Текст книги "Технология подавления русского народа. Часть вторая. Покушение на Великую Победу. Связь между двумя Мировыми войнами. Еще раз о «загадках» 1941-го. О «русских фашистах»"

П. Пономаренко Сталину докладывал: «Все ценные орудия остались у немцев».

А по поводу помощи из Центра секретарь Лунинецкого райкома Пинской области В. И. Анисимов отчаянно телеграфировал в Ставку: «…Нет вооружений и снарядов… Шлют самолеты в разобранном виде, а собрать их негде». Они доставались врагу. Вероятно, поэтому 26 июня 1941 года был арестован нарком вооружения В. Л. Ванников.

В первый день войны Сталин принял 29 человек. 23 июня 1941 года Верховный Совет учредил Ставку Главного Командования, но от этого нововведения управление советскими войсками не улучшилось, ситуация трагически усугублялась.

Военные, ранее – дворяне, не сеяли, не жали, не ремесленничали; они были в почёте, их поили и кормили, но они должны достойно выполнить свою функцию защиты, если грянет война. В их жизни она может быть, а может и не быть, но они должны быть к ней готовы.

24 июня первый секретарь Гомельского обкома Ф. В. Жиженков в растерянности сообщал в Москву: «Деморализующее поведение очень значительного числа командного состава: уход с фронта командиров под предлогом сопровождения эвакуированных семейств, групповое бегство из частей разлагающе действует на население и сеет панику в тылу».

Как видим – речь идёт о бегстве командного состава, о командирах, а что уж говорить о солдатах. Паника – страшное состояние. При мощном ударе немцев многие советские военные, даже офицеры повели себя не очень достойно. Послушаем по этому поводу бравого солдата Теркина из поэмы Твардовского:

 
…Вот под первою бомбёжкой
Полежишь с охоты в лёжку,
Жив остался – не горюй:
– Это малый сабантуй…
 
 
Хуже, брат, как миномётный
Вдруг начнётся сабантуй.
Тот проймёт тебя поглубже, –
Землю-матушку целуй.
Но имей в виду, голубчик,
Это – средний сабантуй…
 

А что уж говорить о менее бравых солдатах, тем более – совсем неопытных новобранцах. Г. Куманев в своей статье «22-го, на рассвете…» («Правда», 1989 г.), указывает, что: «К 1941 только в сухопутных войсках не хватало по штатам 66900 командиров. Некомплект в летно-техническом составе ВВС достиг 32,3 %». То есть – для мирного времени кадров хватало, но когда началась мобилизация и большой призыв, то кадров резко стало не хватать. И стали призывать неопытных офицеров запаса из «гражданки».

Генерал Г. Ф. Кривошеев вспоминал, что примерно 500 тысяч молодых людей были призваны в армию перед самым начало войны, и из-за стремительного продвижения немцев они попали в этот «замес», смешались с убегающими и «пропали без вести» по дороге в части погибая под стремительно надвигающейся гитлеровской танковой махиной.

А. Усовский в своей аналитической книге «Что произошло 22 июня 1941 года?»: «Красная Армия потерпела катастрофическое поражение – потому что в 1941 году ни в коем случае НЕ БЫЛА армией в обычном понимании этого слова. За два года до рокового июня сорок первого её численность едва превышала полтора миллиона человек, а в марте 1941 года в её рядах насчитывалось уже два миллиона семьсот тысяч «штыков»; к июню же её численность составила пять с лишним миллионов – то есть, если беспристрастно взглянуть на процесс гипертрофированного увеличения численности советских Вооружённых Сил, то можно сделать один простой вывод, а именно – Красная Армия в июне 1941 года – НЕ АРМИЯ; это всего лишь гигантское скопление людей в военной форме, плохо или совсем не обученных военному делу, не имеющих понятия о том, что им предстоит делать на поле боя. РККА июня 1941 года – один большой учебный полк новобранцев…»

Офицеров резерва с боевым опытом (как у немцев после Первой мировой) у неё не было – процентов десять от потребности, «спасибо» террору Бронштейна-Троцкого и Бланка-Ленина против «золотопогонников» и заговорщикам-троцкистам в 30-х…

Для призывника, глаз которого привык к лошади или полуторке, ползущие неуязвимые сплошь бронированные монстры-танки с крестами – это была кошмарная жуть…

 
… – Вот ты вышел спозаранку,
Глянул – в пот тебя и в дрожь;
Прут немецких тыща танков…
– Тыща танков? Ну брат, врёшь…
 
 
– А с чего мне врать, дружище?
Рассуди – какой расчёт?
– Но зачем же сразу – тыща?
– Хорошо. Пускай пятьсот,
 
 
– Ну, пятьсот. Скажи по чести,
Не пугай, как старых баб.
– Ладно. Что там триста, двести –
Повстречай один хотя б…
 
 
Низкогрудый, плоскодонный,
Отягчённый сам собой,
С пушкой, в душу наведённой,
Страшен танк, идущий в бой.
 

Эти жуткие гитлеровские танки проламывали хлипкую, неорганизованную оборону и настигали убегающих, потому что Красная Армия перед войной значительно уступала германской в подвижности, имея почти в три раза меньше автомобилей. Наши тягачи ехали 5-10 км в час, а немецкие 35-40 (об этом же молчат предатель Резун-«Суворов», Истархов, М. Солонин и им подобные). Советская армия в этом транспортном аспекте катастрофически не была готова к войне, как и в целом; она по объективным причинам не успела подготовиться, ибо ещё 15 лет до войны в стране была разруха после кошмара гражданской войны.

И это обернулось кошмарной трагедией во время отступления. Поэтому и отвести по плану, организовано войска на второй – Карбышевский редут обороны и затем на старые советские укрепленные границы, на «линию Сталина» и закрепиться на них, дать отпор, – не удалось, ибо «скоростные» немцы сидели «на плечах» и «на головах» и в общей панике обгоняли наши войска. Около 2,5 миллионов красноармейцев в первый месяц попали в плен. Стремительно наступающие гитлеровцы брали в плен советских солдат – как кит с открытой пастью захватывает стаи рыб.

Кто был в этом случае виноват? – Солдаты здесь точно не виноваты, они даже жертвы своего нерадивого командования на разных уровнях, которое не могло хладнокровно собраться во всех смыслах и быстро организовать, выстроить мощную оборону. Г. Жуков оправдывался:

«…Ни нарком, ни я, ни мои предшественники, ни Б. М. Шапошников, К. А. Мерецков и руководящий состав Генерального штаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанести сокрушительный рассекающий удар».

А чем занимался Генеральный штаб в 1940-м году? Разве не следовало бы проанализировать успешные, победные действия германской армии в Европе?.. Да, и это было сделано. Поэтому, повторюсь, 31 декабря 1940 года Жуков и прочитал перед советским генералитетом доклад под названием «Характер современной наступательной операции», но «рецепт» от этого гитлеровского наступления не был выработан, а ведь также в панике бежала от гитлеровских танков и крупнейшая в Европе французская армия.

Глава Пинской области Анисимов тревожно сообщал в Центр: «…В городе полно командиров из Бреста, Кобрина, не знающих, что им делать, беспрерывно продвигающихся на машинах на восток без всякой команды, так как никакого старшего войскового командира, который мог бы комбинировать действия войск, нет».

А у организованных войск были свои проблемы, которые видны на примере пленения сына Сталина Якова со слов его сослуживца: «…12 июля, без боеприпасов, полк был брошен в бой».

А вот та же кошмарная ситуация на другом, высшем уровне – телеграмма подписанная Г. К. Жуковым 30 июня 1941 года: «В районе ст. Довгилишки, Колтыняны, леса западнее Свенцяны (Швенченис), найдена 11 армия Северо-Западного фронта, отходящая из района Каунас. Армия не имеет горючего, снарядов, продфуража. Армия не знает обстановки и что ей делать…» Читая подобные телеграммы, что мог думать о своих военных, в том числе о Тимошенко и Жукове, Сталин, который полностью на них полагался в военной теме.

То есть армия по причине безобразного снабжения – не имея горючего, просто оставляла гитлеровцам танки, грузовики, пушки, бронетранспортеры, минометы. Почему-то никто из «резуновских» математиков не считает соотношение сил к концу июня, а полагаясь на предвоенную статистику пытаются утверждать, что Сталин со своей армией планировал напасть на Европу. Точно такая безобразная картина со снабжением армий была в войне 1920 года с Польшей и была одной из весомых причин той трагедии, а теперь опять та же проблема повторялась независимо от того, было ли это наступление или отступление. А организация снабжения в больших масштабах и в динамике – это огромная интеллектуальная, организационная и физическая работа людей с глобальным мышлением.

Эту же безрадостную трагическую картину показывает и пример с отлично вооруженной советской 4-й танковой дивизией, который показывает в статье «Дивизию делегат (штаба) видел лично…» М. Солонин. 4-я танковая дивизии: 63 танка KB, 150-160 танков Т-34, 30 трехбашенных танков Т-28, 135 танков БТ (современных модификаций), 43 танка Т-26, 30 огнемётных XT – 26, 54 пушечных бронированных автомобиля Б А – 10, 36 облегченной модификации БА-20, артиллерийский полк гаубиц, 84 автоцистерны, 1322 грузовика для подвоза снарядов, 139 мотоциклов, 46 радиостанций 5АК и т. д. – Силища…

И эта мощная дивизия в шоком состоянии отступала хаотически, разбившись на части, частями от города Белостока на северо-восток, не ввязываясь в сражения с гитлеровцами, не оказывая сопротивления. Немцы обнаружили её остатки в виде небольшого сопротивления какой-то небольшой её части только 24 июня под городом Слонимом, а это примерно 250 км от Белостока. Глядя на этот неприглядный факт, можно согласиться с А. Усовским, который в своей аналитической книге утверждает:

«Если бы на каждых троих убитых или (главным образом) сдавшихся в плен красноармейцев приходился один убитый (или попавший в плен) солдат вермахта, то уже к августу война в России остановилась бы – по техническим причинам. НЕКОМУ было бы воевать!

Если бы на каждые три советских танка, подбитых в бою (или, что было гораздо чаще, просто брошенных экипажами), приходился хотя бы один подбитый или захваченный русскими немецкий танк – все четыре танковые группы вермахта пришлось бы переформировать в пехотные дивизии. У них просто не осталось бы НИ ОДНОГО танка…» («Что произошло 22 июня 1941 года?»). Чья в этой ситуации вина: политического лидера страны Сталина или военного руководства, на профессионализм которого он полагался?..

Танкист 8-го танкового полка 4-й танковой дивизии С. А. Афанасьев вспоминал:

«Утром 23 июня нас обстреляла немецкая авиация. Танки у нас были новейшие, все до единого Т-34 и КВ. Мы прятались по лесам. В это время нашим батальоном ещё командовал капитан Рассаднев, но с полудня 23 июня я его уже не видел, потому что несколько раз в этот день мы разбегались, кто куда… Отступали лесами, болотами, по бездорожью, так как все хорошие дороги были у немцев. Мы оставили Волковыск, Слоним, Барановичи. В соприкосновение с врагом даже не вступали. Мне кажется, что панику создавали сами офицеры…» Кто был виноват в этой трагедии? – Сталин, который в то время ещё не был Верховным главнокомандующим?..

То есть, мы видим, что проблема была не в технике, в её количестве или конкурентности, проблема была в умах, в психике, пресловутая – «разруха в головах», морально-психологическая неустойчивость, неготовность к войне, сильное запаздывание в оценке новых методов войны. Г. Жуков к началу войны был начальником штаба всего полгода, поэтому понятно, что ещё мало мог что-то изменить в армии к лучшему, усилить её боеспособность, поэтому вина в катастрофе июня-июля 1941 года лежит над всеми высшими советскими военачальниками: Тимошенко, Шапошникове, Ворошилове, Буденном и другими, хотя большинство «шишек» от некоторых историков несправедливо досталось Г. Жукову. Например, Ю. Мухин утверждает, что Жуков скрыл приказ о приведении приграничных войск в боевую готовность от 18 июня 1941 года, то есть – таким образом обвинил его в саботаже или даже в предательстве.

А В. Мещеряков напрямую обвинил Г. Жукова в предательстве России, и выстроил якобы в доказательство удивительную логическую линию: «И Жуков помогал Хрущёву в делах 1953 года, в государственном перевороте, тоже, как «подельник» по предательству на войне, очень большому. Эта парочка учинила не одну «кровавую мясорубку» бойцам и командирам Красной Армии в 1941 и 1942 годах…» (В. Мещеряков «Арест Сталина или Заговор военных в июне 41-го», М. 2012). К заговорщикам Мещеряков умудрился отнести и знаменитого адмирала Н. Кузнецова.

Маршала Г. Жукова можно конструктивно критиковать, но предателем СССР он точно не был. А обвинение сторонника предателя Резуна В. Мещерякова в предательстве маршала Г. Жукова – это политтехнологический приём по дискредитации Великой Победы.

К. Романенко в своей книге отметил: «Позже Жуков вынужден был признать, правда, без ссылок на Тухачевского: «Одной из важнейших причин поражения наших войск в начальный период войны явилась недооценка Наркомата обороны и Генеральным штабом существа самого начального периода войны, условий развязывания войны и её ведения в первые часы и дни». Жуков лгал. То была не «недооценка» – это результат профессиональной несостоятельности!» («Сталинский 37-й. Лабиринты заговоров», М., 2007 г.). При этом следует обязательно подчеркнуть – профессиональной несостоятельности в первые недели войны.

«Однако следует указать, что с накоплением опыта ведения войны ошибки и просчеты им (Сталиным) умело исправлялись, их становилось всё меньше и меньше…» – отметил в своих мемуарах Г. К. Жуков (Воспоминания и размышления, М., 1990 г.). Это ещё в большей мере относилось к нему самому.

Известный писатель из либерального лагеря Даниил Гранин в пику Сталину заявил:

«…Для нас, солдат, главным полководцем войны был Жуков». Гранин слукавил, потому что в первые недели и месяцы войны Г. Жуков точно не был кумиром солдат, только после сражения под Москвой, фактически с 1942 года он заслужил уважение у солдат.

Историк из Белоруссии А. Усовский отметил ещё одну причину кошмарной ситуации в первые дни и недели войны – отсутствие здоровой инициативы: «Имеющиеся же в наличии офицеры и генералы боялись чекистских маузеров больше, чем германских танков, и предпочитали не предпринимать ничего, что могло бы остановить врага – чем (рискнуть) предпринять какой-то оперативный или тактический ход, который мог бы быть признан вредительством со всеми вытекающими последствиями».

То, что вина в кошмарной ситуации была не на солдате, а на руководстве разного уровня – понимали и солдаты, Теркин:

 
…Вслед за властью за советской,
Вслед за фронтом шёл наш брат.
 
 
Шёл наш брат, худой, голодный,
Потерявший связь и часть,
Шёл поротно и повзводно,
И компанией свободной,
И один, как перст, подчас.
 
 
Полем шёл, лесною кромкой,
Избегая лишних глаз,
Подходил к селу в потёмках,
И служил ему котомкой
Боевой противогаз.
 
 
Шёл он, серый, бородатый,
И, цепляясь за порог,
Заходил в любую хату,
Словно чем-то виноватый
Перед ней. А что он мог!
 

Да, а что он мог, этот знаменитый русский солдат? – В этой ситуации только героически сражаться и героически погибнуть. И с каждым днём войны ситуация в этом аспекте усугублялась. Историк А. Исаев утверждает, что после первого сокрушительного удара и быстрой потери Советским Союзом больших западных территорий:

«Многие люди попросту теряли веру в победу, начинали сомневаться в целесообразности жертв. В концентрированном виде это выглядело примерно так: «Если мы всё равно проиграем (проигрываем), то кому нужна моя погибель?»

Также крупные и очередные неудачи неизбежно порождали сомнения в эффективности высшего руководства страны» (А. Исаев «Великая Отечественная альтернатива», М., 2011 г.).

В одном из хороших документально-художественно фильмов была хорошо показана ситуация и проблемы первых дней войны, когда один из немногих незапаниковавших, с холодным рассудком и крепкой волей К. Рокоссовский вынужден был под угрозой открывать склад с оружием, чтобы вооружить собравшихся вокруг него солдат и офицеров.

К. К. Рокоссовский хорошо понимал проблему с командным составом, кошмарную ситуацию в следствие этого и в своей книге «Солдатский долг» писал:

«Многие части переживали тяжелые дни, и все-таки, разогнанные танками и авиацией врага, они искали руководства. Они хотели воевать… Среди бегущих – солдат, такой усач, из мобилизованных, хлебнувший первой войны. Он бежит от немцев и выкрикивает: – Команду подай!.. Кто команду даст?.. Команда нужна!.. Что-то созрело в нем и он сам гаркнул: Стой! Ложись! Вон противник – огонь!»

К. Рокоссовский один из немногих командиров, который отступая, собирал вокруг себе отступающие разрозненные отряды, и собрал бригаду – «группу Рокоссовского», которая оказывала серьёзное сопротивление гитлеровцам; позже эту «группу Рокоссовского» переименовали в 16-ю армию. Причем о качестве этого командира говорит такой яркий факт – тысячи осужденных на штрафбат просили в письмах к Сталину направить их служить под командованием К. Рокоссовского.

Сталин понимал проблемы в головах советских военачальников, поэтому в плане быстрейшего обучения, «перестройки» по его инициативе драматургом А. Корнейчуком была создана в 1942 году острая пьеса «Фронт» – о противостоянии старых военачальников со старыми методами руководства и нового поколения начальников с новым видением войны.

Видно, что к 24 июня руководство страны «собралось» с мыслями, стало адекватно оценивать тяжелую ситуацию и стало принимать решения соответственно этой ситуации, ибо 24 июня вышло постановление о создании Совета по эвакуации во главе с Л. Кагановичем, в котором шла речь не только о действиях в западных областях, но и о – «вывозе из Москвы государственных запасов драгоценных металлов, драгоценных камней, Алмазного фонда СССР и ценностей Оружейной палаты Кремля».

Претенденты в мировые гегемоны также адекватно оценили ситуацию в СССР после 22 июня. Они ожидали, что обе армии долгое время, как 20 лет назад – в Первую мировую, будут уничтожать и ослаблять друг друга в затяжной войне. Но всё сложилось по-другому… – и встал тревожный вопрос: а что будет тогда, когда Гитлер захватит СССР? – Как после этого эта самая мощная сверхдержава будет разговаривать с Англией и США? Доигрались… Они не были заинтересованы, чтобы вышедший из-под их контроля Гитлер так быстро захватил такую огромную богатейшую страну и резко усилился, поэтому 24 июня 1941 года Ф. Д. Рузвельт заявил: «Жизненно необходимым для безопасности Америки является оказание всей возможной помощи России, пока она продолжает сражаться со странами оси».

Этот триумвират, претендующий на монопольную власть над планетой, совсем не собирался открывать второй фронт против Гитлера, а по-прежнему был заинтересован в изнурительной, изматывающей обе стороны войне. Будущий президент США Гарри Трумэн в газете «Нью-Йорк таймс» от 24 июня 1941 сказал откровенно:

«Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, таким образом, пусть они убивают друг друга как можно больше».

Кстати о созданном 24 июня Совете по эвакуации. Еврейский историк И. Дойчер по поводу евреев и Второй мировой войны писал: «Несмотря на все преступления Сталина, необходимо упомянуть о судьбе тех двух с половиной миллионов евреев, которые были по его приказу перемещены с территорий, подвергшихся оккупации, во внутренние районы России и таким образом спасены от нацистских концентрационных лагерей. Об этом еврейская националистическая и сионистская печать часто забывает» (цитата из исследования Л. Белади и Т. Краус «Сталин», М., 1990 год).

Современные евреи «почему-то» забывают за это поблагодарить Сталина, и об этом почему-то забывают упомянуть современные еврейские деятели, когда говорят об нескольких миллионах евреев, уничтоженных гитлеровцами в Холокосте на оккупированной советской территории.

«Советские власти полностью давали себе отчёт в том, что евреи являются наиболее угрожаемой частью населения, и, несмотря на острую нужду армии в подвижном составе, тысячи поездов были предоставлены для эвакуации… Во многих городах… евреев эвакуировали в первую очередь», – писал «Еврейский мир» (из исследования А. Солженицына). По свежим событиям писал и Е. Кулишер (бюллетень «Хайес», 1946 г.): «Не вызывает сомнений, что советские власти принимали специальные меры для эвакуации еврейского населения или для облегчения его стихийного бегства… Советские власти предоставили тысячи поездов специально для эвакуации евреев».

Следует признать факт – Сталин от гитлеровских войск спасал только одну нацию из многих в СССР – евреев, хотя прекрасно знал о планах Гитлера по отношению к славянам. Все остальные в то время это видели и понимали – «когда видели их с вещами и семьями в вагонах и машинах, а мы, ленинградцы, спасались от окружения пешком, бросивши всё…» – вспоминал Андрей Дикий. А Солженицын утверждает, что занимавший высокий пост в советском руководстве М. Каганович организовал тележные обозы из крестьянских телег для вывоза евреев вглубь территории. А историк из Израиля Я. Рабинович пытается объяснить эту избранность Сталина:

«Эвакуация была задумана не ради евреев и осуществлялась не по национальным признакам. В первую очередь эвакуации подлежали «партийные» и «советские» работники с семьями, коллективы и оборудование оборонных предприятий, учёные, специалисты и ведущие деятели культуры с семьями. Среди последних групп (и первых. – Р. К.), подлежащих эвакуации, было много евреев… Заметим, что сохранение «ценных», или «экономически полезных евреев» практиковалось даже в Германии».

29 июня руководство СССР во главе со Сталиным, согласно новым реалиям, разработало важный стратегический документ для организации обороны и правильного отступления – «Директиву Совнаркома СССР и ЦК ВКП (б) партийным и советским организациям прифронтовых областей» – максимальная мобилизация, не оставлять врагу ни заводов, ни паровозов, ни килограмма зерна, организовывать партизанские отряды и т. д.

Если подвести итог первой недели войны Германии с СССР, то он получится очень трагический для СССР: в котле под Белостоком немцам сдалось в плен около 340 тысяч красноармейцев и офицеров, из них 20 тысяч перешло на службу в Вермахт, то есть оказались перебежчиками, предателями. В Гомельском котле погибло 80 тысяч, вскоре под Рославлем – 200 тысяч, в котле под захваченным Минском погибало 320 тысяч…

К 28 июня 4-я армия разгромлена полностью, 3-я, 10-я и 13-я в окружении и вот-вот погибнут. К 28 июня гитлеровские армии прошли все три линии обороны и уже гуляли по улицам захваченной столицы Белоруссии – по Минску. Если таким темпом они будут идти дальше, то через полторы недели гитлеровцы подойдут к Москве. Стоит ли отмечать, какое настроение при этом было у Сталина после 7 бессонных ночей… За эти дни в кабинете у Сталина прошло 170 встреч и совещаний.

Именно в этот период обозначили свою позицию многие русские из Белого движения за рубежом. Они совершенно не ориентировались в геополитической игре. Очень ранимые после потери Отчизны – после октября 1917 года многие их них продолжали свою маленькую гражданскую войну против большевизма, продолжением которого видели СССР, несмотря на устранение Сталиным от власти Бронштейна-Троцкого и его соплеменников. На сторону Гитлера стали многие казаки и белогвардейцы под командованием атамана Краснова и даже зарубежная русская церковь; не разобрались в ситуации и русские фашисты не гитлеровского, а первоначального итальянского типа во главе с К. Родзаевским, который 27 июня 1941 года заявил: «Соратники! Российская Национальная Революция началась! Назад возврата нет. Россия или погибнет, или будет наша!» Трагическая наивность и кошмарная ошибочность. А это значит, что у Гитлера был отличный ресурс для шпионажа и диверсий.

Для современных гитлеровцев в России можно подчеркнуть отношение германских гитлеровцев к русским, о котором ярко говорили их многочисленные кровавые дела. Об этом можно узнать и из воспоминаний ветеранов, например – http://www.youtube.com/watch?v=Pu48PRCW-bY&feature=youtu.be.

О постоянной приверженности Гитлера его мировоззренческим установкам, отраженных им в его единственной книге – о славянах, как людях второго сорта, «недочеловеках», говорят и его директивы, например – директива Гитлера от 23 июля 1942 года по реализации его колониального плана «Ост»:

«Средствами пропаганды, через прессу, радио, кино мы должны постоянно внушать населению мысль о том, что вредно иметь много детей». Кстати, мы эту «ненавязчивую» постоянную пропаганду из разных СМИ наблюдаем после разрушения СССР в новой России при власти либералов, с их стороны; как быстры эти витки историй… – и мы фактически сейчас опять пытаемся решить ту же проблему, только – более коварно замаскированную.

На фоне ужасной для Сталина картины к 29 июня 1941 года произошло ещё одно пренепреятнейшее для Сталина событие. Микоян в своих мемуарах вспоминал возмутительный факт: в Кремле 29 июня не из Ставки, а из зарубежных источников узнали, что два дня назад – 27 июня немцы захватили Минск. Сталин решил проверить эту прескверную новость и позвонил в Ставку, Микоян: «Сталин позвонил в Наркомат обороны маршалу Тимошенко. Однако тот ничего конкретного о положении на западном направлении сказать не мог. Встревоженный таким ходом дела Сталин предложил всем нам (Молотов, Маленков, Микоян и Берия) поехать в Наркомат и на месте разобраться с обстановкой.

В кабинете наркома были Тимошенко, Жуков и Ватутин. Сталин держался спокойно, спрашивал, где командование фронта, какая имеется с ним связь. Жуков докладывал, что связь потеряна, и за весь день восстановить её не удалось».

То есть Ставка в Москве два дня не ориентировалась – где проходит линия фронта, где находятся уже гитлеровцы. Не хотелось бы быть в тот момент в положении Сталина, представьте ситуацию и отчаяние Сталина… Как ему воевать с Гитлером с такой Ставкой?.. А другой у него нет… Он, скорее всего, был готов расстрелять всех генералов и маршалов в Ставке, из-за которых гитлеровцы оккупировали большую территорию страны и захватили много городов, убили и взяли в плен много советских солдат и офицеров; но других у него не было, с помощью кого тогда воевать?..

Сталину не позавидуешь, состояние отчаяния на грани безысходности и беспросветности. Сталин, естественно, гневно возмутился. Микоян: «Потом Сталин взорвался. «Что за Генеральный штаб? Что за начальник штаба, который в первый день войны растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует?»

Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек буквально разрыдался и выбежал в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы были в удрученном состоянии…»

После взятия Минска гитлеровский генерал Ф. Гальдер заявил: «Не будет преувеличением сказать, что компания против России выиграна в течение 14 дней…» Он в имел ввиду огромный урон, который был нанесен Красной армии и – исходя из темпов наступления, 29 июня 1941 года довольный Гитлер заявил:

«Через четыре недели мы будем в Москве, и она будет перепахана», то есть – к концу августа 1941 года. В случае успешной реализации этого плана Гитлер избегал серьёзных проблем: тяжелых осенних русских дорог, войны в лютые морозы, и соответственно – имел меньше войсковых потерь. И на освоение России Гитлер не тратил бы много времени.

«К началу осени 1941 года Гитлер полагал, что с Россией будет покончено», – отмечал американский историк У. Ширер. То есть, – если бы война с СССР, как планировал Гитлер, длилась бы примерно 2 месяца, тогда есть точные простые ответы Э. Радзинскому и Старикову: тулупами для местной администрации Гитлер разжился бы по дешевке на месте – в захваченной России, поэтому ему незачем их заготавливать в Западной Европе; и после захвата к сентябрю СССР Гитлеру понадобились бы пробковые шлемы и панамы, ибо он пошёл бы захватывать колонии на юг от СССР в сторону Индии, а из союзной Италии двинулся бы на захват Африки. Можно только выразить недоумение и разочарование низким уровнем интеллекта по поводу «сложнейшего» вопроса, на который не смог дать ответ «премудрый» И. Стариков: «Но остались ещё вопросы, на которые ответов пока нет… – Почему, готовясь к войне с Россией, германские заводы не производили теплые шинели и полушубки, а штамповали пробковые тропические шлемы и шорты?»

Ту же картину в Наркомате 29 июня описывал в мемуарах и В. Молотов: «Я со Сталиным ездил в наркомат обороны… Сталин довольно грубо разговаривал с Тимошенко и Жуковым, хотя он редко выходил из себя. Потом мы поехали на дачу, где он сказал: «Просрали»». Молотов утверждал, что Сталин был в этот период в прострации. Сталин два дня был на даче, соответственно в «Журнале записи лиц, принятых И. В. Сталиным в Кремле» отсутствуют страницы за 29 и 30 июня…

Еврейский историк Э. Радзинский по поводу разговора в наркомате обороны зло ёрничает: «Он (Сталин) увидел воочию: самое страшное произошло – они больше его не боялись. Значит, наступал конец». На самом деле Сталин был бы рад – если это скудоумие Радзинского было бы верным – если бы они его не боялись, но владели ситуацией и уже остановили гитлеровские войска или хотя бы уже примерно знали – как это сделать… Но ситуация была ещё страшнее: Тимошенко, Жуков и весь советский генералитет не владели ситуацией, не контролировали её, отступление было хаотичным, в условиях полной неразберихи, и поэтому с чудовищными потерями территории, людей, ресурсов, времени…

Не только Г. Жуков, но и Сталин сильно чувствовал свою вину перед народом за трагическую ситуацию. Сталин со своим «третьим вариантом» хотел виртуозно сыграть, а в случае его провала он рассчитывал на военных, но теперь он в них был сильно разочарован, надежды на них у него не было. И Сталин в сильной депрессии, с тяжелыми мыслями уединился на даче, и фактически устранился от руководства страны. Не исключаю, что в такой кошмарной ситуации у Сталина могли мелькать мысли – «А не застрелиться ли? И разом покончить с этими кошмарными мучениями». Но из этой ситуации его вытягивала одна мысль: если не я, то кто вытянет войну? – Военные? Берия? Калинин? Каганович? – Если не я то – кто? А, похоже, все были слабее его.

Сталин на даче явно многое передумал. Вся многолетняя конструкция видения, коллективного обсуждения со своими генералами и партийными лидерами, понимания ситуации, будущего, боеспособности своей армии и многое другое – рухнуло напрочь в первую неделю войны. Необходимо было много переосмыслить, переосмыслить по-новому в связи со всеми шокирующими «открытиями» в эти дни, с учетом «новой» реальности, и принять правильные решения вначале для организации управления процессами. Сталин на два дня уединился на даче, чтобы всё хорошенько переосмыслить. Была ещё свободной большая территория, благодаря которой было ещё довольно много времени что-то предпринять, что-то исправить, как-то наладить оборону и остановить врага; нет – ещё не «просрали», военные очень болезненно «просрали» только начало войны, но ещё есть время и возможности побороться, необходимо выдержать огромный натиск и остановить врага.