Текст книги "Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть II: лето 1907 – март 1917 года"

Как бы то ни было, ко времени приезда Иосифа Джугашвили и Малиновского в Краков разговор об отношениях с редакцией «Правды» должен был пойти в иной тональности, а план создания троек отставлен.

По последующим письмам Ленина и Крупской к Васильеву и другим лицам можно примерно предполагать круг того, о чем они разговаривали и договаривались в Кракове: перспективы руководства думской фракцией, партийная печать, отношения с редакцией «Правды», партийные финансы. Ясен главный для И. Джугашвили итог этого свидания с Лениным: его позиции внутри ленинской группы ощутимо усилились, переписка следующего месяца свидетельствует, что Василий в самом деле стал, как писали потом его биографы, «ближайшим помощником Ленина». С тем важным уточнением, что в эмиграции рядом с вождем были другие, гораздо более близкие к нему люди, прежде всего жена Н. К. Крупская и Г. Зиновьев. Но среди тех, кому Ленин мог давать поручения в России, Коба выдвинулся на первый план, тем более что выбор был невелик. Начиная с конца ноября и вплоть до следующего его приезда в Краков в конце декабря Ленин и Крупская писали ему небывало часто: каждый день, через день, через 3–4 дня. Не раз в письмах как к нему, так и к депутатам-большевикам они повторяли просьбу «беречь Василия». «Васю надо беречь сугубо; не пускайте его на общие собрания; не выпускайте его вообще. Он необходим зимой и к весне для другой работы»; «Васильева как можно скорее гоните вон, ибо иначе не спасешь, а он нужен и самое главное уже сделал» (см. док. 27, 32).

Коба отправился обратно в Петербург за несколько дней до 23 ноября/6 декабря, поскольку этим числом датировано адресованное Васильеву первое из писем Ленина и Крупской[576]576
  А. В. Островский почему-то счел это письмо написанным самим Сталиным из Кракова, что противоречит и содержанию, и указанию на адресата (Островский А. В. Кто стоял за спиной Сталина? С. 376).


[Закрыть](см. док. 26). В конце его имеется приписка: «Верните документ – жить по нему неудобно. Владелец может быть в Питере», откуда следует, что краковские обитатели снабдили нелегала Джугашвили в дорогу чьим-то паспортом.

В тот же день 23 ноября секретный сотрудник в Москве донес, что «на прошлой неделе» в Москву из Петербурга приезжал неизвестный «цекист-грузин и видался с Филия» (см. док. 25). В охранном отделении резонно предположили, что приезжим мог быть Коба. 23 ноября в том году пришлось на пятницу, таким образом, «прошлая неделя» была с 11 по 17 ноября. Если Джугашвили прибыл в Москву из северной столицы, то так рано там он не мог очутиться, разве что выехал из Кракова сразу же после того, как 12/25 ноября известил петербургских товарищей о своем прибытии (в таком случае обретает смысл ленинский упрек Каменеву, что он заставил Кобу терять время). Но если Джугашвили отправился из Кракова южным маршрутом, то есть перейдя австрийскую границу, и побывал в Москве проездом и если это относилось к концу указанной агентом «прошлой недели», а то и к началу текущей, то есть примерно 17–20 ноября, тогда это хорошо согласуется с датами писем.

В письме от 23 ноября/6 декабря Ленин давал адресату рекомендации «насчет 9-го января», чтобы была заблаговременно выпущена листовка с призывами к митингам, демонстрациям или даже стачке. Большевистская верхушка готовилась к годовщине 9 января 1905 г. и полагала, что новая волна рабочего недовольства идет по возрастающей и получится организовать сколько-либо значительные выступления. При этом актуальной повестки у них не было, приходилось надеяться на мемориальную. Листовку «Ко всем рабочим и работницам России! 9 января» Джугашвили написал, и она была выпущена отдельным листком[577]577
  Сталин И.В. Сочинения. Т. 2. С. 266–270.


[Закрыть]. Конечно, легальная «Правда» позволить себе публикацию такого воззвания не могла. Но, похоже, дело было не только в этом.

За весь декабрь Коба не поместил в «Правде» ни одной статьи, обе его январские статьи («Выборы в Петербурге», «На пути к национализму») появились в «Социал-демократе». Косвенным образом это дает ответ на вопрос, руководил ли Сталин в этот период изданием «Правды», и ответ этот, очевидно, должен быть отрицательным. В то же время из писем Ленина явствует, что Коба сделался его конфидентом в обсуждении связанных с газетой денежных дел, причем они были тесно увязаны и с общим состоянием партийных финансов, и с деятельностью думской шестерки.

Всего в Думу прошло 13 депутатов от социал-демократов. Шестеро (шестерка) были ленинцами: А. Е. Бадаев от рабочих Петербургской губернии, Р. В. Малиновский от Московской, Ф. Н. Самойлов от Владимирской, Г. И. Петровский от Екатеринославской, Н. Р. Шагов от Костромской и М. К. Муранов от Харьковской губернии. Сторонников меньшевиков в итоге оказалось семеро: И.Н.Туляков от Донской области, В.Хаустов от Уфимской губернии, А. Бурьянов от Таврической, И. Маньков от Иркутской, Н. С. Чхеидзе от Тифлисской, А. И. Чхенкели от Карской и Батумской областей, наконец, Е.Ягелло от Варшавской губернии[578]578
  Большевики. Документы по истории большевизма с 1903 по 1916 год бывшего Московского охранного отделения. С. 204.


[Закрыть]. Ягелло был предметом очередного конфликта, большевики отказывались включать его в социал-демократическую фракцию под предлогом, что он был избран блоком Польской социалистической партии с Бундом «при поддержке буржуазии». Польская социал-демократия была расколота, как и русская, и начавшийся среди поляков спор о Ягелло перешел на общероссийский уровень. Ленин вел дискуссию со свойственным ему воинственным темпераментом, пытаясь убедить руководителей II Интернационала, что Ягелло неправомочен представлять польский пролетариат. Для Ленина проблема Ягелло сводилась к тому, что он давал меньшевикам-ликвидаторам перевес в один голос внутри фракции. Какое-то время после выборов это еще не было очевидно, так как депутат от Иркутской губернии Маньков добрался до столицы позднее других, а до его приезда оставалось неясным, к какой фракции он примкнет. Маньков оказался правым меньшевиком, вместе с Ягелло обеспечившим большинство голосов.

Именно на эту ситуацию Ленин отзывался в присланном на адрес А. Е. Аксельрода письме «для Васильева» от 23 ноября/6 декабря: «Наглость ликвидаторов по вопросу о Ягелло беспримерна. Если у нас все 6 по рабочей курии, нельзя молча подчиняться каким-то сибирякам. Обязательно шестерке выступить с самым резким протестом […] Ликвидаторы хотят вздуть свое большинство и протащить раскол с польской социал-демократией. Неужели представители рабочих шести рабочих губерний подчинятся Скобелевым и Ко или случайному сибиряку?» (см. док. 26). Тема Ягелло и распределения голосов внутри думской группы многократно возникала в письмах Ленина за ноябрь и декабрь 1912 г., в конспиративной переписке думская фракция именовалась «кооперативом», а депутаты фигурировали под номерами. Жандармов эта хитрость ничуть не обманывала. Как пояснял начальник столичного охранного отделения, комментируя в марте 1913 г. очередное перехваченное письмо, «если взять список депутатов социал-демократической фракции в алфавитном порядке, то личность, упомянутая под № 3 – есть член Государственной Думы Роман Вацлавов Малиновский, а № 6 – Григорий Иванов Петровский»[579]579
  ГА РФ. Ф. 102. Оп. 243. ОО. 1913. Д. 5. Ч. 57. Л. «Б». Л. 59–59 об.


[Закрыть].

Начальник Петербургского ГЖУ 5 февраля 1913 г., описывая в донесении в Департамент полиции положение в думской социал-демократической фракции, отметил, что она делится на две группы, одна из которых «находится в тесной связи с Центральным Комитетом РСДРП, от которого и получает соответствующие указания для фракционных работ. Указания эти получаются или непосредственно от членов Центрального Комитета, для чего члены с.-д. фракции выезжают заграницу для свидания с Лениным […], или же через представителя названного Комитета, периодически приезжающего на заседания фракции. Таковым представителем в минувшую сессию был „Коба“». Что касается второй группы, то она «связи с Центральным Комитетом не имеет и директивами его не руководствуется. Она признает общепартийную с.-д. работу, без разделения ее на группы». При этом думская фракция не была связана с Петроградским комитетом РСДРП, члены которого «бывают иногда на заседаниях фракции, но посещают эти заседания на правах знакомых кого-либо из членов»[580]580
  Донесение начальника СПб ГЖУ в ДП, 5 февраля 1913 г., № 92 (ГА РФ. Ф. 102.
  Оп. 243. ОО. 1913. Д. 3О7. Л. 43–43 об.)


[Закрыть].

В декабре Коба-Васильев регулярно получал от Ленина рекомендации насчет того, что следует делать депутатам. А. Е. Бадаев в статье, появившейся в «Правде» к сталинскому юбилею 1939 г., рассказывал, как по советам и практически под диктовку Кобы составлял свою первую речь с думской трибуны, произнесенную 14 декабря 1912 г. (см. док. 30). Он, конечно же, превозносил и преувеличивал роль Сталина. В книге Бадаева «Большевики в Государственной Думе», изданной в 1929 г. в Ленинграде, первой думской речи отведена целая глава, однако об участии Сталина в ее подготовке нет ни слова, равно как и вообще о роли Сталина в предвыборной кампании.[581]581
  Бадаев А. Е. Большевики в Государственной Думе. Л., 1929.


[Закрыть] В переиздании той же книги (Москва, 1932 г.) сообщается, что в конце лета в Петербург приехал бежавший из нарымской ссылки Сталин и «принял на себя руководство всей избирательной борьбой нашей партии»[582]582
  Бадаев А. Е. Большевики в Государственной Думе. М., 1932. С. 24.


[Закрыть], но о том, что он помогал Бадаеву готовиться к выступлению, также нет ни слова. Об этом эпизоде бывший депутат «вспомнил» только в 1939 г. При этом в издании 1929 г. имя Сталина пропущено в перечне участников краковского совещания в январе 1913 г. (перечислены Ленин, Крупская, Зиновьев, Трояновский, Лобова, Розмирович «и еще несколько товарищей, делегатов из крупных рабочих центров», а также депутаты Петровский, Малиновский, Шагов и сам Бадаев; имена указаны именно в такой последовательности[583]583
  Бадаев А. Е. Большевики в Государственной Думе. Л., 1929. С. 89.


[Закрыть]). В издании 1932 г. имя Сталина появляется среди участников совещания третьим, вслед за Лениным и Крупской, более того, появляется еще и Каменев (который на совещании не был), оттесняя Зиновьева на пятое место[584]584
  Бадаев А. Е. Большевики в Государственной Думе. М., 1932. С. 90.


[Закрыть]. Таким образом, в 1929 г. Бадаев не захотел упомянуть участие Сталина в краковских совещаниях, где тот несомненно был. Вероятно, имеет значение, что это издание 1929 г. появилось в Ленинграде, можно предполагать какие-то связи Бадаева с антисталинской оппозицией в партийной верхушке. Позднее Бадаев, как и все, стал преувеличивать его заслуги. Найти среди этого меру реального участия Иосифа Джугашвили можно лишь предположительно. Очевидно, он, единственный на тот момент член Русского бюро ЦК, находясь осенью 1912 г. в Петербурге, действительно сыграл определенную роль в думской предвыборной кампании и приложил руку к избранию Бадаева депутатом от столичной рабочей курии. Вполне вероятно и то, что опытный пропагандист давал новоиспеченному рабочему депутату советы по составлению речи и тому, как лучше выступать, хотя, наверное, не до такой степени, как позднее живописал Бадаев в газетной заметке.

Г. И. Петровский в суховатом, сдержанном тоне в письме в ИМЭЛ в 1950 г. свидетельствовал, что у депутатов «было несколько совещаний с И. В. Сталиным по вопросам парт. работы в Думе и во фракции» (см. док. 28), а отвечая на вопросы Ленинградского Истпарта в 1938 г., уточнил, что «до революции товарища Сталина я видел раза три, четыре», когда тот приходил на заседания фракции и на квартире Бадаева, когда обсуждали выступления в Думе и поездку за границу к Ленину (см. док. 29). Действительно, нелегал Джугашвили вряд ли мог себе позволить часто бывать в квартире думской фракции, это было слишком рискованно, так что рассказ Петровского выглядит достаточно точным. Наконец, отметим еще один аспект ситуации: не искушенные в политике рабочие-депутаты казались удобным, покладистым материалом, которым легко руководить и помыкать по усмотрению Ленина и его помощника.

На первый взгляд кажется странным, что Ленин, накануне думской выборной кампании заявивший в написанной им платформе, что выборы могут послужить главным образом «для уяснения политического сознания масс, для вовлечения их снова в решительную борьбу» за свержение самодержавия[585]585
  Ленин В.И. ПСС. Т. 21. М., 1968. С. 180.


[Закрыть], то есть для одной только пропаганды большевистских идей, теперь стал вдруг придавать огромное значение числу полученных большевиками думских мест и соотношению голосов между ними и депутатами-меньшевиками. Вероятно, в немалой мере ленинская страстность в этом вопросе происходила от отсутствия в тот период сколько-нибудь реальной революционной работы. Энергия прозябавшего в окрестностях Кракова большевистского вождя, лишенного даже возможности беспрепятственно руководить на расстоянии редакцией «Правды», нашла выход в дебатах по поводу думского представительства. Заметим в скобках, что И. Джугашвили, без малого за два года до этого иронически припечатавший затеянную фракционным лидером очередную внутрипартийную войну как «бурю в стакане воды», на этот раз никаких такого рода высказываний себе не позволил и держался в фарватере ленинской линии. Отчасти, наверное, он был научен прежним опытом, когда эти его слова, сказанные в письме товарищу по ссылке, стараниями другого ссыльного товарища (М. М. Лашевича) были незамедлительно доведены до сведения самого Ленина (см. гл.20). Но главное, конечно, заключалось в том, что теперь Коба сделался близким, доверенным соратником лидера и не мог не дорожить этой позицией.

Ряд эпизодов, о которых речь пойдет ниже, показывают, что приближение к лидеру не значило, что теперь мнения Джугашвили не отличались от ленинских. В предыдущие годы он, подпольщик-нелегал, высказывал в адрес эмигрантской партийной верхушки замечания, за которыми просматривается упрек, что эмигранты оторвались от внутрироссийского контекста и теряют чувство реальности. Вряд ли Коба мог не знать настроений рабочих, известных и жандармам. В Москве 27 декабря секретный агент доносил, что «никаких признаков подполья в данный момент в г. Москве не имеется», вопрос о его воссоздании интересует «исключительно среду ленинцев и социал-демократов центра партии», при этом «фракционная грызня ленинцев, ликвидаторов и соц. – дем. центра партии, приняв исключительно серьезный характер среди заграничных «верхов» и в партийной литературе, совершенно не затронула рабочие массы «на местах» и никакого влияния на взаимные отношения сознательных рабочих не оказала». Поэтому, во-первых, обсуждающиеся планы издания в Москве легального марксистского органа «благодаря неуступчивости договаривающихся сторон» пока ни к чему не привели, а во-вторых, «наблюдается заметное стремление со стороны отдельных партийных работников и более сознательных рабочих согранизоваться и оформить деловым образом свои случайные сношения и встречи; т. е. имеется ряд лиц и основанных на личном знакомстве кружков, кои при первом же удобном случае и по первому же серьезному призыву охотно откликнутся и дадут в своем лице кадры для создания нормального подполья»[586]586
  Из агентурной записки по РСДРП по Московской губернии, 29 декабря 1912, № 308207 (ГА РФ. Ф. 102. Оп. 242. ОО. 1912. Д. 5. Ч. 46. Л. «Б». Пр. 2. Л. 29 об. – 30).


[Закрыть]. То есть отсюда следует, что партийная верхушка, занятая фракционными войнами, стала не нужна низовым социал-демократам. Даже если агент преувеличил этот фактор, оставшимся в РСДРП нелегальным работникам вроде Джугашвили проблема должна была быть знакома. Как видно, для него в то время близость к лидеру оказалась важнее, он предпочел выказывать лояльность Ленину. Может быть, про себя полагая, что в роли посредника между заграничным центром и русскими партийными организациями сумеет тихо, без каких-либо деклараций и даже без ведома Ильича, на деле смягчить ленинскую доктринальную требовательность и сблизить позиции. Во всяком случае, его действия в декабре 1912 г. допускают такое толкование.

Ленинская озабоченность числом голосов в думской группе имела и вполне прагматическое измерение, которое он сам растолковывал Каменеву в письме от 8 декабря / 25 ноября, обсуждая итоги поездки Каменева на Базельский конгресс. Одной из целей присутствия на конгрессе был очередной тур переговоров с немецкими держателями денег РСДРП, по-прежнему отказывавшимися передать их в распоряжение Ленина. В письме Ленин убеждал Каменева, «что „чашка весов“ серьезно решает вовсе не эта, не перед Бюро, не на совещании, а в реальном соотношении сил. Мы имеем 6 куриальных рабочих в с.-д. фракции […] Мы мобилизуем эту шестерку, представляющую пролетариат Питера, Москвы и Юга, и повоюем против сплетен и интриг Тышки + Розы + Рязанова и прочих. Вот где серьезная „чашка весов“!»[587]587
  Ленин В.И. ПСС. Т. 48. М., 1964. С. 121–122.


[Закрыть] То есть перевес в думской фракции должен был послужить аргументом, убеждающим вождей немецкой социал-демократии, что пролетариат крупных российских промышленных центров идет за большевиками, основную ветвь пролетарской партии возглавляет Ленин, а вовсе не его оппоненты, следовательно, претензия Ленина на кассу РСДРП правомерна. В том же письме Ленин известил Каменева: «Денежный кризис серьезен. С Кобой имели заседание ЦК. Решено Вас предупредить срочно: ищите заработка! Месяца на 3 рассчитывайте по іоо frs + построчно из „Правды“, а потом ничего». Упомянутое заседание ЦК состоялось, когда Джугашвили был в Кракове, и участвовали в нем, по-видимому, трое – он, Ленин и Зиновьев.

После восстановления отношений с Полетаевым в начале ноября Ленин, по-видимому, отказался от плана создания комиссий-троек для контроля за деятельностью редакции «Правды». Его продолжала беспокоить «хозяйственная сторона предприятия», но план действий поменялся. Теперь предполагалось просто заменить Полетаева, думского депутата предыдущего созыва, на нового, действующего депутата – Малиновского или Муранова. Судя по тому, каким образом этот вопрос обсуждался в письме Ленина Васильеву от 1/14 декабря, для обоих собеседников план не был новостью, требовалось «перевести „День“ [т. е. „Правду“] на имя № 5 или, по меньшей мере, обеспечить наверняка и реально, с полнейшими гарантиями, чтобы касса была в его руках. Финансовый кризис страшно острый. Подписные деньги теперь все. Оставить их в ненадежных руках будет преступлением!» (см. док. 32). Очевидно, Джугашвили и прежде знал, что контроль за финансовым положением газеты должен быть передан «№ 3» или «№ 5», то есть Малиновскому или Муранову. Поскольку оба они ездили в Краков в то же время, что и Коба, вероятно, тогда и была достигнута такая договоренность. В конце письма от 1/14 декабря, возвращаясь снова к вопросу о газете, Ленин прибавляет: «Вы же писали, что „пахнет уголовщиной“. Мы зарежем себя окончательно, если не передадим целиком дела (т. е. не переведем издательства и кассы) на имя № 5». Через день в следующем письме Васильеву от 3/16 декабря Ленин снова торопил и твердил: «Ради всего святого, примите самые энергичные меры, чтобы отнять W у Красса и перевести ее формально на имя Муранова, № 5, в особенности же взять кассу и подписные деньги. Без этого нам зарез. Да и дать расти „панаме“ было бы преступно» (см. док.33). Здесь «W», как и «День» в предыдущем письме, – условные наименования «Правды», «Красс» – кличка Полетаева. Отметим, что в глазах Ленина былая запущенность хозяйства газеты переросла в нечто более серьезное, в растущую «панаму» (то есть аферу), которая «пахнет уголовщиной». Судя по письму от 1/14 декабря, эти тревожные наблюдения сообщил ему Васильев, однако 4/17 декабря в письме депутатам-большевикам Ленин, повторяя свои инструкции («что бы то ни стоило, надо перевести чек на имя № 3 или № 5, немедля приставить к кассе своего человека или № 5 взяться за контроль»), напоминал им, что дела «до сих пор еще не вышли из рук ненадежных людей. (№ 3 говорит сам: пахнет уголовщиной!)»[588]588
  Ленин В.И. ПСС. Т. 48. С. 129.


[Закрыть]. Невозможно судить, действительно ли дела были настолько плохи и заслуживал ли Н. Г. Полетаев такого рода упреки. К примеру,

В. М. Молотов, вспоминая к десятилетию газеты о первом полугодии ее издания, когда он сам исполнял обязанности секретаря редакции, хвалил энергию Полетаева[589]589
  Путь «Правды»: 1912–1922 гг.: материалы и воспоминания. С. 151.


[Закрыть]. Было бы интересно понять, кто сделал вывод о том, что Красс ведет дела газеты не просто небрежно и нерачительно, но что за этим кроется некая финансовая недобросовестность. Заподозрил ли это Иосиф Джугашвили, или же мысль «дело пахнет уголовщиной» была высказана Малиновским? Если верно второе, то ловкий провокатор одновременно повышал свою ценность в партии, прибирая к рукам «Правду», и ссорил между собой большевистских руководителей, выводя из игры Полетаева. При этом он пользовался безусловным доверием Ленина, который им настолько увлекся, что в тех же числах сообщил Г. Л. Шкловскому: «Впервые среди наших в Думе есть выдающийся рабочий-лидер» Малиновский[590]590
  Ленин В.И. ПСС. Т. 48. М., 1964. С. 133.


[Закрыть]. Малиновскому также доверял и активно с ним сотрудничал обычно осторожный, подозрительный Коба. Позднее Г. И. Петровский так описывал ситуацию с газетой: «От тт. Ленина и Зиновьева получались письма, требовавшие от нас руководства. А мы были все рабочие депутаты, а не писатели. Однако, бразды правления нужно было взять. Малиновский их и взял. Однако, дело не клеилось».[591]591
  Путь «Правды»: 1912–1922 гг.: материалы и воспоминания. С. 105.


[Закрыть]

Тираж «Правды», который в апреле-мае 1912 г. достигал 60 тысяч экземпляров, летом упал до 20 тысяч, и поднять его не удавалось[592]592
  Ленин В. И. ПСС. Т. 48. С. 133.


[Закрыть]. Это все равно было больше, чем тиражи меньшевистского «Луча» (8–9 тысяч), но «Правда» оставалась убыточной, а денежный запас иссяк. В поиске возможностей поправить положение Ленин пытался уговорить М. Горького оказать финансовую помощь газете или дать для публикации рассказ (для привлечения читателей) и даже надеялся на переезд Горького «на здешние галицийские курорты», описывая Краков как место чрезвычайно удобное, «на два дня ближе к России, приезды рабочих можно участить, школу бы опять рабочую наладили, переход через границу нетруден, цена проезда 12 руб. от Питера, сношения с рабочими Москвы, Юга тоже возможны!..»[593]593
  Там же. С. 137–140.


[Закрыть]. Одновременно он тормошил Васильева и Малиновского, требуя, чтобы редакция газеты активизировала подписку. Ленину казалось, что привлечь еще несколько тысяч подписчиков – дело несложное, задержка только из-за нерасторопности редакции.

В письмах Н. К. Крупской Васильеву от 9/22 и 10/23 декабря заметна сильная нервозность, даже легкая паника, связанная с отказом редакции «Правды» выплачивать Ленину гонорары из-за отсутствия денег. «Дела в В. [В. – «Правда»] ставят все вверх дном и грозят разрушить нашу здешнюю базу как раз в тот момент, когда можно бы надеяться на плодотворную работу». Надежда Константиновна прибавляла, что сама она еще могла бы уехать и поискать заработка, «а что будет делать Володя. Подумали ли об этом». Если газета не сможет больше платить, «остается думать о ликвидации здешних дел», – писала она, – «без этого гонорара не можем совершенно существовать хотя бы самое короткое время», в Кракове никакого заработка найти невозможно, а отъезд удалит их от редакции, которая между тем, по мнению Ленина и его ближних, сама с ведением газеты не справляется. Крупская требовала, чтобы Коба непременно приехал с депутатами («безусловно, абсолютно, категорически настаиваем на вашем приезде») «независимо даже от условий вашего здоровья» (то есть несмотря на высказанные, видимо, адресатам опасения провала) и привез с собой самые точные цифры, «что стоит бумага, набор, администрация, сотрудники, что дают объявления, розница, подписка и пр., и сделать решительные выводы» (см. док. 38, 39).

Судя по следующему письму Крупской от 14/27 декабря, попреки и понукания из Кракова Кобе надоели. «Дорогой друже. Получили сегодня сразу два ваших письма, одно сердитее другого. Корите в нервничании, но сами нервничаете не меньше. Оно вполне понятно, но к чему уж хватать через край и поклепы на нас всякие возводить», – отвечала ему Крупская (см. док. 40). Быть может, здесь можно уловить признак, что отношения Джугашвили с женой Ленина не заладились с самого начала. Заметим, что в воспоминаниях Крупской Сталин появляется только с рассказом о его приезде в Краков, тогда как она должна была видеть его и раньше, на Таммерфорсской конференции и на IV съезде РСДРП в Стокгольме.

Ленин в упомянутом выше письме от 1/14 декабря тоже напоминал о непременном желании видеть у себя всю думскую шестерку. Для поездки предлагалось воспользоваться думскими рождественскими каникулами. Хотя Ленин и хвалил результаты ноябрьского свидания с депутатами, на самом деле он был разочарован: ведь он хотел видеть всех шестерых, а приехали к нему лишь двое. 1/14 декабря он написал Васильеву, что, как он узнал, «правление кооператива будет распущено через неделю» (то есть через неделю у депутатов начнутся каникулы), стало быть, надо «обеспечить окончательно намеченное свидание всех (без изъятия)», позаботиться о заграничных паспортах. «Если отложить, то разъедутся и ничего не выйдет. Крайне важно одновременное участие всех, ибо иначе будут опять не решения, не организованность, а только обещания, только разговоры» (см. док. 32). В следующем письме он напомнил об этом еще раз.

Ленин задумал привлечь к совещанию с депутатами также Спицу («Тащим и Спицу») – В. И. Невского (настоящее имя Ф. И. Кривобоков, тогда он был приват-доцентом Харьковского университета, среди множества его кличек была также кличка Худокормов). Ленин написал ему 30 ноября/13 декабря («Здесь мы Вас ждем безусловно в указанный Вами срок»[594]594
  Ленин В.И. ПСС. Т. 48. С. 125.


[Закрыть]). 4/17 декабря Ленин отправил Невскому еще одно письмо, на этот раз составленное с оглядкой на перлюстрацию. Он повторял просьбу «непременно быть здесь в обещанный срок», а также «передать моему другу г. Спице», которого адресат иногда встречает в университете, чтобы тот написал в Петербург «его приятелю, приезжавшему сюда, чтобы и тот непременно сам приехал сюда еще раз на р.х. (т. е. числа 12-го по-русски) и других коллег тащил бы. Наверное, очень полезно проведет время. Без совета со-питерцев, того и гляди, не поедет» (см. док. 36). Подобно тому как Ленин и Крупская в письмах Васильеву отдельно упоминали Василия как третье лицо, таким же образом здесь Ленин пишет о Невском и Спице как о разных лицах, прося его передать сказанное самому себе. По мнению составителей полного собрания сочинений Ленина, под петербургским приятелем подразумевался Коба, хотя логичнее предположить, что им мог быть Муранов, депутат от Харьковской губернии, уже побывавший осенью в Кракове, тогда «коллеги» – это думская группа. Ленин явно нервничал и опасался, что желательная для него поездка не состоится.

Тем временем с началом работы думской фракции возник еще один вопрос, вызвавший бурную реакцию у Ленина и сыгравший значительную роль в политической биографии Сталина. Социал-демократическая фракция выработала и приняла общую декларацию. В основном она основывалась на ленинских тезисах, но меньшевистские депутаты провели пункт с требованием для народов Российской империи национально-культурной автономии. На этом программном положении обычно настаивал Бунд, но также оно было популярно в закавказских организациях, и присутствие среди депутатов двоих грузин (Н. С. Чхеидзе и А. И. Чхенкели) склонило большинство думской фракции к принятию этого тезиса.

Неизвестно, какова была (и была ли вообще) роль И. Джугашвили в принятии этого пункта декларации. Однако две детали обращают на себя внимание. Во-первых, жена Сильвестра Тодрии Софья вспоминала, что в то время Коба часто к ним заходил, даже спал у них, а также что встречался у них с Жорданией и Джибладзе (см. док. 35). Из рассказа Софьи Тодрия вроде бы даже получается, что они приходили вместе. А это весьма неожиданная коллизия, учитывая предысторию их взаимоотношений. Сама неожиданность мирных отношений между Джугашвили, Жорданией и Джибладзе говорит, что рассказу

С. Тодрия следует поверить: уж очень это идет вразрез с общей линией советской историографии. К тому же воспоминание ее было записано в ходе беседы в 1948 г. с ее давней приятельницей, старой большевичкой, некогда возглавлявшей петербургскую боевую организацию большевиков, а теперь писавшей на историко-партийные темы Софьей Познер, которая, с одной стороны, служит неким гарантом достоверности сказанного, с другой – не допустила бы фантазий, противоречащих общей концепции сталинской биографии. В конце Тодрия прибавила как бы подводившую итог реплику Кобы в адрес лидеров грузинских меньшевиков: «Старье, что с ними говорить!» Эти слова могли быть произнесены в реальности, а могли быть повествовательной уловкой рассказчицы (и записывавшей ее рассказ слушательницы), призванной смягчить остроту эпизода.

Представляется, единственное, что могло свести вместе Джугашвили, Жорданию и Джибладзе, – это какие-то переговоры относительно думской фракции, членом которой был еще один давний недруг Кобы Н. С.Чхеидзе (Карло). Прибавим к этому второе обстоятельство: одну брошенную вскользь реплику в ленинском письме Васильеву от 3/16 декабря «об «уступчивости» Вашего компатриота насчет № 16» (см. док. 33). По мнению комментаторов ленинского собрания сочинений, имелся в виду Чхеидзе, № 16 – это Ягелло. Голосованием всех думских социал-демократов Ягелло получил во фракции только совещательный голос (речь шла не о голосе депутата Думы как такового, а о голосовании внутри фракции относительно консолидированных шагов). Ленин отвечал на письмо Кобы, очевидно, сообщившего ему, что этот благоприятный для большевиков исход голосования был достигнут благодаря уступчивости Чхеидзе.

Лидеры грузинских меньшевиков, как и Джугашвили, к думской фракции не принадлежали, но, вероятно, были в числе лиц, оказывавших на нее влияние, и не случайно оказались в Петербурге. Свидания с ними Кобы вкупе с уступчивостью Чхеидзе в вопросе о Ягелло наводят на мысль, что между ними была достигнута какая-то договоренность. Быть может, голос Ягелло был разменян как раз на возможность провести положение о культурно-национальной автономии? Если так, то, учитывая последовавшую бурную реакцию Ленина, с ним об этом совершенно точно не консультировались и не ставили его в известность.

Словосочетание «культурно-национальная автономия» неизменно приводило Ленина в ярость. Он начал письмо в Бюро ЦК РСДРП от 6/19 декабря сразу с этого: «Известие о включении ликвидаторами „культурно-национальной автономии“ нас окончательно возмутило! Нет, есть же всему мера! Люди, разрушившие партию, хотят теперь разрушить до конца и программу», требовал, чтобы депутаты-большевики поставили ультиматум, писали письменные протесты «с угрозой обращения к партийным организациям», назвал добавление этого пункта «подлым» и объявлял, будто бы тем самым (вкупе с голосованием за Ягелло и попыткой объединения партийных изданий) ликвидаторы «начали войну»[595]595
  Ленин В.И. ПСС. Т. 48. С. 130–131.


[Закрыть]. На следующий день, 7/20 декабря, в письме Васильеву и № 3 (Малиновскому) он назвал принятие пункта сделанным «в угоду еврейским националистам и прочей компании», «издевательством над 6-ю», издевательством над программой партии, «публичным позорищем», «ведь если молчать, то еврейские марксисты завтра верхом будут на нас ездить. Вообще есть предел», удивлялся, как Малиновский мог согласиться «читать такую мерзость публично» (см. док. 37). Ленин призывал протестовать, писать в «Правде» («Дне» в его письмах) против «национально-культурной автономии».