Текст книги "Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир"

Глава 23
Азорская агония (12.02–24.02.1493)

…Они кружатся и шатаются, как пьяные, и вся мудрость их исчезает. Но воззвали к Господу в скорби своей, и Он вывел их из бедствия их.

Псалтирь, 106: 27—28

Зима 1492/93 года в Южной Европе выдалась необычайно холодной и ветреной. Даже гавань Генуи к Рождеству покрылась льдом, поэтому небольшие суда не могли ни войти в нее и не выйти, а корабли Лиссабона, удерживаемые сильнейшими встречными ветрами, месяцами простаивали в порту. До сих пор «Нинье» и «Пинте» сопутствовала удача, но теперь они направлялись в один из самых штормовых регионов Северной Атлантики.

В понедельник, 12 февраля, после очередного солнечного дневного перехода на 150 миль на восток, корабли впервые столкнулись с настоящей непогодой. Отчет Колумба о следующих нескольких днях чрезвычайно интересен, поскольку является одним из самых ранних, если не первым подробным описанием реального шторма. Данные его «Журнала», рассмотренные в свете современной метеорологии, показывают, что это был не обычный циклонический шторм, а возмущение, отмеченное хорошо развитыми «фронтами», когда холодная воздушная масса, движущаяся на юг из Арктики, сталкивается с теплой воздушной массой, перемещающейся на север из тропиков.

Штормы такого характера в районе Азорских островов не являются редкостью, но их значение для судоходства и воздушных перелетов настолько велико, что в последние годы они интенсивно изучаются. Среди существующих описаний таких штормов есть по крайней мере два, которые почти во всех деталях соответствуют тем, которые пережил Колумб. Мы можем видеть, что возмущение, принесшее столько неприятностей «Пинте» и «Нинье», было вызвано интенсивным образованием области очень низкого давления, центр которой проходил к северу от Азорских островов. Она стала причиной возникновения шквалистых ветров, дующих в секторе от зюйд-веста до веста с силой от «шторма» до «сильного шторма» (от 9 до 10 баллов по шкале Бофорта). Изобарическая ситуация, вероятно, оказалась вытянутой в направлении от вест-зюйд-веста к ост-норд-осту, приближая таким образом разные ветры друг к другу, что привело к возникновению ужасных волн, почти захлестнувших «Пинту». Три отдельные воздушные массы, разделенные одним теплым и двумя холодными фронтами, по-видимому, были вовлечены в циркуляцию, и переход от одной воздушной массы к другой через разделяющий их фронт нанес каравеллам сильнейший удар.

На рассвете 12 февраля «начались сильные волнения и буря», и, по словам Колумба, «если бы каравелла не умела надежно держать курс, она бы имела все шансы заблудиться». Весь световой день при зюйд-весте силой от 7 до 8 баллов[197]197
  «Сильный ветер» – «Штормовой ветер».


[Закрыть] она пробежала около 35 миль «с большим трудом и опасностью», полностью сняв все паруса (испанцы называли такой ход «под сухим деревом»). С наступлением ночи каравеллам стало ничуть не легче, однако утром 13 февраля ветер немного стих: они огибали южный край циклона, и «Нинья» позволила себе поднять малые паруса. Радость оказалась недолгой. Во второй половине дня ветер снова усилился, «океан творил что-то ужасное». Не было ни одного непринайтованного предмета, который не летал бы кувырком по палубам и каютам: западная зыбь, поднятая другим сектором шторма, пересекала гребни волн, поднятых сильным юго-западным ветром.

С наступлением темноты 13 февраля ветра подули еще сильнее, и их поперечные направления образовали опасные пирамидальные волны, которые с угрожающей дрожью остановили продвижение каравелл, а затем обрушились на их палубы горами зеленой воды и белой пены. Опасность ситуации заключалась в том, что «Нинья» не была под балластом. Колумб объясняет, что каравелла ушла с Эспаньолы в таком состоянии, поскольку большая часть ее тяжелых запасов и провизии была уже израсходована, а пополниться водой и местными съестными припасами он намеревался на «острове женщин», но изменение планов помешало это сделать. Во время плавания матросы совершили все возможное, чтобы восстановить остойчивость судна, наполнив соленой водой пустые винные бочки, но это была плохая замена хорошему каменному балласту, закрепленному и покрывающему дно трюма.

Все попытки следовать курсом по компасу были теперь оставлены. Рулевым было приказано держать приблизительное направление на северо-восток, в то время как вахтенный офицер следил за каждым встречным валом и отдавал быстрые приказы, чтобы каравелла могла принять его под наиболее безопасным углом.

Лишь предельная осмотрительность и мастерство моряков «Ниньи» позволили ей не нахватать воды, что привело бы к фатальным последствиям для всего экипажа: «Пинта» физически не смогла бы подобрать выживших. Для продвижения «Нинья» лишь немного приподняла свой квадратный «папахиго»: полное увеличение парусности дало бы слишком большую нагрузку на грот-мачту. Современное судно, вооруженное справочником вездесущего Боудича и картами гидрографического управления, сразу же легло бы в дрейф правым галсом как можно дальше от центра циклона, но Колумбу, к сожалению, ничего не было известно о законе штормов. Единственное правильное решение в этом случае заключалось в том, чтобы просто нестись по ветру, избегая маневров: любая попытка противодействовать волнам могла бы привести к затоплению судна с такой низкой осадкой, как «Нинья». В любом случае эти каравеллы с относительно высокими бортами достаточно уверенно шли при сильном шторме, хотя каждая волна, бьющая в корму, выплескивала через рулевой порт на палубу тонны воды, накрывая с головой тех, кто изо всех сил удерживал румпель и предотвращал опасное рыскание. «Пинта», попавшая в бурю одновременно с «Ниньей», в ночь с 13 на 14 февраля пропала из виду. Судя по всему, ее пронесло мимо Азорских островов, и каравеллы встретились снова только месяц спустя в гавани Палоса.

Те же условия сохранялись весь день 14 февраля, когда первый из двух последовательных холодных фронтов настиг «Нинью». Она все еще неслась под приспущенным «папахиго» через ужасную поперечную зыбь, порожденную северным ветром. Команде оставалось лишь призывать на помощь небесные силы (что было типично для того времени). То, что это делалось под руководством Адмирала, несколько приподнимало моральное состояние экипажа, заставляло людей быть занятыми и в некотором смысле даже забавляло. Например, несколько раз моряки разыгрывали «лотерею», определяющую, кто из них будет должен совершить паломничество, если останется жив. В шляпу Колумба клались горошины нута по числу людей на борту, причем одна помечалась крестом. «Счастливчика» обязывали сходить на богомолье в Санта-Мария де Гвадалупе[198]198
  Королевский монастырь Санта-Мария де Гв ад ал у и е – монастырь в городе Гвадалупе в испанской провинции Касерес.


[Закрыть] в горах Эстремадура. Примечательно, что Колумб, первый протянувший руку, вытянул отмеченную горошину и «отныне считал себя паломником, обязанным выполнить обет». Поскольку ветер и буря не проявляли никаких признаков ослабления, горох снова встряхнули, на этот раз – за привилегию представлять «Нинью» в святилище Санта-Мария-де-Лорето[199]199
  Сант а-Мари я-д е-Лорето – одна из величайших святынь католического христианства, почитаемая, как жилище Святого Семейства.


[Закрыть] в далекой Анконе. После того как перечеркнутая горошина досталась моряку из Пуэрто-Санта-Марии Педро де Вилье, Адмирал пообещал оплатить его дорожные расходы. После того как небесное воинство и во второй раз не обратило внимание на розыгрыш обета бедных моряков, терзаемых штормом, команда пустила шляпу «по третьему кругу». На сей раз вытянувший «крещеный» нут обязывался отстоять всю ночную службу и оплатить мессу в церкви Санта-Клара-де-Могуэр, недалеко от Палоса. Но даже и после этого никаких признаков улучшения погоды не наступило: возможно, Богоматерь не записала подобное метание гороха на свой счет. Наконец, весь экипаж поклялся «идти одной процессией в рубахах» к первому встреченному святилищу Пресвятой Богородицы и возносить ей по дороге молитвы. Кроме того, «каждый давал свой особый обет, потому что никто уже не думал спастись, считая себя и всех остальных погибшими». Наконец, все в тот же день (14 февраля) буря утихла. Первый холодный фронт с ливнями и шквалами, пересекший курс «Ниньи», ушел дальше, ветер сменился на долгожданный западный, и каравелла пошла на норд-ост.

Колумб был достаточно мужествен для признания того, что был напуган не меньше остальных. Записывая свои впечатления об этих ужасных днях минувшей бури, уже после того, как «Нинья» благополучно встала на якорь, он заметил, что ему следовало бы не сомневаться, как он это сделал, а довериться божественному провидению, которое благополучно перенесло его через опасности и невзгоды и даровало славу открытия западного пути в Индию. Должно быть, Бог хотел, чтобы это открытие принесло какую-то пользу миру. Но «моя слабость и беспокойство не позволяли успокоить мой дух», – жаловался Адмирал. Однако я полагаю, что прежде всего Колумб беспокоился не за потерю результатов плавания, поскольку у «Пинты» был хороший шанс выкарабкаться из циклона в одиночку, если «Нинья» пойдет ко дну. Скорее всего, его беспокоило будущее Диего и маленького Фернандо, оставленных при школе в Кордове. Ведь если бы он утонул, а Мартин Алонсо вернулся домой с хорошими новостями, они остались бы сиротами в чужой стране, поскольку Пинсоны, несомненно, всю славу открытия приписали бы себе.

Представим, как, будучи в своей каюте на раскачивающемся судне, Адмирал, достав пергамент, перо и чернильницу, написал краткий отчет о путешествии и своих открытиях, после чего завернул пергамент в вощеную ткань, приказал положить его в деревянную бочку и бросить в море. Больше ничего об этой «рукописи в бутылке» не было слышно до 1892 года, пока один лондонский издатель-однодневка не имел наглость заявить, что недавно заполучил этот документ от одного рыбака, нашедшего бочку у берегов Уэльса! Издатель пояснил, что отчет был написан на английском языке, поскольку Адмирал считал, что рукопись, изложенная на универсальном морском языке, имеет больше шансов быть понятой. «Факсимильное издание», напечатанное в Германии имитационным шрифтом на искусственном пергаменте и озаглавленное «Мой секретный журнал», было соответствующим образом украшено настоящими ракушками и сухими водорослями. «Документ» нашел немало доверчивых покупателей, некоторые из которых потом пытались возвратить несчастливые приобретения настоящему автору этой грубой подделки.

После захода солнца 14 февраля (в день описанных «трех обетов») «небо начало проясняться на западе, показывая, что скоро с этой стороны задует сильный попутный ветер». Предположение Адмирала не оправдалось: море действительно начало успокаиваться, но ветер почти затих, и даже после взятия парусных рифов «Нинья» пошла на ост-норд-ост со скоростью всего три узла. Вскоре после восхода солнца в пятницу 15 февраля моряк по имени Рай Гарсия увидел землю прямо по курсу. Экипаж стал высказывать на этот счет самые смелые догадки. Одни считали, что это Кастилия, другие – Синтра-Рок близ Лиссабона, третьи были уверены, что судно подошло к Мадейре. Один лишь Колумб настаивал на том, что это был один из Азорских островов, и, как обычно, оказался прав. Перед каравеллой возникла Санта-Мария – самый южный и один из самых маленьких островов архипелага. Прошло целых семьдесят два часа, прежде чем «Нинья» встала там на якорь.

Пока же, в ночное время под относительно умеренным ветром, когда судно, по расчетам Колумба, находилось примерно в 16 милях от острова, западный ветер сменил направление с ост-норд-оста. Видимо, «Ниньи» коснулся второй холодный фронт, но оставил ее на краю области высокого давления. К удивлению моряков, волны сохранили свое движение в западном направлении. Причина этого странного явления, должно быть, заключалась в том, что фронт с западными ветрами за ним лежал недалеко к югу в общем направлении на восток и запад. К счастью, «Нинья» была относительно маленькой каравеллой, поэтому не пострадала от непогоды и не получила серьезных повреждений. Адмирал просто направил ее по ветру, который 16 февраля сменился на восточный, а затем на юго-восточный. На рассвете этого дня прямо перед форштевнем на удалении примерно в 25 миль появился более крупный остров Азор – Сан-Мигель. Все светлое время суток, а потом и следующую ночь «Нинья» под свежим восточным ветром прокладывала себе путь к «неуловимой» Санта-Марии, скрытой огромными облаками. Впервые за последние три или четыре дня Адмирал позволил себе заснуть. Как упоминает Лас-Касас, «у него были сильно искалечены ноги от постоянного пребывания на холоде и в воде, а также от того, что он мало ел». Историк оказался прав: артрит, который начался у Колумба во время этого перехода, остался с ним на всю жизнь и с возрастом становился все более болезненным.

На рассвете 17 февраля, проскочив Санта-Марию с востока, «Нинья» взяла курс зюйд-зюйд-вест и к ночи все-таки достигла острова. Однако из-за большой облачной массы, скрывавшей верхние очертания суши, Адмирал «не мог распознать, какой это остров». С наступлением темноты он бросил якорь ближе к береговой линии в надежде уточнить, где находится судно. В скором времени якорный канат перетерся об острые камни, и измотанным морякам, давно лишенным спокойного ночного отдыха, которого так ждали, снова пришлось поднимать паруса. Нужно отметить, что в планы Колумба никогда не входил заход на Азоры по пути в Испанию – всех португальских островов он старательно избегал. Однако теперь, после страшной бури, когда корабль и моряки подверглись такому тяжкому испытанию, Адмирал решил рискнуть в надежде раздобыть дрова, воду, свежую провизию и дать людям немного отдыха.

Остров Санта-Мария, раньше всех из Азор заселенный португальцами, имеет всего десять миль в длину и пять в ширину. Несмотря на гористость с высотой до 1870 футов[200]200
  В действительности высшая точка Санта-Марии – 587 м, то есть 1926 футов.


[Закрыть], на нем расположено множество плодородных долин и тенистых равнин, пригодных для разведения скота. На острове отсутствуют естественные гавани, а несколько якорных стоянок нельзя назвать безопасными, когда ветер дует с берега.

После восхода солнца в понедельник 18 февраля Колумб снова прошел вдоль северной стороны острова, и «там, где это казалось подходящим, встав на стоянку одним якорем, направил шлюпку к берегу, чтобы поговорить с людьми; и обнаружил, что это остров Санта-Мария, один из Азорских островов, и они [люди] указали на якорную стоянку, где было должно пришвартовать каравеллу, и сказали жители острова, что никогда не видели такой бури, и удивлялись, как судну удалось спастись; и они возблагодарили Бога и выказали большую радость при известии, которое они услышали, что открыта Индия»[201]201
  «Радость, которую показали португальцы, кажется надуманной», – комментирует на полях журнала эту запись от 18 февраля Лас Касас. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

В том месте, где люди Колумба впервые сошли на берег после того, как покинули Эспаньолу, скалистые горы Санта-Марии переходят в зеленую прибрежную равнину шириной около полумили. Небольшой песчаный пляж на ее краю удобен для высадки с шлюпки, а текущий рядом горный ручей дает пресную воду (первые португальские поселенцы высадились здесь более чем за пятьдесят лет до визита Колумба). Поселение этих колонистов носило название Nossa Senhora dos Anjos[202]202
  Богоматерь ангелов (порт.).


[Закрыть], поскольку, по преданиям, именно здесь Богоматерь в окружении ангелов явилась стоящему на скале рыбаку. Как было сказано выше, якорная стоянка, выбранная для «Ниньи» около Анжуса, была далеко не безопасной, и, по совету жителей деревни, каравелла переместилась на восток по другую сторону высокого скалистого мыса Пунта-Фрадес. Там, в бухте, открытой на северо-восток и окаймленной высокими вулканическими утесами, «Нинья» находилась в большей безопасности (по крайней мере, пока дул южный ветер). На берегу в Анжусе, в полутора милях от новой стоянки, было оставлено три моряка, которым надлежало раздобыть свежую провизию и воду.

Весь день «Нинья» простояла на якоре в уединенной бухте, находясь вне поля зрения деревни и без связи с берегом. После захода солнца на утесе появились трое кричащих что-то островитян. Колумб «выслал им шлюпку, с которой те и поднялись на борт». По случаю Масленицы они привезли с собой свежий хлеб, цыплят и некоторые другие продукты, присланные губернатором де Кастанейрой, который утверждал, что очень хорошо знал Адмирала, и не приехал лично только из-за надвигающейся ночи. Однако он обещал, что на следующий день непременно будет вместе с тремя моряками, оставшимися в Анжусе, которых не отправил на борт только потому, что не мог отказать себе в удовольствии послушать о событиях в путешествии. Посыльным, поднявшимся на борт, были предоставлены койки, чтобы им не пришлось добираться обратно ночью долгой дорогой.

КАРТА ОСТРОВА САНТА-МАРИЯ А30РСКОГО АРХИПЕЛАГА

Узнав от посланников губернатора о «маленьком святилище, похожем на скит, находящемся недалеко от моря» и возведенном в честь Богоматери, Колумб решил, что пришел подходящий случай исполнить «обет номер три», данный в разгар бури. Несмотря на то что эта часовня была расширена и перестроена в семнадцатом веке, она все еще также очень мала и сдержанна по стилю, так что можно легко воссоздать в воображении последовавшую за этим одновременно и серьезную, и комическую сцену. На рассвете во вторник 19 февраля Колумб отправил половину команды на берег в единственной шлюпке «Ниньи» и попросил возвращающихся на той же шлюпке посыльных разыскать деревенского падре для служения мессы. После этого люди должны были вернуться на борт, а Колумб с другой половиной команды отправляться в часовню и исполнять данные клятвы.

Сбросив с себя обувь, моряки, одетые только в нижние рубахи (то есть в надлежащую покаянную одежду), втиснулись в крошечную часовню. За чтением благодарственных молитв перед старым фламандским триптихом, который и до сих пор украшает алтарь, их и застали поселенцы, которые «верхом и пешком напали на них и взяли всех в плен» (последнее не вызывает удивления, ибо трудно оказывать сопротивление группе вооруженных людей, будучи в полуголом виде). Как замечает Вашингтон Ирвинг, «таков был первый прием Адмирала по возвращении в Старый Свет, как свидетельство тех испытаний и невзгод, которыми ему еще предстояло расплачиваться в течение всей жизни за одно из величайших благ, оказанных когда-либо человечеству».

Местным чиновником, отдавшим приказ о предательском пленении десятка моряков без штанов во время молитвы, оказался не правящий губернатор, в то время на острове отсутствующий, а его местоблюститель, упомянутый выше молодой человек по имени Жуан де Кастанейра. При этом он ссылался на приказ короля Португалии арестовать Колумба. Можно усомниться в существовании подобного приказа, поскольку при наличии такового местоблюститель вел бы себя более решительно. Португальцев сильно беспокоили кастильцы, промышлявшие браконьерством на Гвинейском побережье вопреки Алькасовашскому договору[203]203
  Алькасовашский договор – договор 1479 г. между католическими королями и португальским королем Афонсу V и его сыном Жуаном, завершивший Войну за кастильское наследство. Один из его пунктов запрещал кастильским кораблям плавать южнее Канарских островов без специального португальского разрешения.


[Закрыть], а поскольку Азорские острова были естественным местом захода судов, возвращавшихся из Гвинеи в Европу, представляется вероятным, что Кастанейра подозревал Колумба и его людей в незаконном плавании у Гвинеи, которое они пытались прикрыть небылицами об «Индии».

Около одиннадцати утра Колумб, с тревогой ожидавший возвращения паломников, решил, что либо шлюпка разбилась о скалы, либо люди задержаны. Подняв якорь, он провел «Нинью» вокруг Пунта-Фрадес, за которым увидел множество спешившихся вооруженных всадников, которые, сев в шлюпку, вышли к каравелле под личным предводительством Кастанейры. Их очевидным намерением был арест Адмирала. Далее последовали переговоры через борт между кораблем и шлюпкой, достаточно забавные для нас, но достаточно утомительные для Колумба. Адмирал пытался заманить Кастанейру на борт, чтобы задержать в качестве заложника, в то время как португальцы пытались заманить Колумба на шлюпку, чтобы отправить в компанию к благочестивым паломникам. Адмирал выставил свой паспорт и верительные грамоты над фальшбортом, но отказался подпустить португальцев достаточно близко, чтобы те могли их прочитать. Затем произошел обмен соответствующими «любезностями». Колумб объявил, что он «Адмирал Моря-Океана и вице-король Индии, которые принадлежат их кастильским высочествам», что он вернется в Испанию даже и с половиной экипажа, если остальные не будут освобождены. За свое оскорбительное поведение португальцы, несомненно, будут наказаны. Капитан Кастанейра ответил, что ему наплевать на властителей Кастилии, поскольку он находится на португальской территории. Вышедший из себя Колумб «поклялся Сан-Фернандо», что не уйдет отсюда, пока не захватит сотню португальцев, чтобы увезти их домой в качестве рабов, и демонстративно встал на якорь в той гавани, где остановился в первый день, несмотря на неблагоприятную погоду.

Чтобы не подвергать «Нинью» лишней опасности, о которой Колумба предупреждали в первый день колонисты, Адмирал ушел из этой гавани в Сан-Мигель, «хотя ни на одном из Азорских островов нет подходящей гавани для ненастной погоды». В ясные дни Сан-Мигель хорошо просматривается с Санта-Марии, но в текущих погодных условиях «Нинья» так и не смогла добраться до острова до наступления темноты. Главная причина заключалась даже не в погоде, а в том, что из экипажа, оставшегося на борту, только трое были моряками, а остальные – береговые испанцы или индейцы, которым не удалось овладеть достаточными навыками мореплавания. Они могли быть полезными только в чрезвычайных экстренных ситуациях. В ту ночь каравелла попала в опасный шторм, но, к счастью, «волны шли только с одного направления». На рассвете 21 февраля, когда при северном ветре Сан-Мигель еще не был виден, потерявший терпение Адмирал принял решение вернуться на Санта-Марию и посмотреть, что может дать дипломатия. Ближе к вечеру он бросил два оставшихся якоря в бухте к востоку от Пунта-Фрадеса.

Первым приветствием стал очередной вызывающий крик со скалы от какого-то назойливого португальского поселенца, однако вскоре из-за мыса появилась собственная шлюпка «Ниньи», на борту которой находились пятеро захваченных ранее моряков, два священнослужителя и нотариус. После возможных вечерних развлечений на борту, которые мог предложить Адмирал, и кое-как скоротав ночь, священники и нотариус внимательно изучили верительные грамоты и, выразив полное удовлетворение, официально предоставили Колумбу право свободного входа в гавань и высадки на берег. По-видимому, самовольный наместник губернатора, не найдя никаких доказательств браконьерства на гвинейском побережье после того, как устроил своим заключенным нечто вроде допроса третьей степени, раскаялся в своем опрометчивом поведении. Шлюпка снова отошла к берегу и вернулась с остальными членами команды «Ниньи», которые сказали, что настоящей причиной их освобождения стала неудача Кастанейры в пленении самого Адмирала, а мелкая дичь, вроде них самих, местоблюстителя совсем не заботила.

23 февраля с полным экипажем на борту «Нинья» в последний раз покинула эту беспокойную якорную стоянку и прошла вокруг Санта-Марии в западном направлении в поисках подходящего места для загрузки деревянного и каменного балласта. К часу повечерия, то есть к 6 вечера, она встала на якорь либо в Баия-Вилла-ду-Порту, либо в Баия-да-Прая на южном берегу острова, где на каждом шагу был хороший пляж для высадки и много подходящих балластных камней. Но по прошествии первой ночной вахты западный ветер стал меняться на юго-западный, а, как писал Колумб, «на этих островах… юго-западный ветер быстро меняется на южный», стоянка стала небезопасной, и Адмиралу пришлось выйти в море. Подняв паруса, каравелла взяла курс на восток, чтобы держаться подальше от острова.

Было воскресенье, 24 февраля. В Санта-Марии и ее окрестностях Адмирал провел десять дней, потерял два или три якоря и не приобрел ничего полезного, кроме пресной воды, небольшого запаса провизии и дипломатической победы над Жуаном де Кастанейрой.