Текст книги "Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир"

Глава 15
Аделанте! Аделанте! (1-11.10.1492)

Да плещет море и что наполняет его…

1-я кн. Хроник, 16: 32

На рассвете 1 октября, в последний день периода переменных ветров, лоцман «Санта-Марии» Пералонсо Нинос, подсчитав расстояние, пройденное от Ферро, получил результат 578 лиг. Уменьшенное значение, которое Адмирал показал людям, составляло 584 лиги, при этом он сам полагал, что истинное расстояние – 707 лиг. Согласно подсчетам капитана нашей «Мэри-Отис» Дж. Макэлроя, Пералонсо снова оказался почти прав, поскольку правильная цифра была 575 лиг. Однако лоцманы Колумба просчитывали весь путь, а не фактическое смещение кораблей на запад в 1794 мили (564 лиги). Следовательно, «фальшивый» расчет Колумба был гораздо ближе к истине, чем предполагаемый «настоящий». Поскольку он планировал высадку в 750 лигах к западу от Канар, то, должно быть, начинал беспокоиться о том, чтобы недовольство экипажа не закипело раньше, чем суда доберутся до заветных берегов. Приближалось полнолуние, и флот продолжал денно и нощно упорно двигаться на запад.

Но как же был быстр ход флота в ту первую неделю октября! В течение 5 дней (со 2 по 6 октября) корабли проделывали в среднем по 142 мили в сутки с лучшим суточным показателем 182 мили, то есть со скоростью почти в 8 узлов. Магнитный курс по-прежнему удерживался на запад, но из-за неожиданного отклонения показаний компаса (и, как оказалось, к счастью) медленно смещался на юг. На борту снова стал подниматься ропот, но стаи буревестников и других птиц, появившиеся 3 и 4 октября, пришли капитану на помощь, породив у экипажа новые надежды на скорое появление суши. Морякам еще многое предстояло узнать о повадках буревестников, но Колумб к тому времени полагал, что эти птицы ведут пелагический образ жизни. К 3 октября Адмирал посчитал, что изображенные на карте острова остались позади. Он отмечал в «Журнале», что не хотел медлить, хотя и было много признаков наличия близкой суши, но, поскольку целью экспедиции оставалась Индия, любая задержка казалась неразумной. Неоднократные повторения этого замечания не только подтверждают его восточные намерения. Похоже, что Колумб опасался обвинений со стороны монархов в упущении возможности открытия новых островов, поэтому заочно разъяснял им великие планы.

Когда 6 октября флот прошел 65-й меридиан и находился севернее Пуэрто-Рико, Мартин Алонсо Пинсон предложил Адмиралу изменить курс на зюйд-вест-вест, намекая на поиски Японии, но Колумб предпочитал достигнуть материка, а островами заняться на обратном пути. Возможно, он даже предположил, что Чипунгу осталась позади, но в любом случае строгий курс на запад выведет их к суше быстрее, нежели более южный румб по направлению к тому месту, где Мартин Бехайм поместил остров Зайтун. Адмирал считал более логичным найти «индийский» материк, а по дороге обратно посетить Японию.

На рассвете в воскресенье, 7 октября, когда флот находился примерно в 370 милях от ближайшей суши, острова Тёркс, был подан очередной ложный сигнал о появлении земли на горизонте: шедшая впереди «Нинья» подняла на мачте флаг и выстрелила из пушки. Люди на борту «Санта-Марии» заметили ее раньше, но не осмеливались об этом кричать, ибо Адмирал, сытый по горло этими фальшивыми «землями», отдал приказ, что любой, кто поднимет очередную ложную тревогу, лишится права на премию, даже если в следующий раз увидит настоящий берег. (По иронии судьбы получалось, что несколько позже Колумб должен был лишить премии самого себя!)

К заходу солнца, когда было пройдено еще 67 миль, а земля так и не появилась, Колумб приказал изменить курс на вест-зюйд-вест (то есть даже еще на один румб дальше от строгого запада, чем рекомендовал Мартин Алонсо). Дело в том, что над головами моряков в юго-западном направлении стали перемещаться большие стаи птиц, а Адмирал прекрасно помнил, что самые отдаленные острова Азорского архипелага были открыты португальцами именно благодаря наблюдением за полетами пернатых. Это решение было совершенно правильным, поскольку осенняя миграция северо-американских птиц в Вест-Индию через Бермудские острова шла полным ходом. Следование курсом, указываемым крылатыми «лоцманами», а не искусственной картой, как оказалось позже, имело жизненно важное значение для всего будущего испанской колонизации. Когда Колумб решил следовать за птицами, его флот находился на широте 25°40′ и быстро приближался к области нулевого склонения компаса. Если бы корабли сохранили курс на запад, путешествие заняло бы по меньшей мере на день больше и местом высадки (при условии, что на борту не вспыхнул бы мятеж) стал бы багамский Эльютера или Большой Абако. И что тогда? Если не учитывать мизерную вероятность, что местные индейцы согласились бы провести Колумба на юг через Язык Океана[162]162
  Tongue of the Ocean, глубокая океаническая впадина на Багамах между островами Андрос и Нью-Провиденс.


[Закрыть], его корабли, пройдя проливом Провиденс, попали бы в Гольфстрим, а угодив в это могучее течение, каравеллы уже никогда не смогли бы повернуть на юг. Флот причалил бы к побережью Флориды (возможно, даже и высадился) где-нибудь ближе к мысу Канаверал, а затем, при условии, что суда выбрались бы целыми с этого «кладбища кораблей», пронесся бы вдоль побережья Джорджии и Каролинских островов и возвратился в Испанию (если бы им удалось вернуться), гонимый ветрами к северу от Хаттераса и Бермуд.

Очевидно, что результаты любого такого путешествия, учитывая то, чего добивался Колумб и чего хотели от него монархи, были бы крайне разочаровывающими для обеих сторон. Сомнительно, что в этом случае Адмиралу в скором времени предоставили бы второй шанс (если предоставили вообще), ибо только золото Эспаньолы, и ничто другое, привлекало испанцев в Новый Свет. О перемене курса сказано слишком много, причем большинство историков приписывают его совету Пинсона, хотя из «Журнала» ясно следует, что благодарить следует не Мартина Алонсо, а североамериканских перелетных птиц.

В течение 8 октября, когда, как отметил Адмирал, «слава Богу, воздух был мягок, как в апрельской Севилье, и находиться в нем приятно, настолько он ароматен», курс вест-зюйд-вест был сохранен. 9-го числа переменившийся ветер снес флот на 43 мили вест-норд, но 10-го снова все встало на свои места, и корабли дали прекрасный показатель, пройдя 171 милю вест-зюйд-вест. Всю ночь с 9 на 10 октября команда слышала птиц, пролетающих над головой в юго-западном направлении, а иногда даже могла их видеть на фоне полной луны (полнолуние наступило 5 октября). Говорят, что Мартин Алонсо Пинсон заметил экипажу: «Эти птицы знают свое дело».

Невзирая на обнадеживающие признаки, день 10 октября стал самым критическим во всем плавании: предприятие находилось на грани провала, причем из-за упрямого человеческого консерватизма. Несправедливо было бы представлять конфликт между Колумбом и его командой как противостояние между храбрецом и трусами. Оно не являлось противоречием между знанием и невежеством, образованием и суеверием: ведь если бы Колумб получил университетское образование или внимательно прислушивался к лучшим умам своего времени, то тоже вряд ли бы не ожидал, что Япония окажется в 750 лигах к западу от Канар. Скорее, это было неизбежное разногласие между человеком, придерживающимся одной великой неотразимой идеи, и теми, кто не разделял ее ни в какой степени. Оглянитесь на предшествующие события, подумайте о двух ложных появлениях земли на горизонте и о бесчисленных «признаках суши», которые себя не оправдали. Взгляните на положение флота к 10 октября на современной карте, с не обозначенной на ней Америкой, и подумайте, что за месяц плавания были побиты все рекорды скорости. С точки зрения океанской навигации корабли давно прошли то место, где, по предсказанию Колумба, должна была находиться земля, и экипаж прекрасно это понимал. Никакие «фальшивые» расчеты не могли скрыть этот факт от лоцманов, которые, как и все остальные, тоже стремились повернуть назад и делились своими опасениями с командой. Так можем ли мы справедливо винить моряков? Их спор с Адмиралом относился к вечному несоответствию полета воображения и скептицизма, борьбой между духом созидающим и духом отрицания. Зачастую сомневающиеся оказываются правы, ибо человечеству свойственно иметь сотню глупых идей на одну здравую. Именно во времена кризиса, когда непредсказуемые силы разрушают общество, бездействие ведет к трагическим ошибкам. В делах человеческих бывают приливы и отливы, что и проявилось 10 октября.

В этот день, когда флот держал курс на Багамы, а ближайшая земля находилась менее чем в 200 милях прямо по курсу, тлеющие угли недовольства вспыхнули открытым мятежом. По мнению экипажа, уже было сделано достаточно, и даже более того, поэтому корабли должны повернуть назад. Этот мятеж в открытой форме, насколько у нас есть какие-либо записи на этот счет, был ограничен бортами флагманского судна, но экипажи «Ниньи» и «Пинты» также не горели желанием продолжать плавание. Ядро бунтовщиков на «Санта-Марии» составляла клика упрямых и «всезнающих» басков и галисийцев, для которых капитан-генерал оставался чужаком и иностранцем. То, что записал в «Журнале» Колумб (и адаптировал после Лас Касас), было выражено коротко, по существу и не лишено благородства по отношению к экипажу: «Люди больше не могли выносить, жаловались на долгое плавание; но адмирал подбадривал их, как мог, выражая надежду на преимущества, которые они могли бы получить; и добавил, что жаловаться бесполезно, так как он приехал, чтобы отправиться в Индии, и поэтому должен продолжать, пока не найдет их, с помощью великого нашего Господа».

Возможно, то, что имел в виду сказал капитан-генерал, не носило столь драматичный характер, поскольку позже, как общеизвестно, он пообещал людям повернуть домой, если земля не появится в течение двух или трех дней. Конечно, он мог бы добавить, что при свежем восточном пассате корабли все равно не смогут ничего предпринять, поэтому придется продолжать движение старым курсом, как минимум, до следующего ухудшения погоды. Так или иначе, мятеж был подавлен.

Мы можем отмахнуться от заявления Пинсона, что Колумб якобы перепугался водорослей Саргассов в самом начале пути, как от детской байки, но не в состоянии игнорировать свидетельства, приведенные в ходе затянувшегося судебного процесса 1514–1536 годов. В них упоминается, что в какой-то момент в течение второй недели октября Адмирал либо потерял уверенность, либо испугался отношения к себе со стороны экипажа, поэтому принял собственное решение повернуть назад, однако Пинсоны отговорили его от этого шага.

Хотя все эти свидетельства были записаны по меньшей мере двадцать два года спустя, а некоторые даже и через сорок четыре, у неграмотных людей из простой социальной среды, не подверженных современным постоянным нападкам со стороны газет, громкоговорителей и прочих подобных средств, сохранились самые теплые воспоминания о Колумбе, тем более что его Первое путешествие относилось к ситуациям, которые не так-то легко забыть. Однако Мартин Алонсо относился к людям с большими претензиями на след в истории, а в течение почти четырех месяцев (с ноября по март) «Пинта» ходила вне связи с флагманом. Таким образом, у Пинсона было достаточно времени, чтобы создать мифическую «пинтовскую» вариацию об открытии и распространить ее среди родственников и других жителей Палоса, находящихся на бору каравеллы.

Лживое свидетельство против Колумба было спровоцировано наводящими вопросами, заданными судебным исполнителем или королевским прокурором специально отобранным свидетелям в различных портах Андалузии в 1515 году:

«Знаешь ли ты, что… пройдя 800 лиг к западу от острова Ферро, и еще за 200 лиг до того, как Адмирал увидел землю, он не знал, куда идти, и думал, что ничего не обнаружит? И поднялся он на борт корабля Мартина Алонсо спросить, что, по его мнению, делать дальше? Ибо они уже прошли на 200 лиг больше, чем ожидалось, и к настоящему времени должны были достичь суши?

Также знаешь ли ты, что упомянутый Мартин Алонсо сказал: „Ад ел анте! Ад ел анте! Этот флот и миссия великих государей, правителей нашей Испании… Но если вы хотите повернуть назад, то я полон решимости идти до тех пор, пока не будет найдена земля, или никогда не возвращаться в Испанию вовсе“? Знаешь ли ты, что благодаря его усилиям и советом они пошли вперед?»

Ряд свидетелей показали то, что от них и ожидалось, подыграв этим наводящим вопросам и снабдив их подходящими дополнениями. Например, Франсиско Гарсия Вальехо, матрос с «Пинты», заявил, что 6 октября, когда было пройдено 800 лиг и оставалось пройти 200, Колумб провел сбор всех капитанов и сказал: «Что нам делать дальше, капитаны? Мои люди жалуются; как по-вашему, господа, мы должны поступить?», на что Висенте Янес ответил: «Продолжим наш путь до 2000 лиг, и, если не будет того, что намеревались найти, мы повернем назад». И сказал тогда Мартин Алонсо Пинсон, старший из всех капитанов: «Идемте же вперед, ибо Бог, не желающий позорного возврата нашего, дарует нам успех в открытии земли, ибо Бог не хотел бы, чтобы мы так позорно повернули назад». И тогда упомянутый Адмирал дон Кристобаль Колон ответил: «Удачи тебе!» И так из-за Мартина Алонсо Пинсона отправились дальше… И Мартин Алонсо посоветовал Адмиралу взять курс на юг к суше, а Колумб ответил: «Да будет так».

Легенда о робком «сухопутном» Коломбо, которого подбодрили добродушные моряки Пинсоны, с годами обрастала подробностями и принимала все более масштабный характер, в то время как это Jarndyce vs Jarndyce[163]163
  Джарндис против Джарндиса – вымышленное дело Чарльза Диккенса о завещании в «Холодном доме» (1852–1853), ставшее нарицательным символом бесконечных судебных разбирательств.


[Закрыть] шестнадцатого века продолжало тянуться своим утомительным путем. В 1536 году восьмидесятилетний двоюродный брат Пинсонов, рассказывающий, как участвовал в первом плавании (что уже само по себе было заведомой ложью), заявил следующее: «…За неделю до высадки на материк он [Колумб] созвал совещание, на котором сообщил о мятежном состоянии своей команды и попросил совета у капитанов. Присутствующий там Мартин Алонсо ответил Адмиралу: „Пусть ваша честь вздернет полдюжины мятежников или выбросит их за борт; если вы не осмеливаетесь, то я и мои братья возьмем «Санта-Марию» на абордаж и сделаем это сами. Такой славный флот, как этот, созданный волей великих государей, не может вернуться без хороших новостей“. После этих слов все приободрились, и дон Эстобаль Колон ответил: „Мартин Алонсо, давай исправим этих парней и продержимся несколько дней. А уж если мы не найдем землю, то посоветуемся, как быть далыпе“. И плыли еще так больше недели».

Большая часть подобных «свидетелей» отвечала на наводящие вопросы формально и априорно предсказуемым «да», но иногда и среди них попадались думающие люди, выступающие с иными версиями событий. Так, Мануэль де Вальдовинос, ходивший с Висенте Янесом Пинсоном в экспедицию по Амазонке, слышал от него и других выходцев из Палоса, что именно братья Пинсон хотели повернуть экспедицию Колумба. По словам этого свидетеля, Пинсоны спросили Адмирала: «Куда мы направляемся дальше, пройдя 800 лиг и не найдя земли, в то время как люди паникуют и говорят, что заблудились?» На что тот ответил: «Мартин Алонсо, сделай одолжение, останься со мной еще на день и ночь и, если я не найду сушу до рассвета, отруби мне голову и возвращайся». На следующее утро на горизонте появилась земля, и Пинсоны сдались.

На слушаниях по этому делу наследникам Колумба также задавались наводящие вопросы, например: «Верите ли вы в то, что… многие люди и мореплаватели хотели повернуть назад, не найдя земли и утверждая, что они заблудятся, и является ли этот факт публичным и печально известным?» Ни сам Колумб, ни его наследники (по крайней мере исходя из имеющихся документов) никогда не обвиняли Пинсонов в участии в мятеже или заговоре, но Франсиско Моралес, совершивший второе плавание на «Нинье» под началом ее бывшего хозяина Хуана Ниноса, сообщил следующее: «Посередине океана или даже несколько дальше капитаны трех кораблей, участвовавших в первом походе, объединили усилия и обратились к Адмиралу с просьбой вернуться в Кастилию, поскольку из-за восточных ветров, преобладающих в океане, не верили, что смогут возвратиться в Испанию, если пойдут дальше. На это Адмирал ответил, что не обеспокоен, потому что Бог, дающий погоду сейчас, даст им погоду, чтобы вернуться… Он добавил, что цель не будет достигнута, поскольку, убив его самого и его сторонников, которых было немного, они не добьются ничего… Но можно бы было заключить договор, определив срок в три или четыре дня. Их курс все это время останется прежним, и если они не увидят землю, то повернут обратно, по их желанию. Заключив такое соглашение, они продолжили путешествие».

Единственное объединяющее эти показания заключается в том, что в какой-то момент, очень близкий к выходу на сушу, состоялся совет капитанов, на которой Колумб (или Пинсоны) хотел повернуть назад, а Пинсоны (или Колумб) согласились идти на запад еще несколько дней. Даже сейчас нелегко организовать такой сбор в открытом океане под сильным ветром. Отвязывать и спускать за борт тяжелые лодки с двух кораблей и пересаживаться с них на третий – дело трудное и опасное.

Не стоит поддерживать досужие вымыслы, что капитаны проводили переговоры, перекрикиваясь с корабля на корабль, находясь на достаточном расстоянии друг от друга, чтобы избежать столкновения. Поскольку они имели место незадолго до выхода на сушу, это событие должно было произойти 9 октября, при переменном ветре, и флот прошел всего 58 миль, или, в крайнем случае, днем раньше, когда было преодолено всего 33. Сбор никак не мог быть 10 октября, то есть в день, который и Колумб, и исследователь Овьедо объявили днем наибольшей вероятности мятежа, тем более что за эти сутки был совершен пробег в 171 милю. Настаивать в 1941 году на новой интерпретации документов, известных уже четыреста лет, причем в первоначальном изложении, включая сопутствующие обстоятельства, представляется мне в высшей степени ревизионистским занятием с точки зрения соблюдения исторической достоверности. Тем не менее такие историки, как Фернандес Дуро, Виньо и Карбиа, не колеблясь, упорно продолжают заявлять о фальсификации «Журнала», лживости Лас Касаса и Фернандо, а также утверждают, что «настоящая правда» заключается в показаниях сторонников Пинсона на pleitos, данных в период от 16 до 45 лет после описываемых событий.

Версию Фернандо (который не выдвигает никаких обвинений в адрес Пинсонов) мы, возможно, можем отбросить как чрезмерно лояльную; не будем ссылаться и на Лас Касаса, хотя и причин это делать значительно меньше. По-настоящему беспристрастным авторитетом в вопросах Первого путешествия остается Фернандес де Овьедо, первый официальный историк Индии, у которого были все основания принять официальную теорию короны, но он этого не сделал. Овьедо беседовал не только с Висенте Янесом, которого хорошо знал, но и с Эрнаном Пересом Матеосом, автором книги «Выбрось их за борт». Овьедо категорически заявляет, что тактичными и подбадривающими словами Колумб «тронул мужеством ослабленные умы тех, кто собирался прибегнуть к чему-то постыдному, а особенно трех капитанов, которые согласились плыть три дня и не более». Овьедо выражает свое уважение версии Пинсона в следующих словах: «Некоторые говорят противоположное тому, что было сказано о стойкости Колумба, и даже заявляют, что он добровольно свернул бы с курса, если бы братья Пинсон не заставили его идти вперед. Еще говорят, что именно благодаря им и было сделано открытие, а Колумб ослаб духом. Все это в большей степени относится не к истине, а к длинному спору, в котором многие вещи как утверждаются, так и отрицаются. Я не буду в них вмешиваться, ибо они являются вопросами справедливости и должны решаться именно ею. Читатель же может принять то, что диктует его собственное суждение». Таким образом, нет никаких сомнений, что Овьедо, хорошо осведомленный о версии Пинсона, отбросил ее как ложную.

Вот что произошло, по моему мнению. 9 октября, когда курс был изменен на вест-норд из-за перемены ветра на южное направление, причем настолько умеренного, что средняя скорость составляла лишь немногим более 2 узлов, Мартин Алонсо и Висенте Янес перешли на борт флагмана, где состоялся более или менее бурный разговор в адмиральской каюте. Они потребовали, чтобы поиски земли были прекращены и, воспользовавшись южным бризом, корабли отправлялись обратно. Однако Колумбу, опираясь в том числе и на перелеты птичьих стай, удалось убедить братьев продержаться еще три дня, после чего те вернулись на свои корабли. Затем, на восходе солнца 10 октября, усилился пассат, направивший флот вперед со скоростью 7 узлов, что вновь пробудило опасения экипажа «Санта-Марии» насчет невозможности возврата. Это и послужило поводом для вспышки открытого мятежа. Колумб пообещал экипажу то же, что и Пинсонам, и ближе к ночи последняя опасность отказаться от великого предприятия, которое уже было на грани успеха, миновала.

Весь день в четверг, 11 октября, по-прежнему дул пассатный ветер, и в период между восходом и заходом солнца флот продвинулся на 78 миль со средней скоростью 6,7 узла. Признаки суши стали проявляться настолько явно, что «все вздохнули свободнее и повеселели». «Нинья» подобрала за бортом зеленую ветку с маленьким цветком, похожим на шиповник из кастильских изгородей, а «Пинта» собрала целую «коллекцию»: кусок доски, явно наземное растение, обломки дерева и «небольшую трость из дерева, похожего на железо» со следами ручной работы, выполненной грубым индейским каменным долотом. Эти объекты вполне могли быть принесены и с Малых Антильских островов, и даже из Южной Америки, но они сделали свое дело – недовольство людей прекратилось, и каждый член экипажа внутренне подготовился к скорому завершению этого первого перехода через Атлантику.