Текст книги "Безупречный враг"

– Определенно. – Смех у Виори был неподражаемо музыкальным и легким. – Боже, как мне дурно здесь, на юге, без тэльрийского веера. Закрыть, открыть, к лицу, в сторону… Я привыкла. – Красивая рука, унизанная жемчугом, совершила сложное движение и легла на колени. Пальцы сухо щелкнули. – Авэи, он сильно подыграл тебе и дал отдышаться, но еще одно мгновение молчания – и ты отсюда бегом побежишь страдать и топиться, без права вернуться. Я не затрачу впустую ни мгновения и приготовлю осьминога еще до заката, чтобы отбыть домой по лунной дорожке… Ах, как я бываю порой утонченно настроена на прекрасное. Сама поражаюсь.

– У тебя определенно нет совести, – укорил араави от дверей.

– Не смей оставлять за собой последнее слово в беседах с умными женщинами, прибьют и не поморщатся! – посоветовала сирена голосом доброй мамаши, провожающей сына на рынок.

Авэи, перестав понимать хоть что-то, старательно зажмурилась, прокашлялась и заговорила просто потому, что молчать было невозможно, великолепная и непостижимая наставница уже затмила собою весь мир. «Если я утрачу право учиться, останется лишь утопиться, как и сказала Виори», – твердила себе девушка, торопливо выбалтывая любые, самые глупые и нелепые домыслы относительно араави, лишь бы не молчать. Авэи казалось, что она уже тонет. Горло хрипело, щеки полыхали, пот обильно тек и впитывался в рубаху. Что было сказано относительно араави в тот первый день, Авэи позже не смогла вспомнить. Осталось незабвенным лишь то, что она говорила беспрестанно, пока Виори не встала и не вылила ей на голову кувшин воды.

– Ничего себе пожар в голове, – чуть мягче вымолвила великолепная сирена, подмигнула и добавила шепотом: – Проверим, на что ты годна в ином. Иди и поймай мне осьминога. Вот такого, не крупнее. Поняла? Иди-иди, нырнешь – полегчает. И учти, когда вернешься, я спрошу тебя, что ты думаешь о сирене Виори. – Женщина поправила прическу, тронула жемчуг на шее и повела плечом. – Он просил дать тебе обломок… Я даю. Запомни, время на размышления – бесценно, его всегда не хватает и обычно его невозможно купить.

Авэи улыбнулась, наблюдая синий вечерний снег за мелкими стеклышками окна крытых санок. Шесть лет назад она выбралась на берег вплавь, оставленная торговой лодкой. Не было ни толковых бумаг, ни надежных людей – ничего… Она дрожала, щелкая зубами от холода, и улыбалась все шире и шире. Огромный новый мир начинался от кромки воды. Сирена Авэи намеревалась захватить этот мир, вынудив его к поклонению себе, несравненной. Здесь больше не живет Виори, здесь можно стать именно такой, лучшей на весь их жалкий север.

Цель достигнута? Король тэльров целует ей руки и называет женой, князья раскланиваются при встрече, и самая сложная череда замыслов, не высказанных вслух, безошибочно читается по вроде бы спокойным лицам… Весь свет с замиранием ожидает появления Амели на балу, чтобы понять, удалось ли одеться достойно, чтобы по ее хмурости или улыбке прочесть доклад о своем положении при дворе, о грядущей милости или близкой опале.

– Пожалуй, я не прочь готовить осьминогов и вытирать носы сопливым детям, а то и стирать рубахи, – зевнула Авэи. – Лишь бы по лунной дорожке – и домой…

Она устало улыбнулась, устраиваясь удобнее и кутаясь в мех.

Кони бежали резво, комья снега летели от копыт, с треском разваливались, плющились о стенку и днище. Санные полозья двумя нитками вытягивали след пути. Ночь следовала по перелескам, подкрадывалась, похрустывая замерзшими ветками. А метель, лучшая из сирен мира, ныла на одной ноте, усыпляя самых бдительных соглядатаев, занося следы… Авэи поддалась ледяному очарованию голоса зимы и задремала без снов.

Очнулась она на руках у Юго, бесцеремонно добывшего сирену из санок и несущего по вычищенной дорожке к угрюмому черному строению. В узких зрачках окон шевелился рыжий отблеск каминного тепла.

– Скоро весна, – непререкаемо гудел в ухо рулевой «Приза». – Чую ее, чую! Ветер от злости щиплется, а только он уже давно беззубый пес, старый. Скоро север сбросит облезлую шубу, травка наклюнется. Люблю я этот берег, Авэи, но исключительно в один сезон – весной. Душа звенит, понимаешь? Штормы, и те на праздник похожи.

– Эта зима никогда не закончится, – пожаловалась сирена, втайне радуясь, что наконец-то у нее есть человек, которому можно жаловаться.

– Простыла? – насторожился Юго. – А сейчас мы тепленького пива с травками наведем, враз отогреешься. Роул не спит, дожидается тебя. Замечательный пацан. Саблей всем насажал синяков. Наш человек!

Шуба уже улетела в угол, Юго не останавливаясь прошагал по коридорам до каминного зала, опустил Авэи в глубокое кресло, солидно взрыкнул и подтащил увесистое сооружение к самому камину. Убежал греть пиво. Рядом пристроилась Элиис, подвела Роула.

Капитан Тэль-Мар приволок охапку дров и сразу подбросил несколько поленьев в камин, галантно поцеловал запястье и шепнул нечто шутливо-восхищенное. Юго вернулся с кружкой и сел на пол, подтянув шкуру. Стало совсем хорошо, и Авэи наконец поверила, что весна действительно настанет.

– Давайте отмечать мое отбытие домой, – с оттенком грусти усмехнулась сирена, сделав несколько глотков. – Все, Юго, буду жить на островах и изводить тебя, это решено.

Моряк широко улыбнулся, хлопнул себя по колену. На такое быстрое согласие он не надеялся. Элиис нахмурилась, вслушиваясь в тихий надломленный голос. Авэи кивнула и вздохнула, сутулясь, устраивая голову на сплетении пальцев рук, уложенных на подлокотник.

– Все твой Мирош, – сердито пояснила она. – Я сорвала голос, пока убеждала его, что искать тебя на островах и где-либо еще не следует, что законная невеста в беде и ее надо срочно спасать. Он тебя все-таки любит. Правда, по-своему, по-королевски, с холодком. Теперь очень модно заводить возлюбленных южной крови, частично такая мода – моя вина… Он бы понял, насколько у вас все иначе и всерьез. Только времени на прозрение не осталось. Но и тогда бы все рухнуло, уж поверь! Хотя бы из-за Альбера. Королю ты ценна исключительно своими способностями боевого мага. Он уже название придумал, представляешь? Маги – такие смешные старики в колпаках, бродят по детским сказочкам, хрипло выкрикивают заклинания и мигом чудеса ворочают, и все им по силам… Сущая глупость.

– Восстановить голос можно? – уточнила Элиис, пропуская мимо ушей рассуждения о Мииро. – Мед, молоко, теплые шарфы…

– Я ведь не просто пою, я убеждаю, – усмехнулась сирена. – Тут нашла коса на камень, как говорят сельские жители. Он упрям, я тоже. Нет, такое не лечится… А ты думала, к чему храму послушные, приученные к соку ош? – куда более мрачно буркнула Авэи. – Порядочные и свободные сирены в интересах храма лгут хорошим людям, рано или поздно срывая голос. Иногда обманывать очень надо. Мир куда более жесток, чем ты полагала, сидя за стенами крепости под надежной охраной араави.

– Мы отправимся к Древу завтра?

– Не ранее начала лета, – качнула головой Авэи и тяжело вздохнула. – Я получила новости с юга. На северо-восточных островах настоящий мятеж. Тайные сторонники Гооза убивают жрецов и таоров, сваливают беды на Граата. Газур и владыка Роол едва способны удержаться от большой крови. Пока – способны. Эраи Граат велел ни в коем случае не подвергать тебя опасности. Наказал затаиться здесь и ждать. Надеюсь, зима тебе не в тягость?

– Рядом с вами – нет, – улыбнулась Элиис.

Глава 14

Дождь иссяк, лишь редкие прочерки капель вспыхивали солнечными искрами. Отмытое небо синело так удивительно и ясно, что не радоваться душа не могла… Но не имела сил принять праздник природы. Газур Оолог утопал в подушках на своем ложе. Малейшее движение его руки, да что там, пальца, угадывалось и истолковывалось. Но даже самое полное усердие слуг не спасало от боли, давней, мучительной и неотступной. После дождя она донимала сильнее обычного. Распирала изнутри, ворочалась, царапала ребра своими острыми иглами.

Газуру боль напоминала ядовитую рыбу-шар, проглоченную целиком и надувшуюся в его теле нарывом сплошного страдания. Яд сочился с каждого шипа и убивал утонченно неспешно. День за днем, из года в год… Может быть, он уничтожил прежнюю жену, не простив ей здоровья, сохраненного вполне крепким? Он старел и терял силы каждодневно, непрестанно. Покойная жена всего лишь утрачивала молодость, и то слишком медленно.

– Муж мой, – всхлипнула газури, осторожно поправляя на лбу повелителя коралловое ожерелье, по заверениям лекарей, избавляющее от боли. – Вам помогали сирены храма, я знаю. Дозвольте послать за ними.

– Помогали? – поморщился Оолог, пытаясь согнуться и переместиться на бок. – Все ложь, вполне возможно, они меня и отравили. Никому не верю! Моя прежняя жена была сиреной и чуть не убила меня, знаешь об этом?

Женщина испуганно смолкла. Конечно, она знала. Кто во дворце не наслышан о доносе на газури, о коварстве ваура тайного дела, который отправил в подземелья дворца всю близкую родню красавицы с острова Фиори? Памятна таорам и сама ужасная казнь. Укус коралловой змеи – вовсе не та легкая и быстрая смерть, какую газур упрямо называл «милостью». А еще юная газури знала, что голос прежней жены повелителя был слишком слаб для любого опасного влияния…

– Твое дело молчать и ждать в покоях, пока я тебя не позову, – зло указал газур. Боль сильнее скрутила его тело. – Пошла вон. Тоир!

Газури торопливо удалилась, бледная и испуганная. Глава тайного дела, ваур, едва ли не единственный человек, которому повелитель еще иногда верил, разминулся с красавицей в дверях. С неприятным прищуром Тоир оглядел женщину с головы до ног. Счел едва различимый наклон головы достаточным для себя приветствием газури и шагнул в покои, оттирая ее, вынуждая посторониться. Еще бы! Это его люди выявили измену прежней газури. А способ казни избрал сам ваур. Коралловая змея должна была впрыснуть яд в шею, сокращая мучения жертвы, но поднесли тварь к правой руке… Газури торопливо убежала по коридору.

– Весь внимание, – прошелестел Тоир, сел на циновку и церемонно склонился, касаясь лбом мрамора пола.

– Лаани всего лишь женщина, в ней нет ни силы, ни ума для заговоров, – резко бросил газур. – Еще одно непочтительное действие – и ты сам ознакомишься с бассейном коралловых змей.

– Клевета, – ровным голосом заверил ваур. – Я почтителен и не ищу заговоров с участием Лаани.

– Последнее предупреждение, – разозлился Оолог. – Доносов на тебя предостаточно. Золото с севера возишь, пугаешь таоров пытками и тем вымогаешь мзду… Я только что сжег новую кипу листков. В них правда, а не клевета.

Ваур не выдержал и оглянулся на золотой треножник в углу. Над мелким, раздробленным специальной палочкой пеплом, еще трепетал одинокий стебелек дыма. Во взгляде Тоира отчетливо мелькнуло сожаление. Прочесть бы, хоть по почерку понять: кто писал, откуда исходит угроза…

– Ты еще дышишь, – усмехнулся газур, забавляясь сомнениями ваура, – потому что я так решил. Да, ты мразь и вор. Но пока что не предатель Древа.

– Ваша мудрость…

– Кто еще жив из родни моей бывшей жены?

– Двоюродный дядя, его сводная сестра, племянник и еще трое, все из дальней ветви родства.

– Я не давал приказа трогать семью, наоборот. Немедленно вернуть всем имущество и восстановить в правах. От себя выплатишь каждому сверх изъятого равную вторую меру.

– Но…

– Ты знаешь, что моя покойная жена не травила меня и тем более не желала погубить своего сына, – мрачно усмехнулся газур. – Недавно я выяснил имя подлинного виновника беды. Если докопаюсь до подтверждения того, что ты предполагал участие его рода с самого начала, бассейн со змеями станет твоей мечтой. Я достаточно внятно намекнул на немилость? Пока что ограничимся десятью палками по пяткам.

Ваур судорожно кивнул, больше не пытаясь скрыть ужаса. Его великолепие умел удивлять подданных. И очень любил давать им хоть ненадолго ощутить то, что испытывал сам. Ужас, рвущий тело чудовищной болью. И предвкушение страшного конца – тоже.

– Я ведь ценил ее, а когда-то и любил, – добавил еще одну каплю яда газур. – Она мать моего старшего сына.

То ли коралловое ожерелье сработало, то ли подействовал приятный вид зеленеющего ваура, но боль приугасла. Оолог блаженно откинулся на подушки и улыбнулся. На лбу появились мелкие капельки испарины, обычный признак завершения приступа. Тепло наполняло тело, изгоняя саму память о страдании.

– Что с северо-восточными островами?

– Погиб еще один зур. Храм утверждает, что убиты три жреца и сгорел причал с лодками. Владыка Роол спешно отбыл с Гоотро, желает лично увидеть и разобраться.

– Проворный старик, – то ли похвалил, то ли возмутился газур. – Что нового скажешь о нем? Или я знаю больше, чем мой ваур? А зачем мне такой ваур?

Тоир сложил ладони, плотнее вжавшись в пол. Он слышал по тону: это уже не угроза, а всего лишь игра. Надо соответствовать – бояться и трепетать, хотя сегодня шторм, слава богине, прошел стороной, задев лишь краем. Снова, уже в который раз…

– Его семья. У владыки есть жена, это юная сирена с посредственной каплей божьей при интересном голосе, зато указанная сирена отличается весьма незаурядной внешностью…

– Новость, потрясающая корни островов! Не томи, изложи и главную тайну, самого владыку зовут Роол, это его настоящее имя, – шепотом подсказал газур. – Ты решил меня утомить? Или считаешь впавшим в беспамятство?

– Простите, я бы никогда…

– Мне тошно от твоих оправданий. Или излагай новое, или убирайся.

– Женщина и ее дочь на Гоотро, вне стен храма. Они намерены тайно отплыть в сторону западных островов, цель мне неизвестна. Но я знаю время: сегодня в ночь. Через надежных людей я выяснил, что охрана будет мала, одна лодка.

– Жрецы виновны в гибели моей жены, поскольку та якобы служила храму. Именно от синешкурых с востока я получил донос, к тому же ложный, что вдвойне грех. И ты предлагаешь сравнять счет покойниц, – одобрительно кивнул газур. – Где выскочка Граат?

– В крепости сирина, временно привез на Гоотро синеглазую дочь Сиирэл с острова Итооза. Старушка должна оберегать лодки храма от наших возможных… действий.

– Насколько ты уверен, что зура убили сирены храма?

– Полностью. Есть свидетели, завтра их доставят во дворец.

– Даже так. – Газур нахмурился. – Наша власть не может ставиться под сомнение. Ценные сведения, на сей раз я доволен. Я желаю воспользоваться возможностью и отправить в нижние покои дворца и саму сирену старика Роола, и девочку тоже. Пока не уродовать… обеих. Далее: выскочка Граат должен стать кормом для акул. Он наверняка попробует спасти семью своего… учителя, чтобы выслужиться. Его хранительница прежде пила сок ош?

– Вы всегда знаете больше, чем я, ваша мудрость глубока и непостижима, как океан, – заверил ваур. – Мы учтем ее слабость.

– Иди. И помни про бассейн со змеями, – посоветовал газур. Когда ваур выполз из покоев, усердно кланяясь и восславляя мудрость Оолога, тот едва слышно добавил: – Мне советовали сменить араави задолго до начала сезона дождей. Жаль, промедлил…

«Не просто советовали», – вспомнил Оолог, осторожно делая новое движение и убеждаясь, что можно без боли сесть. Он вздохнул свободнее, повел плечами, усаживаясь в подушках и разминая затекшие руки, всматриваясь в следы ногтей на ладонях. Как же звали того ловкого сирену? Гоор, кажется. Толковый был человек, разбирался в жизни севера. Обещал устроить весьма многообещающую расстановку сил. Сам он – слуга газура, жена его брата – верный жемчужному двору сирин, а утративший себя араави востока – пустая оболочка при коралловом посохе. Гоор желал получить золото, простая просьба. Допустимая. Газур рассчитывал наконец-то объединить в своих руках власть над зурами и жрецами, со временем дополнив жемчужный жезл повелителя всего Древа коралловым посохом, способным укрощать или волновать воды… Проклятый Граат помешал! Где теперь искать Гоора? Сгинул ловкач, перехитрив себя самого. Да и случай упущен.

Газур встал, позволил слугам накинуть себе на плечи тонкую ткань шарфа и прошел на террасу. Теперь, когда боль на время унялась, можно вдохнуть свежий воздух, пропитанный сладким ароматом цветения красного лотоса. Оолог шевельнул пальцами. Внизу раздался едва различимый плеск. Ныряльщик срезал три цветка и уже полз по ступеням, непрерывно кланяясь и бережно держа стебли цветов, достойных лишь правителей, в золотом зажиме, дабы своими ладонями не осквернять совершенство растений.

– Сообщите газури, я желаю обедать в ее покоях, – тихо молвил повелитель.

За спиной прошуршали шаги: слуга побежал передавать слова его великолепия. Оолог нахмурился, задумчиво рассматривая лотосы. Стряхнул с самого крупного капли влаги.

– Да, позовите к ужину на малую террасу двух младших вауров торговли. Мне были интересны их записи, так и передайте. И мне нужны доказательства. Надежные.

Второй слуга сорвался с места и убежал. Газур перевязал лотосы лентой, еще раз придирчиво рассмотрел соцветия.

– Военный ваур во дворце? – За спиной согласно промолчали. – Пусть передаст десять моих личных сирен Тоиру для ночного дела. Да, немедленно сообщите араави Граату, я полон дурных предчувствий и желаю получить охрану из стражей древней крови. Поместите на послание пять белых жемчужин. Крупных. Он не откажет, и покладистость лишит его лучших бойцов.

Последние слова газур прошептал одними губами, без звука. Он уже шествовал через покои. Его великолепие не совершает ошибок, это известно каждому. Жемчужный повелитель выше людских слабостей. Если бы на параде флота боевых лодок год назад он не приметил восхитительную юную таори Лаани, приговор в отношении прежней жены едва ли мог не то что исполниться – возникнуть! Он сегодня излишне резко отослал очаровательную газури в ее покои. Надо смягчить сказанное.

Во внешних покоях Оолог с неприятным удивлением обнаружил своего старшего сына. Мальчишка рылся в бумагах, которые ему вовсе не полагалось читать. «Надо же, – усмехнулся газур едко, но одобрительно, – и ключ раздобыл, и охрану убедил не доносить, даже не замечать…»

– Яоол, тень наследника, что мешает мне стереть тебя из мира живых? – дрогнул бровью газур. Вопрос непраздный: дети изменников подлежат уничтожению. Не зря их именуют тенями. – Говори, я дозволяю.

– То, что моя мать ни в чем не была виновна, – упрямо вскинулся юный оримэо. – Ты ее предал, вот и сотри себя, тень газура.

– Сорок полных погружений с камнем на ногах, – негромко велел газур. – Затем до заката на колени, на жемчуг.

– Сколь мудро и ожидаемо, – блеснул глазами сын, до сих пор не научившийся молчать в нужных случаях. – Ты ненавидишь всех, а родных – куда злее прочих. Меня – сильнее остальных, я похож на маму. Я здоров и меня не жрет изнутри собственный яд.

– Отменяю жемчуг. Брюхом на морского ежа, – прошипел газур. – Чтобы язык прикусил, змееныш. Тебе пойдет на пользу, Яоол. Во дворце нельзя быть добрым и слабым, следует сохранять рассудительность. Лезешь в чужие бумаги – убедись, что не окажешься обнаружен.

Двое слуг возникли из коридора, ловко накинули на руки мальчика шарф и согнули его, вынуждая кланяться. Держали поверх ткани. Все же сын газура, хоть и тень. Нельзя осквернять прикосновением. Когда наказанного увели, Оолог еще раз изучил лотосы.

– Не уродовать, – велел он комнате, на первый взгляд совершенно пустой. – Лекаря держать наготове. Но если этот змееныш поднимет голову от циновки раньше чем через семь дней, вам же хуже.

Собрав бумаги и закрыв ларец, повелитель удалился по коридору в самом наилучшем настроении. Сегодня он, возможно, избавится от одного из врагов. Роол стар, двойной удар – утрата избранного ученика и ослабление влияния в делах Древа – согнет его. Новым владыкой после гибели акулы Граата станет тот, на кого Роолу укажет он, газур Оолог.

«Семья много значит для пожилых людей», – подумал газур с немалым удовольствием и даже дрогнул уголком губы. Ему ли не знать. Хорошенькая сирена и ее дочурка – позднее сладкое счастье Роола; кто держит их в подвалах, тот вцепился в печень владыки… Пока что женщина и малышка будут плакать каждодневно, и не уймутся они до тех пор, пока их могущественный отец не назначит своим учеником безвольное ничтожество – перламутрового араави северных островов, покладистого и трусоватого более всех иных служителей верхней ветви.

Закат уже близок, утро принесет победу.

«Говорят, сейчас на севере еще длится зима», – заинтересованно прикинул газур. Можно побаловать жену. Вывести в сад, целиком засыпанный мелким жемчугом. Как будто выпал снег! Свежая идея. И хороший вечер.

Вечер и правда был безупречен. Редкие перья облаков розовели короткими штрихами на ковре заката. Море сливалось с небом, золотая жемчужина солнца катилась по цветущему перламутру небес все ниже, багровея и меняя оттенки. Отблески на воде, ровной, едва намечающей рябь, лениво шевелились золотыми рыбками.

– Тоими, – пищала дочка араави, едва освоившая осознанную речь, – Тоими, хочу песенку.

– Не донимай своего хранителя, – улыбалась ее мама. – Папа Роол расстроится. Онэи, уймись.

– Про белого дельфина! Хочу! – требовательно велела Онэи. Пока это была самая длинная из доступных ей фраз. – Тоими!

– Лучше уж я спою, – сдался сирена, поднимая на руки сокровище кораллового араави. – Ты самая упрямая девочка на свете.

– Про дельфина! – подтвердила Онэи. – Хочу песенку. Хочу.

– Иногда я думаю, что сиренам не стоит давать волю, – забеспокоилась мама маленькой Онэи. – Я слышу, как она вынуждает нас подчиняться, или мне чудится? Рановато для голоса.

– Я пою про дельфина каждый вечер, – пожал плечами Тоими. – Она хорошо засыпает. Это ведь совсем маленький каприз, ничуть не ужасный, посильный.

– Белого дельфина, – заулыбалась Онэи, ловко цепляясь ручкой за знак храма на шее своего хранителя. – Пожалуйста.

– Какое хорошее слово ты выучила – пожалуйста, – порадовался сирена. – Теперь точно спою. А «спасибо» ты тоже знаешь?

– До «спасибо» она успевает заснуть, – отметил страж древней крови, удерживающий борт небольшой лодки. – Все готово, славная энэи. Но я бы осмелился еще раз просить вас: не отплывайте в ночь. Владыка Роол вернется через восемь дней, и вы вместе…

– Хор находится на западе с начала сезона дождей, – качнула головой сирена. – Я не сумею достойно спеть на празднике второго цветения, если не буду с ними теперь. Нельзя подводить Роола. Если он меня балует, я не могу бесконечно пользоваться его добротой, как капризный ребенок.

Страж древней крови сокрушенно покачал головой. Ему не нравились ни поспешность путешествия, ни малая охрана лодки. Если разобраться, это и есть каприз. Араави Граат именно так и сказал, но избалованная своенравная жена владыки Роола все равно настояла на исполнении ее затеи с поездкой…

Весла опытных гребцов ушли в воду без всплеска, и лодка выбралась из тени причала на сияющий перламутр закатного моря. Тихий голос Тоими начал выплетать узор звука, наполняя его силой убеждения: малышке пора спать! К тому же хранитель полагал тайком от всех, что добавка звучания полезна для развития собственных способностей Онэи.

Страж в синих одеждах долго стоял у края причала, провожая взглядом лодку. Затем его внимание привлек невнятный короткий звук. Обернувшись, воин увидел на краю доски плоский мокрый камень, прижимающий такой же мокрый листок. По багрово-розовой волне бежали темные круги, окольцованные золотыми ободьями бликов. Оримэо хмыкнул, подобрал записку и со всей доступной ему скоростью помчался в замок сирина, от пристани которого и ушла лодка. Листок в ладони был надежно расправлен, так он мог просохнуть без угрозы для текста. Подобным образом – записками – араави предупреждали о неприятностях уже не раз. Было вполне надежно установлено: сведения доставляют пловцы из дворца его великолепия. Но кто распоряжается ими, кто составляет тексты? Этого не знал и сам Роол.

Эраи Граат, осунувшийся и повзрослевший за время мятежа сирен, прочел записку, не говоря ни единого слова. Оглянулся на пожилую дочь моря, временно заменившую Элиис в крепости:

– Энэи Ютэо, у нас опять беда. Вы устали, но более мне некого просить об одолжении.

– Ты вежливый мальчик, – улыбнулась сирин. – К тому же любая из нас мечтает оказаться в море. С тех пор как я с ним познакомилась, в моей старой глупой жизни появился смысл. Иди собирай людей. А меня проводит мой милый Боу. Он такой хорошенький, я обожаю его угощать и гладить по голове.

Молодой хранитель с отчаянием глянул на своего араави. Потом на огромное блюдо с пирожными, украшающее низкий стол. Все они предназначались ему одному, любимцу энэи Ютэо, самому миленькому и хорошенькому, так похожему на сына…

– Я охрипну, у меня зубы склеятся от сладкого, – шепотом взмолился Боу: он знал, что сирин глуховата. – Лишусь голоса!

– Плыть нам предстоит далеко, – пряча улыбку, сообщил Граат, жестом подзывая стражей. – Упакуйте пирожные, в дороге пригодятся. И спешите к лодке. Газур намерен захватить жену Роола.

– Да как он смеет, – ужаснулась сирин. – Вот подлец! Меня сманивал к себе во дворец, сына в могилу свел… А ведь какой был даровитый малыш! Одна беда, родился в дурное время. Как подрос, отняли его, во дворец отвезли, газуру подарили. Уж он и послушный был, и разумный, а разве угодишь этому гнилодушному спруту?

Старушка судорожно вздохнула, привычно смахивая слезинки. Боу бережно поддержал сирина под локоть и повел коридорами к пристани. Он слышал историю сына Ютэо так часто, что давно выучил наизусть. Но до сих пор от повторения легче на душе не становилось. Если бы не араави Граат, его собственная мама могла бы, узнав о гибели сына в крепости, точно так же отчаяться и погаснуть. Как и Ютэо, хранительница Лоота могла бы попытаться укрыться от непосильного груза беды в прошлом, отрекшись от приятия настоящего. С нездоровым упрямством она повторяла бы каждому слушателю, как выглядел сын, как он рос и до чего был умен. В крепости на Итоозе пожилую Ютэо, невнятно бормочущую и постанывающую, все до единого стражи полагали безумной. Однако с осени женщине по приказу Роола дозволили бывать на берегу моря, приставив к ней лекаря и опытную сирену. И теперь Ютэо вполне уверенно осознавала окружающий мир, охотно общалась с людьми, без ошибки выговаривала имена знакомых и даже находила интерес в развитии своего дара, изрядно потускневшего от времени и горя. Перемены к лучшему стали особенно заметны с тех пор, как на Итоозу приплыл араави Граат и сирин впервые увидела его хранителя, которого то и дело, сбиваясь или намеренно ошибаясь, называла сыном…

– Вооти, мы ведь поплывем в одной лодке? – Сирин погладила синюю рубаху Боу и бережно одернула ее, удаляя случайные складки.

– Конечно, матушка, – отозвался хранитель. Он привык откликаться на чужое имя и звать Ютэо матушкой. Ей это было очень важно. – И вы, и я, и араави.

– А твоя вторая мама, Лоота? – забеспокоилась сирин. – Как она, тоже поплывет? Она у тебя хорошая, Боу. Даже не сердится, что я пеку тебе пирожные по редким рецептам далекого севера и ты кушаешь их лучше, чем всякие иные, не домашние.

– Мама тоже поплывет, она станет вас оберегать. Лоота будет с вами постоянно, я и араави несколько позже, может статься, перейдем на другую лодку, но ненадолго.

– Хорошо, идите себе, – загадочно улыбнулась Ютэо. – Мы с Лоотой сможем вволю о тебе поговорить. О-о, я намереваюсь начать очень важный разговор. В храме во славу Сиирэл поет столько красивых девушек! Ты им всем нравишься. Я вижу, а она как-то и не задумывается, хотя давно пора. У тебя в голове есть мысли о ком-то, я вижу, Вооти. Они пустые, их надо выбросить, но мысли – они не песок, их нельзя просто вытряхнуть, их надо заменить на иные.

Боу опасливо покосился на свою самозваную маму. Тема о мыслях и девушках была совсем новой. По крайней мере сам он впервые слышал подобное и поежился от неприятного предчувствия, скорее даже подозрения: две его матушки могут сойтись во взглядах по указанному вопросу. И что тогда? Им обеим, пожалуй, сам араави не возразит…

Стражи уже ждали на причале. У воды аоори выстроил десяток воинов древней крови, и все уважительно поклонились сирину, прижимая ладони к сердцу. Ютэо гордо выпрямилась, плотнее вцепилась в руку «сына» и повела его на лодку. Вот какой у нее мальчик! Самому араави хранитель, и никак не меньше.

– Когда хор вернется с западных островов, – добавила сирин, не забыв важную для себя мысль, – я тебя познакомлю с хорошими девочками. Сколько можно с оружием прыгать по каменным плитам двора! Ты слишком уж старательный, ничуть не жалеешь себя, не уделяешь себе времени, не отдыхаешь. Того и гляди похудеешь от непосильных трудов… а где же твои любимые пирожные?

– Их упаковали и отложили в запас, – понадеялся Боу.

– В другой раз сама присмотрю, – заверила Ютэо, широко улыбнулась и продолжила иным, более рассудительным тоном: – Не хмурься. Мало ли что я бормочу. Ты такой славный, как я могу удержаться? Сядь со мной. Теперь объясни толком: куда плывет лодка с малышкой Онэи? Мне ведь волну вести, а я не самая сильная из дочерей моря.

– Вы справитесь, – улыбнулся Боу, устраиваясь на циновке в ногах сирина и расправляя карту островов близ Гоотро. Он быстро указал ладонью направление, затем стал рисовать пальцем возможные пути движения лодки в путанице каналов. – Вы не бросите хороших людей в беде. Араави потому и сказал, чтобы вас больше не ограждали стенами крепости, вы и без того остров не покинете.

– Не покину, – согласилась сирин. Отошла к борту, села там и опустила ладонь в воду, поглядывая на карту. Кивнула, когда совпали указания руки Боу и ее собственные ощущения. Вернулась, шепнула в самое ухо хранителю: – Как тебя увидела, так и дала слово, что буду здесь до самой смерти. Это ведь Сиирэл мне второй раз доброту свою показывает, погибшего в волнах возвращает. Моего Вооти утопили. Его голос не давал спать, в волнах шумел, то звал, то прощался, то жаловался на боль… мне и было худо. Теперь я слышу его наяву, свободный и взрослый, и могу жить спокойно.

Гребцы расселись у бортов, араави протиснулся к середине лодки, следом скользнула Лоота. Эраи Граат выглядел мрачнее мрачного. На вопросительный взгляд своего хранителя нахмурился и того пуще. Сел возле сирина. Огляделся и дал знак к отплытию.

– Хорошо, что Роол в отлучке, – буркнул араави. – Вернется – все на меня свалит, сам ему посоветую так поступить.

– Что еще неладно?

– Я совершил ужасающее преступление, не выделил охрану его великолепию Оологу, – сообщил араави с ноткой отчаянной веселости в голосе. – Велел со всевозможными извинениями передать во дворец, что гонец не застал меня. Между тем я ничуть не заблуждаюсь и понимаю, что храм под неусыпным наблюдением, обман раскроется незамедлительно. Пусть так… Не желаю рисковать сиренами и стражами. Оолог пытается ослабить нас, значит, вывел в пролив большие лодки и дело окончательно плохо. Трудно будет удержаться от пролития крови, усиливающего распрю храма и дворца почти до войны… Что скажешь, Ютэо?