Текст книги "Хранители Кодекса Люцифера"

18

Аббат Вольфганг Зелендер чувствовал, как в нем все сильнее разгорается гнев. Им хватало наглости не пускать его в церковь (Как называли здесь церкви? Святилище еретиков!), преграждать ему дорогу – и это в собственном городе, да к тому же, если быть более точным, на земле, принадлежащей монастырю.

– Оставайтесь в своей церкви, а мы останемся в нашей, – заявил бургомистр. – В дружеских визитах нет никакой необходимости.

Аббат Вольфганг, от которого не ускользнуло, что в заявлении бургомистра нет не только никакого дружелюбия, но даже элементарной вежливости, стиснул зубы.

– Я не позволю вам запрещать мне что-либо, – прошипел он. – Вы всего лишь бургомистр города, который подотчетен монастырю и королю.

– Так принято у католиков, но только не у нас. Мы перешли под управление правительства Богемии.

– Это же открытый бунт, – возразил Вольфганг.

– Нет, – холодно улыбнувшись, ответил бургомистр. – Это реакция на нарушение королем договора. Превратится ли все это в буту покажет время.

– Вы рискуете головой.

– В самом деле? Оглянитесь вокруг. Я полагаю, что скорее рискуете вы.

Вольфганг услышал покашливание привратника, которого взял с собой. Когда он пришел в церковь Святого Вацлава, перед входов стояли по меньшей мере две дюжины человек. Сейчас там собралась толпа человек в пятьдесят, и ни на одном лице не было видно улыбки.

– Я сообщу обо всем королю.

– Позвольте, я сначала прочитаю ваше послание, чтобы добавить в него парочку ругательств, – нагло предложил бургомистр.

Аббат Вольфганг вскипел. Он вынужден был признать, что здесь ему не удастся снискать успех, не подвергая себя и привратника опасности оказаться избитыми или разорванными на куски. Эти события, впрочем, навлекут на Браунау гнев короля, а протестанты, имеющие тут немалую силу, вряд ли с покорностью отреагируют на королевский приговор. Собрав остатки рассудка, аббат Вольфганг уцепился за мысль о том, что он не хочет войти в историю как человек, вызвавший разрушительную религиозную войну в Богемии. Но какова альтернатива этому? Униженно ретироваться?

Неожиданно по толпе прошло движение. Пока аббат Вольфганг медленно отступал от входа в церковь, толпа разошлась в стороны, чтобы пропустить трех человек, пришедших сюда пешком из верхней части города. Их предводитель, худой старик, улыбался, оглядываясь по сторонам, и благодарил людей сухим, ироничным голосом. Когда какой-то парень, желая спровоцировать старика, заступил ему дорогу, тот, будто ища опору, взял его за плечо, резко крутанул, а затем отпустил плечо и произнес: «Сердечно благодарю, юноша. Так приятно, что у некоторых еще осталось уважение к старости». Аббат не поверил своим глазам, поняв, что простое, без украшений одеяние принадлежит католическому священнику. Но его удивление только возросло, когда он узнал старика. Вольфганг побледнел. Молодой человек, оправившись от неожиданности, сделал шаг за спину старика и при этом очутился как раз между двумя сопровождавшими его людьми. Мужчины подхватили его, один из них воскликнул «Опля!» и рассмеялся. Затем они снова поставили его на ноги и подмигнули ему, но он неожиданно побледнел и прикусил губу. Когда парень отступил в толпу, все заметили, что он прихрамывает.

– Вам здесь рады не больше, чем аббату, кто бы вы ни были, – заявил, прищурившись, бургомистр.

– Да, могу себе представить, – согласился новоприбывший. – Когда я был здесь в последний раз, во всех переулках валялись трупы умерших от чумы, и единственными, кто рисковал вылезти из укрытия, чтобы помочь несчастным, были монахи из монастыря. Как меняются времена.

Бургомистр переварил полученную информацию.

– Это было двадцать лет назад, – после паузы сказал он. – Времена действительно изменились. Кстати, кто вы такой, черт возьми?

– Симпатичная церковь, – неожиданно произнес старик, указывая на поднимающийся перед ними фасад здания. – Совсем новая. Кто ее возвел?

– Жители города Браунау!

– Все вместе?

– Католики участия в строительстве не принимали.

– Жаль. Я всегда рассматриваю церкви как нечто объединяющее. Ведь церковь – это место встречи с Богом, а не с конфессией. Как вы считаете?

У бургомистра на скулах заходили желваки, а глаза стали постепенно наливаться кровью. К изумлению Вольфганга, в толпе кто-то хихикнул, и тут он наконец понял, что толпа эта состоит из людей, а не из закрытой, безмозглой глыбы фанатиков. Но одновременно с этой мыслью его посетила и другая: как же мало нужно, чтобы подобное превращение свершилось.

– В нее можно зайти?

Бургомистр выпучил глаза.

– Э… – выдавил он. Взгляд его метался по сторонам.

– Ах вот как, – понимающе кивнул старик. – Она еще не готова.

– Почему же, готова!

– Ну хорошо. Тогда идемте, дорогой мой. Вы ведь бургомистр, не правда ли? Покажите мне гордость вашей религиозной общины. Во времена, когда так много разрушается, нельзя не порадоваться возможности взглянуть на то, что строится.

Бургомистр попытался подыскать подходящие слова, но так и не нашел их. Старик взял бургомистра под локоть и вопрошающе посмотрел на него. Теперь, когда они стояли так близко друг к другу, можно было заметить, что старик гораздо более худ, чем показался вначале, а лицо его словно вырублено из дерева, причем он был бы на полголовы выше бургомистра, если бы годы не согнули его. Хотя создавалось впечатление, что идет он очень прямо. Смущенный бургомистр последовал за стариком, но тот неожиданно резко остановился, не желая идти дальше, будто упрямый мул.

– Ах да! – воскликнул старик. – Я забыл. Как невежливо с моей стороны. Я ведь не поинтересовался, как же вас зовут, друг мой.

– Меня зовут Лео Киндль, – машинально ответил бургомистр и тут же прикусил язык.

Старик протянул ему руку.

– Очень рад. А я кардинал Мельхиор Хлесль, министр кайзера Маттиаса. Очень приятно.

Он пожал руку онемевшему от неожиданности Лео Кинддю. Глаза бургомистра едва не выкатывались из глазниц, а кровь медленно уходила с лица, как краска с картины, на которую льет холодный дождь.

Кардинал Мельхиор повернулся и подмигнул аббату.

– Идемте, ваше преподобие, – предложил он любезно и достаточно громко, чтобы услышали все. – Мой друг Лео упросил меня позволить ему показать нам церковь. Я с радостью согласился. Вы ведь тоже рады?

Кардинал Мельхиор не стал спрашивать, не сбрендил ли аббат и о чем он, черт возьми, думает. Неужели ему вдруг захотелось стать центром кровавой бойни, которая запросто могла бы охватить всю Богемию? Не забыл ли он часом, что в Браунау. У него куда более важные заботы, нежели забота о том» чтобы высоко держать знамя католической веры? Но всего этого он не спрашивал, хотя аббат Вольфганг прекрасно слышал его вопросы в повисшей тишине, когда кардинал принял чашу с вином и выпил ее мелкими глотками до дна. Аббат чувствовал себя униженным. Он знал, что лицо его пылает.

– Аббат Мартин, – произнес после паузы кардинал, – казалось, в свое время пришел к правильному решению, хотя сейчас все выглядит так, будто он подложил нам свинью.

– Он ведь не мог предвидеть, что…

– Главное – оставаться спокойным. В то время я был одним из тех, кто поддержал его решение разрешить построить церковь. Однако время идет, и люди становятся хитрее.

Аббат Вольфганг собрал всех братьев, имеющих обязанности по хозяйству, в келье под центральной лестницей, где предпочитал беседовать с членами своего монастыря. Когда собрались все, включая посетителя и сопровождающих его мирян, в помещении оказалось довольно-таки тесно. Кардинал и не подумал оставить за дверью своих спутников, которые выглядели как постаревшие телохранители и, скорее всего, ими и являлись. Аббат Вольфганг боролся с желанием выставить их вон, но подозревал, что вряд ли они его послушают.

В принципе, разница в званиях аббата и кардинала была незначительна: за прошедшие годы Браунау стал чем-то вроде патроната кардинала Мельхиора, а его положение министра кайзера обеспечивало ему явное преимущество. Впрочем, настоящее могущество и силу ему давало тайное сокровище монастыря и кардинал многое подчинял его сохранности – даже дружбу, которая некогда существовала между ним и Вольфгангом Зелендером.

– Дворяне-протестанты в Богемии считали, что они смогут играть с кайзером, если поддержат избрание эрцгерцога Фердинанда на трон Богемии, – сказал кардинал. – У них ведь есть императорская привилегия, дарованная кайзером Рудольфом, которая предоставляет им возможность снова избрать Фердинанда, как только это понадобится. Однако Фердинанду глубоко наплевать на императорские привилегии и на договорные обещания. Он начал с того, что организовал широкомасштабное обращением католическую веру и урезал права дворянства. Неудивительно, что протестанты в бешенее, – ведь они, можно сказать, сами себя надули.

– Все они должны бить сожжены! – выкрикнул привратник и натолкнулся на тяжелый взгляд здорового как бык телохранителя. Он захлопнул рот, но про себя от души выругался.

– Однако Фердинанд весьма недальновиден, если считает, что теперь может играть с протестантами. Они слишком самоуверенны и точно знают, что здесь, в Богемии, они составляют большинство. Мы сидим в пороховом погребе, а король и дворяне напоминают мне детей, бегающих по нему с зажженным факелом и пытающихся столкнуть друг друга на груды пороха.

– Кайзер… – начал было аббат Вольфганг.

– Кайзер болен, – перебил его кардинал Мельхиор. – Ему уже шестьдесят лет. Он устал. Сначала он верил, что должен спасти страну от своего брата, кайзера Рудольфа, но потом понял, что не имеет ни малейшего представления о том, с чего нужно начать. – Кардинал сокрушенно покачал головой. – Страна так погрязла в несчастьях, что возникает впечатление, что куда ни пойдешь – всюду пропасть. Что бы мы ни предприняли сейчас, все будет ошибкой. А как обстоят дела здесь?

– Я написал письмо рейхсканцлеру по поводу церкви Святого Вацлава. В ответе говорилось, что, поскольку сейчас образовывается новая католическая лига, ее закрытие было бы важным и объединяющим шагом, если бы, конечно, мы сумели сообща организовать это. Но поскольку для этого понадобятся значительные дипломатические усилия, то в ближайшее время…

– Я не это имел в виду, Вольфганг, – снова прервал его кардинал. – Я только хотел спросить: она в безопасности?

Аббат Вольфганг молча уставился на кардинала. Такой поворот событий оказался для него настолько неожиданным, что он, растерявшись, не мог подыскать слов.

– Она в безопасности?

Вольфганг и привратник быстро переглянулись.

Кардинал Мельхиор с такой силой ударил кубком по аналою, что все присутствующие вздрогнули.

– ОНА В БЕЗОПАСНОСТИ?

– Да, клянусь Девой Марией! – крикнул аббат Вольфганг и снова посмотрел на привратника. – Да, она в безопасности!

– Что стряслось? – спросил сопровождавший Мельхиора здоровяк.

Аббат Вольфганг стиснул зубы, как только ему стало ясно, что быстрый обмен взглядами с привратником был замечен. Он молчал, но был не в силах выдержать взгляд этого человека. В нем вспыхнула гордость – ради всего святого, этот тип всего лишь наемный солдат кардинала, – но он по-прежнему не мог посмотреть ему в глаза.

– У вас нет никаких причин для того, чтобы не отвечать на вопрос Киприана, – заявил кардинал, явно умевший читать мысли.

Вольфганг изумленно посмотрел на него. Разумеется, ему доводилось слышать о Киприане Хлесле. Невольно его взгляд упал на второго человека, сопровождавшего кардинала, и тот с улыбкой указал на Киприана, будто желая сказать: «Это он, а вовсе не я». Вольфгангом овладело смутное подозрение, что он знает, кто этот верзила с любезной улыбкой: Андрей фон Лангенфель. Трагедия их взаимной истории наполнила его восхищением и сочувствием, когда Мельхиор Хлесль в свое время посвятил его в нее.

Привратник набрал в легкие побольше воздуха, но затем, видимо, передумал, решив и дальше хранить молчание. Он опустил голову и сложил руки на животе.

– Я хочу поговорить с Первым Хранителем, – произнес кардинал голосом, который дал понять Вольфгангу, каким образом бывший протестант и сын булочника умудрился дорасти до министра кайзера.

– Я распустил круг Хранителей, – ответил Вольфганг, и его переполнила гордость. Разве это было неправдой? С самого начала Хранители показались ему неблагонадежными. Настоятель монастыря, желавший одержать победу в борьбе с неверием и сомнениями, совершенно не нуждался в том, чтобы среди его паствы находился круг, который бы не был ему подконтролен. Но тогда откуда взялось это упрямство, характерное для маленького мальчика, который врет взрослому?

Единственной реакцией, которую Мельхиор позволил себе проявить, было то, что он, наливая вино из кувшина, колебался долю секунды. Кувшин тихонько ударился о край его кубка. Затем он повернулся к Киприану и Андрею и налил им вина, и тот факт, что мужчины предоставили ему свободу действий, хоть и не выпили ни капли, подсказал Вольфгангу, как потрясены они были. Аббат почувствовал, как в нем просыпается ярость. Браунау – только его монастырь, и решение это было только его, ибо кроме него здесь тогда никого не было! Внутренний голос подсказал аббату, что он не обращался за помощью к кардиналу Мельхиору; он ему вообще ничего не сообщал. А другой голос ответил: «Да зачем? Это я, аббат Браунау!»

– И разослал их в другие монастыри.

– Вина? – спросил кардинал.

Вольфганг вернулся к действительности и заглянул в сверкающие черные глаза Мельхиора Хлесля, которые, как оказалось, вплотную приблизились к его лицу. Кувшин парил над кубком Вольфганга. В глазах светилась неприкрытая жажда убийства. Вольфганг покачал головой. Скрытое раздражение кардинала еще сильнее распалило в нем дух противоречия. В душе шевельнулись смутные подозрения, что в основе своей это та же самая ярость, которую разбудило упрямство бургомистра. Жители Браунау относились к нему как к пугалу, а Мельхиор Хлесль вел себя так, будто это он тут аббат… Зачем ему слава блестящего реформатора монастырей, если здесь его не ожидает ничего, кроме неуважения? И хуже всех вел себя человек, которого он считал своим другом. Он мог бы сейчас быть на Ионе, находиться в тесной связи с силой Господа, вместо того чтобы торчать в Браунау, оставшись на милость!..

«Почему бы и нет? – неожиданно спросил рациональный, холодный голос в его голове. – Почему бы не дать кардиналу то, что он все время пытается получить? Все, что для этого нужно, это написать письмо аббату-примасу[20]20
  Глава монашеского ордена бенедиктинцев


[Закрыть] и попросить отстранить его, Вольфганга, от службы. Все, что его отделяет о Ионы, это пара строчек и перспектива жить простым монахом. Больше никто не возложит на него никакой ответственности, если он сдастся, потому что не соответствует поставленной перед ним цели. Однако он уже слишком многое принес в жертву, чтобы удовлетвориться подобным финалом.

– Мы с преподобным отцом хотели бы переговорить с глазу на глаз, если не возражаете, – мягко попросил кардинал.

Находящиеся на службе монахи посмотрели друг на друга. затем на аббата Вольфганга и только после этого вышли. Киприан и Андрей даже не пошевелились, хотя и поймали на себе изумленные взгляды монахов. Вольфганг начал понимать что «с глазу на глаз» означало присутствие при разговоре восьми глаз, а никак не четырех, причем шесть – на стороне кардинала. Он набычился.

– Полдюжины человек и три Папы умерли, когда библия дьявола проснулась в прошлый раз, – медленно произнес Мельхиор. – Среди них были друзья, которых мы любили Мы с Киприаном обманули Папу и кайзера, позаботившись о том, чтобы она снова сошла со сцены. Скажи мне, что она в безопасности, Вольфганг. Пожалуйста, скажи мне, что она в безопасности.

– Ты приходишь сюда, в мой монастырь, – начал Вольфганг и почувствовал, что упрямство в его душе уже не побелить, – ты раздаешь приказы направо и налево моим монахам, а теперь еще и требуешь от меня отчета о положении вещи, о которой лично ты не вспоминал двадцать лет!..

Киприан зашевелился было, но кардинал Мельхиор предостерегающе поднял руку.

– Она в безопасности? – в который раз повторил он.

– Так, значит, страна – пороховой погреб? – прошипел Вольфганг. – Тогда Браунау – самый большой бочонок с порохом, и именно я сижу аккурат на его крышке. Ты шепчешься с кайзером в Праге и Вене и прядешь свою пряжу, чтобы опутать ею короля Фердинанда, а я в это время сижу здесь, и лишь ворота монастыря отделяют меня от пяти тысяч протестантов, которые больше всего на свете хотели бы перерезать мне горло!

– Она в безопасности?

Аббат Вольфганг сжал кулаки.

– Я проведу вас к ней, – с ненавистью прошептал он.

19

Аббат Вольфганг долго возился с замком, которым давно уже нельзя было пользоваться. Мельхиор Хлесль еле сдерживался, чтобы не вырвать у него ключ. В отсутствие Хранителей он чувствовал себя беззащитным. Параноидальный режим аббата Мартина в сочетании с моральным состоянием тогдашнего Первого Хранителя Павла превращали семерых черных Хранителей в непобедимое оружие, которое, после того как Мартин нажал на спусковой крючок, погасило много человеческих жизней и чуть было не превратило Прагу в пепел. И все же они были единственной защитной стеной между миром и книгой, обладавшей ни с чем не сравнимым могуществом, потому что люди были готовы предоставить ей это могущество.

А аббат Вольфганг вот так запросто взял и распустил круг Семерых? Кардинал не верил ни единому слову своего бывшего друга. Ему достаточно было посмотреть в глаза Киприану и Андрею, чтобы понять, что и они сочли объяснения аббата ложью. В чем же причина того, что каждый, кто нес прямую ответственность за завет Сатаны, раньше или позже начинал вести себя так, будто дьявол каждую ночь посещает его в келье пока слова vade retro не застревали в горле у почтенного визитом и он не становился жертвой нашептываний нечистого? Неужели в мире больше не осталось сильных духом, которые могут противостоять влиянию Книги?

Мельхиор неожиданно понял, что намеревается сделать, и поразился самому себе.

Аббат открыл дверь в келью, вынул лампу из крепления и отступил на шаг, чтобы зажечь ее. Келья была совершенно пустой – за исключением огромного темного сундука, вокруг которого поблескивали цепи, обвившие его подобно змеям. Аббат повесил лампу на крючок над сундуком. Мельхиор не сводил глаз с сундука; он чувствовал, как стук сердца отдается во всех его членах и как с каждым мгновением из жил его утекает толика силы. Еще пара минут – и у него могут подкоситься колени. Не подобные ли чувства испытывает солдат, когда приближается утро битвы?

«Господи, дай мне сил, – взмолился кардинал. Затем поправился: – Господи, благодарю Тебя за то, что Ты дал мне достаточно сил. Пожалуйста, пусть я не колеблясь применю их».

– Я хочу увидеть ее, – заявил он. – Открой сундук, Вольфганг.

Он услышал, как глубоко вздохнули Киприан и Андрей. Лицо аббата превратилось в искаженную маску из света и тени, глаза его остекленели от ненависти. Киприан сделал шаг к своему дяде, ненавязчиво предлагая прикрыть ему спину. На Мельхиора накатила волна благодарности, и ему стоило большого труда не выказать ее.

– Пожалуйста, – добавил он.

Аббат Вольфганг наклонился и принялся возиться с замком. Мельхиор предпочел бы, чтобы он выдержал паузу, прежде чем приняться за дело. Предчувствие приближающейся катастрофы было таким сильным, что у него вспотели ладони. Цепи, звеня, упали на пол. Аббат Вольфганг ослабил крепления, открыл засов и поднял крышку сундука. С сухим треском крышка свалилась на пол.

Мельхиору показалось, что из сундука исходит сияние, нечто вроде тонких нитей из едва заметно светящейся злобы, которое поднялось со дна и, шепча, растворилось в темноте кельи. Сердце его гулко стучало. Он подошел на шаг и, обернувшись, неожиданно встретился взглядом с Киприаном.

– Ты действительно этого хочешь?

– Да, – просто сказал Мельхиор.

– Давайте ее сожжем, – слабым голосом произнес Андрей. – Прямо сейчас.

Мельхиор заглянул в глаза аббату и увидел там не только подтверждение того, что дружеские чувства, некогда испытываемые ими друг к другу, уже погасли, но и горевший в них вызов. «Вот уже пятнадцать лет я живу в непосредственной близости от этой книги, – казалось, говорил взгляд Вольфганга. – А ты еще ни разу не видел ее вблизи, так что лучше помалкивай. Что тебе известно из того, что мне довелось испытать в своих кошмарах? Неужели ты надеешься обладать Книгой, если за все эти годы у тебя так и не появилась уверенность в том, что ты сможешь противостоять ей?»

Мельхиор заглянул в сундук и увидел там еще одну запертую крышку. По телу его прокатилась ярость, как только он понял, с какой легкостью аббат Вольфганг обвел его вокруг пальца.

– Ключ, – хриплым голосом приказал он.

Вольфганг протянул ему свою связку. Мельхиор попытался вставить первый попавшийся ключ в висячий замок, соединявший скобы на втором сундуке. Ключ не подошел. Он услышал, как звенят ключи о замок, и понял, что у него трясутся руки. Замок был слишком велик.

– Который из них? – рявкнул Киприан. Он подал голос, чтобы руки Мельхиора перестали наконец дрожать.

Аббат Вольфганг наклонился вперед и указал на один из ключей в связке.

– Вот этот. А этот – для следующего сундука.

Мельхиор поднял глаза и увидел улыбку аббата, угасшую, как только тот заметил выражение его лица. Если на лице Вольфганга отразилась хотя бы половина черной, бездонной ярости, охватившей его, то он, должно быть, выглядел как ангел мести Господней.

Когда открыли последний сундук, наружу вырвался запах пергамента, слишком долго лежавшего в герметично закрытом месте. Похожий запах исходил от кайзера Рудольфа в последние годы его жизни, когда усилился кариес, вызванный сифилисом. Он ощущался при каждом выдохе, каждом слове кайзера, будто накрывая присутствующих волной, вызывая кашель; он сообщал о себе с каждым сквозняком и с каждым движением чудовищно разбухшего тела, даже когда кайзер Рудольф молчал. Мельхиор никогда не был приближен к императору, к тому же Рудольф слишком боялся представителей Церкви и сразу же распознал в Мельхиоре того, кем он на самом деле был: сторонника брата своего Маттиаса, хотевшего свергнуть его с трона. Впрочем, Андрей рассказывал Мельхиору, что вонь чувствовалась уже тогда, когда каприз кайзера превратил его, бывшего уличного мальчишку и правую руку лжеалхимика, в первого рассказчика императорского двора. Это произошло двадцать пять лет тому назад. К концу жизни кайзер Рудольф уже использовал кожаный протез подбородка, чтобы прикрывать зияющую дыру в нижней челюсти. Чудовищный, почти гротескно толстый, с обезображенным лицом, он, пошатываясь, заглядывал в каждую комнату и был скорее похож на Голема, чем на человека из плоти и крови. Тяжело дыша от напряжения, требовавшегося, чтобы заставить тело двигаться, кайзер кряхтел от подагрических болей и, словно исчадие ада, толкал перед собой сплошную стену зловония. Кардинал Мельхиор никогда не уважал и не любил кайзера, но был уверен, что последние годы императора представляли собой ад на земле, а после его смерти он молился о том, чтобы Господь, решая судьбу души несчастного, засчитал представителю рода Габсбургов эти годы.

Ему пришлось задержать дыхание, чтобы успокоить желудок, и он услышал, как где-то за его спиной резко откашлялся Андрей. Мельхиор подозревал, что подобный запах приобретает все, что выходит за ворота ада.

В глубине последнего сундука мерцал серо-белым светом кожаный переплет, и этот свет сливался с матовым глянцем застежек и пряжек на углах Книги и орнаментом в центре. Отсюда Книга могла показаться маленькой, ибо из-за теней сундук выглядел как глубокий, бесконечный колодец, на дне которого она лежала. Все это производило одновременно захватывающее и отталкивающее впечатление в напряженной тишине кельи. Мельхиор отклонился назад. Неожиданно он подумал, что стоит ему открыть Книгу – и его затянет в ее отвратительную глотку:

– Кто-то до нас открывал эти сундуки, – неожиданно заявил Киприан, – и повредил замки на цепях и сундуках. Теперешние выглядят совсем как новые.

– Кодекс пытались украсть, – после очень долгой паузы пояснил аббат Вольфганг.

– Когда это произошло?

– После беспорядков, последовавших за смертью кайзера Рудольфа.

– Это было пять лет назад, – услышал Мельхиор собственный голос. – Пять лет назад! Почему я узнаю об этом только сейчас? Почему ты мне ничего об этом не рассказал? – Его слова отозвались пронзительным эхом, и он понял, что прокричал их.

– Ничего не случилось. Книга в целости и сохранности. Мы положили ее на место.

– Они достали ее из сундуков? – Мельхиор заметил, что снова кричит на аббата Вольфганга. Горло его горело. Вольфганг был так бледен, что в свете лампы его лицо казалось желтым.

– Им что-то помешало. Они оставили ее на полу и сбежали.

– Что-то? А как же Хранители?

– Сначала они убили всех Хранителей.

Мельхиор уставился вглубь сундука. Книга манила его к себе. Казалось, она говорила: «Возьми меня. Я твоя. Я изначально предназначалась для самых сильных. Чего ты боишься? Возьми меня, и я буду принадлежать тебе». И тут еле слышно зашептал другой голос: «Все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне».

Кардинал отшатнулся, наткнулся на Киприана и почувствовал, как тот поддержал его. На какое-то мгновение искушение просто упасть в обморок и передать инициативу своему племяннику было таким сильным, что у него подкосились колени. Но затем он выпрямился.

– К чему вся ложь? – прошептал он. – К чему все сказки о Хранителях, которых якобы распределили по другим монастырям? К чему все твое молчание, Вольфганг?

– К тому, что сейчас речь идет о куда более важных вещах, чем эта проклятая книга! – выкрикнул аббат. – Католическая церковь в Богемии подвергается гонениям. Над монастырем здесь, в Браунау, смеются. Уличные мальчишки швыряют камни в моих монахов, когда те появляются в городе. Ересь повсюду перешла в наступление. Я должен запретить ее по твоему приказу и приказу кайзера, но никому и дела нет до того, возможно это или нет. По велению короля я должен закрыть церковь Святого Вацлава, хотя я не в состоянии даже войти в нее, без того чтобы не собралась толпа и не начала угрожать мне. Вот в чем состоит реальная опасность здесь, в Браунау. Этот город – котел, в котором варят свое ядовитое зелье алхимики в верхах Церкви, еретичества и государства, и если варево выкипит, то его кислота зальет и выжжет всю страну! Вы поместили меня в центр пожара: ты, кайзер, придворные, король, – но каждому из вас насрать на то, в состоянии ли я выполнить свою задачу! Вместо этого ты сваливаешься сюда как снег на голову вместе со своими авантюристами, и все, что тебя интересует, это ТРИЖДЫ ПРОКЛЯТАЯ КНИГА ВНУТРИ ЭТОГО ГРЕБАНОГО СУНДУКА!

Голос Вольфганга становился все громче, пока под конец не превратился в истошный вопль. Всхлипнув, аббат замолчал и, похоже, только сейчас понял, что сказал. Его качало.

– Кто это сделал? – спросил Мельхиор.

– Я не знаю.

– Почему ты мне ничего не сообщил?

– Я не могу выгнать тебя из города, потому что Браунау принадлежит королю, хотя, если я правильно понял бургомистра, это уже не так, – в изнеможении произнес аббат. – Но монастырь – моя и только моя территория, и на ней я тебя больше не желаю видеть, Мельхиор Хлесль. Если ты хочешь мне что-то сказать, пришли письмо. Если ты хочешь сместить меня с должности, обсуди это с кайзером или аббатом-примасом. Больше никогда сюда не возвращайся. Я проклинаю тот день, когда поддался твоим уговорам и занял место аббата в этом монастыре.

– Я не позволю… – начал было Мельхиор, но почувствовал, как Киприан схватил его за руку.

– Пойдем, – сказал племянник, и Мельхиор почувствовал, что его потихоньку тащат к двери. В тот же миг кардинал воспротивился.

– Нет, – решительно заявил он и с трудом сдержался, чтобы не выплеснуть бушевавший в нем гнев на Киприана. – Нет, я такие…

– Как бы там ни было, здесь библия дьявола в большей безопасности, чем в любом другом месте, – прошипел Киприан. – Она лежала в тайнике двести лет. Нет ни одного места, которое бы лучше для этого подходило, стерегут ли ее Хранители или нет. Если вы с аббатом сейчас окончательно разругаетесь, он просто швырнет тебе Книгу под ноги, или попросит кайзера забрать ее, или вообще сунет ее первому попавшемуся идиоту. Мы сейчас уйдем, чтобы все страсти улеглись, и получим отсрочку, чтобы придумать выход из положения.

– Но…

Мельхиор посмотрел поверх плеча Киприана и заметил, что аббат Вольфганг нагнулся и начал запирать сундуки. Андрей стоял возле бенедиктинца.

– Вы чувствуете стук? – поинтересовался он. – Вибрации? У вас возникает ощущение, что воздух гудит, как от тысячи злобных мыслей, желающих захватить над вами власть?

Аббат тупо уставился на него.

– Вы что, умом тронулись? – спросил он.

– Я пока нет, – ответил Андрей. – Знаете, среди погибших, о которых упоминал кардинал Мельхиор, была и женщина, которую я любил. Как только я узнал, насколько небрежно вы обращались с драконом, спящим в этих сундуках, у меня руки зачесались свернуть вам шею. Но я ничего не почувствовал.

– Исчезните, – требовательно произнес аббат Вольфганг.

Когда они вышли к монастырским воротам, Мельхиор глубоко вдохнул. Ему казалось, что свежий воздух еще никогда не был так ароматен.

– Я его убью, – заявил он. Это было первое, что пришло ему на ум.

– Вы почувствовали библию дьявола? – тут же спросил Андрей.

Мельхиор растерянно моргнул.

– Я еще никогда ее не чувствовал, и если в моей жизни есть нечто, чем я горжусь, то это данный факт.

– К чему ты клонишь? – не понял Киприан.

– Однажды я почувствовал ее. В тот раз, когда сидел напротив аббата Мартина, узнал в Павле убийцу Иоланты и захотел прикончить его.

Киприан и кардинал промолчали: один – из сострадания, другой – от смущения.

– Сегодня я снова почувствовал такую же ярость. Но библия дьявола ничего мне не сказала.

Мельхиор пристально посмотрел на Андрея. Возникшая у него мысль была такой чудовищной, что он не решался облечь ее в слова. Кардинал почувствовал, как в мозгу у него раскинулась тень и задушила все холодом.

– Нам нужно как можно быстрее возвращаться в Прагу, – произнес он бескровными губами.