Текст книги "Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир"

Может быть, это Катай? Не лежал ли «Небесный город» за следующим мысом?

Глава 18
Преследование великого хана (28.10–20.11.1492)

Блаженны очи, видящие то, что вы видите!

Ибо сказываю вам, что многие пророки и цари желали видеть, что вы видите, и не видели.

Лк., 10: 23, 24

Подобно тому как Колумб назвал два больших острова Багамского архипелага в честь Фердинанда и Изабеллы, так и Кубу он окрестил Хуаной в честь наследника престола Кастилии и Арагона, инфанта дона Хуана.

Практически каждый город и деревня живописной провинции Ориенте от Баракоа до Пуэрто-Падре, а также Нуэвитас в провинции Камагуэй претендуют на статус «Сан-Сальвадора», куда Колумб вступил 28 октября 1492 года. После того как мы проследили курс Адмирала зюйд-зюйд-вест от острова Раггед, у нас нет никаких сомнений в том, что этим «Сан-Сальвадором» была бухта Бахиа-Бариай. Как писал сам Колумб, к этой гавани можно было подойти «без опасности сесть на мель или других препятствий». Действительно, этот залив достаточно широк для того, чтобы маневрировать, – три четверти мили, а его глубина между двумя граничными мысами колеблется на безопасном уровне в 12 брасс (или 11 наших саженей). Его внутренние пляжи покрыты мангровыми деревьями, а позади возвышаются горы. Одна из них напомнила Колумбу Пена-де-лос-Энаморадос в Гранаде, другая, признанная достопримечательность Бахия-Бариай, «имела на вершине еще один маленький пик, похожий на игрушечную маленькую мечеть» (una Hermosa mezquita). Испанские первооткрыватели Кубы, отличавшиеся более приземленным реализмом и меньшей поэтической романтикой, нежели Колумб, назвали ее просто Ла-Тета-де-Бариай.

После того как воодушевленные индейские лоцманы, без сомнения непреднамеренно, вселили в Адмирала большие надежды на встречу с китайскими джонками, стоящими у большого каменного города великого хана, реальность бухты Бариай немного удручала. Колумб сошел на берег в первой шлюпке, но не нашел никаких следов ожидаемой цивилизации, если не считать нескольких рыбацких «бохо», крытых соломой, развешанных сетей из пальмового волокна, костяных рыболовных крючков, гарпунов и все тех же «молчаливых» собак, не умеющих лаять. Кстати, этих маленьких «бессловесных» желтых гончих, наблюдаемых испанцами на всем Антильском архипелаге, индейцы одомашнивали в основном для употребления в пищу. Они издавали что-то вроде ворчанья вместо обычного лая и были совершенно бесполезны в качестве охранников жилья. Генуэзец Мигель де Кунео, сопровождавший Колумба во Втором путешествии, отмечал, что «жареная собака без лая была не слишком вкусной», хотя, по мнению Овьедо, немые собаки вида perros mudos вымерли именно потому, что испанцам слишком понравился их вкус. Некоторые особи, сбежавшие в лес, «раздомашнились» и вернулись к изначальному биологическому виду, став помехой для фермеров и объектом охоты в прошлом веке.

Колумб, поднявшийся вверх по реке, обнаружил «траву, такую же высокую, как в Андалусии в апреле и мае». Здесь же произрастали портулак, амарант и пальмы, непохожие на африканские. По словам Адмирала, ему было настолько «приятно видеть эти зеленые холмы и древесные рощи, слышать пение птиц», что он с трудом заставил себя повернуть назад. К сожалению, естественную красоту невозможно было положить в карман и забрать домой. Итак, в понедельник, 29 октября, флот отправился на запад в поисках города Квинсея. Был почти полдень, и под слабым ветром корабли миновали реку, «не слишком широкую в устье», которую Адмирал назвал Рио-де-ла-Луна. Наконец, «в час вечерни», показалась «другая река, гораздо более широкая, чем другие», на берегах которой расположилась большая деревня. Колумб назвал эту бухту Рио-де-Марес. Это была лучшая гавань, которую он когда-либо видел в Индии, и предсказал – на этот раз правильно, – что она станет важнейшей точкой ведения торговли. Несомненно, речь шла о Пуэрто-Гибара.

Хижины большой индейской деревни, расположившейся на западном берегу этой гавани, напомнили испанцам палатки в мавританском лагере, и первая высадившаяся группа с нетерпением обыскала их в поисках золота. Ничего не было найдено. Колумб не упоминает ни об одном золотом предмете, найденном на Кубе, и кажется удивительным, что он все еще верил рассказам своих проводников. Однако они оставались полезными в роли переводчиков, поскольку и на Кубе, и на Гаити преобладал тот же язык, что и на Багамских островах. Кстати, один из них дожил до Испании (где получил христианское имя Диего Колон) и сопровождал Колумба во втором плавании, став незаменимым помощником. Пока же будущий Диего еще не овладел кастильским языком в достаточной степени, чтобы стать полноценным переводчиком, но, по крайней мере, он мог заверить туземцев, что его похитители были хорошими людьми и имели интересные торговые предложения. Этого было достаточно.

Поиски великого хана на западе продолжались недолго. Легкий дневной переход от Пуэрто-Гибара привел флот к покрытому пальмами мысу (несомненно, это был Пунта-Уверо), который и сегодня бросается в глаза благодаря обилию пальм. Затем ветер, совсем не по сезону, сменился на западный. Всю ночь с 30 на 31 октября Адмирал шел с наветренной стороны, а на следующий день, все еще держась на близком расстоянии от берега, увидел «вход или бухту, где могли бы находиться небольшие суда» и выступающий мыс (либо Пунта-Кобаррубия, либо Пунта-Брава). К утру ветер сменился на норд и температура стала падать: в северокарибском регионе наступала типичная для этой области зима. Поскольку при этом ветре было не только опасно, но и невозможно идти вдоль побережья, линия которого обращена к северо-западу, Колумб приказал флоту развернуться и направиться обратно к Рио-де-Марес. Ночное плавание по ранее пройденным водам, особенно при луне, прошедшей первую четверть, не представляло никаких трудностей. Флот снова вернулся в Пуэрто-Гибару на рассвете 1 ноября, где оставался целых одиннадцать дней.

Первейшая цель Колумба заключалась в том, чтобы завоевать доверие туземцев в надежде выяснить, где можно найти золото, а также узнать местонахождение великого хана. После того как переводчик Диего успокоил местных тайное, начался оживленный обмен испанских «ценностей» на продукты, хлопок и гамаки. Туземцы, стремясь угодить гостям, невольно подпитали заблуждение Колумба о том, что он идет по горячим следам китайского императора, недалеко от «благородного города Зайтун» и Квинсея, Города Небес. У Лас Касаса есть правдоподобное объяснение того, как Адмирал был введен в заблуждение своими услужливыми хозяевами. Место во внутренних районах Кубы, где действительно существовало ограниченное количество золота, туземцы называли Кубанакан (средняя Куба). Всякий раз, когда Колумб доставал золотой предмет и спрашивал, где можно найти еще, туземцы произносили «Кубанакан», которое Адмирал ошибочно воспринимал на слух как «El Gran Khan» – великий хан. Возможно, индейцы просто посчитали демонстрацию имперского величия испанцев за желание встретиться со своим касиком, который жил недалеко от нынешнего города Холгуна (Ольгина), примерно в 25 милях от Гибары вверх по долине Кайо-Гуин.

С трогательной педантичностью Адмирал подготовил посольство для визита к императору Китая в Ольгин. Официальный переводчик Луис де Торрес (новообращенный еврей, «знавший иврит, арамейский и даже немного арабский») был назначен его главой и получил все дипломатические принадлежности – латинский паспорт, верительную грамоту от Фердинанда и Изабеллы, а также королевский подарок, природу которого, к сожалению, мы не знаем. Сопровождающими лицами де Торреса были назначены Родриго де Херес, имевший опыт посещения негритянского короля в Гвинее, местный индеец и один из проводников с Гуанахани. Ко всему прочему с собой были взяты образцы пряностей для сравнения с местными аналогами и нитки венецианских стеклянных бус для обмена на еду. «Посольству» было поручено вернуться в течение шести дней.

Пока два испанца и их нетерпеливые проводники поднимались по долине Кайо-Гуин, Адмирал не бездействовал – он никогда не был бездельником. В ночь на 2 ноября, за два дня до полнолуния, он попытался определить свое местоположение, измерив высоту Полярной звезды деревянным квадрантом. После внесения небольшой поправки Адмирал пришел к выводу, что точка Пуэрто-Гибары (фактически находящаяся на 21°06' северной широты) расположена на 42°, то есть на широте Кейп-Кода![178]178
  К е й п-Ко д – полуостров на северо-востоке современного США в 120 км от Бостона.


[Закрыть] По навигационному счислению Колумба выходило, что с момента отплытия из Ферро на Канарах он прошел 1142 лиги, то есть 3630 морских миль. Другими словами, его флот сместился на запад более чем на 90 градусов, а с учетом недооценки размеров земного шара и переоценки протяженности Азии Колумб пришел к выводу, что Куба – это не Япония, а Азиатский материк.

Учитывая изначально ошибочные географические представления Колумба, его заключения относительно долготы были неизбежны. Но откуда возникла колоссальная ошибка по широте, ровно вдвое превышающая истинное значение? 21 ноября, находясь в море примерно на той же широте, Адмирал еще раз пробовал старый квадрант и получил тот же результат. Причины этого громадного несоответствия сильно обеспокоили ученых мужей. Фантазер Наваррете постулировал существование какого-то невероятного квадранта, с удвоенной шкалой; конспирологически настроенный Маньяги утверждал, что таким образом Колумб пытался сбить португальцев и других со следа; Лас Касас полагал, что переписчик банально напутал, и вместо «21» написал «42». Реальное объяснение значительно проще: Колумб выбрал не ту звезду. Вместо Полярной звезды он «стрелял» квадрантом в Альфирк (бета Цефея), который в ноябрьских сумерках находится прямо на севере. Сам Колумб также прекрасно понимал, что широта 42° севера фантастически нереальна. Ранее он отмечал в «Журнале», что Гуанахани находится на той же параллели, что и Канарские острова, а в печатном «Письме о первом путешествии» определил среднюю широту своих новых открытий в 26° северной широты. Но, как с прискорбием он заметил позже, «Полярная звезда (то есть Альфирк) выглядела так же высоко, как и в Кастилии».

Один день этой длительной стоянки ушел на исследование реки Гибары на шлюпках. Мартин Алонсо Пинсон привез образцы местного креольского перца и что-то, что, по его мнению, было корицей: это вселило надежду на прибыльную торговлю пряностями. Колумб впервые попробовал сладкий картофель (батат?) с «ароматом каштанов» и культивируемых американских бобов. Здесь же он увидел, как растет дикий хлопок с цветками и раскрытыми коробочками на одном и том же кусте. Боцман «Ниньи» привез смолу из гумбо-лимбо, в которой Адмирал, как ему показалось, узнал мастику, уже виденную на Хиосе во время одного из ранних плаваний. Некоторые индейцы «соглашались» с испанцами, когда те спрашивали об одноглазых и собакоголовых людях пресловутого сэра Джона Мандевилла, другие точно указывали на восток в сторону Гаити, когда их спрашивали, откуда берется золото.

До последнего дня пребывания Колумб пользовался доверием местного населения, поскольку поддерживал должную дисциплину среди своих людей, а у самих туземцев не было золота, чтобы искушать их алчность. Должно быть, между моряками и индейскими девушками происходили пылкие забавы, поскольку в привычки тайное не входила разборчивость в связях, но у Колумба нет никаких упоминаний на этот счет, так как его «Журнал» предназначался для глаз скромной королевы. Вместо этого он подробно останавливается на покладистости индейцев и их любви к подражанию. Услышав, как гости на закате поют «Аве Марию» и Salve Regina, они тут же попытались присоединиться, с готовностью изображая крестное знамение. Лас Касас прямо цитирует собственные слова Колумба о туземцах Пуэрто-Гибары: «Этот народ очень простодушный и мирный. Все мужчины ходят голые, в чем мать родила, а женщины носят на бедрах кусок хлопка, достаточно большой, чтобы прикрыть гениталии, но не более того. Они очень красивы, менее черные, чем жители Канарских островов. Я утверждаю, что, если бы у них был доступ к набожным религиозным людям, знающим язык, все они обратились бы в христианство, и поэтому надеюсь в Господе нашем, что Ваши Высочества сделают что-нибудь с этим с большой осторожностью, дабы ввести в церковь столь многочисленный народ и обратить их с такой же тщательностью, как истребили вы тех, кто не хотел исповедовать Отца, Сына и Святого Духа. И по истечении ваших дней (ибо мы все смертны) вы покинете свои царства спокойно, будете свободны от ереси и зла и достойно приняты вечным Творцом, которому может быть угодно даровать вам долгую жизнь и великое увеличение больших царств и владений. И оба вы приумножите святую христианскую религию, как делали до сих пор. Аминь».

В ночь на 5 ноября из Ольгина вернулось обескураженное «посольство». Они прошли вверх по долине, мимо полей, засеянных сладким картофелем, фасолью и кукурузой, наблюдая множество птичьих стай, в том числе и пересмешников Эспаньола, принятых за соловьев. На этом положительные впечатления подошли к концу. Вместо посещения императорского двора Катая, где Луис де Торрес рассчитывал продемонстрировать свой арабский язык, им был оказан примитивный прием в деревне из пятидесяти хижин с пальмовыми крышами и несколькими сотнями жителей. К «послам» проявили большое уважение, проводив в главную хижину. Их усадили на каменные metates, широко используемых касиками культуры тайное для подобных «приемов». Фернандо описывал эти сиденья как «сделанные из цельного куска, странной формы, напоминающей какое-то животное с короткими лапами и широким хвостом, служащим спинкой, с головой спереди, с золотыми глазами и ушами». Туземцы называли эти почетные места словом duchi. Моряку Родриго, несомненно, это даже понравилось, но оскорбленный де Торрес, произнося речь, чувствовал себя униженным из-за необходимости пользоваться услугами переводчика из Гуанахани. После этого женщинам и детям было позволено увидеть «людей с Небес», чьи руки и ноги они с обожанием целовали. Гостеприимные индейцы уговаривали «послов» провести здесь неделю или две, но испанцы, не увидев «ничего, что напоминало бы подобие города», вернулись в сопровождении касика и его сына, которых приняли на борту одной из каравелл, поскольку «Санта-Марию» вытащили на берег для очистки днища.

Если «посольство» и промахнулось с королем королей этой земли, то испанцы столкнулись в другой вездесущей властительницей, покорившей весь мир, – ее величеством «леди Никотиной»! Эти «два христианина встретили по дороге множество мужчин и женщин, которые направлялись к своим деревням с головешками в руках и травами, чтобы пить их дым, как они привыкли». Трубка с табаком североамериканских индейцев была неизвестна культуре тайное. Местные туземцы просто сворачивали листья в подобия сигар (по большому счету, как и сегодня), называемых tobacos. Вставив один конец в ноздрю, они поджигали другой от головешки, дважды или трижды вдыхали дым, после чего передавали другому или просто тушили. Когда группа тайное отправлялась в путешествие, как наблюдали Родриго и Луис де Торрес, маленьким мальчикам поручалось держать наготове одну или несколько головешек для любого, кто хотел бы прикурить. Останавливаясь так через каждый час или около того, чтобы хорошенько «затянуться», индейцы могли путешествовать на большие расстояния. Лас Касас, комментируя этот отрывок примерно сорок лет спустя, говорит, что именно тогда испанцы начали курить, «хотя я не знаю, какой вкус или пользу они в этом находят». По-видимому, епископ так никогда и не выкурил ни одной сигары. В течение столетия после написания Лас Касасом своей книги употребление табака распространилось по всему западному миру, как среди мужчин, так и среди женщин, несмотря на противодействие правителей и священнослужителей. Такой «подарок» Нового Света Старому оказался гораздо более ценным, чем золото.

Утром 5 ноября в бухте Пуэрто-Гибара Адмирал приказал перевернуть «Санта-Марию» и провести полную очистку днища – это была обычная моряцкая мера предосторожности против «тере-дос» – корабельных червей-древоточцев. Уже на следующий день обновленное «нао» спустили на воду. Колумб планировал выйти из гавани Гибары 8 ноября, но сильные восточные ветры удерживали флот еще четыре дня. Возможно, этим воспользовались, чтобы очистить «Пинту» и «Нинью», но в «Журнале» об этом не упоминается. Адмирал взял образцы смолы гумбо-лимбо, принятой за аналог драгоценной хиосской мастики, и агавы, принятой за алоэ. В качестве последней «награды» мирным туземцам золотого века, «не знающим, что такое зло… и настолько робким, что сотня из них бежит перед одним из наших», стало похищение пятерых молодых людей, поднявшихся на борт с прощальным визитом. Затем на берег отправили шлюпку, чтобы забрать «семь голов женщин, больших и маленьких, и троих мальчиков». Мужья и отцы некоторых вышли на берег и умоляли разрешить присоединиться к ним, что и было сделано. Колумб объяснял, что хотел выучить юношей на переводчиков, а женщины не позволили бы им избаловаться. Как он заметил во время путешествия в Португалию, негры, привезенные из Гвинеи для изучения языка, пользовались в Лиссабоне таким большим вниманием, что после возвращения в Африку от них было мало толку. Двое молодых людей сбежали в заливе Танамо-Бей; никто из остальных обратного путешествия в Испанию не пережил.

«После смены утренней вахты» в понедельник, 12 ноября, флот покинул Пуэрто-Гибару, «чтобы посетить остров, который, по словам многих индейцев на борту, называется Бабеке, где, как индейцы на борту объявляют знаками, люди собирают золото на пляже при свечах ночью, а затем отбивают его молотком». Под Бабеке, несомненно, подразумевался Большой Инагуа.

Весь день дул попутный, но очень слабый ветер. Колумб взял курс к Пунта-Канете, отметил на карте, но не исследовал Пуэрто-Наранхо и Пуэрто-Сама (реку, впадающую в эту бухту, он назвал Рио-дель-Соль). В своих записях он просил прощения у монархов, что не исследовал эти заливы, но они выглядели слишком мелкими для его кораблей (как оно и было на самом деле), а кроме того, Адмирал не хотел терять попутный ветер на Бабеке. В свое следующее кубинское плавание Адмирал взял «Нинью» в качестве флагмана и две каравеллы поменьше, но даже они не годились для такого мелководья. Вы и сейчас не сможете заходить в узкие, не нанесенные на карту гавани и устья рек на судах с осадкой более 6 футов, не подвергаясь неоправданному риску.

К закату флот прошел всего 30 миль. Это было недалеко от Пунта-Лукреции, которую Колумб назвал Кабо-де-Куба, потому что считал, что это самый восточный мыс острова. Тот, кто смотрит с этой точки на юг, в сторону залива Найп, видит низменности долины Маяри, а высокие горы на востоке выглядят так, как будто принадлежат другому острову. Предполагалось, что это «Бохио», то есть Гаити. Всю ночь Колумб ходил длинными галсами, чтобы удержать позицию, а на рассвете 13 ноября направился к суше, миновав Пунта-Мулас. Но погода была настолько ужасной, что Адмирал приказал взять курс строго на восток и таким образом избежать опасности быть выброшенным на подветренный берег сильным северным ветром. Таким образом, к концу дня флот прошел еще 31 милю.

После еще одной ночи, в течение которой флот осторожно стоял в стороне (луна была в последней четверти, а небо затянуто тучами), ветер сменился на северо-западный, что сделало восточный курс на Бабеке невозможным. Пройдя некоторое время ост-ост-зюйдом, Адмирал решил направиться в гавань где-нибудь на побережье Бохио. Взятый курс на юг привел его к точке, расположенной недалеко от восточного входа в Пуэрто-Кайо-Моа. При высокой волне Колумб не осмелился войти в эту узость, поэтому прошел дальше вдоль берега на северо-запад в поисках безопасного места. Через 30–35 миль он наткнулся на вход в бутылочное горлышко шириной чуть более 200 ярдов. Шлюпка, посланная вперед, не обнаружила дна на глубине 40 саженей в фарватере, и флот смело пошел следом. Как оказалось, фарватер имел изгиб, потребовавший трехразового изменения курса, но попутный ветер сделал это возможным, и мужество Адмирала было вознаграждено. В конце извилистого прохода открылся большой залив, усеянный высокими живописными островами. Это была гавань Бахиа-Танамо, названная Колумбом Ла-Мар-де-Нуэстра-Сеньора (морем Богоматери), а самую первую сразу за входом (вероятно, Бахиа-Хукаро), где Адмирал не стал останавливаться ради исследования, он окрестил Пуэрто-дель-Принсипи в честь инфанта дона Хуана. Был вечер среды, 14 ноября.

Вдоль этого участка побережья Ориенте описания Адмирала настолько точны, что можно определить открытые гавани даже с воздуха. Следуя его курсом на «Мэри Отис», осадка которой составляла 7,5 фута (примерно как и у «Санта-Марии»), мы были весьма впечатлены смелостью Колумба в плавании на таком близком расстоянии от берега и его здравым смыслом при выборе места для постановки на якорь и детальных исследований.

Мартин Алонсо Пинсон считал Колумба безрассудным человеком, но, если первооткрыватель не готов идти на риск, которого так избегают капитаны торговых судов, он вряд ли откроет что-то стоящее. Так, капитан Роберт Грей[179]179
  Роберт Грей (1755–1806) – американский мореплаватель, совершивший первое кругосветное плавание под флагом США.


[Закрыть] с бостонского корабля «Колумбия», названного так в честь Великого Адмирала, подвергался резкой критике со стороны своих офицеров за то, что подходил слишком близко к берегу, время от времени попадая на мель. Но именно готовность Грея идти на риск привела «Колумбию» к тому, что она прошла более 20 миль по одноименной великой реке, куда ранее не осмеливался заходить ни один исследователь. Колумб, конечно, пропустил залив Найп-Бей, одну из лучших гаваней в мире, но любой, кто испытал северное течение в этих водах, не будет винить Адмирала за то, что он искал скорейшего выхода в открытое море.

Вид залива Танамо с его группой поросших лесом островов, вздымающихся «подобно алмазным остриям», другими островами, с плоскими вершинами, «похожими на столы», как сказал Колумб, и высокой сьеррой, возвышающейся вокруг зубчатого берега, вполне заслужил восхищение Адмирала. Здесь было ровное мягкое дно, «которое очень нравится морякам, – как писал Лас Касас, – потому что иногда камни перерезают якорные канаты». Колумб обошел залив по периметру на шлюпке и с наветренной стороны входа нашел два больших дерева, из которых плотник «Санта-Марии» смастерил большой крест (у Адмирала был обычай оставлять крест на каждом месте, где бросал якорь). Узнав, что индейцы ловят «больших улиток» (раковины), он заставил своих людей нырять за ними в надежде найти жемчуг, при этом была поймана ранее неизвестная испанцам любопытная рыба-хоботок (Lactophrys bicaudalis), которую адмирал засолил, чтобы показать монархам. Здесь же европейцы впервые обнаружили hutia[180]180
  Животное подсемейства млекопитающих из семейства щетинистых крыс отряда грызунов.


[Закрыть] – кубинское четвероногое животное, напоминающее большую крысу, служащее пищей туземцам. Самой интересной новой флорой, обнаруженной в заливе Танамо, стали «большие орехи того же вида, что и в Индии». Колумб встречал у Марко Поло упоминания о «nueces de India» (кокосовых орехах) и предположил, что нашел именно их. Адмирал ошибался: кокосовая пальма была завезена испанцами в Карибский бассейн позднее, и, более того, Колумб не писал, что плоды произрастали на пальмах (в отличие от Марко Поло). То, что обнаружил Адмирал, скорее всего, было местным орехом nogal del pais (Juglans insularis), ранее очень распространенным в Ориенте.

В этом живописном заливе не было ни золота, ни намека на Азию, ни большого туземного поселения – ничего, что могло бы принести испанцам пользу. Только любовь Колумба к природной красоте, черта, не совсем обычная для людей той эпохи, удержала его там на целых пять дней. В своих записях он даже приносит извинения за то, что не покинул залив Танамо на четвертый день, ссылаясь на воскресенье. Тем не менее восхитительные пейзажи не дали Адмиралу практической пользы, а ему предстояла еще одна попытка добраться до Бабеке.

Перед восходом солнца 19 ноября флот вышел из гавани под легким бризом. Помимо прочего, Колумб изучал особенности выхода из этих северных гаваней больших Антильских островов под парусами. Вам следует ловить прибрежный ветер ночью или ранним утром, поскольку пассаты, приходящие вместе с солнцем, втягиваются в узкий проход, словно в воронку. В тот день задувал восточный пассат, и флоту приходилось держать норд-норд-ост с отклонением от ветра на 6 румбов. На закате, когда вход в Танамо находился в юго-западном направлении, на расстоянии 20 миль, Колумбу показалось, что он увидел остров Бабеке, лежащий строго на востоке. На самом же деле Большой Инагуа находился более чем в 80 милях от этой точки, и ее никак нельзя было увидеть. Скорее всего, индейцы, увидев на закатном горизонте облако, указали на него и закричали «Бабеке!», а Колумб им поверил. С захода солнца 19 ноября до 10 часов следующего утра флот прошел 52 мили курсом на норд-ост-норд, что привело его приблизительно на 21°45′ северной широты и 74°41′ западной долготы.

Этот курс быстро уводил флот от предполагаемого местоположения Бабеке, поэтому, когда ветер сменился на противоположный, Колумб принял решение вернуться в Танамо. Как писал Адмирал, альтернативным вариантом мог бы быть северо-восточный курс на Изабеллу (Крокед-Айленд) в 12 лигах впереди. По моим расчетам, правильное расстояние до этого острова – 16 лиг (если я точно рассчитал курс Колумба). До той поры, как Адмирал вышел к Кабо-Эрмосо на Изабелле, прошел всего один день, и я не думаю, что многие современные мореплаватели могли бы надеяться добиться большего.

По собственным словам Колумба, он повернул обратно к Кубе по двум причинам. Во-первых, он боялся, что индейцы из Гуанахани, попав на Изабеллу, просто-напросто сбегут так же, как это сделали двое юношей из Гибара в Танамо. Уже будучи на Кубе, они требовали от Колумба, чтобы тот вернул их в свои дома, хотя сам Адмирал планировал забрать этих туземцев в Испанию. И во-вторых, он заметил два острова на юге, которые хотел бы исследовать. В конце концов оказалось, что это были лишь облака, ошибочно принятые за сушу. Колумб убедился в своем заблуждении в течение часа или двух, но запись в «Журнале» осталась.

У многих капитанов возникает большое искушение изменить или стереть запись, которая оказывается ошибочной, но Колумб всегда оставлял их нетронутыми. Его товарищ по второму плаванию заметил, как тщательно Колумб регистрировал любые несчастные случаи и прочие неприятные инциденты. Сумасбродные критики Адмирала всегда основывают свои теории на предполагаемой ревизии «Журнала» самим Колумбом или Лас Касасом, чтобы сгладить некоторые несоответствия и переиграть истинные цели его путешествий, в частности – открытие западного пути в Индию. Но аннотация Лас Касаса раскрывают и множество ошибок адмирала, и эпизоды похищения туземцев, которые издатель книги категорически не одобрял.