Текст книги "Вышивальщица. Книга вторая. Копье Вагузи"

Глава одиннадцатая. Ларна. Кот по имени Туман

Каждый гребок вёсел отодвигал от галеры весну – пока что, до самых земель ар-Рафтов, путь лежал на север.

Каждый рассвет приближал тепло первого весеннего месяца – преля – вопреки усердию гребцов. Ларна улыбался в усы, наблюдая противоборство людского усердия и природного закона. Победа весны была неизбежна, но усердию помогали выры.

Юта ар-Рафт, князь севера и один из двух лучших – после несравненного Шрома – бойцов народа выров, вёл свой корабль домой под присмотром Ларны. И пусть он был позорно изгнан с мелководья за попытку провести тайный бой, но домой Юта шёл весело и быстро. Иногда он с шумом выныривал у борта людской галеры, рушился на палубу в облаке брызг – и затем целый день гостил у «подлого выродёра», как обозвал Ларну при всех, будучи в гневе. Еще бы! Вручить мешок золота судье и после заявлять, что ничуть не повлиял на его решение. Само собой, несколько позже Юта разобрался и извинился, хотя Ларна и не подумал обижаться. Но воспользовался случаем и в качестве мести за оскорбление пообещал сопроводить князя до его родного замка. Ведь мало причин сомневаться: ар Юта всеми силами разыскивает хоть малый повод не явиться домой, не сидеть в зале приёма троснов и не выслушивать жалобы и прошения своих подданных.

Ларна плыл на север, провожая князя и пользуясь его стражами и стражами иных попутных замков, чтобы ускорить путь и облегчить его для команды своей галеры. Зачем грести, если ветер южный, а на ходовых канатах два-три сильных выра? Мимо родного замка ар-Бахта галера прошла, не задерживаясь. Потому что явиться домой на одну ночь невозможно, разговоры неизбежно затянутся надолго.

Между тем, поход в земли ар-Карса решено не откладывать. Он, скорее всего, не последнее дело, которое следует успеть совершить до осени, иначе Шрому не всплыть…

Сорга оповестили заранее, он покинул замок и вплавь встретил галеру, выбрался на палубу, сразу решительно сообщил: проводит до границы земель ар-Бахта. Оттуда поплывёт в Тагрим и лично подберёт на берегу наилучшие гроты для первого вырьего трактира. Едва узнав, что Гим ар-Рошр готов перебраться на север, Сорг впал в булькающий детский восторг, так непохожий на обычное его рассудительное поведение.

– Лучший повар! К нам! Самый уважаемый судья! – при каждом восклицании Сорг разводил руки и снова сводил, у людей бы получался хлопок в ладоши. У выров – сухой звучный щелчок. – Ларна, ты мудрец!

– Чтобы так угодить тебе, я готов истратить ещё мешок золота, – усмехнулся Ларна. – Хороши ли дела в родном краю? Шаары не шалят?

– В Ласме всё благополучно, – Сорг перешёл к обычному для него спокойному рассказу. – Северный порт строим. Главный тракт обновляем и немного спрямляем. С семьей ар-Капра наконец-то поговорили, а то жили молчком, словно мы и не соседи. Я пообещал каждый год высылать стражей в Сингу на время боёв на отмелях. Им трудно поддерживать порядок в городе, когда там собирается до сотни неуправляемых молодых бойцов. Но самим попросить помощи – такая мысль им и не вступила в спину! – Сорг чуть помолчал и грустно добавил: – Когда вы домой-то вернётесь насовсем? Один я в замке, тоскую. Траг с ума сходит, Хола ждёт… От скуки заложил галеру нового типа, как давно мечтал. С двумя мачтами, острым рыбьим корпусом и постоянными ходовыми канатами, имеющими удобную хомутную упряжь для выров. Команда втрое меньше обычной, вёсла только для вспомогательных действий в порту, но и без них ход хорош. Он говорит, его галера может и на три месяца от берега уйти, запаса воды людям хватит, а выры наловят рыбу…

Хол тяжело, с присвистом, вздохнул. Малёк тоже насторожился. Обоим уже виделось будущее, обязательно связанное с новым замечательным кораблём. На таком быть капитаном или лоцманом – мечта…

– Малёк, тебе пора менять имя, – задумался Сорг. – Ты вырос.

– Ларна тоже сказал так, – согласился помощник капитана. – Но я жду Шрома. Нехорошо без него принимать важные решения.

– Мы все ждём Шрома, – тихо и задумчиво согласился Сорг. – Потому я и не удерживаю вас, хотя мне одному плохо…

Не сделать остановки, тем более длительной, в порту близ замка ар-Рафт оказалось особенно сложно. Юта по-княжески гневался и зазывал в гости. Тингали он заранее, от самой Синги, перевёз на свою галеру поселил в роскошной каюте вместе с женой Скрипа. Получилось – взял в заложницы. Но Ларна отстоял своё решение. Если галера не встала у родного причала, то и в чужой порт – гостить – она не войдёт.

Юта расстроился. Восьмое преля, такой славный день, теплый и ясный. В родном замке готовится праздник весны, весь город украшают первыми цветами. Зябкие туманы зимы откочевали на север, дышится легко и на душе чистая родниковая радость, – уговаривал он…

– Мы приплывём на следующий год, – пообещала Тингали. – Вот закончим старые нитки выпарывать, освободимся– и сразу к тебе. Юта, я обещаю.

– Слово? – уточнил князь.

– Слово, – усмехнулся Ларна, вмешиваясь в разговор.

Галеры уже стояли борт к борту, и Ларна привычным ему способом по веслу перебежал на палубу княжеской, кинул за спину легкий мешок с вещами вышивальщицы, подхватил её саму – и унёс.

– Выры не ходят по веслам, – вздохнул Юта. Булькнул невесёлым смехом. – Представляешь, какой толщины надо иметь весло, чтобы оно держало меня? Ларна, давай теперь я провожу вас.

– Тебя дома ждут.

– Дам вам двух боевых выров охранения, хоть так.

– Ар-Карса никогда не считались воинственными вырами, – задумался Ларна. – Два бойца в чужом замке не спасут положения, если что… Но я не откажусь. На ходовых канатах от выров большая польза.

– Если Гата дома, его пришлю, пусть развлечётся, – торопливо прогудел князь и, забыв приличия, шумно нырнул, помчался к берегу, не дожидаясь подхода лодок встречающих.

Само собой, Гаты не оказалось в родных землях. Уже давно он ушёл сам и увёл ещё двух псарей в Горниву… Об этом Ларне рассказали стражи, дотянувшие до галеры бочки с водой и иной припас. Едва завершилась погрузка, почти все выры простились и ушли к порту. Лишь двое схватили канаты и нырнули, натягивая их и ускоряя ход галеры. И лоцман провожал, пока корабль не обогнул мыс, откуда начинались настоящие глубины. Там и он прощально плеснул хвостом, ушёл к берегу.

– Тингали, Хол! – рявкнул Ларна самым командным тоном. – У нас впереди две недели пустого моря. Что это значит?

– Тебе виднее, о зоркий наш капитан, да, – булькнул Хол с легкой издёвкой.

– Правильно, я мудр, – Ларна не пожелал услышать издёвки. – Я гляжу на вас и вижу двух лодырей. Вы намерены всю дорогу сладко спать и сытно кушать. Не получится!

– Я и так с утра до ночи палкой размахиваю, – возмутилась Тингали и перешла к показным жалобам. – Какой сон! Руки болят, вот синяк и вот тоже. Тьма должна убиваться, а она на коже проступает.

– Писк личинок, – отмахнулся Ларна. – Скажите мне, вышивальщики, что мешает вам выпороть с канвы злость, которую имеют к вырам глубинные паразиты? Кругом море, ничто вас не отвлекает. Никаких иных ложных ниток здесь нет. Никаких наслоений нет. Работайте! Или я не прав?

Тингали некоторое время молчала, по обыкновению прикрыв глаза, вздрагивая тонкими чуткими пальцами. Хол наоборот, вытянул до предела стебли из глазниц и шарил взглядом по горизонту. Возражений не нашлось ни в канве, ни на горизонте.

– Надо всё подготовить, – задумался Хол. – Продумать. Изловить паразита, да. Живым, обязательно!

Ларна прищурился, кивнул, подозвал Малька и постучал по ходовым канатам, давая знак вырам-стражам вынырнуть и принять участие в обсуждении плана. Требовалось учесть много мелочей, совсем не малозначимых. Как поймать на панцирь паразита и не дать ему прогрызть пластину? Как быстро вытянуть «приманку» на палубу? Как сберечь паразита живым? Наконец, кому быть этой самой приманкой? Оба стража сразу согласились на опасную затею, зашумели с обычным для молодых выров азартом. Ларна сам выбрал более мелкого, плавающего очень быстро. Затем начал придумывать страховку для уходящего в жёлтый ядовитый туман. Уточнил условные знаки, время на достижение глубины и всплытие, распределил обязанности и дотошно проверил, насколько верно его понимают.

Три дня ушло на подготовку. Ещё день – на проверку действий: выры ныряли на малую глубину, пробуя страховать «приманку», поднимать на поверхность и вытаскивать на палубу. Наконец Ларна остался доволен и приказал ждать солнечной, безоблачной погоды. Благо – весна, таких дней много. Стражи согласились. Посетовали: зимой широкий пролив меж землями Рафт и островами Нан совсем затягивает гнилой сыростью. Не понятно, чем она удерживается в воздухе так плотно, что носа галеры не видать от кормы! Солнце пропадает на долгие недели, день едва угадывается, так он тускл и мрачен. Водяную взвесь и туманом-то неловко назвать, она пропитывает воздух до того, что выр не нуждается в увлажнении панциря. Зато люди едва выдерживают, сырость мучительна для лёгких. Она липкая, холодная, в ней словно прячется болезнь. Сперва проявляет себя кашель, за ним следуют жар и бред…

Зимой в земли ар-Карса никто не плавает. Даже галеры с тантовыми куклами на местах гребцов не ходили в прежние времена, когда жизнь рабов совсем мало значила. За одно плаванье можно было потерять всю команду!

То ли дело – летом… Море здесь имеет особенную, необыкновенную красоту. Его воды отливают яркой зеленью, блики ложатся по ним светлым серебром. Туманы с севера набегают лишь ночами, и несут не болезнь, а приятную прохладу.

Ларна выслушал, не перебивая и часто поглядывая на Тингали. Знал её любовь к красивым рассказам и внутренне обрадовался говорливости стража. Давно вышивальщица не берётся за иглу, не шьёт узоров просто так, от полноты души… Значит, от самой столицы, от Усени, где сшила она грозовое море для вора и тот сжёг дар, душа не смогла вполне расправиться и отдохнуть. После сказанного выром Тингали задумалась, стала часто трогать ткань у ворота, где спрятана игла. И поглаживать подол платья знакомым движением, словно он и есть канва. Хорошие признаки. Явное выздоровление, пусть сама она пока и не ощущает перемен.

На седьмой день плаванья от порта ар-Рафтов сложились наилучшие условия для поимки паразита. С самого утра небо показало всю свою синеву, яркую, без единого перышка облаков. Солнце грело по-летнему, в полную силу. Зелёная вода казалась тёплой, а блики вспыхивали солнечными мышатами, да так ярко – глаз жгли…

Выры нырнули перед полуднем. На галере, замершей без движения, с убранными парусами и вёслами, сперва радовались отдыху. Пообедали чуть раньше обычного и обсудили особенности северного порта земель ар-Карса. По слухам, вход в бухту очень трудный, только местным лоцманам он по силам. Как-то ещё справится Хол? Он обещал с первого раза всё выучить так, чтобы иметь возможность самому вывести корабль в любое время.

Когда сытость одолела всех, а короткий отдых восстановил силы, люди начали беспокоиться и рассаживаться поближе к бортам, глядя в зелёную, отливающую перламутром, волну. Где выры? Пора им уже вернуться, давно пора… Оглядывались на Тингали, сидящую под мачтой с прикрытыми глазами. Вышивальщица перебирала пальцами нитки, купленные в столице Ларной. Люди видели: не хмурится, спокойна, а ведь ей-то виднее. В способность вышивальщицы почуять беду команда Ларны верила свято.

Первым из воды, неожиданно для всех, вырвался на полном ходу Хол. Он шёл вверх, как говорят выры – «стоя на хвосте», то есть отвесно. Это требует больше всего сил, но позволяет подняться стремительно и высоко выпрыгнуть над водой. Хол взлетел на три сажени, изворачиваясь и оглядывая море. Убедился, что всё благополучно, галера рядом и его ждут. Рухнул в воду, скользнул и замер у самого борта, поджидая стражей.

– Сам плывёт? – уточнил Ларна.

Хол согласно качнул усами. Как все выры после стремительного всплытия, он не мог сразу открыть легкие, выжидал, покуда кровоток перестанет гудеть под панцирем. Поймал страховочные веревки, разобрал и распределил поудобнее. Указал усом: стражи на подходе, готовьтесь. Выры показались на поверхности у самого борта, более крупный сразу поддел петлёй хвост приятеля, пока Хол заводил веревку тому под брюхо у головогруди. Выволокли на борт плавно, без рывка. Ларна вмиг оказался рядом, взглядом ощупывая панцирь, все стыки, неровности. Сковырнул ножом одного паразита, уже прожравшего ход на брюхе почти на всю толщину пластины. Бросил в бадью, добыл второго с хвоста. Третьего, в голос вереща и всхлипывая, пританцовывая и смаргивая слезы на радость всей команде, вырвала со спины Тингали.

– Учишься на барабанщицу Тнари? – заподозрил Ларна, отбирая буро-жёлтого паразита и бросая в ту же бадью.

– Тьфу на тебя! – отмахнулась Тингали, торопливо ополоснула руки в воде, вытерла прямо об платье и села отдыхать, не зная, обижаться на всех – или смеяться вместе с ними. – Боюсь я этой гнили. Мерзкие. Склизкие. Бр-р!

– Чего ж хватаешь прежде меня?

– Потому что надо, – обреченно вздохнула вышивальщица, ока как раз чуть успокоилась. Погладила спинной панцирь стража, провела пальцем по кромке круглого углубления, в котором он стал тонким, видно серо-розовое тело выра. – Почти ушёл, я его хвать… и орать.

– Он испугался, – расхохотался Ларна, щурясь и поправляя усы. – Даже у меня душа сбежала в пятки, так шумно было… Ладно же, за дело. Более я ничем не могу помочь вам. Разве ободрить. Сказку не расскажу, но могу припомнить, как плавал зимой к Гиму на отмели. Старик скучал там один. Ну, а я тоже скучал. С кем ещё потрепаться-то? Одни боятся меня, от других я сам прячусь… такова нелепая жизнь выродёра.

И он начал говорить. Негромко, размеренно, иногда надолго замолкая и наблюдая, как вышивальщики шепчутся и хмурятся, как трогают пальцами воздух над повреждённым панцирем. Как добывают из бадьи паразита и начинают рассматривать. Он корчится, разевает пасть, ощущая и без глаз выра рядом – и пытаясь тянуться к нему. Двое в бадье ведут себя точно так же: пластаются по стенке и грызут древесину, точно зная, где ближайший от них выр.

– Узелочком злость завязана, ну что за неумеха шил? – бормочет Тингали, сердито бросая косу за спину. – Узлы на шитье! Ким бы всю косу мне по волосинке раздергал за такое преступление. Хол, уже можно, режем? Тут придержи. Не пойму, куда тянется…

– Выпарываем, – булькает Хол. – Не узел, стяжечка. Вроде столбика. Я держу, ты гляди: на ней злоба и накручена, да. Совсем нитка старая, белая да гнилая. Ларна! Не молчи. Научил тебя ар Гим резать шигру? Я ни разу не пробовал её. Говорят, много вкуснее магры. Но я не кушал и настоящую магру.

– Поддевай! Распутывай, – прикусив губу, шепчет Тингали. – Тут запетляли стремление к поиску выра. Ловкая работа, но до чего гнилая! Хорошо, что Сомра запретил подобным образом шить. Из своей души выплеснешь столь мерзости – умрёшь не доделав, сразу. И правильно.

– Они из чужих ниток шили, – соглашается Хол. – Всего намешано. Вот страх перед штормом. Вот вроде – боль чья-то, родных он потерял. А это зависть. Ядовитая, да.

Ларна слушал и молчал, собирался с мыслями и снова говорил, когда вышивальщики притихали. Паразит на палубе уже спёкся и не двигался. Не понять, жив ли и что в его поведении изменилось. Ларна иногда оборачивался и глядел в бадью, над которой удерживали сложенный в несколько слоев малый штормовой парус. Буро-жёлтые слепые уродцы, похожие на гусениц, по-прежнему прилагали усилия, вздрагивали всем телом, напрягались и втискивались в довольно глубокие прогрызы древесины. Кромки их – как обожжённые, тёмные и ровные, – отметил Ларна.

– Всё, – устало сказала Тингали. – Точно: всё. Или мы бестолковые, или шитье выпороли до ниточки. Мы теперь ничуть не видим остатков злости.

Ларна хмыкнул, выдрал оставленных в бадье паразитов из их укрытия, взболтал воду. Буро-жёлтые тела закрутило вьюном. Когда вода успокоилась, оба паразита лежали на дне, без движения. Кто-то предложил посадить одного на панцирь выра – на пробу.

– Он немедленно вгрызётся, жрать-то хочет, – не усомнился Ларна. – Глупость не надо затевать. Эти гнильцы вроде наших змей. Обычно убираются с пути сильного, прячутся и ждут лёгкой добычи. Но если что-то нарушается – например, делается очень жарко или они меняют шкуру – кусают всех, без разбора. Выплесните за борт. Пусть ищут себе кого помягче, без панциря.

– Они обычно жили на шкуре скалозубов, – отметил Хол. – Мне Шрон сказал. Он нашёл в старых книгах.

Ларна не оспорил, сходил в трюм, достал сверток и тёплый шерстяной платок. Бросил платок на плечи Тингали. Опять её зябнет… И своего-то шитья не делала, а от чужой злобы устала. Капитан сердито глянул на Малька. Тот молча кивнул – немедленно уберут грязь с палубы, брэми, не извольте даже намекать, всё уже понято и принято: у вас есть помощник, он свое дело знает.

– Тинка, сиди, пей травки и слушай сказочку, – бодро объявил Ларна. Разворошил сверток и извлек небольшой, менее ладони в длину, кораблик. – Эгры ар-Сарны работа. И сказочка его. Мне Жаф рассказал и дал в придачу игрушку. Держи, радуйся.

Что проще: смять закованного в броню кланда, используя привычный топор, лучшую работу оружейников земель ар-Рафт – или внятно и интересно изложить сказку? Ларна хмурился, перебирал в пальцах заплетённые тонкими косичками усы и сомневался. Топором он владеет безупречно. Иное дело – сказки… Занятие непонятное, в руки не взять, не ощутить, не перехватить поудобнее – рукояти у него нет. И зачем такому вдруг учиться теперь, состоявшимся взрослым человеком? Странный вопрос, на который нет ответа. Одни живут – славу свою копят, будто золото. Каждому делу ведут учёт, каждому слову уточняют вес, тем более если слово сказано о них. Всё ведь можно обратить в звонкую монету, в связи или доходное место.

Он, Ларна, уродился иным. Или есть интерес – и тогда он делается вроде выра: прёт напролом, не жалея ни себя, ни других, и обязательно до победы. Или – нет интереса… Выгорел, высох, выцвел весь! И не купить его за золото, не разбудить никакими посулами. В юности вон – бою учился и полагал, что там найдёт себя. Нашёл… и довольно скоро потерял.

Что за радость – чужой страх к тебе? Он лишает возможности интересно общаться. Что за удовольствие – блеск славы, за которой тебя самого уже и не замечают? Он приводит фальшивых друзей и внушает ложные ожидания. Что за смысл жизни – вечная угроза и топор в руках?

Однажды он задал себе вопрос: зачем этот бой и для кого я веду его? Не смог дать ответа, сколько-то интересного и содержательного. Второй вопрос задал ар Гим, первый неубитый выр. Тот, на кого он не смог поднять топор. Гим спросил: что будет, когда закончится бой? Ты опустишь топор и – что потом? Ответа на вопрос тогда не нашлось… Но Гим был выром очень старым и достаточно мудрым. Он посоветовал никуда не спешить и ничего не решать сгоряча.

«Все мы переживаем свой первый возраст, время простых решений и однозначных ответов, одних этот возраст превращает в дураков, иных ведёт к мудрости», – сказал Гим. И ещё посоветовал не бояться перемен. Даже самых трудных и спорных…

Ларна усмехнулся. Он не боится. Он даже рискует излагать сказку. Вслух, перед всеми. Хотя, пожалуй, сам смотрится при этом как Шром, возьмись двухсаженный выр бегать с розовыми бантиками на боевых усах… Но Ким плетёт сказки и не утрачивает уважения окружающих из-за столь странного для взрослого мужчины занятия. Значит, и Ларне оно вреда не причинит.

Как же у Эгры было? Пойди точно припомни… Слышал-то пересказ, не более.

Жил-был отважный капитан Эгра. И вывел он свой корабль в хмурое зимнее море, потому что страха не накопилось в его душе, бурлило там чистое любопытство. Искал славный ар логово зимы, чтобы рассмотреть её во всей красе, а то и напроситься в гости.

Но тётка буря, известная своим склочным характером ветреница, полагала, что ей одной дозволено бывать в гостях у зимы. Решила она извести капитана, такая вот оказалась недостойная и мрачная брэми – эта буря. Жил у неё кот, звали его Туман. Был он серый и пушистый, всем нравился. Выгибал спинку и подбирался мягко, беззвучно, ластился к рукам невесомым пухом… А сам-то был коварен и непрост. Обволакивал, обманывал. Уводил с верного курса к опасным скалам. Прятал их за своей пуховой спиной…

Ларна перевёл дух, осторожно огляделся.

Вроде, никто не полагает его похожим на Шрома с розовыми бантами. Слушают. Малёк вон – рот раскрыл и восхищается, мальчишка мальчишкой… Ему ещё полагается сказки слушать и дома сидеть, при родителях. Только где их взять сироте? Ему команда – семья. Место помощника капитана он занимает по праву, а не из милости. И Тинка, добрая душа, хорошо слушает сказку. Пальцы вздрагивают, иголку гладят. В ореховых глазах разгораются золотые блики. Интересно ей… Вот ведь чудо лесное! Год назад такая была девчушка, простой казалась, даже иногда глупенькой. Он думал – дорога да город не так её переменят. Тяжело ведь достался этот год всем, ей – особенно. Могла и в слезы удариться, и слабостью отговориться, и нос задрать. Как же! Я – вышивальщица. Мне никто не ровня… А она хорошо переменилась. Поумнела, повзрослела – и удивляться не разучилась.

– Дальше рассказывай, – попросила шёпотом. – Хорошо получается.

– Стараюсь, – улыбнулся Ларна, ощущая нелепую гордость.

Он – сказочник… И дались ему эти золотые искорки в ореховых глазах. Но ведь рассказывает, значит, есть в этом смысл. Что же натворил кот Туман? Ларна нахмурился и продолжил историю, радуясь тому, что она и довольно проста, и не особенно длинна.

Туман подкрался к галере капитана Эгры на мягких лапах. Сказал «мр-р», и море сделалось белым и ровным, как молоко в плошке. Небо стало таким же – ни солнца в нем, ни ночных звезд. Одни молочные облака да сливочные прожилки. Когда Эгра потерял курс и уже не знал совсем, куда плыть, кот сказал «р-мяуу!», и выпустил когти скал под самое брюхо галеры. Как спастись? Как, если нет верного курса и не знаешь, где земля и даже где надежные глубины?

Пропал бы Эгра, пожалуй. Только он дружил с солнечным мышонком, который всегда прыгает по гребням волн где-то рядом и охотно играет с галерой в догонялки.

Увидел мышонок попавшего в беду капитана, да и явился, показал себя у самого носа кота. Тот забыл о галере и бросился в погоню. Ведь всякому коту мышь важнее, чем хозяйские причуды. Будь та хозяйка хоть десять раз самой сильной и сердитой бурей… Туман погнался за мышонком и уползал он всё дальше, пока не сгинул весь. Стали видны скалы, затем и небо посветлело. Наконец, блеснуло солнце. Капитан сразу выбрал верный курс.

– Так Эгра добрался до избушки зимы и пил у неё белую таггу, – бодро закончил историю Ларна и перевел дух. – Тинка, я так устал, как будто снова дрался с Вузи. Тебе хоть немного полегчало?

– Ты стал не хуже Кима сказки плести, – похвалила Тингали.

– Лучше! – возмутился Малёк.

– Славная история. Полезная, да, – сообщил Хол.

Ларна с удивлением отметил: выр-вышивальщик во всю орудует золотой иголкой, работает прямо в воздухе, по незримой канве. Мышонка шьёт! Получается он совсем сказочным: с плавниками, панцирными усами и рыбьим хвостиком…

– Я нырнул к самой границе жёлтой мути, ядовитой, да. – Сказал Хол, делая последний стежок. – Я видел и стражи тоже: тонкий тут слой яда. Совсем слабый. Можно его пройти насквозь. Наверное, мир уже меняется, кипуны затихают и течения разбивают ядовитую муть, разгоняют. Я послушал про капитана и солнечного мышонка. Подумал: надо дать знать Шрому. Мы его ждём, дорога уже есть. Он не отравится. Он сильный и плавает быстро.

– Так ему ещё без малого полгода в гротах спать и линять, – удивился Ларна.

– Нет. Мы линяем быстро, особенно при смене возраста, – покачал усами Хол. – Конечно, панцирь ещё не обрёл полной толщины, да. Но уже крепкий, достаточно для суши, да. Все ждут Шрома в сезон сомга по иной причине, капитан. Но всплыть он может и теперь, если уже проснулся. Нам без него плохо. Ему ещё хуже там, без нас. Он переживает за нас. Тингали, помоги мне отправить мышонка к Шрому. Он увидит солнечный свет и порадуется. Поспешит вверх подняться, да.

Вышивальщица бережно сложила пуховый платок – уже не холодно, отпустил ее озноб. Значит, сказка удалась и помогла наполнить душу. Тингали подошла к шитью. Вдвоем с Холом долго бормотала малопонятное о стежках и отделке.

Наконец, с двух сторон Хол и Тингали похвалили узор, толкнули кончиками пальцев его, как висящее в воздухе невесомое марево. Сотканный из света рисунок поплыл, отдаляясь, наклоняясь, словно невидимая ткань колыхалась под ветром… Наконец, узор лег на воду – словно мышонок плывёт, усы видны и мордочка… Малёк покоился на вышивальщиков – закончили ли работу? Сел на корме, взял барабан и обозначил небыстрый, неутомительный ритм гребли. Вёсла легли на воду. Галера пошла к закату, оставляя за кормой золотой узор на воде – знак для Шрома и сбывшуюся сказку Эгры…

Выпарывание канвы нарушило планы Ларны прибыть в порт ар-Карса за неделю до конца преля. Однако капитан не расстроился.

Север не любит спешки, весна лишь пробует силы, не стоит торопить события и бежать впереди тепла. К тому же сделано важное дело: Шром уже теперь может подняться из глубин. Такое событие заслуживает внимания, решил Ларна – и объявил праздник. Галера всю ночь шла под парусом, малым ходом. Выры наловили рыбы, и капитан её торжественно, при всей команде, начал резать по полному чину Гра, сопровождая каждое кушанье пояснениями. Весь день люди и выры наперебой хвалили готовку. Хором жалели, что рыбы ма, или счастливой монеты, добыть не удалось. Здесь глубины велики, нельзя нырять в жёлтый ядовитый слой и рисковать здоровьем ради простой прихоти. И без того на тарелках разложены красивым узором десять видов рыбы.

Разговоров о празднике хватило до самого порта ар-Карса, который обозначился впереди рисунком невысокого берега, украшенного вратами скал, темными против солнца.

Послеполуденное тепло располагало к неторопливости. Хол поприветствовал местного лоцмана, даже не расстроившись его молчаливости, неготовности делиться секретами донных премудростей. И так видно: бухта сложная. Если нет полной, редкой даже для выров, памяти однажды увиденного, надо прилагать все силы для проводки галеры. Лоцман так и поступал. Хол, не желая мешать пожилому ару, нырнул и сам изучил корни скал, расщелины и мели. Притащил на борт несколько камешков со дна, отдал Тингали – гляди, вот он каков, знаменитый мрамор. Много его здесь, и не только зелёного…

Гладкая вода без звука обнимала борта галеры, стражи тянули два ходовых каната, выставив глаза над поверхностью и рассматривая порт. Небольшой, даже тесный. Три особых причала возле складов каменоломен. Два торговых, пока что пустых – не спешат с юга гости, весна только начинается. И один военный, там в ряд выстроились семь боевых галер семьи ар-Карса. Красивые корабли. Лоцман расслышал похвалу, оживился, пояснил: и быстроходные! Пять постарше, а два крайние новой постройки, их только осенью привели корабелы ар-Тадха и сдали здешнему хранителю замка.

Ларна глядел на порт, на тёмную воду в тени причалов, на яркую черепицу предзакатных, облитых сиянием, крыш. Тишина, благополучие, мирная северная красота… Вдали рисуется густой зеленью еловый лес, туман наплывает от него, смягчая узор теней и прорисовывая золотые пучки света. Вон и Тингали оживилась, охает, во все глаза глядит на такую-то красу и перебирает нитки: намерена шить платок про север, душа отозвалась и наполнилась. Нравится ей здесь. А он, капитан – хмурится. Чужой край. Нет здесь ни друзей, ни знакомых. Как ещё примут… Да, Шрон говорил со старым семьи ар-Карса и отослал курьера с тросном, просил оказать помощь и обещал возместить хлопоты в золоте. Здешние земли небогаты, и такое слово златоусого должно было сделать их гостеприимными.

Едва стало возможно попасть на борт с причала, по сходням взбежал рослый светловолосый мужчина. Городской охранник и заодно курьер. С поклоном передал Ларне тросн и отступил, ожидая ответа.

– Надо же, так сразу – и в гости, – усмехнулся капитан в усы. Глянул на Малька. – Сегодня же на закате меня и Тингали ждёт в своем особняке здешний шаар. Согласно просьбе златоусого, желает всё узнать о том, какая помощь нам надобна. Сверх того, порядок требует посетить его прежде, чем получим мы право гостить в замке выров.

– Ответ будет, брэми? – с поклоном уточнил курьер. Вполголоса пояснил: – у нас допустимым считается написать его на обороте тросна. Можно и коротко, сложностей никаких нет, чиниться никто не станет. «Прибудем на закате, спасибо». Или же: «Просим прощения, устали, перенесите на завтра», – курьер чуть улыбнулся. – Только ждут вас. Бигля годовалого забили, тушат мясо с луком, по нашему обычаю.

– Ладно же, раз по обычаю, – чуть поморщился Ларна. – Пиши: прибудем на закате.

– Вам пришлют провожатых, брэми, – оживился курьер.

– Вот чего не надобно, того и не шлите, особняки шааров я высматриваю сразу, нюх у меня на эти строения… особый, – прищурился Ларна. – Тот, на горушке, ведь да? Сами доберемся. Ждите.

Курьер откланялся и ушёл, не унижая звание городского охранника беготней и нелепой спешкой, годными лишь на пожаре. Ларна проводил его взглядом, обернулся и хмуро оглядел свою команду.

– На берег ни ногой, – велел он. – И отдыхать велю чтоб так, чтобы в путь по первому знаку быть готовыми, в единый миг. Хол, проверь дно ещё раз, мало ли, как сложится. Ты лоцман. Стражи, не отставать от Хола ни на сажень! Малёк… оставляю за капитана. Хол под твоей защитой.

– Тебе что-то здесь не нравится? – выбралась из каюты и шумно удивилась Тингали, уже успевшая надеть парадное платье и яркий южный платок с вышивкой собственного изготовления. – Красивый городок, тихий и маленький…

– Прогуляемся – тогда скажу сам, тих ли он и нравится ли мне. Идём.

– Рано еще…

Ларна по-волчьи оскалился и возражения иссякли, как случайные облака в небе над пустыней Арагжи. Тингали сбегала в трюм, добыла свою палку с узором танцующих ящеров и первой спустилась по сходням на берег. Ларна догнал, прихватил за локоть и потащил чуть не бегом по мраморным плиткам мостовой.

Город нравился Тингали, и это читалось в каждом её движении. Еще бы! Тут добывают мрамор, и для себя уж камня не пожалели. Узорными плитками выложена каждая улочка, даже малая, в торговой части города. Стены домов облицованы камнем, иногда только снизу, а порой и до самой крыши. Всюду выделка разная. Тут камень дикий, со сколами или намеренно грубой обработкой. Там наоборот, гладкий, как стекло, с природным узором, обычно скрытым от глаз, но проявленным во всей красе трудом усердного мастера полировки… От порта вверх идёт большая торговая улица, и прямо на мостовой стоят каменные вазы, глыбы и чаши – напоказ, для покупателя. Получается опять же – красиво.