Текст книги "Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир"

Возмездие оказалось быстрым и ужасным. Когда большой и отважный флот вошел в пролив Мона, держась под прикрытием клиновидной восточной оконечности Эспаньолы, яростный ветер ударил по судам с северо-востока, разорвав строй на части. Флот оказался растянутым вдоль всего пути урагана. Одни корабли тонули в море, другие выбрасывались на берег и разбивались о скалы вдребезги. В числе пошедших ко дну со всем экипажем оказался и флагман под командованием друга и бывшего заместителя Адмирала Антонио де Торреса. На этом же судне находились его враг Бобадилья, Гуарионекс (тот самый побежденный касик), а также груз, в том числе золото на 200 000 кастельяно и величайший самородок из каких когда-либо найденных в Вест-Индии весом в 3600 песо[309]309
  Около 16,38 кг.


[Закрыть]. Еще 19 судов пропали без вести вместе с экипажами, 3 или 4 кое-как пережили шторм на острове Саона и с трудом добрались до Санто-Доминго в полузатопленном состоянии. Погибло более пятисот человек, и из некогда гордого флота только одна каравелла Aguja («Игла») достигла Испании. Эта каравелла считалась одной из самых ненадежных, поэтому именно на нее Овандо и посадил агента Адмирала с золотом, которое Бобадилья был вынужден перевести Колумбу. Агент привез домой около 4000 песо золотом, и, таким образом, до Диего Колона в Испании благополучно дошла значительная сумма. Неудивительно, что враги Адмирала тут же заявили, что дело здесь нечисто и ураган был вызван не иначе как колдовскими силами!

Флот Колумба остался невредим. Не следует предполагать, что он, на три столетия опередив свое время, постиг закон циклонических штормов. Адмирал просто знал, что нужно делать. Вест-индский ураган – это скомпонованный участок ветров диаметром в несколько сотен миль, вращающийся против часовой стрелки и медленно движущийся по широкой кривой с востока на запад. Имеются некоторые данные, что траектория «адмиральского» урагана была похожа на траекторию урагана сентября 1928 года, который проследовал за линией центральных кордильер Пуэрто-Рико и прошел через пролив Мона к северу от Эспаньолы. Флот Антонио де Торреса, находившийся в центральном и северном секторе вихревого ветра, сначала «поймал» его с северо-восточного и восточного направлений и был выброшен на подветренный берег. Санто-Доминго, расположенный в южном секторе, получил ураганный ветер с севера, запада и юго-запада, находясь при этом не очень далеко от центра, поскольку, как говорят, от всего города, построенного пока только из дерева и соломы, осталось ровное место.

Колумб, получивший отказ в доступе в гавань Санто-Доминго и обнаруживший, что ветер дует почти по прямой к северу от берега, отвел флот на несколько миль к западу и бросил якорь недалеко от суши (возможно, у устья Рио-Джайны), где у него была защита сразу и от северного, и от западного ветров. Как вспоминает Фернандо, люди пребывали в возмущении и роптали, поскольку Адмирал отменил сход на берег. На следующий день ветер стал усиливаться, а ночью 30 июня, казалось, все морские дьяволы запели одновременно, при этом только якорные цепи «Капитаны» выдержали удары поднявшейся бури. Остальные три судна были сорваны с якорной стоянки страшными порывами ветра, налетевшими с холмов Эспаньолы, и отброшены в бурное и пенящееся море. В черной ночи среди воющего урагана каждая каравелла храбро сражалась за свою жизнь, полагая, что остальные уже погибли, в то время как Адмирал всю ночь попеременно проклинал Овандо и молился Богу. «Кто из когда-либо живших, – писал Колумб, – не исключая Иова, не умер бы от отчаяния, когда в такую погоду, в поисках безопасности для моего сына, брата, товарищей по кораблю и меня самого, нам запретили землю и гавани, которые я, по воле Божьей и проливая кровь, завоевал для Испании?» И все же, по Божьей воле и благодаря морскому мастерству, его флот благополучно прошел через это испытание. «Чудак Сантьяго», от которого он пытался избавиться путем обмена, едва не погиб, поскольку его капитан Поррас, политический назначенец, был бесполезен как мореход в любую погоду. К счастью, аделантадо, которого его племянник называл лучшим моряком на флоте, взял командование на себя, смело вышел в море и сумел спасти судно полностью. «Гальега» отделалась потерей шлюпки, которая при срыве с якоря находилась в воде. Шлюпка пошла ко дну, фалинь пришлось просто перерезать, но в остальном капитан Террерос достойно продержал свою каравеллу. Генуэзский капитан «Бискайца» Бартоломео Фиеччи также неплохо справился с задачей – его каравелла не получила никаких повреждений.

Еще до того, как шторм обрушился на флот, было решено, что в случае, если они потеряют друг друга, рандеву состоится в живописной маленькой гавани, не имеющей прямого выхода к морю. Она называлась Пуэрто-Эскондидо (ныне Пуэрто-Вьехо-де-Азуа) в начале залива Окоа и была хорошо знакома Колумбу. Когда ураган ушел на северо-запад, настало самое время, чтобы туда добираться, и в воскресенье, 3 июля, все каравеллы, потрепанные, но целые, благополучно встали там на якорь. Какая, должно быть, воодушевленная Salve Regina исполнялась тем вечером! Думаю, капитаны не могли и мечтать о большем успехе, даже если бы у каждого из них был свой собственный метеоролог с Боудичем в придачу.

Колумбу не терпелось продолжить путь, но он мудро решил взять «тайм-аут» для текущего ремонта и восстановления сил. После Азуа флот обогнул остров Беату и скалу Альта-Вела – там, где Колумб высаживался на берег в 1498 году, и встал на рейде Жакмель, чтобы избежать еще одного надвигающегося шторма. Когда угроза окончательно миновала, 14 июля суда двинулись дальше. Ни одному из этих кораблей больше никогда не довелось увидеть Эспаньолу.

Более ранний и лучший план этого путешествия заключался в том, чтобы добраться до континентального побережья близ острова Маргариты, в точке, где он оставил его четыре года назад, а далее просто идти вдоль побережья, пока не найдется пролив. Решение посетить Санто-Доминго и избавиться от «Сантьяго» теперь делало это неосуществимым: флот находился слишком далеко на северо-западе, чтобы противостоять пассату и течению. Поэтому Адмирал принял решение отправиться в еще неизвестную западную половину Карибского моря, надеясь высадиться там и вернуться вдоль берега. В любом случае в его планы не входила остановка на Ямайке, однако на третий день после выхода из Жакмеля флот столкнулся с ровным штилем и его отдрейфовало к Морант-Кейс – группе песчаных островков, лежащих примерно в 33 милях юго-юго-восточнее восточной оконечности Ямайки, в пределах видимости Голубых гор в ясную погоду. Во время короткой высадки на одном из них Колумб назвал эту группу Isla de las Pozas[310]310
  Острова Бассейнов (исп.).


[Закрыть], поскольку пресную воду на них было можно найти, выкапывая ямы в песке. Без дальнейших задержек он возобновил свой курс, но поднявшийся ветер и экваториальное течение понесли его мимо Ямайки на северо-запад между Большим и Малым Каймановыми островами к линии бухт у берегов Кубы параллельно острову Пайне, открытому им в 1494 году. С 24 по 27 июля флот стоял на якоре у одного из этих заливов (вероятно, Кайо-Ларго), названного им Анегада. Наконец 27-го ветер снова переменился, и каравеллы за три дня прошли около 360 миль на зюйд-зюйд-вест. Во время затишья один из матросов взобрался на мачту, чтобы высмотреть подходящее место для купания, где поблизости нет акул. Прямо по курсу просматривался красивый высокий остров. Это был Бонакка – один из островов залива у побережья Гондураса.

Глава 44
Поиск пролива (30.07–16.10.1502)

И прислал ему Хирам через слуг свои корабли и рабов, знающих море, и отправились они с слугами Соломоновыми в Офир, и добыли оттуда четыреста пятьдесят талантов золота, и привезли царю Соломону.

2-я кн. Хроник, 8: 18

Живописный остров Бонакка 8 миль в длину и с высшей точкой в 1200 футов над уровнем моря окружен линией коралловых рифов, через которые легко найти проходы в прибрежные воды. Здесь испанцы не нашли ничего прибыльного, кроме высоких сосен, которые и по сей день возвышаются на каменных гребнях. Бартоломео вышел к берегу на двух шлюпках, где его встретила толпа индейцев. Туземцам показали жемчуг и золотые крупинки, но те оказались невежественными в этих драгоценных вещах и подумали, что гости предлагают их на что-нибудь обменять. Вместо этого испанцы обнаружили здесь то, что переводчики Фернандо назвали terra calcide или lapis calaminaris[311]311
  Каламиновый камень, цинковая руда (лат.).


[Закрыть], который, по его словам, индейцы сплавляли с медью. Моряки приняли сплав за настоящее золото и даже выменяли некоторое его количество, «которое долго скрывали», поскольку частная торговля золотом была запрещена.

На острове Бонакка Адмирал встретил интересный образец индейского военно-морского «судостроения». В поле зрения появилось большое выдолбленное каноэ длиной с галеру и шириной 8 футов. Ее экипаж состоял из двадцати пяти гребцов с многочисленными пассажирами – женщинами и детьми, под водонепроницаемым тентом из пальмовых листьев посередине. Ошеломленные видом каравеллы, туземцы подошли на ней к флагману, и Колумб дал указание своим людям помочь индейцам подняться с грузом на борт. Такая нетипичная любезность со стороны испанцев свидетельствует о том, что к этим туземцам отнеслись как более цивилизованной расе по сравнению с другими представителями Нового Света, встреченными раньше. В число обменных товаров входили хлопчатобумажные покрывала, причудливо раскрашенные подобия рубашек-безрукавок, цветные шали, как у мавританских женщин в Гранаде, длинные деревянные мечи с кремневыми наконечниками, не уступающими по остроте стальным, медные топорики и тигли для плавки меди. Из провизии особо предлагались коренья и злаки, употребляемые араваками вместе с перебродившим ликером, по вкусу напоминавшим английское пиво. Но более всего эти индейцы ценили в своем грузе almendras de cacao – какао-бобы, используемые в качестве валюты. Адмирал был так поражен скромностью женщин, закрывавших свои лица, словно хорошенькие гранадские Moras, что потребовал от моряков учтивого с ними обращения. Тем не менее Колумб не постеснялся задержать на судне их старого шкипера, которого намеревался использовать в качестве переводчика. Тут же переименованный в Хуана Переса, он оказался очень умным и полезным.

Откуда взялось это каноэ и что за люди в нем были? Встреча была разыграна недоброжелателями Колумба, пытающимися доказать, что он «проворонил» Юкатан, где мог бы, возможно, открыть для себя замечательную культуру майя. Фернандо на этот счет замечал, что каноэ было «загружено товарами из западного региона Новой Испании», под которыми он подразумевал Мексику. Однако это было сказано уже через тридцать лет после события, а Бартоломео, описывая этот случай в 1506 году, упоминал о встрече с туземцами из «некой провинции под названием Майан». Следовательно, почти все предположили, что Колумб столкнулся с моряками – индейцами майя. Но, как впоследствии выяснилось, часть гондурасского побережья напротив Бонакки была населена индейцами джикаке, которые тоже называли себя майя (они относились к империи Кокомов, павшей в 1485 г. н. э.). Сам тип каноэ, хлопковая одежда, кремневые мечи, медные топоры и даже колокольчики в обменном грузе характерны для гондурасской, а не юкатанской части Майяпана. Кроме того, остров Бонакка не лежит на береговом маршруте каноэ из Гондураса на Юкатан. Эти индейцы, очевидно, торговали между Бонаккой и материковой частью Гондураса. Североамериканцам потребовалось почти столетие, чтобы оценить великолепие цивилизации майя на Юкатане, так хорошо описанное Стивенсом в 1843 году, но мало кто знает, что уроженцы Центральной и Северной части Южной Америки плавили золото, серебро и медь, изготавливали сложные отливки и создавали произведения искусства из металла, которые могут бросить вызов лучшим образцам древней Мексики.

Индейские мореплаватели жестами внушили Адмиралу такие высокие представления о «богатстве, культуре и трудолюбии» людей на западе, что у него возникло искушение изменить курс и последовать за ними. Если бы он только это сделал, то, несомненно, пришел бы в Гондурасский залив и, возможно, в Эль-Мар-Дульсе – знаменитое внутреннее море Гватемалы. Однако, рассудив, что сможет легко посетить эту страну, двигаясь с Кубы, Колумб решил идти дальше на восток в поисках пролива. Хотя ему так и не представилась возможность увидеть Гондурасский залив, позже, во время того же путешествия вдоль Коста-Рики и Панамы, он опять столкнулся с той же высокой культурой.

Стояло начало августа, и Колумб направился к материку. Он был виден с Бонакки и находился от него примерно в 30 милях. Флот достиг твердой земли на мысе Гондурас, названном Пунта-Каксинас, по аравакскому названию найденного там дерева. Его плоды Фернандо описывает как «грубые, словно губчатая кость, но вкусные, особенно если их правильно приготовить». Вероятно, он подразумевал плоды Chrysobalanus Icaco[312]312
  Золотая (кокосовая) слива.


[Закрыть], распространенные вдоль морских пляжей Гондураса. Флот бросил якорь в гавани с подветренной стороны мыса, где испанцы несколько лет спустя основали город Трухильо – метрополию колониального Гондураса. Там Колумб снова встретил индейцев джикаке, одетых так же, как и люди из большого торгового каноэ. Некоторые туземцы носили подобия толстых стеганых хлопковых курток, служащих достаточно надежной защитой от стрел. Как было сказано выше, это и было «гондурасское королевство майя» (по крайней мере, как позже утверждали некоторые моряки, именно так называли себя джикаке).

Начался долгий переход с наветренной стороны. В воскресенье, 14 августа, флот бросил якорь у устья реки, которую Колумб назвал Rio de la Posesion[313]313
  Река Владения (исп.).


[Закрыть], поскольку в следующую среду он официально вступил во владение материком для своих суверенов, по поводу чего отец Александр отслужил соответствующую мессу. Местность была «зеленой и красивой, хотя и без гор… со множеством сосен, дубов, пальм семи видов и миробаланов, подобных тем, что на Эспаньоле называются «хоби»; здесь в изобилии водятся пумы, олени и газели».

Посмотреть на церемонию пришли сотни индейцев. Как и следовало ожидать, последовала оживленная торговля колокольчиками, бусами и прочими безделушками. Индейцы принесли «домашнюю птицу, которая лучше нашей, жареную рыбу, красную и белую фасоль» и другие товары, подобные тем, что имелись и на Эспаньоле. Сами туземцы были более темного цвета и с бровями, посаженными ниже, чем у араваков. Мочки ушей украшали отверстия, достаточно большие, чтобы вставить в них куриное яйцо, поэтому Колумб не преминул назвать этот участок побережья La Costa de las Orejas[314]314
  Побережье ушей (исп.).


[Закрыть]. Судя по всему, Адмирал встретил либо индейцев пайя, либо джикаке – плотоядных эмигрантов из лесистой части Южной Америки.

Вдоль побережья Мискито в Гондурасе от Рио-Романо до мыса Грасиас-а-Диос флот непрерывно противостоял встречным ветрам и непогоде в течение двадцати восьми дней. В светлое время суток каравеллы отходили от берега, но каждую ночь бросали якорь близко к суше. «Дождь, гром и молнии, – писал Колумб, – казалось, не прекращались ни на минуту. Корабли стояли беззащитные перед непогодой, с порванными парусами, а якоря, такелаж, тросы, лодки и многие припасы были потеряны. Люди были измучены и настолько подавлены, что все время давали обеты совершить паломничества и исповедовались друг другу. Я видел и другие бури, но ни одна из них не длилась так долго и не была такой мрачной, как эта. Многие опытные моряки, которых мы считали самыми крепкими, теряли мужество. Больше всего меня поразили страдания моего сына. Подумать только, что мальчишке в тринадцать лет уже пришлось пройти так много. Но Господь дал ему такое мужество, что он даже воодушевлял остальных и работал так, будто провел в море долгую жизнь. Это утешило меня. Я был болен и много раз лежал при смерти, но отдавал приказы из „собачьей конуры“. Мой брат был на самом худшем и капризном из всех четырех кораблей, поэтому я чувствовал себя ужасно виноватым, уговорив его пойти в море против воли».

Подобный опыт действительно удручающ: в такую погоду лучше находиться на глубокой воде. Каждое утро при свете дня ветер дует с востока. Приготовьте холодный завтрак, поднимите якорь и реи, отойдите от берега правым галсом в удушье мелководных волн, которые отбрасывают вас с подветренной стороны, под таким сильным дождем, что один корабль не видит остальных. Временами ливень достигает такой плотности, что каждый шпигат (вызывают отдельный интерес обозначение Serici Montes (Китайские горы) и наличие перешейка Belen; каждое деление на экваторе соответствует 15°) превращается в водопад, а всякое различие между морем и небом теряется. Моряки, не имея возможности развести огонь в очаге, удовлетворялись червивыми сухарями с ломтем соленой конины и сворачивались в клубок где-нибудь в мокрой одежде, пока каравелла качалась на волнах, скрипела по всем швам. Под вечер ветер стихал, и из мангровых зарослей вылетали тучи москитов, но у измотанных испанцев уже не было сил, чтобы от них отмахиваться.

ЭСКИЗ КАРТЫ ПОБЕРЕЖЬЯ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АМЕРИКИ И ВЕНЕСУЭЛЫ, ВЫПОЛНЕННЫЙ БАРТОЛОМЕО КОЛУМБОМ

За двадцать восемь дней мучений флот прошел всего от 165 до 170 миль. Стойкость Колумба проявилась в том, что он отказался признать себя побежденным и не стал менять первоначальный план, хотя имел возможность развернуться по ветру и пойти в страну золота и серебра, о которой ходило так много слухов. Какой моряк, борющийся с ветром и морем, идущий на стонущем от напряжения судне, осыпаемый брызгами, промокший под проливными дождями, наполовину утонувший в волнующемся море, измученный перетяжкой такелажа и откачкой воды, не мечтал о сладостном удовольствии сменить противный ветер на попутный? Простой приказ на смену курса направил бы флот Адмирала из ада в рай за несколько минут, буря превратилась в шторм – пусть даже и довольно сильный, – и корабли быстро и весело понеслись бы по ветру без суеты и напряжения. Но Адмирал Моря-Океана продолжал исполнять свой долг в поисках пролива – именно за этим он сюда пришел. Он не мог позволить себе двигаться по ночам, поскольку эта часть Карибского моря все еще оставалась неисследованной и могла быть полна рифов и островов. Кроме того, ночные стоянки вне гаваней в условиях сильного течения привели бы к слишком большому сносу. Колумб просто боялся что-то упустить и надеялся, что рано или поздно небо прояснится, ветер переменится, и как когда-то Красное море расступилось перед Моисеем, так и здесь берега разойдутся в стороны, открывая пролив, и флот устремится к Индийскому океану, Тапробане[315]315
  Тапробана – мифический остров в Индийском океане, описанный античными географами. Среди исследователей нет единого мнения относительно его локализации. Чаще всего Тапробану отождествляют с Цейлоном, Суматрой или Калимантаном.


[Закрыть] и вечной славе.

Не было никого, кто мог бы вознаградить все эти усилия и мучения. Но, как говорят моряки, плохая погода всегда заканчивается, как и удача когда-то поворачивается лицом. 14 сентября моряки обнаружили, что линия побережья отклоняется, и обогнули мыс, за которым земля фактически немного отклонялась к западу.

Теперь добрый Господь давал им благоприятные ветра и течения. Адмирал назвал этот мыс Грасиас-а-Диос. Моряки, посещающие это побережье, часто спрашивали меня, почему этот низкий и унылый мыс носит такое красивое имя. История путешествия Колумба, возблагодарившего Бога за возможность идти по ветру, является достаточным объяснением.

Обогнув мыс Грасиас-а-Диос, флот направился на юг вдоль восточного побережья нынешней Республики Никарагуа. Было долгожданным облегчением иметь возможность идти одним галсом. Они пронеслись через пролив Москито и миновали крутой мыс из красной глины, который называется теперь Брагманс-Блафф. В шестидесяти милях дальше начиналась другая линия бухт, дающих надежную защиту. Достигнув устья широкой и глубокой реки 16 сентября, каравеллы встали на якорь, и на берег были отправлены шлюпки за дровами и водой. Порывы задувающего с моря ветра поднимали такой прибой над отмелью, что одна из шлюпок пошла ко дну, а двое моряков из ее команды утонули. По этой причине адмирал назвал эту реку Rio de los Desastres[316]316
  Река Бедствий (исп.).


[Закрыть]. Судя по описанию Фернандо, речь идет о Рио-Гранде, но исходя из маршрута, описанного Диего де Поррасом, этим местом вполне могло оказаться побережье Блуфилдса. Если принять последнее предположение, то флот должен был идти от мыса Грасиас-а-Диос непрерывно и днем и ночью.

В течение следующих восьми дней каравеллы продолжали огибать это побережье в южном направлении примерно на 130 миль, миновав южную границу Никарагуа и выйдя к гористой и живописной Коста-Рике. По времени их официального взятия под корону видно, что флот бросал якорь каждую ночь, так как повсюду можно было найти хорошую якорную стоянку в 5–7 саженей глубины на безопасном расстоянии от берега. Они миновали мыс, который Поррас назвал Кабо-де-Рохас (очевидно, Обезьяний мыс с его красными скалами) и прошли Сан-Хуан-дель-Норте (Грей-таун), который должен был стать последней карибской точкой Никарагуанского пролива. 25 сентября флот достиг области, именуемой туземцами Кариаи, где каравеллы провели десять дней, стоя на якоре за красивым лесистым островом (Киривири), названном Адмиралом La Huerta[317]317
  Сад (исп.).


[Закрыть]. Скорее всего, этим островом был Ува, а местом – современный Пуэрто-Лимон в Коста-Рике.

Адмирал решил провести здесь некоторое время, чтобы дать людям хорошо отдохнуть, что, судя по всему, они и сделали с полным удовольствием. На берегу собралось большое скопление индейцев таламанка, вооруженных луками и стрелами, пальмовыми копьями с наконечниками из рыбьих костей и дубинками. Местные мужчины заплетали волосы в косы и наматывали их на голову. И у мужчин, и у женщин на шеях висели «орлы» из гуанина, так же «как мы носим Агнцев Божьих или другие реликварии». Колумб держал людей на борту, опасаясь неприятностей, однако туземцам так не терпелось приступить к обмену, что они сами подплыли к кораблям, привезя с собой множество хлопковой одежды и украшений из гуанина. Вскоре, оценив ситуацию с местным «бизнесом», Адмирал пришел к выводу, что у индейцев нет чистого золота, и отказался от торговли, однако отправил гостей обратно, нагруженных подарками. По-видимому, такой подход оскорбил туземцев, поскольку все подарки остались на берегу. Затем индейцы испробовали «древний метод» побуждения испанцев к началу вступления в торговые отношения. Они отправили на борт флагмана двух девственниц – около восьми и четырнадцати лет. «Эти девицы, – вспоминал Фернандо, – проявили большое мужество, ибо, хотя христиане и были им совершенно чужды, не выказывали ни горя, ни печали, а лишь всем видом показывали свою скромность». Адмирал велел их одеть, накормить и отправил обратно на берег, к большому удовольствию местного вождя. Полагаю, что присутствие тринадцатилетнего сына Адмирала, а не уважение к девичьей скромности объясняет такую ненормальную сдержанность моряков. Так или иначе, это весьма удивило туземцев и заставило их наделить испанцев сверхъестественными качествами.

На следующий день аделантадо сошел на берег в сопровождении секретаря, чтобы записать информацию, которую смог бы получить о Кариаи. Когда он начал задавать вопросы двум «высокопоставленным» индейцам, высланным в роли официальных встречающих, секретарь достал бумагу, перо и чернильницу. Эти предметы были восприняты пораженными туземцами как атрибуты колдовства, поэтому они в ужасе бежали, подбрасывая в воздух измельченную траву, чтобы рассеять магию прибывших богов, для которых свежие юные девственницы не представляли никакого соблазна.

Колумб, по-видимому, очень настороженно относился к этим людям, потому что только 2 октября отправил исследовательский отряд на более углубленную разведку. Моряки были восхищены изобилием и разнообразием фауны по сравнению с Антильскими островами. Они сообщили, что видели оленей, пум и некую разновидность дикой индейки, которую Колумб описал как «очень большую птицу с перьями, похожими на шерсть». Но самой любопытной и занимательной находкой стал «большой деревянный дворец, покрытый тростником с несколькими гробницами, в которых лежали высушенные покойники… без неприятного запаха, завернутые в хлопковую ткань; и над каждой могилой была табличка с вырезанными фигурами зверей, а на некоторых – изображение умершего человека, украшенное бисером, гуанином и другими вещами, которые больше всего ценят туземцы». Из-за сырости почвы ни одна из деревянных надгробных табличек не дошла до наших дней, но многие примеры рисунков, о которых упоминает Фернандо, были впоследствии обнаружены археологами на других предметах.

Как обычно, нуждаясь в переводчиках (поскольку Хуан Перес был освобожден много дней назад после выхода за пределы его языковой зоны), Адмирал приказал захватить двух индейцев и доставить на борт. Соплеменники, предположив, что их удерживают ради выкупа, отправили гонцов заключить сделку с мирным предложением, состоящим из двух пекари – диких кабанов этой страны. Колумб отправил послов на берег с подарками, но без их друзей. Один из пекари оказался таким свирепым, что бросался на всех находящихся на палубе и даже заставил ирландского волкодава, принадлежавшего Колумбу, спрятаться в трюме. Тем не менее кабан нашел себе достойного соперника в виде большой паукообразной обезьяны, подстреленной одним из арбалетчиков во время лесной разведки и доставленной на борт с ампутированной передней конечностью. Увидев обезьяну, пекари ощетинился и отступил, но Колумб решил свести их в схватке. Бедный примат, хотя и истекал кровью, обвил хвостом кабана, поддел за шею оставшимся передним когтем и вцепился зубами в морду, заставив его оглушительно визжать. Присутствующие покатывались со смеху – нежность к животным не была частью человеческого обихода в шестнадцатом веке. Колумб даже счел нужным рассказать отдельно про этот случай в письме к соверенам как о «прекрасном развлечении».

Из-за повсеместного использования индейцами таламанки украшений из гуанина Колумб заключил, что они принадлежали к народу массагетов, о котором упоминалось в Historia rerum ubique gestarum locorumque descriptio Энея Сильвия. Как обычно, пытаясь описать свои открытия с точки зрения географии древних, он промахнулся на несколько тысяч миль.

В среду, 5 октября, флот покинул Кариаи и направился вдоль берега в юго-восточном направлении. Ближе к вечеру, когда до последней якорной стоянки оставалось чуть более 50 миль, обнаружился пролив, ведущий в большую бухту. Наконец-то пролив! Но Адмирала ожидало очередное разочарование: это был Бокас-дель-Драгон, ведущий в большую, усеянную островами бухту, называемую теперь Альмиранте. На восточной стороне пролива находился остров (в настоящее время – Колон), известный двум индейским проводникам под названием Карамбару (а также Серабаро или Зоробаро), которое Колумб принял за местное наименование всей огромной бухты.

Квирикетена, как индейцы называли материк внутри залива Альмиранте, дала нашему филологу-мореходу ценную подсказку (как он предполагал). Точно так же, как в первом путешествии он вывел искомую «Чипангу» из слова «Сибао», Колумб превратил «Квирикетену» в «Кимбу», то есть в одно из названий Китая, упомянутых Марко Поло. Более того, он вышел за пределы пояса использования гуанина. В бухте Альмиранте, как писал Фернандо, «нашлись первые признаки золота – туземец носил на груди большую медаль из чистого металла». Фернандо рассказывал, что «медаль», представлявшая собой золотой диск стоимостью десять дукатов (скажем, 23 доллара), обменялась на три колокольчика стоимостью около одного цента, а несколько еще более тяжелых дисков были получены по той же «стандартной» цене.

Каждый исследователь атлантического побережья Америки от пролива Дэвиса до Ривер-Плейт на протяжении по меньшей мере двух столетий был введен в заблуждение широкими жестами индейцев, указывающих дальнейший путь. Широко разводя руки и затем сводя пальцы вместе, туземцы пытались передать идею залива, озера или расширения реки, однако оптимистически настроенный европеец воспринял, что проводники подразумевают Индийский океан, Великое Южное море или какие-то ворота, к нему ведущие. Поэтому, когда индейцы указали Колумбу рукой на еще одну «Квирикитену», он воспринял этот пролив за проход в другой океан. Как писал Фернандо, «каравеллы плыли, словно по улицам, между одним островом и другим, и листва деревьев касалась снастей судов».

Приняв эту запись к сведению, 14 января 1940 года мы исследовали проходы в этих двух бухтах (и между ними) на моторном катере в поисках мест, которые соответствовали бы словам Фернандо. Проливы Кроул-Кей, Санвуд, а также проходы в лагуны Палое и Поррас не соответствовали требованиям, поскольку были окаймлены низкими мангровыми зарослями, и «листва деревьев» никак не могла «касаться снастей». Однако в проливе Сплит-Хилл мы обнаружили узкий и извилистый проход между высокими берегами, окаймленными высокими деревьями, причем в одном месте фарватер так близко подходил к одному из берегов, что мы вполне могли представить, как оснастка четырех каравелл задевалась ветвями. Сегодня в проливе Сплит-Хилл глубина составляет всего 7 футов, но наш древний лоцман рассказал, что до землетрясения 1912 года, поднявшего дно, он водил туда парусники с осадкой более 14 футов. «Капитана», «Сантьяго», «Гальега» и «Впеканья» прошли по этому каналу 6 октября 1502 года, полагая, что нашли проход в Индию.

И снова разочарование. Выйдя из этого узкого ущелья, флот оказался в просторной бухте, не имеющей выхода, – около 30 миль в длину и 15 в поперечнике. Альбурема, как назвал ее Колумб тогда, или лагуна Чирики, как мы называем ее сегодня, – водная гладь изумительной голубизны, представляющая, по сути, внутреннее соленое озеро, расположенное между покрытыми зеленью Кордильерами, возвышающимися на 11 000 футов над уровнем моря. Некоей компенсацией для Колумба стала высадка 7 октября на побережье, где начался оживленный обмен золотыми дисками, «орлами» и провизией, «и отсюда он начал ходить торговать по всему побережью». Все туземцы были «раскрашены лицом и телом в разные цвета – белый, черный и красный, – вспоминал Фернандо, – и прикрывали свои гениталии маленьким кусочком хлопковой ваты». Эти индейцы-гуайми, ранее в большом количестве населявшие побережье от Чирики до зоны пролива и вытесненные испанцами в леса и высокогорные саванны внутренних районов гор, до сих пор раскрашивают свои лица в черный, красный и белый цвета.

В течение десяти дней (с 6 по 16 октября) флот «бездельничал» в лагуне Чирики. Моряки ловили рыбу и посещали индейские деревни для обмена своих «ценностей» на золото и провизию. Было получено немало сведений благодаря переводчикам из Кариаи, которые, по-видимому, поднаторели в кастильском языке с удивительной быстротой. Без сомнения, выполняя функцию «туземных переводчиков», они рассказывали белым людям то, что испанцы хотели бы услышать, но в данном случае информация содержала и определенную долю правды. От них Колумб впервые определенно узнал, что находится на перешейке между двумя морями, и индийская провинция под названием Сигуаре лежит на другом берегу океана в девяти днях пути через Кордильеры. Адмирал сравнил положение Сигуаре по отношению к Чирики с положением Венеции по отношению к Пизе. По его мнению, Сигуаре, а не Чирики был той самой «Кимбой» (Кочин-Катаем) Марко Поло. По словам переводчиков, сигуарианцы владели огромным количеством золота. Неужели это и был Золотой Херсонес Птолемея?