Текст книги "Вышивальщица. Книга вторая. Копье Вагузи"

– Не так напишу, ох-хо, уж прости, – вздохнул Шрон. – Ты сам посуди: меня пробовали смять, в столице убили выра. А чьим золотом мы пока что пользуемся? За чей счёт столицу отстраиваем? С кем на суше мир нам более всего важен?

– Горнива, – коротко кивнул Ларна. – Знаю. Но Чашна – мужик толковый, хоть и злее выродёра он в некоторых делах… Однако слово своё держит, он всё же жизнью обязан мне. А титулом князя – тебе.

– Пока он жив, Горнива тиха и благополучна, – мрачно согласился Шрон.

– Даже так? – нахмурился Ларна. – То есть ты не отпускаешь Кима на север?

– Ким умён, как златоусый и старый, – Жаф важно подтвердил мысль Шрона. – Мы рады, что он в Горниве должен теперь объявиться. Пусть там и остается. Нам живой князь нужен. Пусть оберегает. Конечно, пока что Кух в горячке, и все его замыслы не исполняются… Но вдруг у «хозяина» и иные исполнители есть? Мы ничуть не продвинулись в понимании: кто за убийством стоит? Ар-Лимы? Они нам, семье Нашра, всегда были близки. Но даже я скажу по совести, власть они очень любят. Прежде дружбы ставят и выше глубинного понимания чести. С Горнивой у них теперь великая вражда начнется.

– За пустоши, – понимающе кивнул Ларна.

– Именно. По суше новый путь от Горнивы к югу пока что предложен Чашной мимо земель ар-Лимов, прямиком к Шархам и Рагам. Чем не причина для заговора? Посерьёзнее места в списке почётного оглашения… – Шрон поник усами. – Трудное время. Вас рад видеть, сердца мои бьются и трепещут. Но и вам скажу: уплывайте из Усени скорее. Опасно здесь, ох-хо… Два дня отдохните и вперед, в Сингу. Там выловите негодяя Ронгу, он друг вам и послушает вас. Путь пешим ходом бежит в Горниву. Если что, очень даже толковая помощь для князя – боевой выр столь изрядных размеров. Юту тоже пристыдите. Должен поспешать домой, братья ждут его. Да ещё напомните, долг за ним: псов прислать сюда и в Горниву тоже, пожалуй. Исполните мои поручения?

– Сам лично выловлю молодняк и так воспитаю, панцири будут гудеть до осени, – усмехнулся в усы Ларна. – Ну что, в особняк пока направимся?

Я слушала разговор в послуха. Не по моему складу ума дела обсуждаются, не для вышивальщиков они. Узор столичных интриг – это сплошь белые нитки, корысть да жадность, расчёт да зависть… Мне глянуть на такое тошно, особенно теперь, когда нитки сами лезут в глаза. Год назад, когда я жила ещё в Безвременном лесу и была куда как помладше умом, я тоже видела нитки отчётливо. Теперь припоминаю: они так же точно в глаза лезли и казалось – об каждый узел я спотыкаюсь. Позже неприятное ощущение прошло, сгинуло. Я в большой мир вышла, можно сказать – за порог шагнула. Повзрослела и взялась за дело. Точно, как мне Ларна и объяснял. Значит, и в этот раз обойдётся. Надо снова дело себе искать большое, новое. И я знаю: оно ждёт меня на севере. Пока же самое время прочесть письмо Скрипа. Надеюсь, оно поможет снять с души камень вины. Вот ведь ещё один человек, которому я смотала клубок, всунула нитки в руку и тем принудила к переменам. Что он скажет о моем шитье?

«Тингали, пишу в спешке и потому без «брэми» и прочих глупостей. Твой клубок оказался весьма сильной вещью. Всю мою жизнь он перевернул… Ухожу, назад не вернусь и дома более нет, и всего иного, что я накопил в столице – уважения, связей, приятелей. Враги, и те в прошлом. Ты совестливый человек, потому и пишу: нет, я не жалею о своем решении принять клубок. Отказавшись от него, я сохранил бы нажитое и лишился будущего и самого важного для меня – своей семьи… Не сразу и не в один день, но именно так всё и закончилось бы. Я теперь уверен.

Главное, зачем взялся писать: шей нитками и мотай клубки без оглядки на то, велика ли их цена. Куда важнее, чтобы ты свою работу делала так, как делаешь, вкладывая душу. Прочее на совести принимающего шитье. Даже ворам не вредно сшить вещицу. Может, она изменит столицу сильнее, чем все облавы славного брэми Ларны, которого и теперь некоторые вспоминают, заикаясь и вздрагивая. Иногда совсем не дурно вынудить людей хоть раз в жизни честно оплатить заказ – сполна и без возможности свалить заботы на чужие плечи. Это даже надо сделать. Тебе жить станет спокойнее, когда сгинет нелепая сплетня: вышивание позволяет получить золотые горы без малейших усилий, даром.»

Я дочитала, с сомнением прикусила губу. Толкнула в бок Ларну, сунула листок ему в руки. Прочел, хмыкнул и хлопнул по плечу Михра.

– Будь добр, отряди человека на мою галеру, передай приказ, пусть перегонят к причалу особняка Жафа. У нас с Тинкой есть дельце в городе.

– Во что втравливаешь ребенка? – расстроился ар-клари. Безнадёжно махнул на нас рукой. – Ладно. Дело ваше… Хоть стража с собой возьмите. Дроф, займись, передай на галеру и сам проводи её до особняка. Да, обязательно выдели стража брэми. – Михр указал нам на явившегося по первому зову охранника. – Мой новый помощник. Самый дотошный человек в городе. Такого окончательного и даже удручающего порядка в составлении троснов и их учёте я и представить себе не мог ещё неделю назад…

Михр не без гордости глянул на помощника, чуть поклонился нам и удалился. Всему городу праздник, а ему, ар-клари, головная боль, это даже я понимаю: любые гуляния не обходятся без пьянки, драк, воровства… Пока я сочувствовала почти незнакомому Михру и рассматривала дворец, Ларна меня, упирающуюся и норовящую глазеть по сторонам, за руку тащил без остановок к воротам в город. Дроф так и вовсе сгинул, хотя сперва складно и здорово рассказал о двух залах и истории столицы в целом. У самых ворот нас уже ждал страж, выр полутора саженей длины, в парадной раскраске: на спине герб столицы нарисован, оружие так и сверкает, все усы, и большие, и малые, украшены подвесками.

– С праздником! – прогудел он. – Сезон ангра, большое событие для столицы.

– Как отмечаете? – оживился Ларна.

– Славно, – гордо отозвался страж. – Утром парад на площади, у людей. Днём затишье, вечером на воде вырий парад. Плаваем со светильниками, узоры строим, ныряем и прыгаем. Потом большой огненный след создаем на воде, целую картину. Красиво. Дальше до полуночи угощение. Сегодня последний день больших торжеств, хорошо, что вы успели застать. А через год и того веселее станет. По осени отметим сомгу, потом уж и до настоящего выхода мальков на берег недолго – самое большее пять лет, если верить старым и нашим книгам.

Мы с Ларной переглянулись и ничего не стали уточнять, чтобы не заставлять выра отмалчиваться. Ясно ведь: закон Шрона для всех един. Большего про уклад жизни выров страж нам не расскажет. Я шепнула Ларне: надо поспрашивать Хола. Он отмахнулся, напомнил, что Хол еще малёк и сам во взрослых делах понимает, скорее всего, не более нашего… Страж нас не слушал, здоровался с каждым прохожим и всех поздравлял, ему отвечали в красном городе не все и довольно сухо. Но едва мы вошли в зелёный, как шума прибавилось, ответы стали громче и подробнее. Я задумалась: почему так? Чем люди богаче, тем больше в них закрытости. Словно ракушки. Норовят стенками от мира отгородиться, поделить его на достойных внимания и прочих, низших… Даже тот продавец в нитяной лавке, помнится, не поздоровался, пока мзду не получил. Хотя какой он брэми? Так, неумеха без дела в жизни и без мечты.

– Ларна, куда ты тащишь меня? – запоздало поинтересовалась я.

– К ворам. Прыгать через порог дураков, – буркнул он, не останавливаясь.

Собственно, чего иного я могла ждать? Всё равно споткнулась и чуть не упала. Даже страж удивился, приотстал и замолк. Проверил оружие, слышно, как клинки в ножнах защелкали, зашипели…

– Никакой угрозы. Мы мило побеседуем и выпьем чистой водички в честь праздника, посидим на набережной большого канала, – самым беззаботным тоном сообщил Ларна. – Ты не бывала в гостевой слободе? Мы уже добрались, гляди. Смешное место. Эдакая неудачная копия белого города. Знатью не стали, а щёки надули.

– И что, все знают, кто они и не ловят их?

– Тинка, чтобы ловить, надо доказать. Михр занимается этим, и вполне успешно. Видишь, красивый дом с заложенной брусом дверью и сургучом на замке? Свежая работа.

– Третьего дня сгребли, – охотно пояснил страж. – Тросны подделывал учётные и документы на прожитие. С прежним шааром знался, в белый город был вхож.

– Очень милый трактир, здесь и устроимся, – Ларна свернул к самой набережной и усадил меня на лавку под навесом. – Эй, кто здесь кормит усталых путников?

На всем известного «путника» с опаской покосились гости, уже устроившиеся за соседним столом. Они вдруг утратили желание кушать и праздновать. Ларна им подыграл, изобразил свой самый мерзкий оскал и мигом сменил его на вполне приятную улыбку.

К нам уже спешила женщина с подносом. Красивая, фигуристая, одетая нарядно, даже чуть излишне ярко на мой вкус. Да и городская манера делать сарафан таким, что он словно бы сполз с плеч до неприличия низко – ну, гадость. Потворство мужикам, вон как она к Ларне нагнулась.

– Угощение от заведения, – пропела трактирщица низким приятным голосом, каким-то обволакивающим, его так и хотелось слушать. – С праздником, брэми, с праздником, ар. Желаете магру? Как будто для вас специально ещё уцелела одна монета, свежая, утреннего улова. Очень, очень счастливая. Приготовлю сама, с подругой.

Трактирщица стрельнула глазками на Ларну, презрительно покосилась на меня и хихикнула, словно в сказанном был некий намек, не вполне приличный. Сгрузила на столик два бокала и большую чашку с таггой. Вздохнула всей грудью, снова глядя исключительно на Ларну – знакомое дело. Сейчас назовёт князем и предложит откушать за счёт заведения… И я пожалею, что не взяла с собой палку Вузи.

– Магру так магру, – согласился Ларна, гладя усы и щурясь, охотно слушая голос и рассматривая саму красавицу. – Брэми, вы умеете готовить или я должен платить только за голос?

– И готовить я тоже умею, – многообещающе вздохнула эта наглая горожанка. – И…

– Отправьте человека туда, куда уже отослали одного, – перебил Ларна. – Скажите, приглашаю на магру. Только одного гостя и только по теме вышивания. Подайте новые кубки. С простой водой.

На воде канала появился в отдалении страж, я обернулась и стала глазеть и охать, не скрывая своего изумления. Ларна тоже глянул мельком и одобрительно хмыкнул.

Крупный страж с мелодично звенящими парадными подвесками на выставленных над водой усах тянул лодку, в которой находились два жителя мастеровых слободок. Оба бородатые, мрачные и очень сосредоточенные. Один стоит и внимательно осматривает берега, за поясом плотницкий топорик, на скамье рядом лежит игломёт. Напарник сидит, держит на коленях дощечку с укрепленным на ней тросном.

– Мусор на воде у трактира «Пенное злато», и на причале лент праздничных нет, – зычно рявкнул стоящий в лодке. – Пиши, взыскать в казну города пять архов и предупредить на первый раз. При повторном…

– Ты, гнилота подзаборная, – в голосе красавицы не осталось ни капли приятности, она выбежала к самой воде и орала, как торговка на базаре, даже шея покраснела: – я что, за всей швалью красного города убирать должна? От них плывёт, а я виновата? Сами пьяны от рассвета, что там у ваших берегов плещется, и не разобрать, блевотина пополам с…

– Три кархона за оскорбление служивого люда, – невозмутимо добавил тот же голос. Мастеровой выудил мусор багром, внимательно рассмотрел и бросил в сетку на корме лодки. – Пиши ещё: красному городу выписать указание к оплате пяти архов, их мусор. Убирать же его обязаны все, невзирая на место уронения.

Я хихикнула. Ларна тоже хмыкнул. «Уронение» – до чего только людей не доводит усердие в службе! И неприязнь к гостевой слободе, населённой ворьем и бездельниками… Трактирщица дернулась было продолжить склоку, но, разобрав цену ругани – три кархона – сочла дело невыгодным и отвернулась от воды, изображая спиной полнейшее презрение к ничтожным людишкам в лодке. Восстановила милую улыбку, двинулась к нашему столу, покачивая бедрами и снова сладко вздыхая для Ларны, для него одного…

– Бигли вонючие, иных слов и не понимают, гнилота, – прежним приятным голосом пропела красавица.

– Сообщение-то передай, – напомнил Ларна. – Пиво убери, не выпью я с тем, кого сегодня вынужден посадить за свой стол. Магру я нарежу сам. Терпеть не могу, когда берутся за такое важное кушанье, как за то, что «тоже умеют». Его учат готовить по полному чину десять лет. И не хлопай глазами, не тебя, выров… Меня обучил ар Гим. Восьмой покойник в моем выродёрском списке, – скорбно сообщил Ларна, но тут же усмехнулся. – Мой первый обман заказчика. Старый был выр. Замшелый, едва двигался. Мы сговорились: он с отмелей ни лапой и домой ни единой весточки, а я ускоренно учусь резать монету так, как умеют только выры.

– Он жив? – заинтересовалась я.

– Не знаю… давно это было, тому лет шесть, – прищурился Ларна. – Условие он соблюдал честно, все сочли его вполне даже мёртвым.

– Гим ар-Рошр, – вмешался в разговор наш страж. – Жив, в большом уважении. Его брат теперь в Синге старший страж, и только из-за старого занял такое славное место: Гиму сто шестьдесят три, он один из трёх старейших выров нашего народа. Приглашен быть первым судьей боев. Магру он готовит лучше всех, это тоже известно. – Страж чуть помолчал, опустил стебли глаз в глазницы и булькнул в полголоса, вроде бы ни к кому не обращаясь: – Семья Рошр небогата. Заиметь бы им золота, открыли бы в Синге первый настоящий вырий трактир. Магра – что, магру люди освоили. А розовая милгра, которая режется из окуня по осени? А…

– Пока что угощаю магрой, – бодро сообщил Ларна. – Эй, сладкоголосая, куда уплыла? Тащи монету! Мы с подругой, – Ларна покосился на меня, – будем готовить её.

Я собою возгордилась. И ещё больше Ларной. Как он уел эту нахалку! Приплелась, от прежней походочки ничего не осталось, щеки в розовых пятнах злости, губы кусает. Плюхнула на стол блюдо, бросила пару ножей.

– Семь кархонов с вас, вперед, – выдавила аж с шипением, завышая цену и хоть так мстя.

– Вперед бери с гнилоты, – строго укорил Ларна. – Когда пожелаю, тогда и заплачу. Не понравится, так и полуарха не брошу на стол. Иди, попей сладкого, от твоего вида образуется оскомина. Или это тоже у вас платное удовольствие – кислорожие трактирщицы? И ножи более не бросай, плохая примета.

Ларна осмотрел один из ножей, покрутил в пальцах, презрительно сморщился и переломил лезвие. Второй нож подкинул на ладони и коротким движением вогнал в столб, поддерживающий навес и находящийся в трех саженях от нас. Возле чужого столика, за которым до того ещё пытались кушать, перебарывая какой-то непроизвольный страх перед бывшим выродёром. Когда нож зазвенел, мелко дрожа в древесине, в которую впился до середины лезвия, посетители сгинули… Трактирщица всплеснула руками, побагровела и вдохнула, совсем изготовилась выплеснуть на нас целое ведро самой отборной помойной ругани – и окаменела. Знаю я этот волчий оскал Ларны, и взгляд знаю. Тот самый, вырезающий трусам их ничтожное сердце.

– Гулять, так гулять, – рассудительно сообщил Ларна, подмигнул мне и извлек из ножен свой длинный рабочий нож. – Тинка, смотри и слушай. Учу важному. Ты всё же рэм-Бахта, должна уметь приготовить братьям хоть что-то толковое к празднику. Магра – древнейшее кушанье, великое достижение надводной кухни, доказавшее вырам полезность питания вне моря. Как мы, люди, не едим сырого мяса и мяса без соли, находя теперь подобное – дикостью, так и выры при всей своей любви к глубинам ставят магру выше любого вида рыбы, съедаемой в море, в воде. «Гра» есть способ нарезки, позволяющий разделить рыбу, улучшая её вкус и более того, делая его разным для разных участков тушки. Ма-гра – суть нарезка рыбы сорта монета. «Ма» – так именуется монета на наречии выров.

Страж восторженно булькнул, вытянув оба глаза и чуть раздул уши. Теперь он внимал Ларне с самым полным доверием, признав его подлинным мастером вырьей кухни. Нож в руках бывшего выродёра порхал, едва касаясь рыбины, движения получались точные и красивые. Усилия в них не замечалось даже самого малого, но по хрусту и треску я понимала: учиться мне предстоит долго…

Каких-то десять движений – Ларна замер, гордо вздернув бровь. Ну и что? Внешне рыба точно такая же, как прежде. Он кивнул, подтверждая мои невысказанные вслух сомнения. Тронул пальцами шкуру, поддел и снял одним движением, вместе со спинным плавником, всеми иными наростами и головой… Страж булькнул и одобрительно застучал хвостом по полу, не в силах сдержать восхищение.

– Между прочим, рыба вечернего отлова, – сообщил Ларна, поддев пальцем жабры и рассматривая нечто в их глубине. – Ночевала она в сетке, в канале, так что для магры годна. Но ценитель отметит изменение вкуса, обычное после пребывания в речной воде.

– Нам сгодится, – заверил страж за нас с ним двоих.

– Первым подается сорт мяса, именуемый травой айры за тип нарезки – тонкими длинными ломтиками, по серединке имеющими утолщение и прорез, называемые стеблевыми, – самозабвенно вещал Ларна, и нож в его руках снова порхал. – Пять травинок вам, ар. И остаток – три – Тинке. Больше взять нельзя, вкус уже не тот. «Трава» поедается без приправ, она готовит вкушающего к приему основного кушанья.

Никогда не ела сырой рыбы. И взяла-то с тарелки только потому, что невозможно обидеть Ларну. Видно ведь, как он старается и какое удовольствие получает от своей работы. Даже трактирщица прекратила злиться и подошла ближе – слушать и учиться. Оценила, как «ей с подругой» далеко до мастерства. Вкус рыбы оказался пресным, незнакомым, после пережевывания возникало легкое, едва приметное, ощущение сладости на языке. Ларна покосился на трактирщицу и вырезал ещё один ломтик, передал ей. Взяла, прожевала, нахмурилась. Потом вздохнула и принялась убирать со стола рыбью шкуру, принесла новые тарелки под второй сорт мяса, большую миску с водой, два полотенца, точило для ножа.

– Я буду звать тебя аром, – сообщила я Ларне, облизываясь. – Когда ты готовишь магру, само собой. Что дальше, ар Ларна?

– Нарезка второго вида может быть двоякая. На юге предпочитают «капли дождя», на севере более привычны «лепестки кувшинки», – сообщил Ларна.

Качнул головой вправо-влево, чтобы его усы шевельнулись и подвески чуть звякнули, как у настоящего выра. Видимо, оценил мою шутку, пусть и не отвлекаясь от разделки. Теперь он срезал ломтики обоими указанными способами, и были они прозрачные, тончайшие и чуть розоватые.

Ларна сполоснул руки в миске с водой, полез в куртку. Добыл плоский жесткий кошель, содержащий порошки для лечения выров и иные травы. Стал их придирчиво осматривать. Трактирщица вскинулась, убежала и вернулась с коробом приправ. Ларна и их перебрал, понюхал и некоторые взял крошечной ложечкой, добавил в смесь. Присыпал ломтики.

– Пробуем. Тинка, обрати внимание: «капли» сладкие, «лепестки» же по полному чину готовки должны отчетливо и довольно резко горчить.

Мы попробовали, само собой, всё совпало в точности. Ларна подточил нож и снова стал рассказывать, трактирщица сменила тарелки и окончательно забыла о своей злости. Взялась уточнять толщину нарезки. Потом Ларна подал нам «след выра на песке», «пятое сердце», «красного окуня»»… Я ела, хвалила и удивлялась. Не вкусу, нет. Конечно всё было интересно, необычно и здорово. Но это – мелочи. А вот Ларна в качестве повара – зрелище невероятное. Может, в готовке и есть его новое призвание? Он же счастлив, у него горят глаза, он улыбается хорошо, тепло. Так и кажется: тот выр, Гим ар-Рошр, не убитый и научивший резать по полному чину Гра, тоже дал возможность перешагнуть порог дураков. Принять новое, сменить взгляд на жизнь.

Вокруг нас набралась изрядная толпа, пока я думала и кушала, глядела на качающего усами и непрерывно бормочущего пояснения Ларну, забавлялась видом трактирщицы, уже записывающей за ним каждое слово с неожиданным и вполне настоящим усердием.

Ларна отделил от костей последний ломтик, с сожалением осмотрел остатки монеты.

– Всё… Ар, ваше мнение, Гим хорошо учил меня?

– Он лучший повар выров, – не усомнился страж, ополоснув пальцы в миске с водой. – И он умеет учить искусству Гра. Вы украсили для меня сезон ангра, брэми Ларна. Благодарю.

– Погодите, как же это? Гра – резать, и сезон ан-гра что – сезон нарезки? – возмутилась я. – Вы же вроде мальков на берегу ждёте…

– Тинка, до чего ты наблюдательная, – усмехнулся Ларна. – Точное название сезона – «взрезание лёгких».

– Первый раз вдохнуть воздух очень больно, – согласился выр. – Я помню до сих пор, как вздохнул, еще мальком. Словно нож прошел под панцирем, тут. И удар, второе сердце ненадолго прекратило работу. Страшно. Ещё давление, когда легкие стали наполняться. Прямо разрывает изнутри. Ан-гра, то есть режутся легкие. Всё точно.

– То есть первые пять лет выры не дышат воздухом?

– Иногда три года, иногда и пять, – задумался страж. – Но всплытие из глубин всё равно обычно случается весной. Так говорят старые.

Ларна оглянулся на толпящихся у нашего навеса, улыбнулся. Чуть поклонился даже.

– Брэми, зрелище иссякло, но мне было приятно ваше внимание.

Люди в ответ зашумели, благодаря за красивую нарезку магры и поздравляя с праздником. Кажется, это новая привычка в Усени – всякого встречного поздравлять. Хорошая привычка, куда лучше, чем расходиться молча, не здороваясь и пряча глаза, по нелепому городскому обычаю, когда никто ни с кем не знаком и считает нужным это подчеркнуть…

Из-за соседнего стола поднялся мужчина средних лет, рослый, довольно худощавый, одетый неброско, но весьма богато, даже я это поняла. Как я догадываюсь, он там сидел и ждал окончания нарезки рыбы, поскольку надо сойти с ума, чтобы рискнуть отвлечь Ларну от работы ножом… Я и сама не поручусь за последствия. Расстроится – снова волком оскалится, а нож-то вот он, уже в руке лежит.

Трактирщица рассмотрела гостя, охнула, поклонилась, засуетилась, обмахивая для него место полотенцем. Убежала за угощением. Запела прежним слащавым голосом, приправляя сказанное вздохами.

– Надо же, брэми Ларна изволил посетить нашу слободу, – отметил гость, не обращая даже самого малого внимания на трактирщицу. – С праздником вас, брэми, и вас тоже, ар. Видимо, именно благодушию сезона ангра я обязан столь редким счастьем: мой тросн всё же изучили и даже сочли интересным.

– Не ваш, брэми Скрипа, – сухо уточнил Ларна. Кивнул мне. – Можете и вы прочесть. Я по необходимости поясню то, что осталось между строк.

Я передала прибывшему послание старосты нищих. Он прочёл, задумчиво усмехнулся, полагая написанное глупостью – видно по презрительной складочке у губ. Впрочем, я сейчас ощущаю нитки остро. Меня порой крутит и душит эта чуткость, словно кожу ободрали. Опять, как тогда – в пустыне… В иное время сказала бы: вполне приятный человек. Тихо говорит, пришёл без оружия, ведёт себя ничуть не вызывающе. Но сейчас всё иначе. Я нитки его вижу. Он тут не мелочь, он всему здешнему балагану хозяин. От пальцев плохо прокрученная белесая гнусь тянется, и на каждом волоконце людишки висят, как дохлая рыба на крюке…

– Здесь указано прямо: мы можем рассчитывать на вышивку, – он даже подчеркнул ногтем слова. Во взгляде появился блеск… металлический. – Я теперь же и закажу. О цене сговоримся, тут Скрип прав, мы оплатим честно.

Ларна промолчал, глянул на меня, и я поняла его без всяких там слов: вот тебе случай, вышивальщица. Шей, накидывай ему петлю на шею… Он сам затянет. Такого не жаль. Меня даже передёрнуло от отвращения. Да он весь – вроде той прорехи в канве, которая в пустыне возникла – только гораздо меньше размером. Скрип прав. Так и тянется рука к иголке. Подштопать, кое-что подпороть… Так ведь – по живому. Шитьё нельзя без пояснения передавать. Вслепую. Должен понимать, во что лезет.

Он по-своему оценил мой понурый вид. Раз при Ларне состою, значит, я его вещь. Дергаюсь, губы жую, но хозяин рявкнет – и я исполню, что велено. Так что на меня глядеть? Ясно, с кем надо сговариваться.

– Брэми, в своем тросне я предлагал за, скажем так, малозаметность, тысячу кархонов. Вас устраивает указанная цена? Сколько времени у вашей девки займёт работа?

И тут я наконец разозлилась. Прошел озноб, и страх мой перед отстраненностью тоже сгинул. Да, он – неудачный узор на канве жизни. Так я вижу его. Со стороны вижу, а как ещё глядеть на то, что можешь изменить? Это ведь с Кима началось. Он почти что умирал в Безвременном лесу, отдав мне всю свою душу, всю доброту и любовь… И я стала его штопать. Глаза закрыла, потому что нельзя вплотную к своей работе находиться, так её не исполнишь. Страх помешает, сомнения загрызут, да и иное тоже: не видать вблизи всего узора, значит, не внести и нужных изменений, уткнувшись в него носом.

– Давайте я вам поясню, что такое мои нитки, – сказала я. Тронула шитье вокруг этого гнилого человека, нитки зашуршали и зазвенели, только это мне одной и видно, мне одной и слышно… – Золото – ваша главная страсть, много его у вас. Завтра вы рассчитываете ещё получить. Но дело сомнительное. Сегодня уже получили, только не всё оно останется вам. Власть – вторая ваша страсть. Вы хотите того, рябого, точнее его не опознаю и не укажу, сжить со света. Он вам перекрывает много важного, людей у вас отнимает и золото с нижнего города на себя тянет. Завтра он имеет столько же возможностей ваше новое золото взять, как и вы… Положим, исполню я ваш заказ. Сошью вам невидимость. Именно вам. Иначе не умею, ни передать, ни отказаться, оно с вами останется до смерти, мое шитье, хоть жгите, хоть выбрасывайте. Оно в вас будет, внутри.

Я говорила быстро, и слова меня душили, как и моя злость. Я не хотела шить, я очень боялась теперь взяться за иглу. Потому что знала точно: он моего шитья не переживёт. Не по силам ему такое. Он простого ждёт, эдакой оплаченной золотом колдовской отмычки. Но получит-то иное.

– С рябым в самую точку. И прочее – занятно, – прищурился заказчик. – Внутри будет шитье. То есть ни обнаружить, ни опознать, ни предъявить при дознании как обличающее меня доказательство…

– Пока что я поясняю, как работают мои нитки. Не более. Невидимость ваша будет сшита плотно. Она вас отрежет от многого. Очень может статься, и от золота тоже. Придётся снова всё начинать.

– Заказ не на то дан, разве не ясно? – он слегка побледнел и обернулся к Ларне. – Скрипу иное сшила! Место советника при князе, ну ничего себе… И даром!

– Он разве не лишился всего? – уточнил Ларна, взяв в руки точило и принимаясь править свой нож. – Кстати: он уже получил место?

Гость задумчиво усмехнулся и качнул головой. Помолчал, отхлебнул напиток из кубка.

– Ладно, невидимость – перебор. Тогда хоть бездонный кошель…

– Брэми, – я оглянулась на трактирщицу. – Будьте так добры, принесите мне лук. Лучше гнилой, в головках, а не перья, для пояснения как раз такой требуется.

Женщина молча удалилась и скоро принесла то, что было запрошено. Я пощупала головки, выбрала две – целую и совсем мягкую. Глянула в упор на этого жителя воровской слободы. Показала ему целую головку. Стала счищать шелуху.

– Вот то, что я вижу в заказчике. Он думает, что хочет этого или того, но на деле его заветное внутри, ещё спит до поры, как росток в этой головке. Я убираю лишнее и бужу росток. Понимаете? Нет… Что ж, я и сама не понимаю, как делаю то, что делаю. Ведь этот лук ничуть не похож на зелень, которой станет после посадки и выгонки перьев. Но правило одно. Прежде исполнения запрошенного вы лишитесь шелухи. И меняетесь.

Я взяла вторую головку, мягкую и пахнущую неприятно. Содрала верхние слои. Запах усилился.

– Если шелухи мало, всё кажется простым. Вы теряете. Но вы готовы потерять и это кажется не так уж больно. Но это не ваш случай. Хотите золото? Сильнее всего в жизни? – я уже задыхалась от фальшивости всего, что он просил. – Нет, не хотите, это просто привычка. Вы привыкли его получать. Но в нём нет для вас заветного. Хотите власти? И это привычка. Моё шитьё будет вас обдирать, пока не найдет то, что ещё может прорасти новым.

Головка крошилась под пальцами, текла гнилым скользким соком, я всё рвала и рвала… пока она не распалась до последнего волоконца. Гость побледнел сильнее. Замолчал надолго. Наконец, указал на гниль и поморщился. Трактирщица торопливо убрала поднос и кинула мне полотенце.

– То есть заказываю я по-тупому, кота в мешке?

– Скорее нечто в мешке, – усмехнулся Ларна. – Кот может оказаться не худшим выбором.

– …

Все слова незнакомые, последнее из сказанных гость как-то уж очень коротко буркнул и затих на вздохе. Я оглянулась на Ларну, убедилась, что нож он по-прежнему точит с самым мирным видом. Что же так основательно заткнуло ход грязным словам? Оберегающий меня злодей повел бровью – не твоего ума дело, Тинка, мала ещё, чтобы подобное знать…

– Давайте уточним, – гость успокоился и вернулся к деловому разговору. – Скрип не просил места при князе?

– Он просил избавить его от дурного сна, тянущего в какие-то детские обиды и воспоминания, – припомнила я. – Но я отказалась и предложила разобраться в прошлом и найти причину того сна. Он ушёл искать.

– То есть если меня в девять лет… – гость поперхнулся и смолк. – Не важно… Это мне оттуда всё – заново? Да вас убить мало за такие выкрутасы! Обоих! Да мне, сказать такое неловко, уже и Скрипа жаль. Вот попал – так попал…

Я пощупала канву и нитки, пробираясь сквозь узлы и наслоения многолетней гнили всё глубже. Усмехнулась. Не бывает, наверное, бесконечно плохих людей. Как нет и безупречно хороших. Значит, перемены доступны всякому? Или всё же нет? Мне стало интересно, видимо, во взгляде что-то мелькнуло, гость подался назад, откинулся и покачал головой.

– Нет, я пока что золота и не показывал. Не надо спешить.

– Заказ не оплачивается ей. Ни единой монетой. Она, если так можно сказать, посредник, – весело уточнил Ларна, убрал нож и отдал точило трактирщице.

– Чей посредник? – само собой, оживился гость.

– Мы пока точно не знаем, но дело чисто бабье, – Ларна уже едва сдерживал смех. – Мой синеглазый бог грома не участвует. Наверняка. Изучают договор и определяют цену или Пряха, или её сестрички.

– Когда я захочу послушать дураков с их бредом о богах и каре небесной, кину арх в плошку на пороге божьего дома, там бойко торгуют и ещё бойчее врут, – поморщился гость.

– Судя по ниткам вашей души, всё началось со вполне безобидного желания. Вы жили в зелёном городе, а он – в красном, – я не знала точно, но нитки все были здешние, все они плелись и путались в пределах столицы. Может, тот, второй, жил и в белом городе. – И он вас…

– Кто сказал? Кто мог это сказать? – теперь гость шипел от злости, часто оглядываясь на Ларну.