Текст книги "Безупречный враг"

Глава 12

Мачеха прибыла в особняк в сумерках. Натэлла так основательно задержалась у лекаря, что ее внезапное возвращение оказалось для всего особняка двойным ударом. То есть и ждали со страхом, и не угадали возможности появления Натэллы именно теперь. А потому при виде кареты все в особняке испытали настоящий ужас.

Слуги со стонами бегали по нижнему этажу, кто-то причитал, заметив паутину на окне, до управляющего внезапно дошло, что шторы висят летние, а было велено обновить, и он определенно поклонился и согласился… Всхлипывали на кухне, роняли крышки кастрюль и били тарелки. Мачеха не так уж часто наказывала, но лишь потому, что за пять лет приучила всех к неизбежности кары…

Лидия вцепилась в штору и почти повисла на ней. Княжна испытала острый приступ удушья, в глазах потемнело, сердце прыгнуло к горлу. Было немного стыдно, потому что собственное сердце показалось после этого прыжка вовсе не птицей – жалкой лягушкой… Лидия села, отдышалась и убедила себя: надо прекратить панику. Она не кухарка и не дворня. Она… Она натворила такое, что и представить трудно. То есть она вовсе и не виновата, но это еще надо объяснить и доказать. Пока же дышать больно. И слушать шум у дверей – жутковато. Лидия сидела, ощущая себя приросшей к стулу. Бабушка на картине тоже была по-особенному неподвижна и ничуть не улыбалась, даже уголками губ.

Хлопнула дверь. Натэлла вступила в особняк. Сделалось очевидно, что мачеха сильно устала с дороги. Она ненадолго задержалась в прихожей. Было слышно, как говорит с управляющим, жалуется на плохо очищенные дороги и спешку, на дурных сменных лошадей. Вот спросила про мужа, уточнила, дома ли Лидия. Без обычного азарта распорядилась относительно сундуков и иных вещей из кареты. И, даже не спросив о делах в доме, прошла в свои комнаты.

Лидия понемногу обрела способность двигаться. Тело болело так, будто каждую жилу и всякую косточку тянули и сверлили. К горлу еще ближе прыгнула осклизлой лягушкой тошнота, но отступила. Такая внезапность прибытия сродни камнепаду. Ну как объяснить, чем доказать свою правоту? Стараясь не шуметь, Лидия встала, прошлась по комнате, обнимая плечи руками и зябко вздрагивая. Наконец она решилась, отчаянно махнула рукой, накинула шубку, прокралась к черному ходу и выскользнула во двор. Мачеха обещала вернуться через месяц или чуть более того. Отсутствовала же все три. Прислала не так давно с нарочным письмо, непривычно вежливо извинялась и просила «еще обождать». Называла Лидушкой… И намекала, что очень, очень важно для нее еще задержаться не на месяц, как было сказано сначала, а на два месяца «с половинкою». То есть ее возвращения в особняке ждали не раньше чем через неделю и готовиться к опасному дню намеревались не сегодня и не завтра. Что делать?

С темного неба неопрятно и неровно, как пыль из мешка, сыпался редкий сухой снег. Закусив губу и пугаясь каждой тени, Лидия пробежала через парк, повозилась, отпирая калитку. Ноги в туфельках казались ледяными и чужими. Обычно зимы в Фирбе довольно теплые, но эта была другая: уже десять дней мороз дышал на город инеистым паром, а к ночи выстуживал всерьез. Замок калитки жег голые руки. Княжна запоздало посетовала: и почему она не захватила рукавицы? Да и шапку следовало надеть. Но возвратиться невозможно… Лидия усердно замотала платок, огляделась и, плотнее запахнув шубку, заспешила напрямик, через дорогу, через черный голый сад соседней усадьбы, мимо опустевших в зиму постоялых дворов – к пристройке особняка де Тивов, в которой сейчас обитал ее драгоценный Лориш. Бежать по холоду приходилось споро. Тонкое платье не спасало от ветра, шубка тоже оказалась коротковата и приспособлена только для поездки в теплой, застланной мехом карете. Ничего, дело спешное, а у мужа можно отогреться. Обратно поедут вдвоем, Риш внимательный, он умеет справляться с любыми сложностями и уж точно раздобудет хоть какой экипаж. Главное, у него хранится и письмо отца, и иные документы, без которых ничего невозможно объяснить! А против слова князя мачеха не возразит.

Уговаривая и подбадривая себя, Лидия кралась в тенях, надеясь остаться незамеченной. Благо здесь, в опустевшем предместье, сейчас безлюдно – при роскошных особняках живут только зимние сторожа, такие, как ее муж. Небогатые, но порядочные: те, кому можно без опаски оставить имущество.

Во дворе де Тивов, к немалому удивлению Лидии, перефыркивались кони. Три гнедых жеребца в попонах городской стражи и четвертый – наемный, со знаком корчмы «Золотая подкова». На душе стало смутно и нехорошо. Лидия, удивляясь себе, не решилась идти прямиком через двор. Тихонько протиснулась вдоль стеночки, сгибаясь и прячась за плотной можжевеловой изгородью, невысокой, зато густой, нарядной и сизо-зеленой в любое время года. В знакомом окне пристройки мерцал свет камина. Княжна осторожно заглянула снизу в оконце, тусклое, забранное мелкими цветными стеклышками, искажающими вид до неузнаваемости. К тому же прилаженными небрежно: щели велики. В них всегда поет и присвистывает гнусавый ледяной сквознячок, выстуживает каминное тепло, ворует уют. Лидия этого мелкого пакостника знала по голосу, сама много раз усердно затыкала и замазывала наиболее крупные щели. Оставшихся мелких предостаточно и теперь. Сквозь них голоса сидящих в комнате проникают на улицу достаточно свободно.

От первых же звуков Лидия охнула и замерла, позабыв обо всем. Даже мороз вроде бы пропал, он не имел значения рядом с тем, иным холодом…

– На сей раз все точно? Сколько еще ты будешь тянуть с меня деньги, ублажая малышку? – возмущенно рявкнул Магрис Тэль-Локт.

Его голос Лидия не могла перепутать с иным и теперь даже не пробовала себя убедить, что ошибается в услышанном. Захотелось глянуть в окошко. Неужели злодей явился и снова угрожает мужу? Неужели, как и опасался Риш, коварный княжич затеял месть своему бывшему приятелю? С него станется…

– На вас, наемников, нельзя положиться, – между тем отчитывал Магрис кого-то самым спокойным и чуть насмешливым тоном, не таящим угрозы. – В третий раз вызываешь – и отменяешь развязку. Или всерьез рассчитываешь стать князем?

– Хотел бы, да рылом не вышел, – рассмеялся в ответ знакомый голос.

Еще минуту назад для Лидии этот голос был самым родным и важным, он уж точно не способен был лгать. Так казалось… Ветер бросил в застывшее лицо пригоршню снега, словно пощечину влепил. Лидия упала на колени, закусив ладонь до боли, чтобы не вскрикнуть и не заплакать. Она стояла, снова превратившись в камень, и понимала, что худшее еще не сказано. Что возвращение мачехи, недавно казавшееся самым страшным на свете делом, – лишь мелочь…

– Девчонка сделает все, что я велю. Но связываться с ее папашей, братом и прочими родичами… Я не самоубийца, – спокойно и обстоятельно рассуждал Лориш Эгриз, спаситель Лидии и друг ее отвергнутого жениха. – По слухам, на днях вернется проходимка-мачеха. Да и «Гончая луны» давным-давно в порту, мне приятель переслал весточку с голубем. Поэтому я насторожился и вызвал тебя немедля. Вот ее письмо, вот наша гм… брачная запись. Как видишь, два месяца женаты. Третью неделю мою женушку регулярно тошнит, я уже ни в чем не сомневаюсь. Давай остаток денег, я уезжаю немедленно.

– Письмо, как трогательно, – неспешно усмехнулся Магрис, хрустя конвертом. – Глянем сперва. «Славный мой, милый мой Риш…» Как она тебя любит! Занятный ты тип, Лориш. По виду ничего особенного, а бабы виснут. Не скучал с малышкой?

– Она старательная. – Холодная насмешка в знакомом голосе прозвучала совсем новой, чужой интонацией.

Лидия медленно, с трудом осознавая свои действия, сползла по стене. В ушах звенело, перед глазами плыла пелена. То ли снова тошнит, то ли это слезы мерзнут прямо на ресницах, то ли ночь чернеет беспросветным отчаянием… Лидия закусила губу, ничего не чувствуя. Испугалась она именно этой нечувствительности, вскинулась, потянула к лицу платок, глянула на близкое окно и испугалась, очнувшись по-настоящему. Эти люди – рядом! А она одна и она тут, если выйдут и увидят – в их власти…

Лидия отползла вдоль стены до угла. Она удивительно четко и долго слышала, как ее обсуждают. Смеются, сально шутят, звенят посудой. Ее посудой! Это она купила серебряные бокалы для вина. И ложечки, и большой заварник с узором. Совсем недавно ей казалось: устраивает свой дом. Родной, теплый, уютный. Надо всего-то унять голосок гнусавого сквозняка, прочее в доме надежно, а хозяин его – лучший в мире человек… Оказалось – один сквозняк и был прав, а она по глупости и слепоте не видела и не слышала вполне заметного, мечтая о своем и старательно обставляя, обживая чужую временную ночлежку.

Княжна свернула за угол и села. Наконец-то не слышно больше голосов, остался только ветер. Промерзшие ветки дрожат, жалуются и стряхивают снег. Лидия поднялась и, тяжело переступая и покачиваясь, на ощупь побрела через парк. Отойдя достаточно далеко, уже в густой темноте ночи, споткнулась и упала. А куда, собственно, идти? Дома – Натэлла. О мачехе и подумать страшно. Брат, который явно о чем-то догадывался, спешно уехал около двух недель назад, не простившись. Куда? Неважно, в общем-то… Ей так далеко не добрести.

Во всем черном мире ледяной ночи не осталось ни капли тепла, ни искры надежды. Новый порыв ветра насмешливо засвистел, позоря и толкая в спину. Верить стало совершенно некому. Именно Левин указал на старуху де Тив и велел познакомить с ней мачеху. Магрис ждал в его куртке – случайно ли? От страшных сомнений озноб усиливался. Мачеха тоже: подошла в парке так вовремя и уехала удивительно кстати… А еще задержалась на два месяца!

Руки занемели и уже не ощущали ни холода, ни боли. Платок потерялся, и Лидия совершенно не могла сообразить, где и когда его выронила. Растрепанные волосы лезли в глаза. Хотелось просто сидеть и замерзать. Здесь. В ночи, без людей, предавших и обманувших так страшно и окончательно. Продолжающих лгать. Оказывается, она совершенно не умеет отличать белое от черного. Беспросветно черного, липкого, гнусного, удушающе мерзкого…

– Все-таки я Тэль-Дарг, – хрипло, едва шевеля губами, напомнила себе Лидия, кое-как поднимаясь на ноги. – Не знаю, как папа примет то, что я натворила. Но если останусь здесь, точно не простит. У меня будет ребенок. И я его не предам. Я не такая, как эти…

Губы едва слушались. Лидия уже плохо соображала, кого называет «этими». Пожалуй, всех подряд. Кроме, наверное, тетки. Лара добрая, родная, она поймет. Нащупав эту небольшую надежду, княжна торопливо заковыляла по мерзлой почве, кое-где прикрытой куцыми клоками снега или бляшками льда.

– До особняка Дамюзов отсюда недалеко, – повторяла себе Лидия.

Помнится, карета оттуда до дома добиралась за ничтожные пять минут. Пешком, ночью, в состоянии, близком к беспамятству, лишь к полуночи удалось найти нужный парк и пересечь его. Тетка открыла дверь пристройки по первому стуку. Торопливо втащила в тепло прихожей. Оглядела, деловито поджав губы.

– Все знаю, эта проходимка уже подняла город, как она выражается, на уши, – резко бросила Лара, толкая племянницу в комнату. – Для нее чужую честь истрепать, полагаю, немалая радость. Садись отдыхай. Я сейчас. Все надо делать быстро. Ох, Лидушка, как же тебя угораздило повторить мои ошибки! Ну ничего, твой папа добрый, все уладится.

– Что делать? – кое-как разжала зубы Лидия, плохо понимая слова тетки.

– Снимай шубу, – коротко приказала та и убежала.

Лидия принялась послушно стаскивать шубу, покрытую коркой льда. Руки не слушались, шуба от тепла близкого огня мокла, делалась какой-то отвратительной, тяжелой. Неподъемной… Лидия уронила ее на пол. Кое-как доползла до камина, старательно сковырнула с онемевших ног туфельки. Зубы стучали звонко и дробно. Лидия прикусила край воротника и стала греть руки, белые и, кажется, стеклянные даже на вид. Постепенно пальцы наполнились теплом и невыносимой болью, потемнели, из многочисленных порезов и трещинок выступила кровь. Княжна всхлипывала, чувствуя себя беспомощной. Двигаться она больше не могла: бессильно облокотилась на стульчик и ждала возвращения тетки.

Наконец Лара прибежала с большой кружкой горячего питья. Зазвенела склянками, что-то добавляя в настой.

– Не будет ребенка – они вообще ничего не докажут, – невнятно бормотала тетка. – Дело нехитрое. Главное, успеть.

Лидия жалобно застонала, клонясь на пол и закрывая руками голову. Снова звенело в ушах, и перед глазами плыли жирные черные снежинки или сгустки пепла… Жизнь сгорела дотла. Из всех людей этого проклятого города в самую черную свою ночь она выбрала Лару. Ту единственную, к кому никак нельзя было приходить! И уже нет сил сбежать или хотя бы сопротивляться.

– Не надо, я не хочу так, – попросила княжна, едва разбирая собственные слова.

– Потом еще скажешь спасибо, – пообещала тетка. – Давай, не упирайся. Что ты зубы сжала? Для твоей пользы стараюсь.

Лидия плакала, ощущая под затылком твердую уверенную руку, ничуть не способную к жалости. Глаза у тетки были спокойные и холодные. Вдруг подумалось: как же это она рисует лес и озеро, если смотрит этими же глазами? Лидия еще крепче сжала зубы, хотя понимала, что ничего уже не может переменить. Тетка вдруг отвернулась, вздрогнула, кипяток из кружки плеснулся через край и жидким огнем потек по руке…

Скрипнула дверь, холод ворвался в комнату и был он даже приятен – тошнота схлынула, звон в ушах унялся.

– Для ейной пользы? Не уверена. Скорее до денег своего брата добираешься, – с нехорошей усмешкой в голосе сообщила мачеха, возникая в дверях. – Пошла вон. Хоть один звук еще пискнешь – удавлю. Утром в городе застану… ну, ты поняла, ага?

Тетка метнулась прочь, не рискуя спорить. Во дворе, как запоздало разобрала Лидия, перекликались люди, фыркали кони. Факельные блики лизали стекло, трещал безжалостно сминаемый кустарник. Мачеха скинула свою любимую шубу из синего соболя, бесцеремонно закутала в нее падчерицу, не слушая оханья.

– Выздоровеешь – излуплю, – пообещала она своим самым решительным тоном. – А ну как эти уроды заметили б тебя? Дура! Ты меня слышишь? Ты о чем думала, курица? На улицу поперлась в таком состоянии, без шапки, без платка, без рукавиц. Во – в туфлях… Да не рыдай, нюня, пока еще не больно и не страшно. Вот приедет лекарь и займется руками – тогда покричишь. Сколько раз тебе говорено, Лидка: из дома – ни ногой! Бестолочь. Не реви! Отвечай толком: ноги болят?

– Д-да. – Сил отвечать не осталось.

– Ага, вот уже дело, значит, и в сознании, и цела, – отметила мачеха. – Эй, кто там карету развертает? Не возитесь, нет времени. Донесем и так. Весу в ей не больше, чем ума.

Лидия прикрыла глаза и сразу провалилась в темноту боли. Снег хлестал ознобом, а где-то рядом камин плавил кожу жаром. Было вдвойне плохо. То и дело чудилось сквозь бред, что мачеха все ругается, совершенно грязно и страшно. Ну и пусть. Зато не пытается «ради пользы» влить в рот яд, ничего не выслушав.

Очнулась княжна белым днем. От снега, плотно укрывшего парк, исходило голубоватое сияние. Низкое зимнее солнышко серебрило иней на ветках. Красиво, празднично, светло. А в соседней комнате по-прежнему ругается мачеха… Так привычно – даже уютно. Интересно, кого еще она сочла нужным воспитывать? Лидия поморщилась. Плотно обвязанные тканью руки ныли и прежде, но стоило попытаться шевельнуться – заболели невыносимо, словно по телу разлили масло и безжалостно подожгли, а теперь огонь охватил всю кожу.

– Не верю я тебе, все вы одним миром мазаны, ну где тебя раньше-то носило, а? Знаюгде. Что я, совсем без ума и сплетней столичных не вызнала? И этого не желаю слушать, понятно? Все вы, кобели, не виноватые. К ней не пущу. Лекарь запретил. Ей нельзя волноваться. Совсем нельзя.

– Именно поэтому и прошу пустить, – настойчиво заверил незнакомый мужской голос. – Пожалуйста. Госпожа Тэль-Дарг, я вас умоляю.

– Не госпожа я, – горько усмехнулась Натэлла. – Князь вернется со дня на день и выставит меня за дверь немедленно, вот уж в чем нет сомнений. По большому счету ежели, будет он прав… А, ладно! Иди. Вдруг он окажется заодно с сестрицей своей? Изуродуют девку. Мне в свое время вот так и помогли добрые люди. До сих пор маюсь. Твердо обещаешь исполнить что сказал?

– Да.

– Ладно, тогда я займусь неотложным. У него должны быть письма, у этого Эгриза. Надо возвернуть.

– Я решу дело.

– Все вы с придурью, родовитые князья, – вздохнула мачеха. – Не в твоей чести вопрос. Дуэль – это красиво и все такое, девки млеют… Но купить в нашем-то случае быстрее и надежнее. Ему шкуру спасать надобно. Я позаботилась, его задержали на постоялом дворе. Сейчас – продаст. А позже из гадства по рукам пустит, я таких знаю. Сиди пока что тут. Отдохнет, отоспится – тогда и тяни ей жилы.

Лидия жалобно всхлипнула. Ей снова на короткое мгновение почудилось, что ночью она ошиблась. Не мог ее Лориш так себя вести, она спутала голоса. Муж сидит здесь, рядом. Именно его и не пускают. Оказалось, не его…

Незнакомая тощая конопатая горничная скользнула в дверь. Подсела без звука, сочувственно вздохнула, погладила по волосам и напоила с ложечки чем-то теплым и терпким.

– Лежите, нельзя вам о глупостях думать, – со смешным сельским северным оканьем забормотала она. – Я ваша новая Марта. Хорошее имя, мне оно в радость. Меня женка княжья привезла вам. Потому как я работящая и в лечении крепко понимаю.

– Давно я лежу?

– Третий день. И еще до вечера будете отдыхать, все у вас ладно, все благополучно, – поспешила уверить конопатая Марта. – Папаша ваш скоро приедут. Брат ваш туточки сидят, недавно их выгнала, чтоб отдыхали. Нельзя спрашивать! Глазоньки закрывайте и спите. Так надобно. Вечером разбужу, накормлю, и все у нас станет вовсе замечательно.

Горничная ворковала и бормотала, гладила по волосам, не давая ответить и слова. От ее ровного говора становилось уютно. Выпитое согревало изнутри, даже руки больше не ныли и не горели. Кольца штор прошуршали, отгораживая комнату от излишне яркого дня. И Лидия заснула.

Там, во сне, она снова, как в детстве, стала подниматься из темной глубины к поверхности, сияющей золотыми солнечными узорами. Только теперь бездна внизу казалась опасной и холодной. Она тянулась, обвивала тело змеями водорослей. Темными ледяными ключами студила спину, сводя судорогой. Приходилось спешить, плыть изо всех сил, прорываясь к свету.

На преграду Лидия натолкнулась внезапно. Это незримое препятствие было подобно прозрачному льду. Княжна ударилась об него, забилась, раня руки. Тело хотело меняться, чувствуя близость второй стихии – воздуха. А темная вода не отпускала. Тянула вниз, губила. Обман и отчаяние оказались слишком взрослыми для этого счастливого детского сна. Они висели камнем, топили, лишали последней надежды…

– Все хорошо, – зашептал в ухо незнакомый голос. – Я здесь, я тебя больше никому не позволю обижать. Держи руку, вот и молодец, просыпайся, не надо так плакать и биться. Все плохое позади.

Рука действительно протянулась и вытащила наверх – из сна в знакомую комнату, теплую и безопасную. Отдышавшись, Лидия открыла глаза и постепенно смогла рассмотреть в полумраке вечера того, кто ее выудил из опасного озера.

Сперва не узнала, да и, присмотревшись, не перестала сомневаться. Уж точно не про этого человека она говорила – самый завидный жених Дэлькоста, самый галантный ухажер при дворе и так далее. Его высочество Мирош выглядел старым, серым от усталости и совершенно, просто мертвенно спокойным. Он сидел прямо на полу возле кровати, бережно гладил плотно обернутую тканью руку. Княжна от удивления даже прикрыла глаза. Вот уж кого никак нельзя было ожидать! Тем более ей, позорно поддавшейся на лживые посулы наемного «мужа»…

– Здравствуйте, – неуверенно выдохнула Лидия, снова открывая глаза.

– Добрый вечер.

Мирош помолчал, гладя кончиками пальцев светлые волосы, пока вездесущая конопатая горничная протирала лоб больной влажной тканью и поила Лидию с ложечки очередным полезным настоем. Наконец Марта завершила свои дела и исчезла из поля зрения.

– Лидия, я перед вами бесконечно виноват. Но все же выслушайте меня. Я хотел расстроить нашу помолвку и попросил короля о содействии в этом щепетильном вопросе. Мне казалось, он просто поговорит с вашим отцом и мы установим некую… компенсацию. Нас не связывали личные отношения, и мне представлялось, что я не совершаю ничего предосудительного и тем более непоправимого. Скажем прямо, я повел себя по-детски и позволил тому, кто мне не друг, взять на себя поручение, допустимое лишь для друга. Альбер воспользовался моей временной слепотой. Он не желал перемены в расстановке сил, какую мог дать альянс семей Тэль-Коста и Тэль-Даргов… Кузен нанял Тэль-Локта, хотя никогда не признается в своем участии. Впрочем, я знаю брата… Ложь отравила нас всех. В итоге разрушила и мою жизнь, и вашу. И судьбу еще одной очень хорошей женщины. Глупо оправдывать сделанное интересами страны и ценностью жемчуга. Нелепо. – Мирош устало прикрыл лицо руками и снова довольно долго молчал. – Мой брак с Эльзой недействителен. Ваш брак также фальшив. Где мой ребенок, цел ли он, не знаю и едва ли узнаю. Остается спасать вашего, хоть это еще возможно сделать. Я нашел того, кто состряпал запись о браке. Скажем так, я обсудил все вопросы и снял… осложнения. Он готов переписать лист целиком и вшить в книгу, а также под присягой подтвердить, что запись вполне верна, что иных никогда не было. Получится вот что: мы женаты более двух месяцев. Это мой ребенок, и я никому не позволю даже думать иначе.

– Зачем вы пытаетесь спасать меня? – тихо удивилась Лидия.

– Чтобы сохранить хоть что-то, дающее право жить и смысл жизни, – горько признал Мирош. – Нельзя же предать всех. Я больше никогда не посмею выйти в море. Она повелевала штормами, и такое предательство соленая вода не простит мне. Лидия, я пытался все сберечь и не понимал даже, что разрушаю лучшее в своей жизни. У меня и у вас, Лидия, много больше золота и земель, чем у короля… Но мы не можем вернуть себе радость, даже отдав все до последнего медяка. Знаете, это банально звучит, я почти смеюсь, когда выговариваю такие нелепые слова. Мы взрослые люди и… – Принц махнул рукой и горько усмехнулся.

– Мне не смешно, – признала Лидия. – Я понимаю, и я…

– Лидия, вам рано себя в чем-то винить, и я надеюсь, что для вас радость еще не утрачена, – задумался Мирош. – Вы никого не предали. Вы даже не вините меня, не ругаете и слушаете без возражений. Что же, будем переделывать запись?

– Как мы станем жить?

– Полагаю, как обычная семья, неплохо, – пообещал Мирош. – Даже лучше многих. По счастью, вы ничуть не похожи на Эльзу. Да и я не копия обманщика Эгриза. Не хочу вынуждать платить за наши ошибки еще одного человека, пока даже не родившегося. И надеюсь, что где-то далеко иные люди окажутся добры к моей Эльзе… Что скажете, звать писцов, градоправителя и свидетелей для публичного оглашения нашего тайного брака? Вам ничего не придется делать. Я сам все решу, лежите и отдыхайте. Просто скажите «да» или «нет».

– Надо же, вы меня уговариваете, – вяло удивилась Лидия. И неуверенно улыбнулась: – Придется учиться звать ваше высочество на «ты». Иначе нам не поверят. А моему ребенку действительно нужны отец и фамилия. Спасибо.

– Нашему, не путайся в словах. Еще ребенку требуется имя, и, если это допустимо, я сам выберу таковое. Итак, свидетели, – вроде бы оживился принц. – О, это занятно. Прежде всего, и прошу не морщиться, Магрис Тэль-Локт. Он подавится, но все подтвердит, а позже не сможет отказаться от своих слов. И твой брат, выловивший мерзавца вчера вечером на дороге в столицу.

– Значит, он мне не враг, – обрадовалась Лидия.

– Левин прекрасный человек, как можно такое думать! Отдыхай. Твоя Марта грозит мне кулаком, так что пора, ухожу. И не переживай, никто не посмеет обидеть мою жену. Даже король. Во второй раз я не позволю кузену мной играть, как мальчишкой.

– Это хорошо.

Лидия прикрыла глаза. Очередное снадобье, немедленно поданное горничной, обволакивало сознание теплом и безразличием. Так и надо. Отдыхать и не думать о плохом.

Мирош исчез. Спать не хотелось, и Лидия смотрела на пламя свечи. Танцующее, изменчивое и завораживающее. В соседней комнате перешептывались люди. Окала и кого-то ругала конопатая Марта. А вот и знакомые легкие шаги: мачеха. Только Натэлла ходит так уверенно и быстро, одним своим видом принуждая окружающих к вежливому молчанию.

– Как она? – явно спрошено у горничной.

– Да к лучшему развертается, – забубнила едва различимо Марта. – Отдыхают. Все у них благополучно.

Еще шаги, тоже знакомые, тяжелые и неспешные. Лидия улыбнулась. Вот и папа приехал. Дышит тяжело, явно зол. Но разве это главное? Он здесь, значит, все обойдется. Скрипнуло кресло.

– До темноты чтобы убралась из дома, – тихо и страшно вымолвил отец. Помолчал, и весь особняк словно сжался, не смея вздохнуть и скрипнуть, обрушивая гнев князя, пока что едва удерживаемый… – Слышала? У моего слуги получишь деньги по договору. Я разрываю его. Подарки можешь забрать. Всё.

Лидия раскрыла рот, как выброшенная на берег рыба. Закрыла, задохнулась и даже закашлялась. Как же так? За что? Ее-то за что? Самым страшным было молчание мачехи. Легкие шаги стали удаляться. Еще немного – и стихнут.

– Ната! – закричала, как ей казалось, Лидия. Получился жалкий шепот. – Ната!

За дверью засуетились: расслышали. Отец невнятно рявкнул, прогоняя остановившуюся на полушаге бывшую жену.

– Ната! – От собственного бессилия и безголосия на глазах выступили слезы обиды.

– Иду, – негромко ответила мачеха.

Шаги все так же уверенно пересекли комнату, дверь приоткрылась. Натэлла выглядела не лучше принца Мироша: бледная, осунувшаяся. Одетая непривычно просто, без прически и румян. Села на край кровати, улыбнулась, хотя было ей совсем не весело. Погрозила пальцем. Было удивительным то, что она по-прежнему собою владела и тон голоса ничуть не изменился, как и посадка головы, как и привычка расправлять плечи и не сутулиться, бесконечно и пока что бесполезно прививаемая падчерице.

– Не получится у меня отлупить тебя, негодная девчонка. А следовало бы, ну нет покоя от тебя, ну нету… Зачем звала? Тебе полагается спать.

– Папа!

– Ты взялась капризничать всерьез, – удивилась мачеха.

Князь пересек комнату и нехотя устроился в кресле, мрачно глянул на бывшую подругу. Перевел взгляд на дочь, бледную и почти прозрачную:

– Что тебе?

– Мы с принцем Мирошем женаты третий месяц, – осторожно заверила саму себя Лидия. – А ты не сделал мне подарка.

– Зато ты уж расстаралась, – рявкнул князь, широко размахнул руки, обрушился всей спиной в кресло и стукнул кулаком по хрустнувшему подлокотнику. Выдохнул с рычанием, стравливая возмущение. Пояснил: – Было б кого пороть, выпорол бы. Но не могу! Выглядишь так, словно душу в тебе только одеяло и удерживает. Иначе отлетела бы. Ну, какой надобен подарок?

– Летом у тебя появится внук или внучка, – вслух задумалась Лидия. Отец шумно подавился новостью. – И что мне с ними делать без бабушки? Ты опять начнешь охотиться и рубить коровам хвосты, вот как я полагаю.

– Лидушка, и всего-то раз такое приключилось, – смутился князь. – Где я возьму бабушку? Вон, сестру в замок приглашу. Может…

– Очень прошу никогда при мне не упоминать эту гадкую женщину, – тихо и зло приказала княжна. – Брат у меня есть. Тети – нет. И все.

– Фамильный характер проснулся, – умилился князь. – Одного не пойму. Лара, то есть эта гадкая женщина, не дала моей… – он мрачно зыркнул на мачеху, – бывшей жене тебя отравить. Лекаря вызвала, в шубу укутала. Так вроде.

– Совсем наоборот.

Конопатая горничная, которая полагала себя главной в комнате княжны, приволокла шубу и обличающе бросила на ковер. Заговорить первой при грозном князе Марта не посмела, молча ткнула пальцем в измятых синих соболей, каких у тетки Лары никогда не было и быть не могло…

– Ну я ей еще один осиновый кол добавлю к лесным угодьям. – Шея князя налилась багровым тоном. – Я ей… Ладно, позже. Что мы обсуждали касательно годной бабушки?

– Эту хочу. – Лидия кивнула на мачеху и почувствовала, что капризничать сегодня удивительно приятно. – И немедленно. Пока в ратуше все в сборе, как раз успеешь.

– С ума посходили мои бабы, – глубокомысленно промолвил князь, по всему видно, очень довольный развитием событий. – Ты ж ее каждодневно и неустанно требовала изгнать! И вообще… Ты соображаешь, какого она воспитает мне внука? Это ж будет чудовище!

Князь раздраженно фыркнул, настороженно и неуверенно глянул на Натэллу. Дернул шеей, тяжело вздохнул. Обернулся к приоткрытой двери и в полный голос велел закладывать карету и отослать в ратушу нарочного: пусть ждут его светлость.

– Чего расселась? – виновато и оттого еще более воинственно упрекнул он мачеху. – Переодевайся. Не могу же я опозориться, как никчемный принц Тэль-Коста? Моя жена должна явиться на церемонию в пышном платье и при рубинах. Потому что лучшие рубины именно наши, даргмирские, это всякому надо знать.

– Ты же меня выгнал, – как-то робко, непривычно для ее голоса и манеры, напомнила Натэлла. – Только что. И даже не извинился. Слова не дал сказать…

– Я болею, – блаженно прищурилась Лидия. – Идите ругаться на первый этаж.

Повеселевшая мачеха снова погрозила пальцем и заверила, что теперь обязательно излупит выздоравливающую. Не сегодня, но времени впереди, как выяснилось, предостаточно. Княжна, а точнее, уже принцесса Тэль-Коста, снова закрыла глаза.

Она много спала и легко пробуждалась, послушно кушала и пила настои. Дни шли, повязки на руках становились все тоньше, кожа приобретала здоровый вид. Натэлла придирчиво рассмотрела щеки и нос и постепенно сочла, что лицо удалось спасти, что кожа не пострадала совершенно. Осталась гладкой и ровной… Вздохнув, мачеха усмехнулась и велела впредь меньше переживать по пустякам: именно от страданий и ссор кожа краснеет в местах пролеченного обморожения, это, по-видимому, будет заметно даже много лет спустя – на правой щеке и по краешку уха.

Лидия удивлялась: интересно болеется в эту зиму. Только что на душе было чернее черного, а вот появилась новая надежда. К тому же у постели то и дело сменяются хорошие люди, и именно теперь удалось понять, что в мире их довольно-таки много. Даже очень много! Иной раз прикроешь глаза, ощущая рядом брата Левина. Открываешь – уже ушел, на его месте пристроился папа. А потом мачеха, которую больше не хочется так звать. Да и новая конопатая Марта лучше прежней. Хоть вместе с именем она загадочным образом унаследовала неумение молчать, однако ворчит ненадоедливо. Злобы в ней нет, как и желания нашептывать сплетни и многозначительно хмыкать за спиной.