Евграф Митрич, простите. Нельзя… Такой день… Жениховская баня.

– Ну, ступайте… – кивнул старик. – Да уж дома-то насчет пьянства остерегайтесь. Довольно и так… Там-то дура Настасья, кажется, закуску с вином для вас приготовила, так остерегайтесь, говорю. Ну, вдруг шум поднимете? Ведь я больной… Вы меня поберегите.

– Нет, уж насчет этого-то будьте спокойны. Все будет в порядке, – сказал Силантий Максимыч, тронул Костю за рукав и вместе с ним вышел из комнаты старика.

В столовой их опять встретила Настасья Ильинишна.

– Войдите, Константин Павлыч, в горенку-то вашу. Посмотрите, какую я вам спальню устроила, – приглашала она Костю. – Хоть и трудно было на скору руку и кой-как, но все-таки спаленка вышла на славу. Войдите.

– Незачем-с.

– Полноте, полноте. Войдите… Ну, чего упрямиться?

Она протолкнула все-таки Костю в брачную спальню. Грязную комнату действительно трудно было узнать. На окнах висели ситцевые занавески, стояла мягкая ситцевая мебель, стены были оклеены новыми обоями, висел в углу образ в серебряной оправе, и перед ним теплилась лампада. Посреди комнаты помещались две кровати, поставленные в недалеком друг от друга расстоянии, с белыми обшитыми кружевными покрывалами, с горою подушек в парадных наволочках. – Вот эта невестина кроватка, а эта женихова, – указывала Настасья Ильинишна.

– Только не женихова-с… Жених ваш, как вы его называете, будет по-прежнему спать там же, где и теперь спит, – отвечал Костя.

– Да что вы, Константин Павлыч!

– Мое слово твердо-с, и врать я не буду. Да-с… Чего вы удивленно-то смотрите? Так вы и знайте… С тем возьмите, год носите и починка даром, – сострил он по-рыночному, – улыбнулся и, пошатнувшись на ногах, удалился.

Настасья Ильинишна вздохнула и слезливо заморгала глазами.

– С невестой-то не потолкуете сегодня, накануне свадьбы? – крикнула она вслед Косте.

– Незачем-с, – был его ответ.

Часу во втором ночи весь дом уже спал.

Глава LXIII

Утром в день свадьбы Кости и Таисы старик Евграф Митрич проснулся раньше обыкновенного. Было еще совсем темно. Он позвонил в колокольчик, находившийся на столике около его кровати, и потребовал у прибежавшей к нему заспанной Настасьи Ильинишны чаю.

– Сегодня свадьба, а вы до этой поры дрыхнете! – укоризненно сказал он. – Неужто и приказчики еще спят?

– Да ведь еще только шесть часов утра, голубчик Евграф Митрич, – отвечала Настасья Ильинишна. – Вчера тоже, грешным делом, выпили.

– Разбудить всех. Нечего тут.

Начали вставать приказчики, кухарка стала ставить самовар, зажгли везде лампы. Ради торжественного дня свадьбы Евграф Митрич отрекся от своего старого засаленного халата и облекся в новый халат из тармаламы с плюшевой оторочкой и, умывшись, не сел даже в свое кресло, а расположился на диване. Ему было, видимо, лучше. Вид его был бодрее, дыхание легче. Он даже побродил по комнатам, чего с ним давно уже не было. Прошел в столовую, заглянул в спальню, приготовленную для жениха и невесты. Чистоплотный, уютный и даже несколько парадный вид комнаты понравился ему.

– Как это вы все смастерить успели? – сказал он Настасье Ильинишне. – Совсем как бы и не на скору руку.

– Да уж я, голубчик, просто шаром каталась, чтобы им как-нибудь было получше. Вы уж извините меня, Евграф Митрич, батюшка, а я уж и обед кухмистеру заказала на пятнадцать персонов, потому в такой день надо все-таки получше, а нашей кухарке где же… Ведь и приказчиков надо угостить. Вот все и усядемся вкупе за стол.

– Баловница ты… – улыбнулся старик и прибавил: – Ну, веди меня обратно на диван. Устал что-то.

Он тотчас же призвал Силантия Максимыча и объявил ему, что сегодня отворять лавку не надо, но чтоб в церковь на венчание шли только те приказчики, которые приглашены шаферами, а остальные сидели дома.

– Чего тут сборище-то да съезд в церкви делать! Чем скромнее, тем лучше. Да и в церкви-то скажи, чтоб никого посторонних не пускали. Константин признался мне, что у него какая-то там мамзель есть, так чтобы не пришла да не наскандалила.

– Нет-с, этого не опасайтесь. Ничего не будет, – успокоил его Силантий Максимыч.

– Почем ты знаешь?

– Да уж знаю-с… Наводил справки. Даже сам был у нее.

Не таковская. Будьте благонадежны. Она на Константина Павлыча даже и внимания-то не обращает.

– Карету-то наняли ли?

– Две кареты-с. Одна для жениха, другая для невесты. Для невесты Настасья Ильинишна распорядились парадную. – Опять парад? Ах, баба, баба! Ведь говорил я ей, чтоб все тихо, смирно… – покачал головой Евграф Митрич.

В приказчицкой комнате завозились. Приказчики-шафера, не доверяя на сей раз лавочным мальчикам, с особенным рвением начали сами начищать себе сапоги, приготовляясь к параду. На стульях были разложены новые сорочки с прикрепленными к ним белыми галстуками, фраки, взятые напрокат. Вообще, молодых приказчиков очень занимало их шаферство. Они рады были выпавшему на их долю случаю принарядиться, и хотя свадьба была назначена в два часа дня, но они часов уже с десяти бродили по приказчицкой во фраках, завитые баранами, в белых перчатках, то и дело посматривали на себя в зеркало и боялись присесть или прислониться к чему-нибудь из осторожности, чтобы не измяться. Лавочные мальчики стояли со щетками в руках и поминутно смахивали малейшие пылинки, насевшие на костюмы приказчиков-шаферов.

Сам жених и в одиннадцать часов утра был еще не одет.

Он умышленно, дабы умалить значение сегодняшнего дня, сидел в грязном халате, в старых туфлях и, делая безучастный вид, покуривал папиросу за папиросой.

– За парикмахером для невесты послали. Завиваться будете? – спросил его Силантий Максимыч.

– Зачем? Весь ваш этот парад для меня даже смешон. Человеку делают неприятность, разрывают его душу, а вы парадитесь и хотите, чтобы и я парадился, словно к какому-нибудь торжеству, – отвечал Костя.

– Позвольте… Да ведь торжество и есть.

– Для вас – это точно… Вы человека в бараний рог согнули… А для меня – нет. Ну, вы и торжествуйте, а я не намерен.

– Эх, Константин Павлыч, пора вам угомониться, право, пора… – дружески тронул его по плечу Силантий Максимыч.

– Нет, уж ты это оставь… Никогда я не угомонюсь, – как-то меланхолически произнес Костя и, потушив окурок, стал закуривать новую папироску.

Вскоре его позвал дядя.

– Ты что ж это в таком виде? – встретил он его. – Сейчас сбрось с себя халат, переоденься приличным манером, иди к невесте и передай ей в подарок вот эти серьги. Пусть к венцу наденет.

Старик подал Косте открытый футляр со старинными купеческими бриллиантовыми серьгами с длинными подвесками.

– Это серьги твоей покойницы тетки. Дорогие серьги. Пусть эти серьги будут ей от тебя взамен свадебного ларца. А то ты, женишок прекрасный, даже и об ларце для невесты в девичник не вспомнил. Срамник!..

Костя горько улыбнулся и начал:

– Я, дяденька, считаю этот самый брак за…

– Молчи! Пошел вон! Чтобы сейчас эти серьги были переданы невесте.

Костя повиновался, пришел в свою комнату, чтобы переодеваться, но махнул рукой и, как был в халате, отправился к невесте.

Таису он застал вместе с Настасьей Ильинишной, рассматривающую большой бриллиантовой перстень. Настасья Ильинишна умилялась и говорила:

– Уж и вещь же, Таисочка! Поди, рублей пятьсот такой перстень стоит. Ах, Евграф Митрич, Евграф Митрич! Не знала я его таким. Жался, жался, а как разверзил свои щедроты, то и удержу благости нет.

При входе Кости Таиса вспыхнула, потом побледнела и потупилась, а Настасья Ильинишна заговорила:

– Вот он, вот женишок-то на помине легок. И идти к нему не надо. А я было сейчас посылала к вам Таисочку…

Пожалуйте, пожалуйте сюда… Вот какой подарочек поручил Евграф Митрич Таисочке вручить вам. Передай, Таисочка, передай.

– Это вам от вашего дяденьки, – произнесла Таиса, взглядывая как-то исподлобья. – Он сейчас дал мне этот перстень и сказал, чтобы я подарила его вам.

– Очень прекрасно-с… – пробормотал Костя. – Я сам за тем же-с. Меня тоже призывал к себе дядя и приказал, чтоб я передал вам вот эти серьги в подарок. Пожалуйте… Дядя приказал сказать, чтобы вы их надели к венцу.

Костя взял перстень и передал футляр с серьгами. Футляр выхватила у него из рук Настасья Ильинишна и опять начала восторгаться.

– Ну, скажите на милость, какая прелесть! – восклицала она. – Вот уж подлинно, что у Евграфа Митрича конца его милостям нет! Так и сыплет, так и сыплет! Ну, Таиска, в двух сорочках ты родилась, а не в одной! И в ум тебе не взбредет, какой эти серьги цены. Вот уж слава-то Евграфу Митричу так слава!

Передав серьги, Костя повернулся и стал уходить. Настасья Ильинишна заметила это и вскрикнула:

– Позвольте, Константин Павлыч, позвольте! Куда же вы это?.. Дайте Таисочке как следует поблагодарить вас.

– Не надо… – процедил Костя сквозь зубы и не оборачиваясь.

– Нет, нет… Теперь уж я не отпущу! – схватила его Настасья Ильинишна за рукав халата. – У нас и кроме этого перстня есть для вас подарочки… Жениха по порядку ублажать надо. Отставать от людей нечего. Мы не обсевки в поле. Передавай, Таисочка, передавай. Вот-с… Во-первых, вот жениховская сорочка к венцу. Да что ж ты, Таиса!

Таиса взяла со стола роскошную сорочку с батистовой вышитой грудью и, опять-таки потупившись, протянула ее Косте. – Зачем это? Зачем? С какой стати? – замахал руками Костя, отступая.

– Нет, уж берите-с… К венцу ее и оденете, – настаивала Настасья Ильинишна и перекинула сорочку Косте через плечо. – А вот и еще… Да что ж ты, Таиса! Подавай халат! – крикнула она на дочь.

На гвозде висел парадный синий атласный халат с оранжевыми шелковыми же отворотами и такими же кистями. Таиса сняла его с гвоздя и протянула его Косте.

– Комедия-с… Совсем комедия… – потрясал головой Костя, отступая и стараясь как можно горче улыбнуться.

– Накидывай ему на плечо, накидывай! – приказывала Таисе Настасья Ильинишна и тотчас же сама помогла это сделать. – Ну а теперь жених и невеста должны поцеловаться и должны поблагодарить друг дружку за подарки, – прибавила она.

– Нет, уж это совсем лишнее… – рванулся Костя и выбежал из комнаты.

Глава LXIV

Пробило двенадцать часов. Таису давно уже причесывал парикмахер к венцу, приехали повар и официанты от кухмистера и давно уже гремели в кухне и столовой посудой, приготовляя свадебный стол, а Костя, желая показать протест, все еще бродил по своей комнате в халате и туфлях, покуривая папиросу. Силантий Максимыч, давно уже принарядившийся, не вытерпел и произнес:

– Однако когда же, Константин Павлыч, вы будете одеваться?

– А тебе какое дело? Может быть, и совсем не буду, – резко отвечал Костя.

– Стало быть, венчаться не хотите? Так тогда надо сказать решительно, объявить дяденьке, а я поеду в церковь и уведомлю священника, что свадьба расстроилась.

– Да и надо, чтобы она расстроилась, в сто раз это было бы лучше. Не хочется мне только скандала-то делать. Не скандалист я.

Костя, однако, начал одеваться. Одевался он умышленно медленно. Умышленно надел старые сапоги с заплатами, парадной сорочкой, подаренной ему невестой, вовсе не воспользовался и не надел бриллиантового перстня. Силантий Максимыч смотрел на все это и только вздыхал и покачивал головой.

Хотя и поставил Евграф Митрич условием, чтобы свадьба была без парада, но Настасья Ильнишна распорядилась иначе: к часу дня к подъезду квартиры Бережкова подъехала парадная карета с двумя ливрейными гайдуками на козлах. Результатом было то, что у подъезда столпился народ, дабы посмотреть, как невеста будет садиться в карету. Гайдуки вошли в прихожую и уселись там в ожидании, когда будет готова невеста.

В начале второго часа Евграф Митрич послал за Силантием Максимычем и сказал ему:

– Таису я благословлю к венцу и Настасья, а ты будь посаженым отцом Константина и благослови его. Надо бы посаженую мать ему по-настоящему, ну, да раньше я об этом не подумал, так можно и без матери.

– Слушаю-с.

– Сними образ, что в правом углу гостиной, им и благословляй.

– Сейчас прикажете?

– Да само собой. Пора уже ехать. Чего же ждать-то? Жених должен быть в церкви раньше невесты.

Силантий Максимыч вернулся в свою комнату и сказал Косте:

– Дяденька Евграф Митрич приказали мне благословить вас к венцу и быть вам взаместо посаженого отца… Пожалуйте в гостиную.

Костя всплеснул руками.

– Еще мучение! Да ведь это тайны инквизиции мадридского двора! Когда же кончатся все эти происшествия!.. Ведь вы замучили меня.

– Однако нельзя же к венцу ехать без благословения, – произнес Силантий Максимыч.

– Да ведь ты мой шафер, так как же ты меня будешь благословлять?

– Дяденька так приказали. А что насчет шаферства, то шафером уж пусть будет приказчик Гаврила. Те двое будут шаферами Таисы Ивановны, а ваш шафер Гаврила. С вас и одного шафера довольно. Так пожалуйте.

Костя пожал плечами.

– Иди и терзай мою душу, – сказал он и пошел в гостиную…

В гостиной сидел уже дядя. По его распоряжению Настасья Ильинишна разостлала в углу пестрый ковер. Когда Костя вошел в гостиную, дядя исподлобья посмотрел на него и хотел что-то сказать, но только пошевелил губами. Настасья Ильинишна, бывшая тут же, окинула Костю взглядом с ног до головы, подошла к нему и шепнула:

– Константин Павлыч, отчего же вы не в парадной сорочке? Батюшки! Да вы и в сапогах с заплатами!

– Не ваше дело, – процедил Костя сквозь зубы.

Силантий Максимыч вынул из киоты большой старинный образ в серебряном окладе, взял его в руки, обернулся к углу спиной и, кивнув Косте, проговорил:

– Константин Павлыч, пожалуйте на коврик.

Костя несколько помедлил, хотел еще раз поупрямиться, но подошел, встал на ковер и перекрестился.

– В землю кланяйся, в землю… Три раза кланяйся… – сказал сзади него дядя.

Костя беспрекословно три раза поклонился перед образом в землю.

– Наклонитесь теперь, – произнес Силантий Максимыч. Костя наклонился, и Силантий Максимыч благословил его.

– Надо уж и хлебом с солью… – заговорила Настасья Ильинишна, бросилась в столовую и вернулась с небольшим хлебцем, в верхнюю корку которого была врезана солонка с солью.

Силантий Максимыч благословил Костю и хлебом-солью. – Ну, теперь поцелуемтесь, – прошептал он.

Костя подставил ему щеку, в которую Силантий Максимыч и чмокнул его трижды. Покончив обряд целования, Костя стоял и переминался с ноги на ногу.

– Что ж ты ко мне-то не подойдешь? – возвысил голос Евграф Митрич. – Чай ведь и с дядей перед венцом-то проститься надо.

Костя подошел к дяде. Дядя обнял его и трижды поцеловал. На глазах старика блестели слезы. Он расчувствовался. – В ножки дяденьке-то, в ножки поклонитесь… Следует… – бормотала Настасья Ильинишна.

Костя вспыхнул, зверем взглянул на нее, но тотчас сократил себя и поклонился старику в ноги.

– Ну, счастливо… – проговорил дядя. – Поезжайте в церковь и ждите там невесту. Силантий Максимыч с тобой поедет.

С Богом… Надеюсь, Константин, что ты после венчания вернешься человеком настоящим, с мыслями постоянными и вся эта дурь у тебя из головы вылезет и как горохом скатится.

Костя уже хотел уходить, но Настасья Ильинишна остановила его.

– Со мной-то разве уж и не хотите проститься? – сказала она. – Ведь не чужая, а через час и совсем буду близкая.

– Эх… – крякнул Костя, подошел к Настасье Ильинишне и поцеловался с ней.

– Поручи кому-нибудь из своих шаферов-то, чтобы с невестой ехал, – проговорил ему дядя.

– Гаврила с Таисой Ивановной может ехать, – отвечал за Костю Силантий Максимыч.

– Надо бы даму какую-нибудь родственную со стороны жениха, чтоб с невестой-то ехала, – продолжал дядя, – да дамы-то у нас такой нет.

– Мне разве ехать с Таечкой? – спросила Настасья Ильинишна.

– Тебе нельзя. Не подобает. Ты мать…

– Действительно, матери-то не ездят. Ну, Таечка поедет со своей подругой Катенькой.

– Мальчик образник-то у вас есть ли, чтоб с образом ехать?

– Есть, есть… Кухаркина племянника взяли. Мальчик такой шустренький. Мы его принарядили. Он и поедет.

– Так мы поедем-с, Настасья Ильинишна, – произнес Силантий Максимыч.

– Поезжайте, поезжайте. А через полчаса и невеста приедет.

Костя стоял как в воду опущенный. Силантий Максимыч тронул его за рукав.

– Поедемте. Пора уж…

Костя вздрогнул и, понуря голову, направился в прихожую. С лестницы он сходил молча, но, увидав у подъезда толпу кухарок, пришедших смотреть невесту и жениха, презрительно проговорил:

– Вот дурья порода! А все это Настасья своей парадной каретой такой переполох наделала.

В церковь они ехали в двухместной карете. Силантий Максимыч в этом случае тоже не хотел сквалыжничать и нанял опрятный экипаж с хорошими лошадьми. В карете он попробовал с Костей заговорить, но Костя стиснул зубы и упорно молчал.