Текст книги "Безупречный враг"

– Они всегда ругаются, – отмахнулся Крид. – Им обеим это нравится. Мама ни с кем больше не чувствует себя так свободно. Марта, спасибо. Ты лучше всех.

– Не подлизывайся, – порозовела от удовольствия нянька.

Крид быстро переоделся, умудрившись почти не опоздать к обеду. Занял место за столом и настороженно отметил: мама всерьез чем-то огорчена. Лидия сердито глянула на сына.

– Ната, да что ты такое говоришь! Вы с батюшкой, прости мою прямоту, совсем уж в горах одичали, ты дурно влияешь на отца, да и Мирош поддается. Что за дело моему сыну до поручений Альбера? Пусть король командует армией. Оболтусу всего-то двадцать три, он почти ребенок.

– Ната, ты все знаешь? Как хорошо, что я не должен признаваться в одиночку! Его величество любезно предложили мне, принцу, почетную роль соглядатая, – вздохнул Крид, усердно отпиливая кусок оленины.

– Ты и прежде не слишком ловко врал, – укорила мама. – Ната, неужели ты прибыла, чтобы я оказалась одна против вашего заговора? Как можно подумать такое: отправлять ребенка в море на съедение всяким акулам и пиратам!

Мама всплеснула руками, сморгнула слезинку. Негодяй возмущенно заворчал и уставился на принца пустыми темными глазками, особенно жутковатыми в прорезях багровых век. Морда пса была ужасна, Крид даже подумал, что бабушка с этим вот Недом могла бы явиться к любому в Дэлькосте и стать причиной «странного». Хотя Натэлла и без посторонней помощи умеет так отделать людей, что разбойники позавидуют ухваткам…

– Мам, ну что король, если отец тоже сказал – надо.

– Так, – тихо расстроилась Лидия, наколола свою долю мяса на вилку и скормила псу. – Я не могу кушать, мне дурно… Вы все норовите меня огорчить.

– Дай сынуле веером в нос, полегчает, – привычно посоветовала невыполнимое Натэлла.

Мама в отчаянии отмахнулась. Пес заворчал и уложил голову на колени новой хозяйке, выпрашивая оленину и похвалу. Он умильно улыбался и щурился, пытаясь показать, что заслуживает внимания больше всех в комнате.

– Испортишь собаку, – огорчилась Натэлла. – Он сторожевой, а ты ему готова бантик на шею вязать, тьфу… Нед, а где чужие? Проверь!

Пес вскочил, в его горле заклокотало басовитое рычание. Когти проклацали по полу – Негодяй умчался прочь, мрачно принюхиваясь к каждому слуге и показывая для порядка ровные длинные клыки.

– Вообще-то папа не приказывал, – сознался Крид. – Он подумал вслух. Я сам вызвался. И мы вместе решили, что я прав. Меня порой сильно хотят… урезонить. И он не уверен, что вдали от берега опасность будет выше.

– То есть мое мнение никого…

– Мам, я же все собирался рассказать, и бабушка с тем же приехала, – обиделся Крид. – Мы советуемся. Я предложил папе Мирошу отослать на войну с русалками брата Элиша, все девушки теряют голову при виде нашего ангелочка. Он легко отловит дюжину-другую хвостатых поклонниц. Они ведь хвостатые?

– Крид!

– Вот и папа рассердился, – сокрушенно вздохнул сын. – Так что отправлять надо меня. Мам, как же далеко меня послал папа за мое усердие в предложении плыть! Хорошо, ты не слышала. Вот тогда я привел серьезные доводы: я наверняка выживу, потому что плаваю как рыба.

– Спроси у Марты, – светским тоном посоветовала Натэлла, изучая перстни на левой руке. – Когда твой него… паразит нырнул…

– Крид! Не донимай меня вашими с бабушкой мерзкими выходками.

– Придется завести еще и Паразита, чтобы исправить речь, – задумалась Натэлла. – Хорошая кличка, впишу как «Пар», пожалуй.

Лидия с трудом сдержала улыбку. Что уж там, в совершенствовании светской манеры говорить Натэлла неутомима, но ее попытки, увы, тщетны. А история с Мартой была действительно знатная. Два года назад неугомонному Криду взбрело в голову подшутить над нянькой: нырнуть и пощекотать пятку ей, купающей долгожданного позднего сына князя Михля Тэль-Дарг, писклявого пацаненка трех лет от роду…

Няня уже тогда затмевала собой величие флагманского галеона. Ревела она так, что псы в замке затихли и забились по углам. А уж как гнала Крида, вооружившись оглоблей, подобающей ее стати! Потом, насколько знала Лидия, принц извинялся перед няней дней десять. И в наказание еще месяц исправно играл в куличики со своим трехгодовалым дядей, сыном Натэллы, позволив бабушке и дедушке бросить заботы по воспитанию наследника и посетить летние балы…

– Мам, я правда плаваю о-го-го как. К тому же наделен отсутствием слуха и голоса. Русалки могут петь до позеленения, я не оценю. Или какого у них там цвета чешуя? Как вообще можно плениться скользкой мокрой бабой, которая и женщина-то только выше пояса…

– Крид! Романтические юноши таких гадостей о девицах не говорят. – Лидия нашарила веер и усердно замахала им, отгоняя улыбку. – Родственники Дины скоро начнут выставлять тебя из дома. Наследнику полагается уделять внимание тому, что выше талии.

– У нее и выше все путем, – не поняла претензий Натэлла, вмешиваясь в разговор. – Толковая девка, разворотливая и без придури. Крид, чем тебя не устраивает Динка?

– Я уделяю ей внимание.

– Серьезнее, я слушаю и пока еще не плачу, – дрогнувшим голосом расхрабрилась Лидия.

– У нашего короля седьмой год как объявился мерзкий советник, – сменил тон Крид, заговорив серьезно и неспешно. – Шепчет в ухо, и все выходит по его указке. На мой вкус, так он и есть русалка: скользкий и гнусный, а еще смуглый и темноглазый, типичный житель загадочных южных островов. Какой толк снаряжать корабли на войну по указке противника, а? Вот я и счел для себя важным глянуть, что там на юге и как. Отец, повторяю, в курсе.

– Когда? – Веер упал, но Лидия этого не заметила.

– Лидка, я на кой, по-твоему, приехала? – возмутилась бабушка. – На днях. Сперва я пригляжу за вами по дороге в Гравр, затем подниму там на уши прислугу и научу ценить место. Элиш пришвартует в нашей гавани шхуну и отвезет Крида подальше на юг, спустит лодку, махнет на брата рукой…

– Мам, ты ведь проводишь меня до берега? – заискивающим тоном попросил Крид. – И это, платочком вслед…

– Платочков у меня много, но тебя полезнее напутствовать веслом по шее, – невесело улыбнулась Лидия. – Там-то, если доберешься, что станешь говорить и делать?

– Я умею болтать на их эмоори, хоть и не слишком складно. А что надо делать, и того яснее. Теперь я знаю: искать Эльзу. Мам, не бледней, прошлого не вернуть. А вдруг у меня там брат или сестра? – Принц захихикал. – Меня мгновенно и единодушно признают полноценным Костой в случае угрозы коронации смуглого старшего родича с хвостом. Ох и подарочек двору! Семейка с ангелом, морским дьяволом и мною, живым и понятным, посередине.

– Ты ничего не понимаешь в морских делах!

– У меня брат – один из лучших молодых капитанов нашего флота. Научил, хоть и на словах. Мам, я твердо знаю, где юг. – Крид задумчиво огляделся. Наконец ткнул пальцем в стену: – Там!

Лидия вздыхала и плакала, сетовала, грозила и смеялась. Ссориться с Кридом у нее и прежде плохо получалось. Вся дорога до прибрежного родового имения – десять дней – прошла в неудачных попытках снова устроить скандал и порушить нелепые планы.

И пришлось ей махать вслед шхуне белым кружевным платком, а потом плакать в него до самого вечера, выслушивая упреки Натэллы, не способной понять столь недопустимую хрупкость натуры падчерицы.

Впрочем, страхи Лидии не шли ни в какое сравнение с бешеными метаниями бывшего капитана – Мироша Гравра Тэль-Косты. Припасы лодки ничтожны, мореходность смешна, парус мал и примитивен, управлять им Крид умеет не особенно ловко. Крид! Неродной по крови сын, которого даже заклятые враги втайне ценят. Если бы король знал, куда и зачем собрался наглый мальчишка, со свету сжил бы. Его новый советник не любит сюрпризов.

А Мирош не любит советника, и это взаимно. Так что для Лидии самое лучшее – тихо сидеть за крепкими стенами Гравра и грустить в обществе мрачного Негодяя, ожидая новостей. Хоть кто-то в относительной безопасности, хоть за нее пока не надо переживать!

Мирош снова метнулся к дивану, повернул к столу и зарычал от накопившейся усталости и бессилия изменить совершённое. Как этот несносный мальчишка уболтал его на авантюру? Боги, да он же ничего не понимает в навигации!

Глава 2

– Ваши сны снова осмелились огорчить вас, – тихо вздохнула газури, опускаясь на колени возле ложа повелителя. – Я приготовила сок.

– Не сладкий? – поморщился Яоол, не решив для себя, оправданно ли выказывать гнев.

– Осмелюсь предположить, что я вполне надежно изучила ваши предпочтения, повелитель, – поклонилась газури.

Яоол некоторое время смотрел в потолок, отчего-то пытаясь припомнить, как называется на языке далекого северного края Нагрок такое вот дерево и когда доставили драгоценные стволы. Уже в годы правления отца или до того? Смотрел ли в такой вот потолок его дедушка? О чем думал тот газур, правивший Древом полвека, очень долго и с неизменной мудростью… Можно было бы посмеяться над столь неизбежным утверждением – разве кто-то осмелится записать на бумаге и сберечь в собственном доме приговор себе же, обвиняя газура в несовершенстве? Но, как утверждают все записи, даже добытые из личных тайных хранилищ опальных зуров или полученные через слуг, неверных своим энэи, деда действительно уважали. Может быть, без восхищения, вполне вероятно, и без поклонения… Дед крепко держал за жабры всех приближенных – так любил говорить уже отец. Он по-своему понимал сказанное и главным способом обретения почтения считал страх.

– Кедр, – вслух припомнил газур.

– Простите? – Жена вздрогнула, поставила серебряный кубок на столик и поглядела в потолок.

– Смешное слово, едва выговаривается, одно рычание в нем, а дерево красивое, теплое, – посетовал газур. Прикрыл глаза и выше натянул покрывало. Гнев не желал уходить. – Твой отец в последнем письме снова позволил себе намекать на мои обязательства. Да, я был мальчишка, и к тому же я был в отчаянии… Я едва терплю твое присутствие, так отчего я вынужден пробуждаться и видеть здесь женщину, противную мне до отвращения уже тем, что она мне навязана?

– Вы разбиваете мне сердце, – прошептала газури.

– Да? Отчего же ты остаешься жива всякий раз, хотя я разбиваю ежедневно? – пробормотал Яоол, зевая и потягиваясь, а заодно сбивая кубок со стола.

Серебро звонко покатилось по мрамору, сок выплеснулся, женщина всхлипнула так правдоподобно, что сомнений не осталось: ей тоже хочется прикончить супруга. И до слез жаль, что пока не удается…

– Твой отец – худший из всех торговых вауров за два века, – мстительно сообщил газур то, что полагал истиной, совершенной и округлой, как лучший жемчуг. – Он вынудил меня к сделке, хотя следовало бы задобрить юного правителя. Он умудрился разворовать золото, выделенное мною для срединных островов в годы голода, хотя не мог не понимать, что убыль столь редкого для Древа металла я замечу, а сверх того отслежу всех его людишек. Познакомлю их сперва с вауром тайного дела, – газур сел на ложе и ласково улыбнулся жене, – а затем позволю увидеть наиболее занятого человека во дворце – ваура исполнения наказаний.

– Отчего вы обвиняете меня в грехах отца?

Слезы текли по бледным щекам так обильно, губы дрожали так по-настоящему, что Яоол снова усомнился и даже дрогнул. Смолк, глядя на жену, униженно склонившуюся на коленях и не смеющую коснуться края ложа. За все годы навязанного газуру брака это оставалось неизменным. Повелитель развлекается, как сочтет нужным, танцовщицы меняются, очаровательные юные таори обретают и утрачивают право подать повелителю шарф после купания, а законная жена лишь роняет злые слезы. Или искренне грустит? Первая красавица острова Боон и всей северо-восточной ветви Древа. Сколько раз ей прямо предлагались должные дары: остров, золото и дворец, исполнение трех желаний и любой таор в мужья, по выбору, но она не желала покидать покои. На что надеется и кому тут служит?

– Он еще и разрушил нашу торговлю с севером, – завершил перечислять грехи ваура Яоол. – Наш жемчуг больше не принимают в портах Дэлькоста и Нагрока. Я желал бы обновить кедр, – газур старательно выговорил сложное слово, – он впитал слишком много чужих измышлений и мешает мне отдыхать спокойно. Но такой кедр привозят лишь через перевал Даргмира или северным путем, через Нагрок. Я не могу получить желаемое по вине твоего отца.

– Но я…

– Дворец, муж и золото, что тебе еще требуется? – поморщился газур.

– Я люблю вас, повелитель, – тусклым голосом кое-как решилась признать свой грех газури. Несмело глянула на Яоола: – Я… боготворю вас. Я мечтаю о праве коснуться этого ложа, мне не нужны иной дворец и иной муж.

– Мой отец устраивал подобные дела куда проще, – усмехнулся газур. Отбросив покрывало, он встал и прошел через комнату, осматривая приготовленные одежды. – Унести все. Надоело. Ненавижу цвет крови. Соал, желаю белое с синей отделкой. И поменьше жемчуга.

Доверенный слуга не появился в дверях, но газур не усомнился в том, что его слышали и пожелание исполнят. Сгорбленная спина газури казалась Яоолу отвратительным зрелищем. Стоит на коленях в луже кислого сока – и молчит. Сколько это может продолжаться? Газур вернулся на ложе и сел, теребя край покрывала.

– Сегодня в полдень твой отец прибудет сюда, я намерен рассмотреть все его преступления и принять меры, давно пора. Но сейчас у меня развязаны руки, его влияние при дворе ничтожно, у него больше нет ни должников среди нужных мне людей, ни права влиять на меня. – Голос звякнул настоящим металлом. – Древо по его вине утратило слишком много, а вдвойне дурно то, что из-за наших ошибок храм приобрел сторонников и влияние. Я уже приказал доставить в бассейн коралловых змей. Иди и думай. Дворец, остров и муж – или нечто иное.

– Вы милостивы и исполнены доброты, – тихо и твердо молвила газури. Теперь на ее серое лицо было жалко смотреть, весть о скорой казни отца сломила женщину. – Если такова плата… Я буду верна вам, повелитель, у меня нет иной семьи, нет и не будет.

– Убирайся, – тихо приказал газур, наклонившись вперед.

Женщина молча поднялась, пряча лицо, и выскользнула за двери, сутулясь и не смея возражать. В коридоре она расплакалась. Газур зарычал от злости, рванул край покрывала и часто задышал, вынуждая себя молчать, не двигаться и душить раздражение. Он повелитель, и он обязан быть выше слабостей. Женщину следовало давно удалить, разве имеет значение цена?

Соал тихонько кашлянул у дверей, прошаркал через покои и расстелил на краю ложа одеяние. Газур неодобрительно тронул белое с синим – сочетание цветов, недостойное дворца, так одеваются старейшины семей ныряльщиков за жемчугом, когда привозят добытое на торг или во дворец. Похожие цвета допустимы и для пловцов, исполняющих особые поручения.

– Твой отец был ныряльщиком? – спросил газур у слуги, позволяя себя одевать, хотя обычно не терпел помощи в простых делах.

– Вы знаете, – тихо согласился Соал.

– Он учил тебя плавать?

– Да. Он уделял мне столько времени, сколько мог, и порой отказывал себе в отдыхе, но учил и наставлял.

– Ты был лучшим из моих пловцов долгие годы, даже тогда, когда мой отец не позволял мне иметь собственных людей, – улыбнулся газур. – Соал, тебе во дворце не душно?

– Я еженощно нарушаю великий запрет, ныряю в заливе лотосов и пребываю в воде так долго, что делаюсь счастливым, – спокойно сообщил слуга, поворачивая газура за плечи и отстегивая с пояса старый гребень, чтобы расчесать волосы. – Я много где ныряю… такой уж я есть. Только я знаю, что вы не приказывали доставить змей.

– Все знают, – пожаловался газур с какой-то детской обидой. – Я ненавижу такие казни, и таорам ведома причина. Соал, что твои люди выяснили относительно храма?

– Араави теперь здоров и снова держит посох. Его видели у моря, – сказал слуга, бережно перебирая пряди довольно длинных волос газура. – Сирин острова Гоотро здесь и никуда не намерена плыть. Ваур тайного дела не отсылал гонцов после вашего письма, проверено дважды. Военный ваур тоже не дал работы пловцам или лодкам. Ваур развлечений отправил три послания, сегодня вам сообщат, кто получатели. За вашими сиренами я присматриваю по своей прихоти. Так вот, они снова ходили к воде и пели. Негодное дело, отчего бы вам не послушать меня?

– Они пока что нужны.

– Они сирены, и меда в них больше, чем яда, – укорил Соал. Отстегнул от пояса кошель и вытряхнул жемчуг. – Еще при старике Рооле в храме служил мой старший брат. До смерти служил, и мы с ним были в ссоре последние пять лет, все из-за ваших дел, уж как обидно…

– Увы, я не в силах помириться с храмом даже ради твоего брата, – признал газур без раздражения.

Слуга довольно долго молчал, сосредоточенно вплетая жемчужины в волосы. Яоол тоже молчал, зная, что старый Соал старается исполнить сложное плетение без единой ошибки. И все равно получается криво, пальцы у него плохие, суставы опухают. Но отказать старику в праве исполнять дело, которое за ним уже два десятка лет? Нет уж, проще позвать иных слуг чуть позже и приказать переплести.

– Отчего я должен таскать на голове всякий блестящий мусор, привлекая внимание чаек? – возмутился газур. – Пусть девушки плетут косы. Решено, я составлю повеление.

– Сегодня с вас довольно и одежд не того цвета, – урезонил слуга. – Все газуры именуются жемчужным великолепием, такова ваша участь. О сиренах-то я начал, едва не забыл. Брат слышал от самого араави Роола: капля божья для тех, кто душой добр, тяжела. Яд голоса причиняет боль, но она хотя бы честна к наказанным. Мед же голоса сулит обман, искушение и грех, поэтому мед есть оружие зла. Тайное, коварное. Те, кого вам прислал ваш нынешний союзник, наполнены медом, как пузатые кувшины. Откуда вам знать, чей мед они берегут? У вас нет капли божьей. Отравят и обольстят.

– Я знаю силу голоса и ведаю предел его могуществу, – лениво отмахнулся газур. – Меня можно убить, но обольстить…

– Самонадеянный мальчишка.

– Кто бы еще мне это сказал, – порадовался газур, поймал руку слуги и покачал головой, убеждая не вплетать жемчуг. – Соал, я самый одинокий газур на свете. Мои сестры меня презирают, помня отношение отца. Моя жена мне отвратительна. Мои родители мертвы, и не старость отняла их у мира, но злоба и расчет. Я не смог отомстить за мать, поверив тебе и приняв то, что отцу не мстят. Но теперь я обязан рассчитаться с теми, кто виновен в худшем.

Слуга сел на ложе, сокрушенно развел руками и промолчал. Он был не согласен, но предпочел отказаться от возражений. У дверей едва слышно вздохнули, испросили разрешения говорить и сообщили о готовности утреннего стола. Газур еще немного посидел и приказал никого не звать, даже ваура тайного дела, пусть явится позже. Встал и двинулся к дверям. Соал зашаркал следом, провожая газура на малый балкон.

– Откушаешь со мной? – предложил Яоол.

– Чего уж там, запреты я нарушаю всякие, – хитро прищурился слуга, пристраиваясь у края стола. – Одним больше, велика ли беда…

– Я приказал готовить твое любимое, мясо барашка с грибами и никакой морской приправы, – гордо сообщил Яоол.

– Вся жизнь моя – вода, отчего бы не мечтать о суше? – Слуга едва слышно рассмеялся.

– Что скажешь о Граате?

Слуга удобнее прихватил ребро ягненка, старыми немногочисленными зубами впился в мякоть и взялся ее перетирать, щурясь от удовольствия. Газур мысленно напомнил себе: надо похвалить повара, мягкое мясо, как и было велено.

– Лодки храма ушли на Итоозу, я сам на борту первой видел энэи Боу. Они проведут полное дознание. Граат – полезный Древу человек и ничуть не злодей, – буркнул Соал и снова взялся за еду.

– Да, Итооза…

Газур поскучнел и задумался. Слуга умудрялся говорить такое, за что иных бы немедленно навсегда отослали вон из дворца, да еще и приказали вауру тайного дела порыться в делах родни. Увы, у Соала нет родни. Отец следил за тем, чтобы пловцы дворца не могли польститься на соблазны: выбирая неоткупленных или должников, его вауры сразу принимали меры. Чем меньше у слуги своих дел и мыслей, тем полезнее он хозяину. Тем надежнее его служба… Яоол с отвращением осмотрел стол, есть расхотелось окончательно. Мысли отравляли куда сильнее яда голосов. Пройдоху араави на островах ценят и любят, ему служат верно, даже сохранив право на собственные мысли и желания. Уже который год на Гоотро, в стенах главной обители, у Яоола нет ни одного действительно надежного человека, близкого к владыке. Да и прежде при Граате во внутренний круг лазутчики проникали очень редко. Нет и тени надежды сковырнуть владыку легко и быстро. Хотя долг крови требует возмездия. Что остается? Все то же: Яоол, тень наследника, выдрал жемчужный жезл из рук мужа сестры, не имея еще силы и пользуясь чужим влиянием. Он расплатился за услугу сполна, позволив вору воровать. До поры. Теперь приходится возлагать надежды на подлеца, оказывать поддержку и осознавать всю тонкость грани между уступкой и угрозой своему влиянию, а то и свободе воли. Сирены отступника Гооза сильны, но кому они служат? Соал задал тот самый вопрос, ответа на который у повелителя нет.

Слуга закашлялся, дернулся – и газур замер, не смея обернуться. Голова сделалась едина с шеей, она была кедровой балкой и не желала совершать никаких движений. Яоол прикрыл глаза и так, в темноте, повернулся всем телом. Он знал, что именно увидит. Он сам заказал мясо и нарушил правило, заведенное отцом: не сообщать о своем предпочтении в выборе блюд с вечера. Слишком многие узнают и успеют…

Старый слуга щупал горло, лицо его все больше бледнело, толстые тусклые ногти казались синими изнутри. Яоол всмотрелся, подхватил слугу под спину, проверил веки. Лихорадочно ощупал поясной карман, схватил со стола нож и разжал сведенные зубы, едва не сломав гнилой, в нижней челюсти. Если яд распознан верно, нужный порошок еще мог помочь. Яоол высыпал весь запас, запрокинул голову старика, опустился на ковер и замер, всматриваясь в широкие пустые зрачки. Даже лучший лекарь теперь ничего не изменит, газур это знал.

– Я не имею права быть слабым, отец был прав, – тихо приказал себе Яоол. – Думай, зачем сделали? Для меня, молодого и здорового, не смертельно, я бы многое забыл, очнувшись, и поверил, что всего-то подавился костью… Я поверил бы? Не знаю… Соал должен был теперь идти на пристань, я зол с утра, и такой я всегда выхожу на балкон один. Я отослал ваура и слуг…

Яоол вздрогнул, быстро подхватил старого слугу на руки и перенес в нишу у стены, оставил там, в незаметном от входа месте, вернулся к столу, с сомнением глянул на мясо, нехотя вымазал руки в остывшем соусе и провел пальцем по губам. Сел на прежнее место, расслабился и позволил телу сползти на пол. Со стуком, болью и неизбежными ушибами… Руку газур устроил точно так, как Соал – у горла, оттягивая ворот. Вооружить вторую руку газур решил лишь тем, что могло потребоваться в самом крайнем и невероятном случае.

Он лежал, ощущая, как затекает тело, как сердце рвет боль: Соал нуждается в помощи, он последний, с кем можно хотя бы поговорить, он нужен и дорог… И он лежит, умирает в нише, пока газур использует случай во благо себе, прикрываясь высокими целями – благополучием всего Древа.

Легкие шаги отчетливо слышались уху, прижатому к полу. Некто крадучись проник на балкон, вплотную приблизился и снова ушел. Вернулся не один, газур четко слышал движение двух человек и едва сдерживался, чтобы не раскрыть глаза.

– Он не пострадает? – донесся всхлипывающий, жалкий голос жены. – Он… Он для меня все. Он сказал… наша семья не может потерять все!

Ответа Яоол не разобрал, всей кожей уловив колющие, отвратительно мелкие и плотные мурашки. Яд звучания лишь краем задел его, излитый в чужое сознание. Газури захрипела, пошатнулась и тихо сползла на пол, ее тело придерживали – в этом Яоол не усомнился ни на миг.

Рядом сел некто, склонился к самому лицу, газур это понимал по близкому дыханию, щекочущему ухо. Все силы уходили теперь на поддержание должной безвольности тела.

– Ненависть сладка, – шепнул женский голос. – Наша общая ненависть, наша… Общая цель. Общая цель, наша. Общая цель сладка… наша общая цель, месть араави. Все допустимо во имя мести, месть свята, месть чиста и сладка. Наша общая месть. Общая.

Горячий гнев улегся, остыл от близости мраморного пола и от дыхания врага. Яоол ощущал себя ледяным – он знал слово и полагал, что теперь понимает и его суть. Мысли легко и ровно выстраивались в должную последовательность. Сила голоса сирены пропадала впустую, Яоол не мог представить себе ни единой цели, общей с тем, кто сейчас коралловой змеей кусал душу и вливал в уши мучительнейший яд…

Сирена склонилась низко, и Яоол отчетливо представлял себе ее положение, ощущая прикосновение ткани к руке, колена – к боку, пальцев – к затылку. Он выжидал лишь потому, что знал силу голоса и нуждался в единственном безопасном моменте. Сирена завершила очередное слово и вздохнула.

Золотая игла – разогнутый браслет повелителя, змейка с заточенным хвостом – впилась в горло безошибочно. Яоол открыл глаза как раз вовремя, чтобы поправить стремительное движение. Сирена захрипела, отчаянно забилась, но повелитель уже сидел на ее спине, без жалости заламывая руки и стягивая запястья сорванным с одежды поясом.

– Горло у вас – единственная слабость. – Усмешка получилась короткой, кривой.

Яоол звучно щелкнул пальцами, вызывая стражей. На привычный сигнал они явились мгновенно, с первого взгляда поняли, побелели – и вцепились в сирену с осьминожьим усердием. Газур позволил помочь себе подняться, сел.

– К вауру тайного дела, – тихо велел он, жестом вынуждая развернуть сирену к себе лицом. – Так… Всех людей Гооза, кто еще в покоях, похороните в море, их безголосого слугу сюда, но проткните горло, не желаю новых ошибок. Лекарь!

Рослый воин в багряных одеждах уже склонился над старым слугой, и газур совсем не желал слушать приговор… Но не мог прятаться от того, что уже произошло.

– Он плох, – тихо признал лекарь. – Если повелитель дозволит вымолвить недопустимое…

– Лишь бы не худшее, не медли, – поморщился газур.

– Голос сирен храма еще вернет его, – едва слышно шепнул лекарь, покрываясь потом, но не смолкая. – Энэи Лоота, говорят, к старости увлеклась исцелением, энэи Дио – ее ученик. Он в храме возле пристани прямо теперь, тут рядом…

– Так делай что следует, – рявкнул газур, с трудом пряча радость. – Бегом! Где носилки? Почему никто не готов к тому, что приключилось? Лодку, все прочее, почему я должен за вас думать?

Стражи засуетились быстрее прежнего, уложили Соала на тяжеленную скамью из столь ценимого газуром кедра и помчались прочь, убедив себя в посильности ноши. Лекарь склонился над газури.

– Кровь ударила в голову, – осторожно предположил он. – Жить будет, скоро очнется. Но, повелитель, умоляю стойко принять худшее: удар может лишить ее подвижности ног или даже всего тела. Так бывает.

– Ничего, главное – жива, – порадовался газур.

Он сел на пол рядом с женой, равнодушно вылил ей на лицо кувшин воды. Хлопнул по щеке, повторил движение. Темные глаза приоткрылись узкими щелями.

– Вот мы и объяснились в любви, – с отчетливым удовольствием сообщил газур. – Я так долго винил себя и даже подумывал, не ошибаюсь ли в подозрениях… Но я слышал твои слова. «Наша семья не может потерять все» – это ведь об отце, его власти над торговым людом и его жадности… Вашей общей жадности. Ты меня любила безумно, теперь нет сомнения. Так можно любить только бездонный сундук с золотом. Что рядом с ним жалкий островок и ничтожный домик в глуши?

Женщина смотрела из-под век с растущим ужасом, ее губы дергались, но непослушный язык отказывался внятно выговаривать слова оправдания. Газур отвернулся и снова сел к столу. Ваур тайного дела явился, едва ему сообщили о случившемся.

– Весьма быстро, – вроде бы похвалил газур. Указал на стол, затем на жену: – Я еще не успел бы остыть… Не зеленей, ты не божество и я знаю меру твоих сил и твоего усердия. И не прошу звезду с небес, просто найди того самого повара, того самого торговца ядами, тех самых глухих слуг у дверей и говорливых – при кухне. Я не желаю казнить неповинных и становиться злодеем в глазах всего Древа.

– Полное дознание, – негромко сказал ваур. Испросив жестом дозволения, он, кряхтя, сел у стола. Тучность мешала ему переносить бремя новостей стоя и сохранять рассудительность.

– Прием назначаю на полдень, – велел газур. – Большой прием. Я желаю дать вауру торгового дела право все выслушать и сказать то, что он пожелает. Также я приму все жалобы таоров и торговцев. И… – Газур поморщился. – Отловите коралловых змей. Некоторые дурные сны сбываются, увы.

– Укус в шею или в руку? Она провела сюда сирену, – сухо напомнил ваур, покосившись на газури. – Иного человека мои стражи не стали бы слушать и не пропустили бы, тем более в ненадежном сопровождении.

– Знаю. Змей я велел отловить для ваура, он виновен в безмерном воровстве, предательстве Древа и содействии нашим недругам с севера, так что казнь для него понятна. С этой женщиной я всего лишь расстаюсь, не простив ей предательства, огласите ее вину и мое решение, выделите лекаря, подберите островок поменьше и подальше, домик, наименьшее для обслуживания число людей… – Газур снова поморщился. – Она всего лишь жалкое существо, пойманное на наживку медового голоса. Она полагала, что я не пострадаю. И я не желаю, чтобы моих жен, даже бывших, казнили столь страшно. К тому же жизнь для нее – тоже наказание.

Газур отвернулся и предложил унести женщину. С интересом глянул на слугу сирены Гооза, уже доставленного стражами.

– Я составлю твоему хозяину послание, отнеси его, – велел Яоол. Посмотрел на ваура, уже готового записать слова повелителя. – Или я получу то, ради чего позволили использовать лодки сборщика податей, или некто лишится права доносить до нас свои слова и искать общие… цели. Это все.

Слугу увели, приняв с поклоном запечатанное послание. Газур еще раз поморщился, нехотя распорядился доставить к купальне необходимые для большого приема одеяния и прислать слуг для плетения волос.

– Осмелюсь сказать… – осторожно промолвил ваур тайного дела, хотя обращаться к газуру, уже отвернувшемуся от подданного, нельзя.

– Я знаю, – шагая к дверям, согласился Яоол. – Теперь я буду должен Эраи Граату то, что он изволит запросить. Надеюсь, так и произойдет. Смерти Соала я не прощу ни ему, ни этой чудовищной старухе Лооте.