Текст книги "Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир"

Глава 24
Во власти португальцев (24.02–13.03.1493)

Ты испытал нас, Боже, переплавил нас, как переплавляют серебро…Мы вошли в огонь и в воду, но Ты вывел нас на свободу.

Псалтирь, 65: 10, 12

В полночь воскресенья, 24 февраля, Колумб «видя, что погода благоприятствует отходу в Кастилию, отказался от дров и дополнительного запаса воды и отдал приказ взять курс на восток». Еще до рассвета «Нинья» была далеко от негостеприимного острова. Этот восточный курс был выбран крайне удачно, поскольку Санта-Мария лежит на той же параллели, что и мыс Сент-Винсент, весьма подходящая точка высадки для судна, приближающегося к Палосу с запада. Расстояние, составляющее около 800 миль, при обычных обстоятельствах не отняло бы больше недели, но этот участок океана между Азорскими островами и Португалией в зимние месяцы сильно штормит. Так, например, в феврале 1941 года экстренные службы Лиссабона передали о поднявшемся там ветре более 100 узлов. Кроме того, циклоны в этой области демонстрируют тенденцию к «зависанию» вдоль медленно движущегося полярного фронта. Это означает, что сильные штормы могут приближаться друг к другу и длиться долгое время.

Следующая страшная буря настигла «Нинью» примерно в 250 милях от Санта-Марии и сопровождала ее вплоть до устья Тежу. И снова данные из «Журнала» представляют собой замечательную метеорологическую летопись. Они показывают, что этот шторм был порождением большого мощного циклона, возникшего, по-видимому, из-за контакта теплого тропического воздуха с холодными воздушными массами более высоких широт. Два огромных вихря медленно перемещались на восток (или на северо-восток) со скоростью, скажем, 10 узлов. В таком случае и им потребовалось не менее шести дней, чтобы миновать район, в котором шел Адмирал. Этот циклон стал для «Ниньи» еще большим испытанием, чем шторм к западу от Азорских островов, потому что его центр прошел еще ближе, возможно, всего в 150 милях или около того с северной стороны.

Первый признак надвигающейся беды проявился утром 26 февраля, когда «Нинью» настиг ветер от свежего до сильного (от 5 до 6 баллов по шкале Бофорта), находящийся в переднем холодном фронте. Задув с юго-востока, он вынудил каравеллу лечь на ост-норд-ост, что отклонило ее от Сент-Винсента на два румба. «Было очень обидно, – писал Колумб, – переживать такую бурю, уже будучи на пороге дома». К 27 февраля Колумб оказался в 125 лигах от мыса Сент-Винсент, в 80 – от Мадейры и в 106 – от Санта-Марии. Поскольку Адмирал (возможно, Висенте Янес или Пералонсо Нинос) имел довольно точные сведения о расстояниях на этом участке, пеленгационный треугольник, построенный на этих трех точках, дает нам координаты «Ниньи» 37°05′ северной широты и приблизительно 17°30′ – 18° западной долготы. Согласно моим расчетам, долгота здесь вычислена правильно, но широта определена не совсем верно. Ее истинное значение должно равняться приблизительно 38° севера, а ошибка в одном из трех расстояний, вероятно, может объясняться слишком далеким изображением Мадейры в сторону севера на Колумбовой карте.

Как и предполагал Адмирал, упоминая коварство юго-западного ветра, 28 февраля он сменился южным и принес сильное волнение, делающее невозможным держать курс на восток. Максимальное, что мог сделать Колумб в этой ситуации, – удерживать «Нинью» в двухрумбовом секторе между норд-остом и ост-норд-остом. Так продолжалось в течение следующих двух дней 1 и 2 марта, пока медленно двигающийся циклон проходил над каравеллой. Наконец ее настиг теплый фронт циклона, и судно вошло в тропическую зону шторма. Ветер снова сменился на юго-западный, предоставляя Адмиралу возможность довернуть курс на один румб восточнее – на ост-ост-норд. В ночь со 2-го на 3-е число, на пятый день шторма, на «Нинью» обрушился второй холодный фронт с сильными шквалами, который «порвал все паруса и подверг судно большой опасности».

Каравелла опять оказалось под «сухим деревом», подвергаясь ужасной бортовой качке, и моряки снова стали тянуть из шляпы помеченный горох. На этот раз речь шла о совершении паломничества в церковь Санта-Мария-де-ла-Синта близ Уэльвы. Уже никого не удивило, что «крещеная» горошина досталась Адмиралу. После этого моряки поклялись провести первую субботнюю ночь на берегу, постясь на хлебе и воде, вместо того чтобы устраивать пир и празднование. Действительно, положение было отчаянным!

3 марта стало худшим днем за все время Первого путешествия. Холодный фронт простирался почти параллельно курсу с юга, так что Адмирал чувствовал себя так, словно его каравеллу прямо из-за горизонта обстреливает вражеский флот. Вдобавок сила ветра достигла не менее 10 баллов по Бофорту («сильный шторм»). Конечно, некоторым утешением служило то, что он задувал с северо-запада, так или иначе смещая судно к востоку. С другой стороны, в этих условиях берег приближался с опасной скоростью, и, по мере того, как сгущались сумерки, тревога Адмирала возрастала: по его расчетам, судно уже находилось очень близко от земли и могло разбиться вдребезги о каменистое побережье Португалии.

Солнце село в шесть часов 3 марта, и вскоре циклон нанес каравелле свой последний удар «хвостом». Ветер поднялся до «такой ужасной бури, что, казалось, судно летело по воздуху среди молний, сверкающих во многих направлениях». К счастью, этой ночью была полная луна, и ее свет время от времени пробивался между грозовых облаков. В 7 часов вечера, во время смены вахты, моряки увидели землю прямо по курсу. В этот момент Адмиралу пришлось принимать крайне быстрые решения. «Не зная, есть ли на береговой линии гавань, где можно было бы спасти судно», Колумб приказал поставить запасные паруса, хранящиеся в рундуке на полубаке, и лег на правый галс относительно берега. Таким образом, только один вовремя поставленный парус спас каравеллу от крушения около мыса Кабо-да-Рока, означавшего верную смерть всего экипажа. Доблестная маленькая «Нинья», при умелом с ней обращении, достойно выдержала испытание. Уверен, что далеко не каждый современный парусник смог пройти по тем местам в таких погодных условиях.

«На рассвете [4 марта] показался мыс Синтра, находящийся рядом с рекой Лиссабон, в которую следовало войти, не имея лучшего решения». Этот мыс представляет собой гористый полуостров, ныне усеянный дворцами и виллами, выступающий на португальском побережье к северу от Тежу и являющийся идеальным ориентиром для входа в Лиссабон. Крутые утесы, окаймленные высокой пеной, лишний раз показали морякам, какой участи они едва избежали.

Здесь следует вспомнить один неприятный факт: после возвращения в Испанию Колумба стали подло обвинять в том, что он посетил Лиссабон с явной целью продать свое открытие королю Португалии, а целый ряд современных авторов повторил это неблагородное и нелепое обвинение. Любому человеку – будь он моряком или нет – должно быть совершенно ясно, что после того, как циклон отбросил «Нинью» к северу от параллели мыса Сент-Винсент и каравелла шла под одним-единственным парусом в направлении между вестом и норд-вестом, Колумб, как он сам записал в «Журнале», вошел в Тежу, «потому что не мог сделать ничего другого». Любая попытка пройти 225 миль на север до Галисии или на юго-восток до Палоса под единственным квадратом парусины стала бы самоубийством.

Таким образом, вскоре после восхода солнца «Нинья» обогнула Кабо-Расо и вошла в устье Тежу, миновав деревню Кашкайш, рыбаки которой открыли рты от удивления, увидев крошечную каравеллу, стремительно приближающуюся с моря, и так встревожились за безопасность моряков, что «все утро за них молились». В эту необычно штормовую зиму Фландрия потеряла множество судов, а некоторым кораблям пришлось простоять под ветром в Тежу почти четыре месяца.

«Нинья», пройдя близко к берегу, благополучно пересекла северный пролив над лиссабонской бухтой, миновала остров, на котором дон Мануэль несколько лет спустя воздвиг готический замок Белем, и в 9 часов утра в понедельник 4 марта встала на якорь недалеко от Рестелло. Это место, название которого позже было изменено на Белем, было внешним портом Лиссабона и находилось примерно в четырех милях ниже города. Неподалеку от якорной стоянки размещался монастырь иеронимитов, в котором сейчас покоятся останки великого современника Колумба Васко да Гамы и поэта Камоэнса, воспевавшего первооткрывателя в благородных стихах.

Невольно Адмирал попал в крайне неблагоприятное положение, полностью оказавшись во власти главного соперника своих монархов и недавнего врага дона Жуана II. Опыт пребывания в Санта-Марии подсказывал, каким может быть отношение короля. Бессильный сопротивляться захвату или дурному обращению, Колумб был вынужден полагаться только на собственный врожденный ум и дипломатию.

Выяснив, что король находится в стране, Колумб отправил к нему гонца с письмом, в котором просил разрешения проследовать по реке в Лиссабон, сославшись на то, что на уединенной якорной стоянке он опасается нападения неких разбойников, «думающих, что у него много золота». В нем же он сослался на верительные грамоты Фердинанда и Изабеллы, убеждая Жуана, «что прибыл не из Гвинеи, а из Индии». Это было то, что он должен был доказать.

Написав королю, Колумб добавил постскриптум к тому самому письму, предназначенному для Фердинанда и Изабеллы, которое он сочинил в море и датировал на Санта-Марии:

«После того как я уже все написал и был в Кастильском море, поднялся такой сильный ветер с юго-востока, что пришлось облегчать корабли. Но сегодня, что было величайшим чудом в мире, я попал в Лиссабонскую гавань, откуда решил дописать Вашим Высочествам. Во всех Индиях мне всегда сопутствовала майская погода. Туда я дошел за 33 дня, а вернулся бы через 28, если бы только не те бури, которые задержали меня на целых 14 дней. Все моряки здесь говорят, что никогда еще не было такой суровой зимы и такого числа потерянных кораблей.

Написано 4 марта».

Казалось, что неприятности не покидали Колумба ни в открытом море, ни на якоре. Рядом с «Ниньей» был пришвартован большой португальский военный корабль, гордость королевского флота, оснащенный достаточной артиллерией, чтобы разбить маленькую каравеллу в щепки. Вскоре его мастер, не кто иной, как первооткрыватель мыса Доброй Надежды Бартоломеу Диаш, прибыл на борт «Ниньи» на вооруженной шлюпке и приказал Колумбу следовать за собой с отчетом. Отстаивая достоинство Адмирала Моря-Океана, Колумб заявил, что его вынудит покинуть борт своей каравеллы только сила оружия. Диас, не желавший идти на открытый конфликт, предположил, что Адмирал не станет возражать, если Висенте Янес Пинсон отправится на его судно со всеми корабельными бумагами, но Колумб снова возразил, что ни он сам, ни кто-либо другой не покинет «Нинью», за исключением случая форс-мажорных обстоятельств, поскольку по традиции адмиралы Кастилии умирают, прежде чем сдают себя или своих людей. Затем Диаш попросил лишь только показать ему эти документы, на что Колумб с радостью согласился. Шлюпка Диаша вернулась на большой корабль, где он доложил своему капитану Альваро Дамао о результатах визита. Взвесив все за и против, капитан сам отправился на «Нинью» «в прекрасном состоянии духа с барабанами, трубами и свирелями, устроив большой праздник» и объявил новому Адмиралу Моря-Океана, что «готов сделать все, что он прикажет». Таким образом, первый «испано-португальский» раунд остался за Колумбом.

Весь этот и следующий день «Нинья» принимала посетителей с берега, в числе которых, без сомнения, находились и старые друзья Адмирала. Гости были безмерно впечатлены историями о Новом Свете и видом пленных индейцев. Многие из них благодарили Бога «за столь великое благо и приумножение христианства, которое наш Господь даровал монархам Кастилии». Эти добрые португальцы, имеющие опыт открытий в Западной Африке и лишенные обидчивой гордости и завистливой ревности, свойственных кастильцам, казалось, искренне радовались чужой удаче, словно собственной. Тем не менее Адмиралу еще предстояло выяснить реакцию Жуана и его двора.

В пятницу, 8 марта, Мартин де Норонья, молодой посланник короля, принес личное письмо от самого монарха, в котором тот приглашал Адмирала, «поскольку погода не благоприятствовала отплытию» (очевидно, все еще дули западные ветры). Кроме того, Жуан приказал снабдить «Нинью» провизией и корабельными принадлежностями за свой счет. Хотя Колумб и не горел желанием наносить подобный визит, он принял приглашение, чтобы «снять все подозрения на свой счет». Надо думать, что Адмирал либо опасался нечестной игры со стороны Жуана, либо предполагал, что цель его визита будет неправильно истолкована в Испании (что и произошло). Колумб предоставил де Норонье несколько золотых украшений и других сувениров Индии в качестве неоспоримого доказательства того, что он побывал в доселе неизведанной стране. Отобрав несколько наиболее «представительных» пленных индейцев, Колумб отправился на аудиенцию. Бедным туземным созданиям, в полной мере испытавшим ужасы морских глубин, теперь предстояло испытать кошмарное путешествие на мулах по Португальской земле. Хотя им и не пришлось тащиться босиком по грязи, любопытные толпы на улицах Лиссабона гладили и щипали невиданных гостей за все места. В то время в нижнем Тежу свирепствовала «великая эпидемия», но люди с «Ниньи», как белые, так и краснокожие, к счастью, избежали заражения.

Какие ностальгические воспоминания и мысли, должно быть, проносились в голове Колумба, когда его кавалькада пробиралась по узким улочкам и тесно застроенным лиссабонским pracas![204]204
  Кварталы (порт.).


[Закрыть]Маршрут Адмирала пролегал мимо часовни Конвенто-дос-Сантос, где он впервые встретил свою жену, и ниже, около большой церкви Кармо, где она была похоронена в склепе семейства Монис. Я не исключаю, что в этой поездке Колумб взял перерыв, чтобы посетить могилу доньи Фелипы и помолиться за ее душу. Возможно, он даже ходил мимо мастерской, где они с Бартоломео зарабатывали на жизнь составлением карт и планировали великое предприятие, которое теперь так блестяще завершилось. Покидая город и проезжая между виноградников, окруженных высокими стенами, по дороге, которая вела на север вдоль правого берега Тежу, Колумб, должно быть, очень тщательно продумывал, что скажет королю и какими справедливыми словами сможет успокоить раздражение монарха из-за того, что поступил на службу к другим покровителям. Сумерки застали отряд в Сакавеме – красивейшем городке на берегу Тежу, примерно в двенадцати милях от Лиссабона, где путники и остановились на ночлег. На следующий день, в субботу, 9 марта, проселочные дороги были в таком отвратительном состоянии после проливных дождей, что путь до королевской резиденции занял весь день. Сейчас это расстояние можно преодолеть на машине примерно за три четверти часа.

Королевский дом Авизов не баловал себя многочисленными дворцами, в отличие от их преемников из династии Брагансов. Эти правители привыкли селиться в богатых монастырях королевства, экономя тем самым средства своих подданных и выгодно истощая в свою пользу непомерно раздувающиеся церковные доходы. Спасаясь от эпидемии, дон Жуан надолго задержался в монастыре Санта-Мария-дас-Виртудес, расположенном в сосновом лесу у подножия Валле-ду-Парайсо. Эта местность представляла собой богатый аграрный район примерно в тридцати милях от Лиссабона. Сегодня уж мало что осталось от этого великого монастыря, если не считать большой готической церкви без крыши с апартаментами в западном конце нефа, откуда королевские гости могли в уединении наблюдать за проходящими мессами. Отметины в каменной кладке указывают на то, что с северной стороны церкви когда-то находились и другие покои, примыкающие к тем, которые занимал король. Одно из этих помещений вполне могло быть отведено и Колумбу.

Полагаю, что встреча короля и Адмирала, людей высокого мужества и несгибаемой воли, носила достаточно драматический характер. К тому времени Колумбу исполнилось 42 года, Жуану – 38. Первооткрыватель хорошо помнил, что в свое время рассматривал Жуана как покровителя своих начинаний, но был отвергнут им дважды, и теперь только страх оскорбить монархов Кастилии мешает португальскому королю проявить мстительную злобу. Кроме того, Колумба не покидало неприятное ощущение, что «Пинта», возможно, уже добралась до Испании, поэтому Фердинанда и Изабеллу не сильно волновал какой-нибудь «несчастный случай», лишающий их неудобных хлопот, связанных с адмиральскими привилегиями, губернаторством и вице-королевским титулом.

Должно быть, Колумб был приятно удивлен любезным приемом в Виртудесе. О нем сохранились воспоминания в «Журнале», датированные 9 марта: «Король приказал, чтобы меня очень почетно приняли главные вельможи двора, и сам король показал большую благосклонность. Он повелел сесть и говорил очень честно, предлагая свободно делать все, что может быть полезно государям Кастилии, и ставя службу Их Высочествам выше, чем себе самому; он показал, что очень доволен тем, что путешествие закончилось так благоприятно».

К счастью, у нас есть и другой отчет об этой встрече, вышедший из-под пера придворного летописца Руи де Пина. Находясь на такой должности, он вполне мог присутствовать на этой аудиенции. По словам хроникера, радость короля по поводу адмиральского успеха была явно неискренней. Казалось, Жуан был раздражен и даже взбешен внутренне, «потому что упомянутый Адмирал был несколько возвышен своим нынешним положением и, рассказывая свою историю, часто выходил за рамки правды, что делало повествование о золоте, серебре и прочих богатствах намного значимее, чем было на самом деле». Более того, король «считал, что это открытие было сделано в пределах морей и границ, принадлежащей Его Высочеству Гвинеи, что было запрещено». Безусловно, Жуан не имел в виду, что Колумб занимался браконьерством у берегов Западной Африки, монарх никогда не позволил бы себе подобной грубости. Но, как показала вся последующая дипломатия Жуана, он действительно претендовал на владение «Морем-Океаном» к югу от Канар и к западу от Африки, считая этот район сферой своего влияния, зарезервированной исключительно для португальских открытий. Он полагал, что Фердинанд и Изабелла прямо признали это право в рамках Алькасовашского договора, подтвержденного папской буллой Aeterni Regis[205]205
  Булла «О вечном короле», изданная Сикстом IV, подтверждающая, что в соответствии с Алькасовашским договором Кастилия предоставляет Португалии право на все дальнейшие территориальные приобретения, сделанные христианскими державами в Африке и на востоке до Индии.


[Закрыть] в 1481 году. Дон Жуан заметил Колумбу, что, если новое открытие было правильно описано, «то по договору, который он заключил с монархами, это приобретение принадлежит ему». Как пишет де Пин, Адмирал умиротворяюще ответил королю, что никогда не видел договора, но монархи запретили ему «плыть в Мину или в любую часть Гвинеи», чему он и подчинился. Жуан сохранил бесстрастное выражение лица и выразил уверенность, что «все может быть улажено полюбовно», после чего передал гостя великому приору Крату, «который был самым видным человеком, и от него Адмирал получил много любезностей и милостей».

После этой первой беседы приближенные Жуана, прочитав истинные чувства своего короля, столпились вокруг него и уговаривали немедленно убить хвастливого выскочку, поскольку «интерес монархов Кастилии к индийскому предприятию прекратится со смертью первооткрывателя; они убеждали короля, что это можно сделать незаметно, и, в случае согласия, были готовы это исполнить на основании того, что Колумб был невежлив и неучтив, а любой из его недостатков мог стать причиной его смерти». Однако Жуан, «как богобоязненный король, которым он и являлся, не только запретил, но, напротив, оказал Колумбу честь и много доброты».

С точки зрения летописца, терпение государя действительно казалось забавным, особенно учитывая факт, что «богобоязненный» Жуан лично убил своего шурина. Тем не менее поведение Адмирала и раздражение короля описаны де Пином весьма убедительно. На этой аудиенции Колумб уже не был просителем, как раньше, а успешным первооткрывателем. Весьма вероятно, что в разговоре с королем он позволил своей гордыне несколько увлечься и бестактно напомнил королю о былых насмешках. Но даже чистая правда о Первом путешествии показалась Жуану, привыкшему к тому, что открытия делаются постепенно, а не в ходе одной захватывающей экспедиции, чем-то диким и экстравагантным.

Воскресным утром после мессы король «долго беседовал с Адмиралом о путешествии, всегда его усаживал и оказывал много почестей». Со слов летописца, задавая всевозможные вопросы и выслушивая подробности, король едва «скрывал огорчение, которое он испытывал в своей груди». Королевский двор стекался со всей округи, чтобы посмотреть на странных краснокожих людей, при этом «все соглашались, что ничего подобного не видели во всем мире». Когда Колумб поведал Жуану, что индейцы, ко всему прочему, еще и умны, король устроил им некое подобие «экзамена». Он приказал принести миску сушеных бобов и, рассыпав их на столе, предложил индейцу разложить их так, чтобы получилась приблизительная карта земель, которые, по утверждению Адмирала, были им открыты. Один из туземцев проделал это незамедлительно, указав вдобавок, какая кучка бобов относится к Эспаньоле, какая – к Кубе, а отдельные бобы представляли Багамы и Малые Антильские острова. Король, наблюдавший за этим «географическим пасьянсом» с самым мрачным видом, как бы по неосторожности перепутал то, что выложил на столе индеец, и приказал второму индейцу также «поиграть в картографа». Им оказался будущий переводчик и соратник Колумба Диего Колон. Ему ничего не стоило заново выстроить из бобов карту Антильских островов, и, кроме того, «он добавил еще много островов и земель, указав их на своем родном языке, хотя никто его не понимал. После чего король, ясно осознав масштабы обнаруженных земель и богатств, не мог больше скрывать великого огорчения, которое скрывал до сих пор, поскольку по собственной вине выпустил из рук множество бесценных вещей; и в порыве страсти он ударил себя в грудь, воскликнув громким голосом: „О человек неразумный! Как я не смог узреть дела столь большой важности!“ – или нечто подобное по смыслу». Тем не менее сцена закончилась пристойно, а аравакские «картографы» были одарены одеждой алого цвета.

История встречи Колумба с Жуаном II сопровождается любопытным замечанием Руи де Пина о прибытии «итальянца Кри-стовама Коломбо, открывшего острова Японию и Антилью». Напомним, что остров Антилья, так тщательно разыскиваемый португальскими мореплавателями, относился к мифическим географическим артефактам «Семи городов». Сам же Колумб, несомненно, утверждал, что Эспаньола – это Япония. Возможно, он упомянул королю об открытии Антильи либо для того, чтобы ввести его в заблуждение, либо чтобы «перехитрить» португальцев. Есть и третий вариант: Руи де Пина, возможно, просто отразил мнение короля о том, что именно открыл Колумб, а не собственное заявление первооткрывателя, ибо именно португальцы дали Вест-Индии общее название as Antilhas.

Итак, подавляя тлеющий гнев, дон Жуан услышал из первых рук рассказ о путешествии, давшем его кастильским соперникам величайшую империю в мировой истории, к которой его собственному королевству вместе со всеми африканским и индийским владениям было суждено присоединиться уже после окончания правления династии Авизов.

Наконец, эта напряженная и затянувшаяся аудиенция подошла к концу. В понедельник, 2 марта, дон Жуан передал Колумбу послание для Фердинанда и Изабеллы и попрощался, «как всегда проявив к нему большую привязанность». После ужина в сопровождении дона Мартина де Нороньи и целого отряда «кабальерос» Адмирал покинул королевскую резиденцию, но де Норонья свернул с прямой дороги на Лиссабон, чтобы Колумб смог засвидетельствовать свое почтение королеве.

Донья Леонор, как обращались к ней ее подданные, тоже проживала в монастыре, находящемся примерно в 15 или 20 милях от Виртудеса, поскольку для одного религиозного заведения принимать одновременно и короля, и королеву было слишком большой финансовой нагрузкой. Новости о необычных визитах к мужу достигли ее очень скоро. Так как слушать рассказы путешественников из их собственных уст, а не читать эти истории в книгах, издаваемых с большим опозданием, являлось почетной привилегией королевской семьи, донья Леонор прислала указание, что Колумб не должен покинуть Португалию, прежде чем не навестит ее лично.

Монастырь Сан-Антонио-де-Кастанейра, где остановилась королева, считается одним из самых красивейших мест Португалии. Старые монахи выбрали для его возведения ровное плато на западном склоне долины Тежу, равномерно разделенное виноградниками, пашнями и пастбищами. Этим они обеспечили себя всеми человеческими потребностями с собственной земли. А чтобы не испытывать недостатка в рыбе, между главным зданием монастыря и обрывистым склоном монахи соорудили пруд, окаймленный цветной плиткой, искусству изготовления которой они научились у мавров. Монахи-основатели настолько хорошо продумали все удобства для жизни, что, когда Португалия более века назад секуляризировала монастыри, Сан-Антонио превратился в идеальное загородное поместье, где любой состоятельный человек мог проживать самостоятельно в окружении тихой красоты. Огромная готическая церковь аббатства с ее искусно вырезанными гробницами и часовнями стала винным погребом, хоры и проходы заняли кувшины и прессы, а запах свежего винограда и бродящего вина давно вытеснил аромат воска и ладана. Даже пруд с рыбой превратился в плавательный бассейн. К счастью, внутренний дворик, по которому прогуливалась донья Леонор, остался нетронутым и сохранил тот же вид, как и в день визита Адмирала. В этом монастыре (возможно, в большом зале, если тот мартовский день выдался холодным и ветреным) Колумб вместе со своей свитой обнаженных индейцев преклонил колени перед доньей Леонор, поцеловал ей руку и взамен «получил много любезностей». Вместе с ней, по словам Колумба, тут же присутствовали отец де Вороньи – дон Педро, а также маркиз дома де Вилья Реал и брат королевы, наследник престола дон Мануэль, герцог де Бежар. Пусть эта аудиенция и не длилась слишком долго, но это компенсировалось заинтересованностью присутствующих лиц. Например, молодой герцог, сменивший на троне дона Жуана в 1495 году, продвигал заморские предприятия португальцев с большей энергией и успехом, чем любой другой европейский монарх той эпохи. По крайней мере, именно под патронажем Мануэля великий Васко да Гама отправился в путешествие, более сложное по исполнению, чем то, из которого только что вернулся Адмирал[206]206
  Подразумевается Первое путешествие Васко да Гамы в Индию через мыс Доброй Надежды (1497–1499).


[Закрыть].

Колумб недолго задержался в Сан-Антонио. В тот же вечер он попрощался с доньей Леонор «и отправился на ночлег в Альхандру» – ^в город на Тежу, примерно в 22 милях от Лиссабона. Проведя большую часть третьего дня пребывания на португальской земле в седле, Адмирал чувствовал себя очень усталым и измученным и решил на следующий день зафрахтовать один из речных фрегатов, чтобы на веслах или под парусом отправиться на «Нинью» в гавань Рестелло.

На следующее утро, 12 марта, произошел любопытный эпизод. Когда Колумб в Альхандре договаривался о фрахтовке судна, к нему прибыл один из escudero[207]207
  Оруженосец (порт.).


[Закрыть] дона Жуана, сообщивший от имени короля, что, если Адмирал «пожелает отправиться в Кастилию по суше, он может поехать вместе с ним, предварительно заказав все, что ему может понадобиться в дороге». Остается только гадать, почему это предложение не было сделано в Виртудесе? Удалось ли потенциальным убийцам склонить короля на свою сторону и не крылась ли здесь ловушка? В горах между Эльвасом и Бадахосом очень легко инсценировать «нападение разбойников», в ходе которого хвастливый выскочка-Адмирал был бы «случайно» убит. Точно такую же провокацию несложно было бы организовать и на кастильской стороне границы, освободив таким образом Португалию от ответственности. Или все-таки предложение короля – запоздалый акт вежливости? Не зная точного ответа, Колумб не стал рисковать. Кроме того, существовало еще одно обстоятельство, делающее приглашение подозрительным. Оруженосец дона Жуана приказал, чтобы Адмиралу дали мула. Другое животное досталось проводнику, которому оруженосец одновременно дал «за хлопоты» немалую сумму – двадцать эспадинес (около 50 долларов золотом). Пытался ли этот посланник короля подкупить проводника? Кто теперь может что-то сказать на этот счет… Не думаю, что дон Жуан мог иметь какие-то мотивы для убийства Колумба, если не считать личной обиды. Даже если бы «Пинта» погибла в шторме, люди с «Ниньи» все равно сообщили бы в Кастилии об открытиях Адмирала. Кроме того, новости о результатах Первого путешествия уже пошли в Испанию из Лиссабона по суше. Но хорошие новости для Кастилии были плохими новостями для Португалии, а убивать носителей дурных вестей – привилегия тиранов. Колумб, очевидно, опасался худшего, потому что сразу же после упоминания в своем «Журнале» об «интересном предложении» португальского короля сделал все возможное, чтобы о нем узнали его монархи.

Во всяком случае, Колумб отказался сунуть голову в мешок и приказал переправить себя вместе со свитой вниз по Тежу, той же ночью поднялся на борт «Ниньи», а на следующее утро, 13 марта, в 8 часов поднял два оставшихся якоря, чтобы под действием быстрого отливного течения и попутного северо-западного ветра оказаться подальше от Лиссабона.

Теперь Колумб навсегда лишился покровительства португальской власти.