Текст книги "Зовите меня Джо"

– Именно. Спасибо. Я пришел поговорить вот о чем, мистер Вахино. Каких-то определенных жалоб у меня нет, но накопились мелкие трудности, которые только вы, кундалоанцы, способны разрешить. Мы, земляне, ничего не сможем сделать, да и не будем вмешиваться в ваши внутренние дела. Но вам необходимо изменить некоторые вещи, иначе мы никак не сможем вам помочь.

Вахино уже знал, что за этим последует. Он мрачно подумал, что ждал этого уже некоторого время, и совершенно не понимал, как этого можно было избежать. Но он сделал еще одну затяжку, медленно выпустил изо рта дымок и поднял брови: знак вежливого вопроса. Затем вспомнил, что жители Солнечной системы не в состоянии воспринимать нюансы выражений лица как составной части языка кундалоанцев, поэтому сказал вслух:

– Пожалуйста, продолжайте. Я понимаю, что вы не желаете нас обидеть, поэтому ни в коем случае не буду обижаться.

– Это хорошо, – Ломбард наклонился вперед, нервно сцепляя и расцепляя свои большие натруженные руки. – Вот факт: вся ваша культура, да и ваша психология не приспособлены для формирования современной цивилизации. Это можно изменить, но изменения должны быть кардинальными. Вы можете все сделать – принять законы, запустить пропагандистские кампании, изменить систему образования и так далее. Но это просто необходимо сделать.

Например, возьмем сиесту. В эти самые минуты в этом часовом поясе на планете не вращается ни одно колесо, не обслуживаются машины, а на рабочих местах не встретить ни одного сотрудника. Все лежат под солнцем, сочиняют поэмы, напевают песни или просто дремлют. Нам нужно строить цивилизацию, Вахино! Засеивать плантации, разрабатывать рудники, возводить заводы и города – и это все невозможно сделать, располагая лишь четырехчасовым рабочим днем!

– Нет. Но, возможно, у нас нет той энергии, которая присуща вашей расе. Вы чересчур страстные существа, знаете ли.

– Вам просто нужно научиться. Работа вовсе не обязательно должна ломать спину. Вся цель механизации вашей культуры – освободить вас от физического труда и неопределенности, присущей вашей зависимости от земли. А механической цивилизации не должны мешать устаревшие верования, ритуалы, обычаи и традиции. На них просто не остается времени. Жизнь слишком коротка. Это несочетаемые вещи. Вы все еще подобны сконтаранцам, которые таскают повсюду эти дурацкие копья, не имеющие никакого практического значения.

– Именно традиции и формируют нашу жизнь – смысл нашей жизни…

– Культура машин имеет собственные традиции. Вы поймете. Имеет свое значение, и я думаю, что в этом и кроется смысл будущего. Если вы настаиваете на том, что следует придерживаться древних привычек, то никогда не будете идти в ногу с историей. Например, ваша денежная система…

– Она практична.

– В своем роде. Но как вы можете торговать с Солнечной системой, если ваши денежные знаки обеспечены серебром, а деньги Солнечной системы – абстрактной статистической суммой? Вам необходимо будет пересчитывать все по нашей системе, предназначенной для торговли, поэтому вполне можете перейти на нее и во внутренних расчетах. Аналогичным образом придется выучить метрическую систему, если вы желаете использовать наши машины или хоть как-то понимать наших ученых. Вам придется приспосабливаться… да вообще ко всему!

Ну и само ваше общество… Неудивительно, что вы не смогли с выгодой эксплуатировать даже планеты вашей собственной системы, так как каждый ваш гражданин непременно желает быть похороненным там, где родился. Это милая сентиментальность, но не больше, и вам придется избавиться от нее, если вы действительно желаете достичь звезд.

Даже ваша религия. Извините… Но вы должны понимать, что в ней намешано столько всяких вещей, которые современная наука открыто опровергает.

– Я агностик, – тихо сказал Вахино, – но религия Мауироа многое значит для большого числа людей.

– Если Великий Дом разрешит въезд некоторым миссионерам, мы можем обратить ваших людей, к примеру, в неопантеизм. Который, как мне кажется, обеспечивает гораздо больше личностного комфорта и уж точно имеет хоть сколько-нибудь научное обоснование в отличие от вашей мифологии. Если ваши люди во что-либо верят, это не должно конфликтовать с теми фактами, которые рано или поздно станут очевидными для вас после применения современных технологий.

– Возможно. И я предполагаю, что система семейных связей слишком сложна и неподатлива для современного индустриального общества… Да, да, вам предстоит гораздо больше важных дел, чем обычная замена оборудования.

– Несомненно. Необходимо полностью перестроить сознание, – сказал Ломбард. Затем уже мягче добавил: – В конце концов, вы к этому придете. Вы начали строить космические корабли и атомные электростанции, когда улетел Аллан. Я лишь предлагаю немного ускорить процесс.

А язык…

Не хочу показаться шовинистом, но мне кажется, что кундалоанцам следует выучить наш язык. Вашим людям предстоит воспользоваться им в своей жизни, и не раз. Разумеется, все ваши ученые и инженеры должны будут пользоваться им профессионально. Языки Лауи и Муара, а также все остальные очень красивы, но они не подходят для выражения научных концепций. Одна только агглютинация… Если честно, ваши философские книги кажутся мне полной белибердой. Они красивы, но совершенно лишены смысла. Вашему языку не хватает точности.

– Араклес и Вранамауи всегда считались идеалом кристально чистой мысли, – устало сказал Вахино. – И мне, признаться, не совсем понятны ваши Кант, Рассел и даже Коржибски[61]61
  Американский ученый, основатель общей семантики.


[Закрыть], но, конечно же, я не обучен воспринимать такое направление мысли. Несомненно, вы правы. Более молодое поколение, вне всяких сомнений, с вами согласится. А я поговорю с Великим Домом и, может, смогу чего-нибудь добиться. Но в любом случае вам не придется ждать долгие годы. Вся наша молодежь жаждет стать похожей на вас. Ведь это путь к успеху.

– Несомненно, – сказал Ломбард и тихо добавил: – Иногда мне хочется, чтобы за успех не нужно было платить такую высокую цену. Но вам достаточно посмотреть на Сконтар, чтобы понять, насколько необходимо все то, о чем я говорю.

– Почему же… За последние три года они сотворили немало настоящих чудес. После Великого Голода они смогли встать на ноги, начали своими силами восстанавливаться, даже посылать исследователей для поиска новых колоний среди звезд, – Вахино криво усмехнулся. – Я ни в коей мере не поклонник наших недавних врагов, но не могу ими не восхищаться.

– Они храбры, – признал Ломбард, – но что может дать одна только храбрость? Они упорно пытаются, но постепенное угасание их цивилизации неизбежно. Уже сейчас общее производство на Кундалоа в три раза превышает все их достижения. Их межзвездная колонизация всего лишь жалкие потуги пары сотен особей. Сконтар сможет выжить, но будет державой десятого ряда. Вскоре он просто станет государством-спутником Кундалоа.

И дело не в том, что у них нет ресурсов – природных или каких-либо еще. Просто когда ты практически швыряешь наше щедрое предложение нам же в лицо, то выпадаешь из основного потока галактической цивилизации. Они даже пытаются разработать научные концепции и устройства, о которых мы знали сотни лет назад, и при этом настолько сбиваются с правильного пути, что я посмеялся бы, если бы они не были такими жалкими. Их язык похож на ваш в том смысле, что он не приспособлен для научной мысли, и они так же влачат за собой тяжелые ржавые цепи своих традиций. К примеру, я видел космические корабли, которые они разработали самостоятельно вместо того, чтобы взять за основу наши. Они просто смешны! Полсотни различных линеек с разными подходами в отчаянных попытках найти то основное направление, которое мы открыли уже давным-давно. Сферы, овалы, кубы… Я слышал даже, что они строят корабль в форме тетраэдра!

– Но ведь есть небольшая вероятность успеха такого корабля, – промурлыкал Вахино, – геометрия Римана, на которой базируется межзвездный двигатель, допускает, что…

– Нет-нет! Земля в свое время пыталась опробовать такие штуковины, и стало понятно, что они не работают. Только невежды – стоит ли говорить, что ученые Сконтара становятся невеждами, – могут так думать.

Нам, людям, просто повезло, вот и все. Даже у нас вовсе не вдруг возникла культура, создавшая определенный склад ума, необходимый для развития научно ориентированной цивилизации. А до этого технологический прогресс практически топтался на месте. Затем мы достигли звезд. Это получится и у других рас, но сначала им необходимо стать цивилизованными, развить надлежащее мышление… А без нашей помощи Сконтар или любая другая планета вряд ли сможет в ближайшие несколько веков развить такое мышление.

Да, кстати… – Ломбард сунул руку в карман, – у меня здесь журнал одного из сконтаранских философских обществ. Определенные связи между нами все равно остаются, как вы понимаете, ведь нет официального эмбарго ни с той, ни с другой стороны. Просто Солнечная система отказалась от Сканга, сочтя это пустой тратой времени. В любом случае, – он протянул журнал, – вот здесь один из их философов, Дирин, опубликовал какую-то новую работу по общей семантике, которая, по всей видимости, произвела там фурор. Вы ведь читаете по-сконтарски?

– Да, – ответил Вахино. – Во время войны я служил в военной разведке. Так, посмотрим… – он пролистал журнал до нужной статьи и начал переводить вслух:

– Предыдущие работы писателя показали, что принцип неэлементализма не является сам по себе универсальным, но должен придерживаться ряда психоматематических допущений, основанных на факторе броганара, – это слово я не понимаю, – поля, которое взаимодействует с электронной волной-ядром и…

– Что это за бред?! – взорвался Ломбард.

– Не знаю, – беспомощно ответил Валтам, – мышление Сконтарана, по сути, столь же инопланетно для меня, как и для вас.

– Бессмысленный набор слов, – сказал Ломбард, – с хорошо нам знакомым и вполне очевидным сконтаранским «пошли-вы-к-черту» догматизмом, – он бросил журнал на небольшую бронзовую жаровню, и огонь вылизал тонкие страницы дотла. – Полная чушь, что ясно любому, кто более-менее знаком с общей семантикой или имеет хоть толику здравого смысла.

Он криво, с оттенком горечи, ухмыльнулся и потряс головой:

– Раса невежд!

– Надеюсь, вы уделите мне завтра пару часов, – сказал Скорроган.

– Что ж… наверное, – Тордин XI, валтам империи Сконтара, кивнул своей тонкогривой головой. – Хотя будет несколько удобнее на следующей неделе.

– Прошу вас о завтрашней аудиенции.

Трудно было отказать, когда создавалось столь явное впечатление неотложности вопроса.

– Хорошо, – сказал Тордин. – Но чего мне ожидать?

– Я хотел бы отправиться с вами на небольшую экскурсию по Кундалоа.

– Почему туда – из всех возможных мест? И почему завтра, а не в какое-то другое время?

– Там я вам все и расскажу, – Скорроган склонил голову со все еще густой гривой, которая, однако, заметно побелела, и отключил телеэкран на своем конце линии.

Тордин озадаченно улыбался. Скорроган всегда был странным. Но… ладно… Нам, старикам, надо держаться вместе, ведь на пятки наступает новое поколение, а за ним следует еще одно.

Безо всяких сомнений, тридцать лет жизни в изгнании изменили прежде радостного, уверенного в себе Скоррогана. Но, во всяком случае, он не озлобился. Когда медленное, но успешное развитие Сконтара стало настолько очевидным, что о его промахе можно было забыть, его друзья постепенно вернули его в свой круг. Он все еще жил один, но больше не сталкивался с повсеместным неприятием. В частности, дружба с Тордином обрела ту же теплоту, что и раньше, и валтам часто приезжал в цитадель Краакахайма или приглашал Скоррогана во дворец. Он даже предложил старому аристократу место в Верховном совете, но тот отказался, и еще десять (или, может, двадцать) лет Скорроган просто выполнял свои наследственные обязанности графа. И вот впервые он просит о каком-то одолжении… «Да, – подумал император, – я поеду завтра. Работа подождет. Монархам тоже необходимо иногда отдыхать».

Тордин встал со стула и, хромая, подошел к широкому окну. Новое эндокринное лечение творило чудеса с его ревматизмом, однако не было еще завершено. Он поежился, наблюдая, как стена метели накрывает долину. Снова начиналась зима.

Геологи сказали, что на Сконтаре начинается новый ледниковый период. Но до этого не дойдет. За какие-нибудь десять лет климатические инженеры доведут до совершенства свои технологии, и ледники тогда снова отступят к северу. Но пока снаружи все было белым и морозным, и пронзительный ветер выл в башнях дворца.

В южном полушарии сейчас лето, зеленеют поля, а над домами свободных землевладельцев поднимается дым очагов, уносясь в теплое синее небо. Кто возглавляет научную группу? Ах да, сын Аэсгайра Хаастинга. Его работы по агрономии и генетике позволили независимым мелким землевладельцам производить достаточно продовольствия для новой научной цивилизации. Старые добрые свободные граждане, крепкий костяк Сконтара на протяжении всей его истории, никуда не исчезли.

Конечно, много чего изменилось. Тордин улыбнулся, вспоминая, как изменился Вальтамат за последние пятьдесят лет. Работа Дирина по общей семантике послужила фундаментальной основой для всех наук и привела к формированию новых психосимвологических методов управления. Сконтар оставался империей лишь в своем официальном названии. Был разрешен парадокс либертарианского государства, имеющего невыборное, но эффективное правительство. Все к лучшему, конечно же, хотя именно в этом направлении и развивался Сконтар всю свою историю – медленно и не безболезненно. Однако новая наука ускорила процесс, смогла вместить века эволюции в жизнь всего двух поколений. Физика и биология развивались умопомрачительными темпами, но было странно, что искусство, музыка, литература практически не изменились, что ремесло не исчезло и народ все еще говорил на старом высоком наархайме.

Что ж, такова жизнь. Тордин повернулся к своему столу. Нужно было работать. К примеру, проблемы, возникшие в колонии на планете Эзрика… Невозможно было управлять несколькими сотнями процветающих межзвездных колоний без каких-либо проблем. Но это мелочи. Империя была в безопасности. И непрерывно развивалась.

Много воды утекло со Дня Отчаяния, случившегося пятьдесят лет назад, со времени голода и эпидемии и последующих разрушений. Долгий путь – Тордин подумал, что, наверное, никто по-настоящему не понимает, насколько этот путь был долог.

Он взял микрокнигу и начал просматривать страницы. Навыки усвоения материала не были утрачены, и он начал быстро впитывать информацию. Новые технологии усваивались им сложнее, чем более молодыми поколениями, которые обучались их использованию с самого рождения, но умение впитывать данные, интегрировать их в подсознание и оценивать вероятности никуда не делось. Он подумал, каким же чудом он смог выжить в старые дни, когда мышление велось исключительно на уровне сознания.

Тордин вышел из варп-пространства неподалеку от цитадели Краакахайма. Скорроган установил точку появления здесь, а не внутри, потому что ему очень нравился открывавшийся отсюда вид. «Превосходный пейзаж, – подумал валтам. – Прямо-таки до головокружения: резкий обрыв, огромные серые утесы и облака, спускающиеся вниз, в далекую зеленую долину. Над ним возвышались старые зубчатые стены с чернокрылым краакаром, в честь которого и было названо это высочайшее место. Ветер выл и ревел, гоня перед собой сухой белый снег.

Охрана подняла копья в приветствии. Кроме копий, у них не было никакого другого оружия, а вихревые пушки на стенах замка ржавели без дела. К чему оружие в самом сердце империи, которую превосходили только владения Солнечной системы? Скорроган ожидал его во внутреннем дворе. Пятьдесят прошедших лет не согнули его спины и не погасили свирепого золотистого блеска его глаз. Однако сегодня Тордину показалось, что старик держится как-то по-особенному бодро, даже молодцевато, пребывая в полной готовности к чему-то, словно видит невдалеке конец долгого пути.

Скорроган традиционно приветствовал его и пригласил внутрь.

– Спасибо, не сейчас, – сказал Тордин, – я действительно очень занят. Хочется уже начать путешествие.

Граф пробурчал обычное официальное сожаление, но было видно, что и ему не терпится отправиться в дорогу, а значит, незачем было проводить еще час внутри.

– Тогда поехали, – сказал он, – мой прогулочный корабль готов к полету.

Он стоял на стартовой площадке, изящный небольшой робот-корабль с озадачивающим стороннего наблюдателя контуром, свойственным всем тетраэдрическим космолетам. Они вошли и уселись по центру, чтобы было лучше видно.

– Итак, – сказал Тордин, – возможно, ты расскажешь мне, почему мы должны лететь на Кундалоа именно сегодня?

Скорроган бросил на него отрывистый взгляд, в нем читалась давняя боль.

– Сегодня, – медленно сказал он, – исполнилось ровно пятьдесят лет с того момента, как я вернулся из Солнечной системы.

– И? – Тордин был озадачен и испытывал некоторую неловкость. Было непохоже, что немногословный старик решил разворошить дела давно забытых дней.

– Возможно, ты не помнишь, – сказал Скорроган, – но если вытащишь нужные данные из подсознания, то вспомнишь, что я сказал тогда о том, что вы вернетесь ко мне через пятьдесят лет и будете умолять о прощении.

– И сегодня ты хочешь оправдать себя. – Тордин не был удивлен, ведь это было очень типично для сконтаранской психологии, однако он все еще не понимал, за что нужно было извиняться.

– Да, но тогда, в прошлом, я не мог ничего объяснить. Никто не дал бы себе труда выслушать меня, и в любом случае я не был окончательно уверен в своей правоте, – Скорроган улыбнулся, тонкими руками поворачивая регуляторы. – Но теперь я полностью уверен. Время подтвердило мою правоту. И я вновь обрету честь, потерянную тогда. Я покажу тебе, что не провалил данное мне поручение.

Наоборот, я привел наш народ к успеху, специально добившись полного отчуждения землян.

Он нажал кнопку главного двигателя, и корабль перенесся на половину светового года в пространстве. Огромный синий диск Кундалоа величественно вращался перед ними, мягко светясь на фоне миллионов звезд.

Тордин тихо сидел, позволяя простому и значительному утверждению графа профильтроваться через все уровни его сознания. Первой эмоциональной реакцией было удивленное понимание того, что подсознательно он ожидал чего-то подобного. Он никогда не верил – где-то там, в глубине души, – что Скорроган мог оказаться некомпетентным.

А может… нет-нет, точно не предатель. Тогда кто? Что он имел в виду? Или он обезумел за все эти годы, или…

– Ты ведь не часто бывал на Кундалоа после войны? – спросил Скорроган.

– Нет, только три раза, с очень краткими деловыми визитами. Это процветающая система. Солнечная система помогла им снова встать на ноги.

– Процветающая… да-да, действительно, – на мгновение улыбка тронула уголки рта Скоррогана, и это была печальная улыбка, как будто он еле сдерживал слезы, теряя над собой контроль. – Суетливая, успешная маленькая система со всеми своими тремя межзвездными колониями.

Внезапным злым жестом он ударил по элементам контроля ближнего действия, и корабль нырнул к поверхности. Они сели на окраине большого космопорта Кундалоа-сити, и роботы околостартовой площадки принялись за работу, проверяя корабль и окружая его защитным куполом.

– И что теперь? – прошептал Тордин. Внезапно он почувствовал смутную тревогу, понимая, что ему не понравится то, что он увидит.

– Просто небольшая прогулка по столице, – сказал Скорроган. – Может, еще несколько коротких полетов вокруг планеты. Я хотел, чтобы мы явились сюда неофициально, инкогнито, потому что это единственный способ посмотреть на настоящий мир, на повседневную жизнь здешних обитателей, что гораздо важнее и фундаментальнее любой статистики и экономических графиков. Я хочу, чтобы ты увидел, от чего я спас Сконтар, – и снова та же горькая улыбка. – Я отдал жизнь за мою планету, Тордин. Как минимум пятьдесят лет своей жизни, полные одиночества и позора.

Они вышли через ворота в шумный город, закованный в сталь и бетон. Вокруг суетились здешние жители, текли нескончаемые потоки в разные стороны и чувствовалась неугомонная энергия цивилизации Солнечной системы. Было очень много землян, которые приехали на Авайки по делам или за развлечениями, были также и представители других рас. Но большую часть толпы, естественно, составляли местные кундалоанцы. Иногда их очень трудно было отличить от землян. В конце концов, два этих вида были очень похожими друг на друга, тем более что все кундалоанцы носили земную одежду.

Тордин озадаченно встряхнул головой, пытаясь избавиться от морока, навеваемого ревом голосов.

– Я ничего не понимаю, – закричал он Скоррогану. – Я знаю кундалоанский язык, оба наречия: лауи и муаса, однако…

– Конечно же нет! – ответил Скорроган. – Большинство из них говорят на языке Солнечной системы. Родные языки уже не в ходу.

Пухлый землянин в яркой спортивной одежде кричал на апатичного местного торговца, стоящего перед своим магазином:

– Эй ты, парень, быстро приносить мне сувенир чоп-чоп…

– Пиджин[62]62
  Упрощенный язык общения между двумя и более этническими группами.


[Закрыть], – скривился Скорроган. – Ему тоже не долго осталось, так как все молодые кундалоанцы учатся говорить на языке Солнечной системы с младенчества. Но туристам все равно.

Он нахмурился, его рука шевельнулась, пальцы потянулись к бластеру.

Но нет… Времена изменились. Нельзя вот так запросто стереть с лица земли кого-то, кто тебе не нравится, даже на Сконтаре. Уже нельзя.

Турист повернулся и врезался в него.

– Ох, прошу прощения, – воскликнул он с преувеличенной вежливостью. – Я должен был смотреть, куда иду.

– Это не важно, – пожал плечами Скорроган.

Землянин перешел на плохо знакомый ему высокий наархайм, произнося слова с сильным акцентом:

– Я действительно вынужден извиниться. Можно я куплю вам выпить?

– Это не важно, – сказал Скорроган уже жестче.

– Что за планета! Хуже… Плутона! Отсюда я полечу на Сконтар. Надеюсь заключить там деловой контракт. Да уж, вы знаете, как вести дела, сконтаранцы!

Скорроган заворчал и пошел прочь, вежливо уводя за собой Тордина. Они прошли полквартала вниз по улице, прежде чем валтам спросил:

– Что случилось с твоими манерами? Он изо всех сил пытался общаться с нами цивилизованно. Или ты так сильно ненавидишь людей?

– Мне нравится большинство из них, – сказал Скорроган, – но не их туристы. Благодарение Року, на Сконтаре их совсем мало. Их инженеры, бизнесмены и студенты – вполне нормальные. Я рад, что отношения между Солнечной системой и Скангом улучшились, поэтому таких людей сейчас достаточно много. Но туристов следует держать от нас подальше.

– Почему?

Скорроган, резко остановившись, ткнул пальцем в мигающий неоном плакат:

– Вот почему.

Он перевел рекламу с языка Солнечной системы:

СТАНЬТЕ СВИДЕТЕЛЕМ

ДРЕВНИХ ЦЕРЕМОНИЙ МАУИРОА!

ЯРКИЕ! ПОДЛИННЫЕ! МАГИЯ СТАРОЙ КУНДАЛОА!

В ХРАМЕ ВСЕВЫШНЕГО

ПРИЕМЛЕМЫЕ ЦЕНЫ

– Религия Мауироа раньше имела огромное значение, – тихо сказал Скорроган. – Это была благородная вера, хотя она и содержала в себе ряд ненаучных элементов. Их можно было изменить, но сейчас уже слишком поздно. Большинство местных либо неопантеисты, либо неверующие, а прежние церемонии выполняются за деньги. Как театрализованное представление, – его лицо скривилось в гримасе отвращения. – Кундалоа не утратила всех своих живописных старых зданий, обычаев, музыки и других основ своей культуры. Но они поняли, что это является по-настоящему живописным и притягательным, а это гораздо хуже.

– Не понимаю, почему ты злишься, – возразил Тордин. – Времена меняются. Как, впрочем, и на Сконтаре.

– Но не настолько. Посмотри вокруг! Ты никогда не был в Солнечной системе, но видел фотографии. Ведь очевидно, что это типичный город Солнечной системы, может, немного провинциальный, но типичный. Ты не найдешь ни одного города в Авайкианской системе, который не был бы человеческим.

Не найдешь здесь былого искусства, литературы, музыки… Только дешевые имитации произведений Солнечной системы. Или же архаические попытки следовать вышедшим из моды местным традициям – романтическая подделка прошлого. Не найдешь науки, которая не была бы земной, не найдешь машин, чем-то отличающихся от земных, а домов, не похожих на земные, с каждым годом становится все меньше и меньше. Старое общество умерло, остались лишь считаные осколки. Семейные узы, основа местной культуры, мертвы, а брачные отношения стали такой же обыденностью, как на самой Земле. Пропала тяга к земле. Практически не осталось родовых ферм, молодежь стремится в города, в надежде заработать большие деньги. Они едят продукты питания, изготовляемые на фабриках, построенных по земным принципам, а местную кухню можно попробовать только в нескольких дорогих ресторанах.

Здесь больше не делают керамику и одежду ручной работы. Они носят то, что выпускают заводы. Не осталось бардов, поющих древние поэмы или сочиняющих новые. Все теперь глаз не сводят с телеэкранов. Не осталось философов араклинской или вранамауианской школ, теперь философы заняты сочинением посредственных работ, сравнивают Аристотеля и Коржибски или комментируют теорию знаний Рассела…

Скорроган замолчал. Выдержав вежливую паузу, Тордин мягко сказал:

– Я вижу, к чему ты клонишь. Кундалоа пошла по пути Солнечной системы.

– Именно так. Это стало неизбежным с того момента, как они приняли помощь Солнечной системы. Им пришлось перенимать науку, экономику Солнечной системы и, в конце концов, всю ее культуру. Потому что это было понятным для людей, которые руководили всей реконструкцией. А поскольку эта культура, очевидно, было успешной, кундалоанцы переняли ее. Но теперь уже слишком поздно. Домой возврата нет. Да они и не стремятся.

Однако так было и в прошлом. Я изучал историю Солнечной системы. Задолго до того, как раса людей достигла других планет своей системы, на Земле существовали разные культуры, иногда радикально отличавшиеся друг от друга. В конце концов одна из них, так называемое Западное общество, стала настолько передовой в технологическом плане, что… Другие просто не смогли с ней сосуществовать. Чтобы выжить, им пришлось перенимать все устои Запада. И когда Запад помог им преодолеть свою отсталость, он помог им также начать жить по-западному. Руководствуясь исключительно благими намерениями, Запад уничтожил все другие социальные системы, разрушил другой образ жизни.

– И ты хотел спасти нас от этого? – спросил Тордин. – В каком-то смысле я согласен с твоими выводами. Однако является ли сентиментальная ценность старых институтов достойной платой за миллионы потерянных жизней, за десятилетия страданий и жертв?

– Это гораздо больше, чем простая сентиментальность, – в голосе Скоррогана звенела сталь. – Разве ты не видишь? Наука – это будущее. Чтобы достичь чего-либо, нам пришлось усвоить научный подход. Но разве земная наука – это единственный путь? Нужно ли нам было становиться второсортными землянами, чтобы выжить, или мы могли пойти собственным путем, без значительной помощи высокоразвитого, но, по существу, инородного образа жизни? Мне казалось, что мы сможем. Я подумал, что мы просто обязаны были это сделать.

Понимаешь, ни одна нечеловеческая раса никогда не сможет стать человеческой. Базовые психологии: уровни метаболизма, инстинкты, логика, все очень разное. Одна раса может мыслить, придерживаясь умственных категорий другой расы, но это всегда будет вторичным. Ты сам знаешь, сколько проблем возникает при переводе с одного языка на другой. Совокупность мыслей – это язык, а язык отражает основополагающие умственные построения. Точная, строгая, хорошо продуманная философия и наука одного вида никогда не будет понятна другому виду. Потому что они формируют несколько иные абстракции на основе той же базовой реальности.

Я не хотел, чтобы мы стали духовно зависимы от Солнечной системы. Сканг был отсталой цивилизацией. Нужно было все изменить. Но зачем менять свое мышление на чужое? Почему не ускорить эволюцию, идя по нашему собственному пути?

Скорроган пожал плечами.

– Именно этого я и добился, – закончил он тихо. – Ставки были велики, но все получилось. Мы сохранили свою культуру. Она наша. Мы должны были самостоятельно создать науку, поэтому выработали наш собственный уникальный подход.

И тебе известны результаты. Была разработана семантика Дирина – ученые Солнечной системы животы себе надорвали, хохоча над ней. Мы разработали тетраэдрический корабль, который земные инженеры считали принципиально невозможным, и теперь мы можем пересекать галактику, тогда как корабли старой конструкции способны летать только от Солнечной системы до альфы Центавра. Мы довели до совершенства варповый двигатель, разработали психосимволизм нашей расы (который не подойдет никому другому) – новая агрономическая система, которая сохранила свободных землевладельцев, являвшихся основой нашей культуры, – и все прочее! За пятьдесят лет Кундалоа пережила революционные изменения, навязанные извне, Сконтар же самостоятельно преобразил себя. Это разница вселенского масштаба.

Поэтому мы сохранили свои духовные богатства: искусство, ремесло, народные традиции, музыку, язык, литературу, религию. Наш успех не только позволил нам долететь до звезд, сделав нас силой галактического масштаба, но стал причиной ренессанса наших духовных ценностей, то есть Золотым веком истории.

И все потому, что мы остались самими собой.

Он погрузился в молчание, и Тордин ничего не говорил. Они завернули в более тихий переулок, старый квартал, где большинство зданий было построено еще до прихода землян и где можно было увидеть жителей в местной одежде старого стиля. Группа туристов-землян в сопровождении экскурсовода остановилась у открытого гончарного магазина.

– Итак? – произнес Скорроган после некоторой паузы. – Что ты теперь скажешь?

– Я не знаю, – Тордин смущенно начал массировать веки. – Конечно, ничего подобного я раньше не видел. Может, ты и прав. А может, и нет. Я должен подумать над этим.

– Я думал над этим пятьдесят лет, – холодно сказал Скорроган. – Что ж, у тебя есть пара минут.

Они подошли к магазину. Старик кундалоанец сидел, окруженный товарами, ярко окрашенными вазами, мисками и чашками. Оригинальная местная работа. Женщина рассматривала одну из вещей.

– Посмотри, – сказал Скорроган Тордину. – Ты же помнишь, как выглядят по-настоящему старинные изделия? Это дешевки, которые изготовляются для продажи туристам. Конструкция не та, качество работы отвратительное. Но когда-то каждый изгиб и линия имели свое определенное значение.