Текст книги "В ожидании наследства. Страница из жизни Кости Бережкова"

Глава LXV

Маленькая домовая церковь была при полном освещении. На клиросе стоял хор певчих в кафтанах. Жениха уже ждали. Когда Костя вошел в церковь, певчие грянули ему концерт. Первым делом он быстрым взглядом окинул церковь. В церкви не было никого, но на маленьких хорах у перил виднелись две женские фигуры: одна была Надежда Ларионовна, другая – ее тетка Пелагая Никитишна. Костя тотчас же бросился к ним. Взобравшись по узенькой винтовой лестнице на хоры, он тотчас подскочил к Надежде Ларионовне.

– Надюша, милая Надюша! Как я рад, что ты пришла посмотреть на мои терзания. При тебе мне все-таки будет легче… – заговорил он.

Надежда Ларионовна попятилась.

– Ну, зачем ты пришел сюда? Зачем? Иди вниз… – сказала она. – Разве это прилично? Человек приехал венчаться и вдруг в церкви подбегает к своей любовнице.

– Нет, Надюша, ты мне не любовница, ты мне гражданская жена.

– Уходи, говорят тебе!

– Ты сердишься, Надюша? Ты сердишься за вчерашнее. Тебя разобидел этот остолоп Силантий Максимов, но я, Надюша, не виноват…

– Ничего я не сержусь, а только уходи.

– Надюша, ежели я привез к тебе вчера этого остолопа, то только затем, чтобы показать ему, какая ты прекрасная женщина. У меня были хорошие намерения, Надюша, но Силантий был пьян, а пьяный человек, ты сама знаешь…

– Ежели ты не пойдешь вниз, то прощай: я ухожу из церкви.

– Нет, Надюша, нет… Не покидай меня… Твое присутствие уменьшит мои страдания… Ведь я для тебя женюсь, для тебя приношу эту жертву…

– Уходите, тетенька, и я за вами… – обратилась Надежда Ларионовна к тетке и сделала несколько шагов.

– Надюша! Только два слова, только два слова… Хочешь, я пришлю сейчас этого остолопа Силантия сюда и он извинится перед тобой за вчерашнее? Хочешь? Он сделает для меня это. Я упрошу его… – приставал к ней Костя.

– Только этого недоставало! Идите, тетенька…

– Ухожу, ухожу, Надюша… Но дай поцеловать ручку… Я незаметно… Я так, что никто не увидит.

– На и уходи вниз… Но ежели ты хоть какой-нибудь малейший скандал – я вон из церкви…

Костя взасос чмокнул руку Надежды Ларионовны и бросился вниз по винтовой лестнице.

Силантий Максимыч, прошедший прямо в алтарь и вернувшийся из алтаря, уже искал Костю по церкви. Нужно было расписаться в брачной книге. Стоял и дьячок с книгой, с чернильницей и пером за ухом. Приехали и другие шафера – младшие приказчики, долженствующие быть свидетелями-поручителями жениха и невесты.

– Где это вы были? – спросил Силантий Максимыч. – Вам певчие концерт поют, а вы скрываетесь. Расписывайтесь скорей в книге.

– Ах, Силантий Максимыч! Она здесь… – вздохнул Костя.

– Кто она?

– Да Надюша. Она приехала и стоит на хорах… – вздохнул Костя.

– Вот уж это напрасно… По-настоящему, ведь мы должны просить, чтобы она ушла, – сказал Силантий Максимыч и закусил губу.

– Не смей! И думать не смей! Иначе я и венчаться не буду. Давай сюда скорей книгу. Где книга?

Он расписался в книге. Расписались и свидетели. Певчие кончили концерт жениху и ждали приезда невесты, дабы встретить и ее концертом. Силантий Максимыч прохаживался по церкви и все подозрительно взглядывал на хоры. Взглядывал туда и Костя, улыбался и один раз даже послал летучий поцелуй. Надежда Ларионовна, стоявшая у перил, попятилась.

Но вот вбежал сторож и махнул певчим рукой. Другой сторож распахнул настежь обе половинки двери, ведущей к лестнице в церковь. Показалась Таиса в белом платье и вуали с флердоранжем на голове. Ее вел под руку приказчик Гаврила. Впереди мальчик в красненькой рубашечке нес образ. Сзади Таисы шла ее подруга Катенька. В лице ее изображались поезжане. Невесту встретил Силантий Максимыч. Глаза Таисы были заплаканы, но тем не менее она была хороша. Белый наряд невесты как нельзя более шел ей к лицу. Ее худенькое личико, ее худенькая фигурка дышала девственностью. Таису тотчас же подвели к книге расписываться. Костя стоял на противоположной стороне и старался на все это смотреть ироническим взглядом.

Из алтаря вышли священник и дьякон. Силантий Максимыч тронул Костю за рукав и кивком головы указал, чтобы Костя становился перед аналоем. Костя бросил взгляд на хоры и стал. Приказчик Гаврила, исполняющий обязанность шафера жениха, подвел к нему невесту. Таиса стояла потупившись и дрожала как в лихорадке.

Венчание кончилось. Все поздравляли жениха и невесту.

Силантий Максимыч, подойдя к Косте, поцеловал его и произнес:

– Поздравляю. От души рад, что все это благополучно совершилось.

– Ты-то рад, но рад ли я-то… – громко произнес Костя.

Силантий Максимыч стиснул зубы и бросил на него укоризненный взгляд.

– Что ж, я говорю, что чувствую… – продолжал Костя и водил глазами по хорам, отыскивая Надежду Ларионовну, но ее там уже не было.

– Возьмите же Таису Ивановну под руку и ведите в карету. Вы теперь новобрачный и вместе с ней поедете, – перебил его Силантий Максимыч.

– Веди сам, а я не желаю.

– Константин Павлыч, да побойтесь вы хоть Бога-то… – опять шепнул Силантий Максимыч, подскочил к Таисе, одиноко и на довольно значительном расстоянии стоявшей от новобрачного, и заговорил с ней, дабы хоть как-нибудь вывести ее из неловкого положения.

Наконец он взял ее под руку и подвел к Косте.

– Вот-с. Берите… – повторил он. – Теперь уж неразрывными узами связаны на всю жизнь. Надо привыкать и любить…

Костя хотел что-то сказать в ответ, но, встретив строгий взгляд Силантия Максимыча, ничего не сказал, взял Таису под руку и повел ее из церкви в карету.

В карете ехали только Костя, Таиса и мальчик с образом.

Во время пути вплоть до дома они молчали. Только мальчик-образник бормотал и раза три спрашивал их:

– А гостинцами меня теперь кормить будут?

Но и ему они не проронили ни одного слова. Новобрачная сидела потупившись и глотала слезы. Костя сидел от нее отвернувшись и смотрел в сторону.

Глава LXVI

У подъезда квартиры Бережковых опять толпа кухарок, горничных, дворников, когда парадная свадебная карета привезла новобрачных из церкви домой. Ливрейные гайдуки соскочили с запяток и отперли дверцы кареты. Один гайдук вынул из кареты мальчика-образоносца, другой – высадил новобрачную и, поддерживая ее под локоть, повел вверх по лестнице. Таиса конфузилась, старалась сторониться от гайдука и шептала:

– Не надо… Я сама… Зачем это вы так?.. Оставьте…

– Порядок-с… Мы обязаны, как в графских домах… – бормотал гайдук и все-таки исполнил свое дело.

Костя шел сзади.

Когда новобрачные вошли в прихожую, кухарка, притаившаяся за углом, бросила на них, по приказанию Настасьи Ильинишны, несколько горстей ржаных зерен, перемешанных с хмелем. Сделано это было внезапно. Новобрачные вздрогнули.

– Глупые шутки дикого старого невежества! – воскликнул Костя, и эти слова были первыми со времени его отъезда из церкви.

– Да ведь уж нельзя, батюшка, Константин Павлыч… Такой порядок… Через это полным домом будете жить, – оправдывалась кухарка.

В гостиной стояли Евграф Митрич и Настасья Ильинишна и встретили новобрачных с образом и хлебом-солью. Евграф Митрич был по-прежнему в туфлях и в новом халате (отек ног и живота не позволял ему надеть сапог и другой одежды), а Настасья Ильинишна – в шелковом нарочно сшитом к свадьбе платье и в наколке с красными лентами на голове. Начался вторичный обряд благословения. Евграфу Митричу опять пришлось крикнуть Косте:

– Встань рядом со своей женой и кланяйся в землю!

Костя встал как-то боком и на далеком расстоянии и поклонился в землю.

– Ближе, ближе к жене… – сердился Евграф Митрич.

Костя уже на коленках приблизился к Таисе. Их благословили. Таиса не выдержала и громко разрыдалась. С ней сделалась истерика. Она не могла даже стоять на ногах. Все засуетились и повели ее в спальную. Два официанта, стоявшие уже наготове, один с подносом бокалов, налитых шампанским, другой с бутылкой, так и остались стоять. Некого было поздравлять. Новобрачную приводили в чувство.

– Ты, должно быть, дерево стоеросовое, сказал ей что-нибудь в карете? – приступил к Косте дядя. – Я тебя в бараний рог…

Тот схватился за голову и произнес:

– Ничего я ей не говорил… Ни даже одного слова…

И делайте со мной что хотите.

Приказчики-шафера смотрели на Костю не то с укором, не то с пренебрежением и старались сторониться от него.

Им стало, наконец, жаль Таису.

Только через полчаса вывели Таису из спальной. Таиса была бледна как полотно.

– Наговорил Костюшка тебе каких-нибудь неприятностей, должно быть? – допытывался у ней Евграф Митрич. – Ничего, ничего… Это так… Это пройдет… – отвечала за нее Настасья Ильинишна, суетясь тут же. – Просто от того, что она с утра ничего не пила, не ела и постилась. Вот покушает за обедом хорошенько – и все как рукой снимет.

Все взялись за бокалы и начали поздравлять новобрачных. Костя опять-таки старался стоять подальше от Таисы, но дядя рванул его за рукав и поставил рядом.

– Ну, поздравляю тебя с законным браком и желаю тебе поумнеть, – сказал дядя. – Авось при женатой-то жизни Бог тебе и поможет выкинуть дурь из головы.

Сели за стол. Сел и Евграф Митрич. Костя на этот раз не упирался и без замечаний поместился рядом с новобрачной. По правую руку от новобрачных сидели Евграф Митрич и Настасья Ильинишна, по левую – Силантий Максимыч. Далее разместились приказчики. После супа начались тосты. Возглашал их рослый официант с гладко бритым лицом, смахивающим на бульдога. Первый тост, разумеется, был за здоровье новобрачных. Забили в тарелки вилками и ножами. Все потянулись к новобрачным с бокалами.

– Горько, горько… – заговорила Настастья Ильинишна, требуя, чтобы молодые «подсластили», то есть поцеловались.

Костя вспыхнул:

– Я-с человек современный… Желаю жить по-современному и такого невежества не признаю. У вас понятия серые – вы с ними и оставайтесь, а я их не признаю.

– Целуй сейчас жену… – строго сказал дядя.

Костя кисло смотрел на дядю и упрямился.

– Да ведь я, дяденька, не из-за чего-либо, а собственно из-за цивилизации…

– Целуй, тебе говорят!

Дядя даже стукнул слегка кулаком по столу. Костя пожал плечами и повиновался.

– Ведь ежели так, то это собственно все равно, что горшок об горшок… – шепотом пробормотал он и чмокнул Таису в щеку.

Далее следовали тосты за здоровье «дяденьки Евграфа Митрича», «матушки Настасьи Ильинишны», «посаженого батюшки Силантия Максимыча» и, наконец, за здоровье шаферов. Каждый тост сопровождался ударами в тарелки. Произносилось опять то там, то сям слово «горько», но Костя уже не удовлетворял требование, да и дядя не настаивал на этом. Вина было много. Все пили исправно, кроме, разумеется, больного Евграфа Митрича, который даже и не досидел за столом до конца обеда и вышел вон.

– Устал, голубчик? – вскинула на него ласковый взор Настасья Ильинишна. – Подите прилягте или сядьте в свое креслецо, – сказала она, также вышла из-за стола и повела старика в спальню.

Костя также пил много. От выпитого вина лицо его покрылось красными пятнами, глаза блуждали. Воспользовавшись отсутствием из-за стола дяди, он тотчас поднялся с места и, обращаясь к приказчикам, проговорил:

– Господа! Предлагаю вам выпить за здоровье того человека, который и вам и мне хорошо известен! Предлагаю…

Приказчики хоть и были немного пьяны, но переглянулись друг с другом и молчали, продолжая сидеть. Они поняли, что Костя предлагает тост за здоровье Надежды Ларионовны. Кто-то из молодых приказчиков, сидевших на конце стола, крикнул «ура» и слегка забил вилкой по тарелке, но его дернули за рукав и остановили.

– Предлагаю, господа… – повторил Костя.

Приказчики безмолвствовали. Силантий Максимыч бросил на Костю умоляющий взгляд и произнес:

– Константин Павлыч… Оставьте… Нехорошо.

– Не желаете? – понизил голос Костя, видя неуспех. – Ну хорошо. Тогда я один выпью это здоровье… Официант!

Шампанского! Да наливай полнее!

Он залпом выпил вино, опрокинул пустой бокал себе на голову и сказал, посматривая по сторонам:

– Вот как мы это здоровье ценим!

Силантий Максимыч пожал плечами и вздохнул.

Костя, однако же, не удовлетворился своей сейчас сделанной выходкой. Он готовил вторую. Через минуту он хлопнул себя ладонью по лбу и проговорил:

– Ах да… Самое-то главное и забыл. Евлампий! – обратился он к тому приказчику, который принял его тост и крикнул «ура», но был остановлен. – Вот тебе телеграмма.

Пошли сейчас дворника на телеграф. Пусть снесет телеграмму и принесет квитанцию. Вот и рубль, чтобы заплатить.

Костя полез в боковой карман, вынул оттуда бумажник, а из бумажника заранее уже заготовленную бумажку с текстом телеграммы и рубль денег и передал ее приказчику.

– Константин Павлыч… – укоризненно шепнул Силантий Максимыч Косте.

– Неси, неси… Передай дворнику… – повторил свой приказ приказчику Костя и махнул рукой.

Приказчик повиновался.

Заготовленная телеграмма была на имя Надежды Ларионовны. В телеграмме стояло: «Пьем за твое здоровье. Сегодня ночью буду у тебя. Константин Бережков».

Вторая выходка Кости произвела на всех приказчиков даже какое-то уныние, потому больше не пилось, не елось. Таиса сидела потупившись и то бледнела, то краснела. По щекам ее текли крупные слезы.

Вскоре обед кончился.

Глава LXVII

Хоть и много пили приказчики за столом, но развеселиться не могли. Какое-то тяжелое чувство навеяли на них глупые и бестактные выходки Кости. Его обращение с Таисой просто возмущало их. Они перешептывались друг с другом, пожимали плечами, покачивали головами, но высказать свое неодобрение Косте, разумеется, не смели. Открыто негодовал один Силантий Максимыч. Когда обед кончился и все вышли из-за стола, он с укоризной сказал ему:

– А еще современным человеком себя называете. Нешто современные так делают?

– А то как же?.. Конечно, делают, если сердце современного человека там, а не здесь. – Костя сделал жест, показывая, где его сердце.

– Все равно не след. Нешто можно такие поступки?.. – продолжал укорять его Силантий Максимыч.

– Какие поступки?

– Как «какие»! За что вы бедную девушку-то мучаете?

– Чем же я ее мучаю? Вольно ж ей… Я ей не сказал ни одного грубого слова. Вольно ж ей…

– Да такое обращение хуже грубых слов. Она, я думаю, согласилась бы лучше, чтобы вы ее изругали и побили.

– А я этого не желаю, потому я современный человек.

– Подите вы! Вы тиран, а не современный человек.

– Вот это мило! Я по всей цивилизации, а он говорит, что я тиран! Тираны те, кто беспременно погубил мои действия. За что я страдаю?

– Так ведь Таиса Ивановна не губила ваши действия. Ежели кто губил, так губил дядя. А вы дяде ничего не смеете сказать и терзаете только ее. Вы говорите: за что вы страдаете? А я спрошу вас: за что она страдает?

– Вольно ж ей страдать.

– Все-таки же вам ее пожалеть следует. Ведь жена.

Костя опять сделал жест рукой.

Разговор этот происходил в гостиной за кофеем, где после обеда сидели на правах гостей приказчики и куда официанты подавали кофе и коньяк. Таиса сюда не показывалась. Она сидела у себя в спальне. В гостиную выскакивала время от времени Настасья Ильинишна и, напуская на себя веселость, требовала, чтобы официанты подавали в гостиную то вино, то фрукты, то сласти.

– Хотите, я вам дам сейчас добрый совет? – продолжал Силантий Максимыч, обращаясь к Косте. – Подите сейчас к Таисе Ивановне и приласкайте ее, поговорите с ней поласковее. Ласка ее успокоит. А то если так поступать, то девушку и извести недолго.

– Ах, как ты мне надоел! – воскликнул Костя и пересел на другое место.

Слова Силантия Максимыча, однако, на него несколько подействовали. Он потребовал себе коньяку, выпил гольем большую рюмку и незаметным манером проскользнул к Таисе в спальную. Та сняла уже с себя подвенечное платье, переоделась в розовый капот и с заплаканными глазами сидела в сообществе подруги своей Кати и Настасьи Ильинишны и ела грушу. При входе Кости она вздрогнула и опустила грушу.

– Новобрачный пришел, новобрачный… – заговорила Настасья Ильинишна, стараясь быть как можно приветливее. – Милости просим.

Подруга Таисы, Катя, почувствовав, что она лишняя, тотчас же удалилась.

Костя прошелся по комнате, закурил папироску и сел на маленький ситцевый диванчик, рядом с Таисой. Помолчав с минуту, он спросил:

– Грушу кушаете? Грушу отлично… В ресторанах вот за такие груши дюшес по два рубля за штуку берут.

– А я три рубля за десяток заплатила, – отвечала Настасья Ильинишна. – Ну, я пойду, а вы посидите рядком да и поговорите ладком, как супруг с супругой.

– Зачем же уходить! Я могу и при вас… – сказал Костя.

Схватила за платье Настасью Ильинишну и Таиса.

– Нет, маменька, не уходите, – испуганно заговорила она.

– Да чего ты, дурочка, боишься-то? Константин Павлыч ничего худого тебе не сделает. Ведь он только с виду такой неласковый, а в душе-то… Да ты сама знаешь, ведь ты его с малолетства знаешь. Сколько лет ты его знаешь-то!

– Вот об этом я с вами, Таиса Ивановна, и хочу поговорить, – подхватил Костя. – Глупые люди сейчас мне сказали, что я тиран над вами, но никакого тиранства во мне нет. Я просто равнодушен. Я знаю, что муж должен своей обвенчанной жене любовь доказать, а как я могу любовь доказать, ежели во мне этой любви нет? Это ведь уж от души…

– Ах, Константин Павлыч, лучше бы вы этого не говорили! – вздохнула Настасья Ильинишна.

– Отчего же-с?.. Я очень чудесно понимаю, что Таиса Ивановна – прекрасная девушка, и ценю это… Очень ценю… А что я ценю, я даже сейчас вас и поцелую, если позволите… Пожалуйте…

Костя взял за плечо Таису, чмокнул ее в щеку и прибавил:

– Но целование это такое же точно, как вот я сейчас и вашу маменьку поцелую. Настасья Ильинишна, пожалуйте.

Костя также чмокнул и Настасью Ильинишну. Та опять вздохнула.

– Да зачем же вы все это говорите-то, Константин Павлыч? – сказала она.

– А затем, чтоб показать Таисе Ивановне и вам, что я не тиран, не изверг, а добрый человек и вовсе не желаю никакого зла… А теперь давайте вместе есть грушу дюшес, как будто бы мы приехали на тройке в ресторан, – прибавил он шутливо и даже улыбнулся.

В это время послышалось шмыганье туфлей, и на пороге, держась за притолку дверей, показался Евграф Митрич.

– Ага! Сидишь с женой… Ну наконец-то… – проговорил он. – Давайте и я с вами посижу маленько.

Настасья Ильинишна тотчас схватила старика под локоть, довела его до кресла и усадила. Старик сидел и держал правую руку за пазухой халата.

– Ну-ка, вот тебе, Таиса… – сказал он, вынимая руку из-за пазухи. – Это тебе в приданое… Да смотри, мужу не давай… Покуда у тебя деньги, потуда он тебя и ценить будет. Двадцать тысяч тут. Береги.

В руке старика оказалась пачка пятипроцентных билетов, и он подал ее Таисе.

– Боже милостивый! Ну, как нам отблагодарить вас за такие щедроты! – воскликнула Настасья Ильинишна. – Целуй скорее папашу, целуй! Целуй и в губки, и в ручки. Крепче, крепче.

Таиса обняла старика и заплакала. Плакала и Настасья Ильинишна, целуя его в плечо.

– А тебе – все твое после моей смерти будет, ежели переменишься и заживешь, как хорошему женатому человеку подобает, – продолжал он, обращаясь к Косте.

Костя молчал. Старик посидел еще с четверть часика и сказал:

– Ну, поднимите меня да сведите на покой. Пора уж мне. Очень я утомился сегодня. Вы тут пируйте, веселитесь, а с меня довольно… Устал…

Старика отвели в его спальную. Костя вернулся к приказчикам. Те перешли уже из гостиной в столовую и в приказчицкую. Некоторые из них поставили уже карточные столы и сели играть в стукалку, некоторые, сгрупировавшись вместе, вполголоса пели песню «В темном лесе», но выходило плохо. Силантий Максимыч был в числе играющих в карты. Костя подошел к нему, тронул его по плечу и сказал:

– Радуйся. Поговорил ласково с тем, за кого ты просил.

– Ну вот и отлично. А то помилуйте… что это такое! – заговорил Силантий Максимыч.

– Ну, довольно, довольно. Ведь уж сделал, сделал.

Официанты, подав чай, стали подавать конфекты и мороженое. Это был последний акт угощения, после чего они стали уезжать домой. Было уже часов десять вечера. Приказчики все еще продолжали играть в карты.

В одиннадцать часов вечера Костя переоделся из фрака в пиджачную парочку и сидел около играющих, то и дело посматривая на карманные часы. Он сделался как-то тревожнее. То вставал, то опять садился. К Таисе он больше не заглядывал.

В двенадцать часов игра кончилась. Приказчики стали убирать столы. Вошла Настасья Ильинишна.

– Кончили? Ну вот и отлично, – сказала она. – Пора уж всем и на покой. А где же наш новобрачный? Я с ним поговорить хотела.

– Да сейчас тут был, – отвечал приказчик.

Настасья Ильинишна заглянула в его холостяцкую комнату.

– Константин Павлыч! Вы здесь? – спрашивала она.

Но Кости и здесь не было.

Она заглянула в гостиную. В гостиной тоже никого не было.

– Силантий Максимыч! Да где же он? – спрашивала она старшего приказчика.

– Да, право, не знаю, – отвечал тот, кусая досадливо губы.

Он догадывался, в чем дело.

– Да дома ли уж Константин Павлыч? – испуганно проговорила Настасья Ильинишна.

– Пальто Константина Павлыча нет на вешалке, – отвечали ей другие приказчики.

Костя действительно исчез из дома.

– Куда же это он?.. – воскликнула Настасья Ильинишна и, как ни бодрилась сегодня перед дочерью, дабы не тревожить ее своими слезами, но на этот раз и сама заплакала.