Текст книги "Хранители Кодекса Люцифера"

22

– Рейхсканцлер обратился ко мне через главу правительства Моравии, но это не было единственной причиной, почему я решил помочь вам, – сказал Вилем Влах. – Есть и еще две других.

Беседа происходила по пути от Новоместской ратуши к фирме «Хлесль и Лангенфель», после того как Вилем Влах изобразил во всех подробностях махинации Себастьяна, касающиеся как его самого, так и главного бухгалтера фирмы, которого торговец из Вены пытался запугать. Судья объявил дело закрытым, а в заключительной речи сказал несколько слов относительно деятельности королей и их наместников, которые, как опора общественного порядка, заботятся в первую очередь не о собственной выгоде, а о справедливости. Взгляды Владислава фон Штернберга, которые он бросал на Себастьяна, затеявшего это дело, не обещали ничего хорошего. Тем не менее королевскому наместнику хватило ума и достоинства не указывать на то, что опасный лед его заманил Себастьян.

Сообщив, что все издержки процесса, включая обновление зала судебного заседания, лягут на плечи Себастьяна, судья добавил: «Лжесвидетельство – это прегрешение и преступление. Благодарите Бога, что вас остановили до того, как вы смогли совершить и то и другое. Я, к сожалению, не могу осудить вас за преступление, которого вы не совершали. Что же касается других происшествий, а именно угроз семье Августин, втягивание охраны его милости в эту историю и ваших махинаций с фирмой «Хлесль и Лангенфель», то время покажет, не будет ли этот суд в скором времени рассматривать обвинение, которое выдвинет против вас соответствующая сторона». Тон, которым было сделано это заявление, наводил на совершенно определенную мысль: судья съест со всеми потрохами первого же человека, заставившего его снова рассматривать дело, в котором участвуют Себастьян Вилфинг или «Хлесль и Лангенфель».

Себастьян так и не понял, что удачи ему отмерено куда больше, чем ума. Подскочив к судейскому столу, он вытащил какой-то документ.

– Ничего еще не закончено, – пропищал он. – Вот! В этом документе написано, что я получаю законное право на долю наследства умершего Киприана Хлесля, – при условии выплаты сорока процентов налогового сбора в пользу короны Богемии.

– Э… – сказал судья. – Вы владели этим документом еще до постановления суда по этому делу?

Публика начала хихикать. Себастьян огляделся; его уверенность внезапно испарилась. Судья вырвал документ у него из рук.

– Во-первых, – продолжил судья, – такого указа рейхсканцлер издать не мог. Его юрисдикция не распространяется на граждан Праги или находящуюся в Праге фирму. Этот вопрос должен был бы находиться в компетенции данного суда. Во-вторых, рейхсканцлеру фон Лобковичу это определенно известно, из-за чего он никогда и не подписал бы такой документ. Это неизбежно приводит нас, в-третьих, к установлению того факта, что здесь имеет место подлог. В-четвертых, это дает нам основание предположить, что подлог совершили вы, из-за чего я, в-пятых, приказываю немедленно вас арестовать. Судебное разбирательство по вашему делу я начну сразу же, как только найду своего пса, – это в-шестых. – Под смех присутствующих судья с каменным лицом заключил: – Мне нравится, когда дело можно закрыть все лишь в шесть этапов.

В зале раздались стихийные аплодисменты.

– Одна из двух причин, – заявил Вилем Влах, – заключается в том, что за приглашением рейхсканцлера, собственно, стоит другой человек.

– Кардинал Мельхиор, – наугад сказала Агнесс.

Влах улыбнулся.

– У него все хорошо?

– Я не знаю. Но он в состоянии подпольно отправлять письма из заключения в Инсбруке. Так что вряд ли у него все так плохо.

– Я думал, что он все-таки не получил моих сообщений, – вмешался Вацлав. – Я надеялся, что он сумеет найти хоть какую-то возможность поддерживать контакт с внешним миром, но поскольку ответа не было, я оставил всякую надежду.

– Ты писал кардиналу Мельхиору? – пораженно спросила Агнесс.

Вацлав пожал плечами.

– Он должен был знать, что здесь происходит.

– При всем уважении, Вацлав, – заметил Влах, – даже для такого хитроумного человека, как кардинал, нелегко послать весточку из тюрьмы. Какой толк был бы ему от письма, с трудом отправленного и переданного тебе? Он обратился к людям, которые ему обязаны. Именно с их помощью ему удалось кое-что сделать.

– Вы имеете в виду рейхсканцлера…

– Правильно. Зденек фон Лобкович не выступил против ареста кардинала, так как без поддержки императора у него нет власти над королем Фердинандом и эрцгерцогом Австрии, а император слишком слаб, чтобы остановить обоих Габсбургов, но рейхсканцлер на стороне кардинала.

– А чем вы ему обязаны? – спросила Агнесс.

Влах вздохнул.

– Ваш вопрос вынуждает меня раскрыть вторую причину моего пребывания здесь.

Они дошли уже до поворота, за которым находился ее дом. Влах остановился. Когда вся группа тоже остановилась, он подошел к Андрею, снял шляпу и низко поклонился.

– Я прошу у вас прощения за то, что принял тогда ваш отказ как оскорбление. Я прошу у вас прощения за резкие письма, которые писал. Я прошу у вас прощения за то, что препятствовал вашим делам с Моравией. Я прошу у вас прощения от всего сердца.

Андрей пристально смотрел на него.

– Наденьте шляпу, Вилем, – ответил он наконец. – Вам совершенно не за что просить у меня прощения. Мы оба делали то, что считали правильным.

– Нет, – возразил Влах. – Только вы это делали. То, что делал я, предпринималось мною сначала из тщеславия, а затем, когда вы отвергли меня, из ущемленной гордости. Я знал, что поступаю неправильно.

– Да ладно вам, Вилем, с тех пор уже столько воды утекло.

– Я прошу у вас прощения, – настойчиво повторил Вилем.

Андрей вздохнул, коснулся плеча Влаха и вынудил его выпрямиться. После этого пожал руку торговцу из Брюна.

– Мне жаль, что я тогда поставил собственную точку зрения на справедливость выше вашей необходимости, – сказал Андрей. – Если бы мы спокойно друг с другом поговорили то, возможно, нашли бы решение.

Вилем Влах удивленно заморгал. Вацлав внезапно почувствовал, как у него сдавило горло. Юноша знал, на какие широкие жесты способен его отец, но каждый раз, когда он становился свидетелем подобного великодушия, это снова и снова производило на него огромное впечатление. Ему стало ужасно стыдно когда он вспомнил все упреки, брошенные им в лицо отцу. Казалось, он готов был провалиться сквозь землю. В то же время Вацлав был рад, что никто не обращает на него внимания.

Мужчины пожали друг другу руки. Никто из них не знал, что еще можно сказать.

– Дело вовсе не закончено, – после паузы заявила Агнесс. – Этот процесс приковал всеобщее внимание к нашей семье и нашей фирме, а его исход в любом случае рассердит короля Фердинанда. Опасность того, что он разорит фирму, затребовав себе долю Киприана, сейчас больше, чем прежде.

– Я буду следовать вашему плану, – вмешался Вацлав. – Вы можете на меня положиться.

Агнесс и Андрей одновременно покачали головой. Брат и сестра переглянулись.

– У нас было достаточно времени на то, чтобы поразмыслить над этим, – ответил Андрей. – Мне не следовало ставить тебя перед фактом. Это неправильно.

– Мы подумали обо всем, только не о тебе, – добавила Агнесс.

– Все нормально. И это единственная возможность. Для чего еще нужна семья? – Вацлав натянуто улыбнулся.

– Вот здесь и зарыта собака. Семья нужна, чтобы она вступалась за человека и оберегала его. А мы все перевернули с ног на голову.

– Но…

– Семья должна быть достаточно крепкой, чтобы нести риск.

Вацлав пожал плечами. Он мог бы сказать, что для него не составит труда осуществить план Андрея, но это было ложью, а в этом деле, в котором так много лгали, куда лучше было говорить правду. Агнесс подошла к юноше и молча обняла его. После недолгого колебания Андрей присоединился к ней. Его тетя, отец – что бы ни утверждали такие мелочи, как рождение или происхождение, – были тем единственным, что действительно имело значение. Они – его семья, а он – ее часть и всегда ею был. Вацлав тоже обнял их.

– Где Александра? – спросил он через некоторое время.

Агнесс вытерла выступившие слезы.

– Она провожает Леону в Брюн. Если быть точной, Себастьян выгнал их из дому. Было бы неправильно скрывать от тебя, что она путешествует в сопровождении мужчины, которого любит.

Вацлав попытался заглушить боль, которая все время терзала его.

– Я поеду за ней, – заявил он.

Агнесс улыбнулась.

– Эта борьба может оказаться напрасной.

– Я никогда не простил бы себе, если бы даже не попытался этого сделать.

Агнесс опустила голову.

– Как же мы поступили с тобой… – потерянно прошептала она.

– Кто знает, смог бы я добиться любви Александры, если бы мое происхождение было ясно с самого начала?

– Очень великодушно с твоей стороны так говорить.

– Поверьте, мне это далось нелегко.

– Я приглашаю вас к себе, – сменила тему Агнесс. – Сегодня весьма подходящий день, чтобы открыть самую дорогую бочку вина. Мы еще не спасены, но нам удалось пройти значительную часть пути, и это дорогого стоит, Господин Влах, господин Августин, пожалуйста, будьте нашими гостями, – Она улыбнулась главному бухгалтеру. – Я прикажу послать кого-нибудь за вашей семьей, чтобы ваша жена и дети тоже смогли участвовать в празднике.

Августин поклонился.

– А что вы, собственно, повсюду с собой таскаете?

– Это конторская книга, которая должна была стать доказательством того, что фирма обманула корону, если бы это на самом деле произошло, – книга, которую искал Себастьян Вилфинг.

– К сожалению, она… повреждена новым членом семьи Августин, – заметил Вацлав.

– Что? Ни в коем случае, – возразил бухгалтер. Он раскрыл книгу. – Вот посмотрите – все в порядке. Что бы с нами стало, если бы конторская книга оказалась поврежденной?

– Но я ведь сам видел…

– Это была книга старой фирмы «Вигант и Вилфинг». Несколько старых книг уцелели в том пожаре и лежат в подвале этого дома. – Августин слегка покраснел. – Когда я нашел их, то просто не смог с ними расстаться.

– А я-то думал, вы нагло притворяетесь, указав судье на эту книгу.

– Я бухгалтер, господин фон Лангенфель, а вовсе не азартный картежник.

– Где же вы ее прятали? Ведь колыбель вашей дочери была самым лучшим тайником, какой только можно придумать!

– Поэтому я и положил туда старую книгу. Если бы кто-нибудь когда-нибудь принудил меня к тому, чтобы открыть тайник, он бы уже только поэтому поверил в ее подлинность. Однако, – Августин откашлялся, – в доме ведь есть и другие кровати, не так ли? Моя жена была чрезвычайно довольна, когда сегодня утром я забрал конторскую книгу из нашего матраса.

Агнесс положила руку ему на плечо.

– Иногда слишком поздно понимаешь, кто твой верный друг. Вы уже подумывали о партнерстве?

Адам Августин посмотрел Агнесс прямо в лицо.

– Нет, – ответил он, – но я, пожалуй, готов сделать это сейчас. – И он широко улыбнулся.

23

Перед домом стояли солдаты и преграждали вход в здание. Агнесс остолбенела, а затем они с Андреем направились к командиру отряда. Адам Августин, не колеблясь ни секунды, последовал за ними.

– Слушания закончились, – заявила Агнесс – Все обвинения оказались несостоятельными. Пожалуйста, пошлите одного из ваших людей в зал судебных заседаний, и судебный пристав подтвердит, что я говорю правду.

Командир отряда равнодушно посмотрел ей в глаза. Он и его люди, кстати одетые по-разному, были хорошо вооружены. У всех вокруг бедер был повязан желто-черный шарф. Агнесс испытала настоящий шок, когда узнала императорские цвета дома Габсбургов.

– По поручению короля Богемии Фердинанда и по специальному разрешению его величества императора, – отрывисто произнес командир, – состояние и дом государственного изменника кардинала Мельхиора Хлесля конфискованы. Вплоть до выяснения претензий к кардиналу недвижимое имущество его семьи также считается конфискованным. Пожалуйста, покиньте эту территорию.

– Часть фирмы записана на имя Лангенфель, – услышала Агнесс собственный голос.

– Пожалуйста, покиньте территорию.

– Императору должно быть стыдно, – прошептала Агнесс.

Солдат сильнее сжал свое оружие. Агнесс почувствовала, как кто-то хватает ее за руку и оттаскивает прочь. Ее триумф над Себастьяном был только преамбулой к полному поражению. Она ощутила вибрацию в теле, как будто ее сердце с каждым ударом перекачивало в кровь ненависть. Она знала, что убила бы Себастьяна, не колеблясь ни секунды, если бы в этот момент он стоял перед ней и у нее было бы оружие. Она не могла унять дрожь. Она точно знала, что значит эта вибрация. Это был ритм биения сердца Зла.

24

Когда дорога вывела их из леса и Александра впервые увидела Пернштейн в полную величину, девушка невольно вздрогнула. Лучи вечернего солнца должны были бы позолотить старые стены, но густые, резкие синие тени оборонных сооружений и эркеров казались злобными гримасами, а просвечивающаяся из-под осыпавшейся штукатурки каменная кладка при таком освещении усиливала впечатление открытых ран. Отдельно стоящая центральная башня купалась в лучах заходящего солнца, однако тени у ее подножия были черными. Выглядело это как гниль, которая угнездилась там и медленно поднималась наверх, въедаясь в камень. Александра ожидала увидеть нечто похожее на замок в Праге, где ежедневно кипела жизнь, напоминающая народные гуляния, а прежнее предназначение замка – укрепление – можно было распознать лишь в отдельных архитектурных деталях.

Пернштейн же, на первый взгляд, казался пустующими развалинами. У внешних ворот стояла стража, и, тем не менее, нигде не было видно привычной толпы снующих туда-сюда слуг, необходимых для того, чтобы содержать в порядке такое огромное строение. Александра вспомнила о деревнях, становившихся все тише и мрачнее по мере приближения к Пернштейну, и о взглядах, которые были направлены на нее и Генриха из убежищ и приоткрытых на ширину ладони дверей.

Она огляделась. Центральная башня возвышалась перед ней как монумент из золотого льда. Ей показалось, что в одном из верхних окон мелькнуло чье-то лицо, но затем они подошли уже слишком близко, чтобы Александра могла проверить это. От главного здания к центральной башне вел мост, расположенный на головокружительной высоте. Девушка содрогнулась при мысли о том, что ей придется ступить на него.

– Геник! – Она хотела спросить его о том, где же торжественная делегация и почему их никто не приветствует, но тут же закрыла рот, увидев его лицо: оно было хмурым и задумчивым. Она еще никогда не видела его таким. Внезапно на ум пришла мысль о том, что приезжать сюда было ужасной ошибкой и что, пожалуй, можно было бы вытерпеть всю несправедливость, которая ждала ее дома, в Праге, поскольку она терпела бы ее вместе со своей семьей. Здесь же она была одна. Александра любила Генриха всем сердцем, но на мгновение неожиданно засомневалась: а знала ли она его когда-нибудь по-настоящему? Ей показалось, что за время пути сюда он стал другим человеком. Нет, она должна смотреть правде в глаза: рядом с ней мужчина, которому принадлежит ее сердце, и, однако же, ей еще никогда не было так одиноко.

– Что?

– Ничего.

Он внимательно посмотрел на нее и отвернулся. Его взгляд скользил по внешней стороне центральной башни, и Александра заметила, что он снова и снова возвращается к окну, в котором, как ей показалось, она увидела лицо. Затем его черты напряглись. Девушка проследила за его взглядом, и холод, который она давно уже чувствовала, вонзился в ее тело, как кол. На мосту, соединявшем главное здание и центральную башню, неожиданно появилась женская фигура. Хотя не было и малейшего ветерка, длинные волосы и одежда колыхались, как если бы вокруг ее тела постоянно извивались змеи. Женщина находилась слишком далеко, чтобы рассмотреть ее лицо. Вся одежда ее была белого цвета и в вечернем свете сверкала, как бриллиант. Теперь Александра поняла, что подразумевалось в Библии, когда речь шла о том, что Люцифер был самым прекрасным из всех ангелов. Белый цвет может быть также и цветом дьявола.

Голос вернулся к ней только после того, как они объехали центральную башню и больше не могли видеть женщину в белом.

– Кто это? – прошептала она.

Генрих перевел дух.

– Это Поликсена фон Лобкович, жена рейхсканцлера. Наша хозяйка.

У нее возникло впечатление, что он хотел назвать другое имя. Александра не знала, что она всем своим видом кричит о помощи. Это было так же ясно, как если бы она протянула к нему руки и, вцепившись в него холодными пальцами, закричала: «Держи меня!» Черты его смягчились, лицо уже не было таким напряженным, каким оно оставалось в течение всего путешествия. А если что-то и осталось, оно скрылось за его улыбкой, оттеснившей большую часть сомнений, которые тревожили Александру. Она невольно протянула к нему руку, и Генрих, взяв ее, нежно сжал.

– Не бойся, – сказал он. – Мы уже у цели.

Она улыбнулась в ответ. Стоило только попытаться, и оказалось, что это не так уж трудно сделать.

Торжественная делегация все-таки была. Вход в главное здание находился за внутренними воротами замка, и там стояли с полдюжины кланяющихся мужчин и женщин. Был также таз с чистой водой, в котором можно было помыть руки, кувшин с вином и два бокала, которые им навязали. Принесли и маленькую буханку хлеба, от которой Генрих отломил два куска и протянул один ей. Александра положила его в рот и прожевала. Есть ей не хотелось. Она смотрела, как его белые зубы откусывают кусочек от его части, но не видела, чтобы он откусил еще раз. Когда она наконец проглотила свой кусок, он упал ей в желудок, как комок глины.

Одна из служанок провела Александру в комнату, где находились большая кровать, несколько сундуков и ковры. Meбель производила такое впечатление, как будто время прошло мимо нее так же, как и мимо самой крепости. На стенах висели картины, на плоских крышках сундуков стояли статуэтки и безделушки, которые явно не вписывались в интерьер комнаты, хранившей атмосферу времен императора Фридриха II. у Александры появилось ощущение, что если она позволит вещам влиять на себя, то начнет чувствовать свою чужеродность. Это не бросалось в глаза, а скорее исходило из того, как висели картины (все портреты были обращены к двери, будто сторожили ее), как полог укутывал кровать (наподобие катафалка) и как стояли сундуки (словно копировали устройство охранных городских валов). Чтобы пробраться на середину комнаты, новоприбывшему пришлось бы приложить определенные усилия и буквально протиснуться между сундуками.

Александра покрепче уперлась ногами в пол возле одного из сундуков и сдвинула его на несколько дюймов в сторону. Цвет ковра под ним был ярче, чем на остальной части. Она предположила, что так же обстоит дело и с другими сундуками. Кто бы ни поставил их таким образом, они просто остались стоять, служа немым свидетельством того, что предыдущий жилец этой комнаты боялся чего-то, что могло прийти снаружи. Пожалуй, стоило уточнить: «снаружи» означало вовсе не извне замка, а извне комнаты. Враг человека, который здесь жил, находился в замке. Картина, висящая под одним из окон, была повернута лицом к стене. Это напугало Александру. Девушка шагнула было туда, чтобы повернуть ее, но тут открылась дверь, и она виновато остановилась.

Вошел слуга и поставил на пол мешок – наспех собранный багаж Александры. Служанка развязала его. Та одежда, которую Александра второпях смогла забрать с собой, была скомкана и совершенно потеряла всякий вид. Тем не менее служанка стала расправлять смятые вещи, разложив их на одном из сундуков. Затем она сделала книксен и покинула комнату. Она вела себя как обычная крестьянская девушка, которую отмыли и засунули в совершенно не подходящую ей одежду. Похожим образом выглядели и слуги. В благородных домах, где до сих пор доводилось бывать Александре, прислуга, как правило, была даже высокомернее, чем хозяева. Здесь же возникало впечатление, что замок прокляли и людей превратили в мышей; некоторые мыши, приняв человеческий облик, теперь испуганно метались по коридорам замка. Мысль была настолько тягостной, что Александра обрадовалась уходу служанки. Она с неохотой взялась за свою одежду, чтобы хотя бы немного привести ее в порядок, но в конце концов опустила руки и продолжила осматривать комнату. Похоже, кто-то старался сделать ее удобной, но ему это не удалось. Девушка вздохнула.

Внезапно ее глаза уловили какой-то блеск. Слабая улыбка мелькнула на ее лице. Она подошла поближе к сундуку, на котором что-то сверкало.

– Ты только посмотри, – тихо пробормотала Александра.

На сундуке рядом с другими безделушками стояла механическая игрушка. Это была украшенная шкатулка со сложным шестереночным механизмом. На крышке на своем боевом коне восседал рыцарь с копьем в руке. В замочной скважине торчал ключ. Ей сразу же вспомнилась игрушка, которую она видела у Вацлава, – тогда, невероятно далеких и едва ли вообразимо долгих шесть лет назад, когда она еще верила, если ей говорили, что все будет хорошо. Воспоминание о двоюродном брате неожиданно больно укололо Александру, и на минутку ей показалось, что она снова чувствует вкус его поцелуя. Чтобы освободиться от неожиданного ощущения, Александра взяла ключ и повернула его несколько раз.

Слегка дернувшись, рыцарь пришел в движение и стал медленно объезжать крышку шкатулки по кругу, сопровождаемый жужжанием и щелканьем механизма. Когда он закончил половину круга, перед ним что-то рывком поднялось – дракон. Рыцарь бросился на него – все выглядело так, как будто бы он пронзил чудовище своим копьем и оно снова убралось назад, в свое убежище. Рыцарем был святой Георг, который победил дракона. Зачем кто-то счел необходимым воплотить эту незамысловатую историю в механической игрушке, определенно стоившей целого состояния, Александра так и не поняла.

И тут вдруг дракон снова взлетел вверх, не успел рыцарь сделать и нескольких шагов. Его свернувшееся змеиное тело, щелкнув, выпрямилось, и он бросился на святого из-за спины; после этого они вместе опустились в недра механизма. Несколько мучительных мгновений механизм продолжал работать, но фигурки больше не появились. При желании можно было услышать в этой работе звук, с которым зубы разрывают рыцаря и его лошадь. Наконец жужжание стихло, пружина сработала в последний раз и рыцарь снова появился на том месте, где он стоял в самом начале. Александра пристально смотрела на это произведение искусства. Ее сердце все еще колотилось от неожиданности, с которой легенда о святом утратила свой прежний смысл и превратилась в катастрофу.

– Эта комната принадлежала одной из моих сестер, – раздался хриплый голос у двери. Александра обернулась. Она чуть было не отскочила назад при взгляде на белую фигуру. Девушка испуганно ахнула. Белое лицо под белокурыми волосами выглядело гротескно; губы на нем казались кровавым отпечатком. Однако затем она увидела гармоничность черт лица, заглянула в изумрудные глаза, и гротеск превратился в нечто, что было все еще необычным, но в то же время прекрасным. На мгновение Александра почувствовала себя обыкновенной, грязной и отвратительной. – Я посчитала, что она вполне подойдет вам.

– Она прекрасна, – ответила Александра, погрешив против истины. Она сделала книксен. – Я Александра Хлесль.

Женщина в белом кивнула.

– Наш общий друг Геник предупреждал о твоем приезде.

– Для меня большая честь находиться в гостях у жены рейхсканцлера.

Хозяйка Пернштейна, казалось, не услышала Александру. Ее взгляд путешествовал по комнате. Александра спросила себя, как ей следует реагировать на такое доверительное обращение. Оно не было подобающим – но кто она такая, чтобы указывать жене самого могущественного чиновника в империи, что ей подобает, а что – нет? Девушка решила не забивать себе этим голову.

– Ваша сестра здесь больше не живет?

Александра ждала ответа. Глаза хозяйки замка сузились. На мгновение Александра, очевидно, стала для нее совершенно незначительной.

– Я уже давно не бывала здесь, – ответила та наконец.

У Александры возникло ощущение надвигающейся катастрофы. Она нервно сглотнула. Если бы с комнатой была связана какая-то темная тайна из прошлого, это полностью соответствовало бы атмосфере помещения.

– Госпожа фон Лобкович!

Зеленые глаза переместились на Александру.

– Нашу семью разбросало по всему свету.

– Вы тоже, собственно говоря, живете не здесь, а в Праге, – заметила Александра и выругала себя за то, что опять начала свои вечные расспросы. Ей очень хотелось, чтобы ее оставили в одиночестве. Комната, при всей ее душной атмосфере, была определенно предпочтительнее присутствия ожившей алебастровой статуи с кровавым ртом и ледяными глазами.

– Да, – согласилась хозяйка. Белое лицо было неподвижно. – Это моя другая жизнь.

– Я видела вас один или два раза во время процессий. Издалека. С вашим мужем, рейхсканцлером. Вы, естественно, меня не видели. Я хочу сказать… – Александра поняла, что снова начала болтать. Она откашлялась и, опустив глаза, уставилась в пол. Она чувствовала себя маленькой девочкой.

– Это твоя одежда?

– Да.

Хозяйка замка бросила на нее косой взгляд, и Александра попыталась убедить себя, что он не содержал вопроса о том, что Генрих мог найти в ней. Щеки девушки запылали.

– Мы так неожиданно уехали.

– Геник не слишком поторопился? Он иногда так нетерпелив.

Александра попыталась поверить в то, что фраза была преднамеренно лукавой: две женщины, которые беседуют о мужчине и при этом не обходятся без непременного подмигивания. Они были знакомы с этой женщиной всего несколько мгновений, и тот факт, что Поликсена фон Лобкович с такой интимной интонацией говорит о ее возлюбленном, снова заставил Александру почувствовать, что ее только что обидели. Она не знала, как должна отвечать на это.

Хозяйка Пернштейна взяла смятую одежду и небрежно сбросила ее на пол. Затем она открыла сундук и кивнула Александре, дав знак приблизиться. Сундук был доверху набит платьями. Александра увидела сверкающие вышитыми драгоценностями одежды, текучие радужные переливы дорогого шелка.

– Выбери какое-нибудь.

Платье развернулось в руках Александры с тихим шелестом чешуи ящерицы. У девушки возникло ощущение, будто она держит в руках змею – захватывающе прекрасную, но от этого не менее смертоносную гадюку. Она глубоко вдохнула, и запах материи, слишком долго пролежавшей в сундуке, проник в ее горло. Одежда была ослепительно-белой, другой цвет появлялся только в нескольких местах, там, где находились прорези, сквозь которые просвечивала подкладка; драгоценности тоже не были белыми. И подкладка, и драгоценности были красные, что делало их похожими на открытые раны и капли крови, оставленные на одежде ангела. Белые руки снова забрали у нее платье.

– Нет, не годится. Возьми вот это.

В сундуке было с полдюжины платьев, все аккуратно сложенные, одно дороже другого. Красота нарядов была так же велика, как и отвращение, с которым Александра вынимала их одно за другим. Все они были белого цвета, и единственным дополнительным цветом был красный. Именно в красном цвете были выполнены накладные вышивки, нашитые украшения, специально выставленная в прорези подкладка. Большая часть платьев была сшита из дорогого шелка, который на ощупь казался таким же холодным, как кожа дракона. Не могло быть никаких сомнений в том, что вся эта одежда принадлежала Поликсене фон Лобкович. Александра догадывалась, что она должна чувствовать себя польщенной, но то, как ей предлагали одежду, заставляло девушку ощущать себя пониженной в статусе, человеком для которого и поношенная одежда достаточно хороша.

– Вот это. Надень его.

Александра хотела возразить, но прикусила язык. Она нерешительно огляделась. В комнате не было никакой ширмы, за которую она могла бы зайти. Она посмотрела в зеленые глаза хозяйки, ища помощи. Поликсена фон Лобкович улыбнулась, затем развернулась и вышла из комнаты. Александра, дрожа всем телом, осталась стоять на месте с платьем в высоко поднятых руках. Выражение глаз, улыбка и само промедление, предшествовавшие уходу хозяйки замка, будто послали Александре сообщение. Сообщение это гласило: «Я подумала, что тебе понравилось бы раздеться передо мной». Самое страшное заключалось в том, что в течение нескольких секунд, пока Александра тонула в изумрудных глазах, это почти соответствовало истине.

«Беги», – сказал внутренний голос.

Она подумала о Генрихе.

«Александра Хлесль, ты просто глупая девчонка», – прошептала она. Но это прозвучало неубедительно.

Платье было слишком велико в груди и слишком узко в бедрах. Александра была стройнее любой принцессы, но, тем не менее, на платье образовались уродливые складки. Она почувствовала себя еще более униженной, чем раньше. Запах пыли преследовал ее и, кажется, проникал ей в кожу. Она попыталась застегнуть ряд крючков и петель, который тянулся сзади почти по всей длине платья, но с трудом могла сделать это. И тут девушка внезапно почувствовала теплое, нежное прикосновение чьего-то дыхания на затылке, чей-то палец провел вверх по ее позвоночнику, и голос Генриха едва слышно прошептал ей на ухо:

– Я помогу тебе.

Александра невольно прислонилась к нему. Он мягко отстранил ее, чтобы застегнуть петли. Больше всего ей хотелось расплакаться – такое облегчение она испытала от его присутствия. Она почувствовала его губы у себя на затылке и вздохнула.

– Ты только посмотри, – неожиданно произнес голос у двери, хриплый от ярости.

Сердце Александры сжалось.