Текст книги "Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир"

Однако это было легче решить, чем сделать. 7 декабря ветер отогнал флот в сторону Монте-Кристи, а затем задул непрерывный восточный пассат. «Погода стала настолько противна, – сообщает доктор Чанка, – что оказалось труднее пройти тридцать лиг против ветра, нежели проделать весь путь из Кастилии». Уверен, что любой, кто хоть раз пробовал плыть против пассатов вдоль северного побережья Эспаньолы, поймет слова доктора. Никто не счел нужным записать подробности этой нелегкой борьбы, но, вероятно, многие дни проводились в тщетной надежде, что ветер переменится. Флоту понадобилось 25 дней, чтобы преодолеть около 32 миль!

2 января 1494 года суда бросили якоря с подветренной стороны лесистого полуострова, дававшего укрытие от ветра. Он представлял собой небольшую равнину, казавшуюся подходящим местом для основания города. Между тем взятый скот умирал. Заболевшие моряки, измученные постоянной сменой парусов, умоляли Адмирала не идти дальше. Именно поэтому он выбрал этот полуостров для постоянного поселения и назвал его Изабеллой в честь королевы.

На этом пора открытий для Адмирала временно закончилась, как, впрочем, и закончилось счастье от всего Второго путешествия после познания судьбы Навидада. Тем не менее Колумб не мог не испытывать и удовлетворения от этой экспедиции на Эспаньолу. Под благоприятным ветром и установившейся погодой он провел через Атлантику семнадцать судов, в том числе и малотоннажных, совершил идеальную высадку на берег, продолжил путь через длинную цепь не нанесенных ранее на карту островов, не имея при этом ни одного серьезного происшествия. Адмирал открыл двадцать больших островов и более четырех десятков малых, на которых прежде не останавливался взгляд ни одного европейца. Командуя самым большим флотом из пересекавших эти глубокие воды, имея на борту общим счетом 1200 моряков, колонистов и вооруженных солдат, он сумел поддерживать порядок и дисциплину во время всего путешествия, длившегося четырнадцать недель. В регионе, населенном свирепыми карибами-людоедами, он избежал конфликта (за исключением одной короткой стычки) и потерял всего одного человека. Немало неприятностей ожидало Адмирала, когда он покинул палубу «Мариагаланте» и отправился на сушу, сменив должность морского лорда на должность строителя колонии. Поворот в судьбе был резким и наступил очень быстро. Не сомневаюсь, что в последующие годы, страдая душой и телом от злой природы человека, неблагодарности государей и хмурого взгляда провидения, Колумб искал утешения в памяти о тех светлых ноябрьских днях 1493 года, когда флот весело шел вдоль высоких, поросших зеленью Антильских островов, за вершины которых цеплялись нагнанные пассатами облака, долины с глубокими расщелинами перекрывали радуги, ночами над головой светили звезды невероятной яркости, а сердечные голоса моряков соединялись в вечернем гимне Пресвятой Богородице.

Глава 31
Сибао (2.01–24.04.1494)

…Цари Фариса и островов поднесут ему дань; цари Аравии и Савы поднесут дары…

Псалтирь, 71: 10

Вы не замечали, что великие первооткрыватели и исследователи, как правило, редко становятся успешными колонистами, а первые колониальные экспедиции почти никогда не выбирают подходящее место? Например, Джеймстаун в Виргинии или первое французское поселение на реке Сент-Круа? Даже умные голландцы не догадались сразу высадиться на Манхэттене, прежде чем много лет не покрутились в североамериканских водах. Карты Центральной и Южной Америки испещрены местами поселений, изначально созданных конкистадорами, но затем покинутых более практичными преемниками. Изабелла была первым неудачным вариантом, но при этом и наиболее простительным, поскольку никто из находящихся на борту кастильского флота не имел опыта колонизации. Вот как благочестиво записывает о выборе места доктор Чанка: «Нашему Господу было угодно, чтобы из-за отвратительной погоды, которая не позволяла идти дальше, мы высадились в самом лучшем месте, которое только смогли выбрать; здесь очень хорошая гавань и прекрасный рыбный промысел, который столь необходим при нехватке мяса».

Позвольте, но рыба в тех местах прекрасно ловится вдоль всего побережья, а вот гавани в Изабелле нет ни одной. Там есть только рейд, который действительно хорошо защищен от пассатов, но совершенно открыт с севера и северо-запада, что делает якорную стоянку непригодной в зимний период. Если даже предположить, что выбранное место для стоянки не самое плохое, более крупные суда флота Колумба не могли встать на якорь ближе, чем в полумиле от берега. Хорошую питьевую воду можно брать только из Рио-Бахабонико, расположенной примерно в миле к юго-западу, причем эта река не судоходна. Несомненно, флот нуждался в отдыхе и подкреплении, но трудно понять, почему Колумб после короткой передышки не направился к Рио-де-Грасиа, всего в девяти милях к востоку, где годом раньше «Пинта» простояла в полной безопасности две или три недели, или к Пуэрто-Плата, расположенному в два раза дальше и замеченному во время первого плавания. Вместо этого Адмирал сразу принял решение в пользу Изабеллы и сразу же начал высаживать людей и животных, сажать семена и закладывать фундамент города, который, как он ожидал, будет существовать вечно.

Вероятно, крайнее беспокойство Колумба, касающееся добычи значительного количество золота, заставило его отказаться от дальнейших действий. Действительно, кроме одного-двух бочонков драгоценного металла, собранных гарнизоном Навидада и готовых к отправке домой, у него не было ничего, а Адмирал хорошо знал, что скажут государи, если большой флот вернется без каких-либо оправданий немалых расходов и обманутых ожиданий. Он и так уже потратил месяц на поиски места, которое гарнизон Навидада должен был давно выбрать, ну а сами монархи были бы крайне недовольны фактом содержания семнадцати судов на королевском жалованье дольше, чем это необходимо. Флот должен быть отправляться домой в ближайшее время, имея много золота, что указывало бы на действительное достижения «Индии». В Изабелле туземцы заявили, что долгожданные копи Сибао находятся неподалеку, и предложили услуги проводников. Уже только этого было достаточной причиной, чтобы оставаться на этом месте. Не теряя времени, Колумб организовал экспедицию вглубь материка во главе с Алонсо де Охедой и Гинесом де Горбаланом в качестве заместителя.

Что мы знаем о де Охеде? Он относился к числу тех проворных, жилистых и вспыльчивых человечков, из которых получаются отличные солдаты, исследователи и футбольные квотербеки, но предпочитающих играть в команде на равных или даже оставаться на положении ведомого, нежели руководителя. Как писал Лас Касас, «…это был человек хрупкого телосложения, но очень пропорциональный и миловидный, с красивой осанкой и лицом, на котором выделялись огромные глаза… Поражала его подвижность. Все физические совершенства, которыми мог обладать человек, казалось, были в нем объединены… Он был до фанатизма предан Богоматери и клялся ее именем (devodo de la Virgen Maria)… Де Охеда всегда стремился быть первым в рядах, когда проливалась кровь, будь то война или простая ссора». Как и Колумб, находясь под покровительством герцога Мединасели, он привлек к себе внимание королевы, когда она пребывала в Севилье. Во время какого-то популярного праздника при обходе кафедрального собора юный Алонсо взобрался на балку, выступающую из Хиральды примерно в 250 футах над улицей, сделал пируэт на одной ноге, затем, благополучно спустившись, подбросил апельсин в воздух так высоко, что заговорили, что он, должно быть, взлетел до самого верха колокольни. Фонсека решил, что де Охеда мог бы пригодиться для Второго путешествия, и предложил командование каравеллой. Уже будучи на Гваделупе, де Охеда доказал, что может сам позаботиться о себе в диком лесу, поэтому Колумб и поручил ему самостоятельное командование первой экспедицией по исследованию внутренних областей Эспаньолы.

О стремлении Адмирала побыстрее наладить контакт с туземцами Сибао свидетельствует тот факт, что де Охеда отправился в путь уже через четыре дня после остановки на Изабелле. В праздник Богоявления, 6 января 1494 года, все члены экспедиции посетили мессу, которую провел Бойль во временной церкви, – первую мессу, когда-либо отслуженную на земле Нового Света. Сразу же по ее окончании де Охеда и Горбалан с отрядом, состоящим примерно от 15 до 30 человек, и несколькими местными проводниками вышли в большую центральную долину Эспаньолы, преодолели вброд Рио-Яке и недалеко от нынешней деревни Ханико наткнулись на сеть горных ручьев, приносящих золото с высокогорного хребта, который туземцы и называли Сибао. Однако погода испортилась, а вздувшаяся река (или Боа, или Ханико) оказалась слишком широкой и быстрой, чтобы ее пересечь без риска. Де Охеда принял решение сделать остановку и повернул отряд назад к ближайшей деревне, где туземцы заверили, что на верхних склонах Сибао действительно есть золото в огромных количествах, и в доказательство подарили де Охеде три больших самородка, стоимостью в 9, 12 и 15 кастельяно. При первых же признаках улучшения погоды командир отряда нанял отряд местных носильщиков, чтобы нести образцы и другие подарки, повернул на север и вернулся в Изабеллу 20 января.

У реки, которая остановила нетерпеливого Охеду, Горбалан нанял индейцев с каноэ, на котором он и несколько оставшихся с ним кастильцев преодолели стремительные воды (туземцы проталкивали свое судно вплавь). На другом берегу их встретили весьма дружелюбно настроенные индейцы, проявившие при встрече все признаки уважения. Один из них познакомил Горбалана с туземным ювелиром, который раскатывал металл в тонкие листы на полированном цилиндрическом камне. Приблизительно так же работали с золотом и европейские чеканщики. Далее Горбалан достиг района, называемого туземцами Нити, лежащего внутри границ владений касика Каонабо. Чем дальше перемещались исследователи по долине, тем больше свидетельств наличия золота, включая образцы самородков, они находили. Сопутствующая удача оказалась настолько велика, что Горбалан отказался от первичного намерения нанести визит Каонабо (что, вероятно, было благом) и, поспешив на север, достиг Изабеллы 21 января, отстав от Охеды на один день.

От новостей и вида принесенных образцов Колумб и «все мы повеселились, больше не заботясь ни о каких пряностях, а только об этом благословенном золоте», – пишет Кунео. Часть самородков поделили между людьми из исследовательской группы, большинство из которых, несомненно, и без них успели пополнить свои карманы во время экспедиции. «Лорд-адмирал написал королю, что надеется вскоре предоставить ему столько же золота, сколько дают железные рудники на Бискайях». Но Колумб еще не был готов отправлять флот обратно, поскольку с его собственных слов, озвученных позже в Испании, монархи ожидали от него нечто большего, нежели просто кучи самородков. Не лучше ли было бы подождать до тех пор, пока не начнется систематическая эксплуатация Сибао, чтобы золото, отправляемое в Испанию, можно было измерять в фунтах, а не в унциях?

Таковым и было первое намерение Колумба, но уже по прошествии нескольких дней он понял, что это невозможно. В Изабелле царило недовольство, и даже хуже. В отличие от превосходной ситуации со здоровьем во время Первого путешествия, в течение недели после высадки, как сообщает доктор Чанка, заболели 300–400 человек. Даже несколько участников «золотой вылазки» Охеды вернулись с Сибао больными и обнаружили, что половина населения Изабеллы недееспособна. Доктор Чанка, преданный своему делу настолько, что проводил личную пробу каждого вида неизвестной рыбы, прежде чем позволить съесть ее остальным, был полностью измотан. Кроме того, запас лекарств, не рассчитанный на массовую эпидемию, быстро подходил к концу. Нет никаких оснований отказываться от мнения доктора, что виной всему были резкая смена климата, питания и рода занятий. Вся история американской колонизации доказывает, что невозможно высадить большую группу людей после долгого океанского плавания, подвергнуть ее каторжным работам в условиях неадекватного жилья под проливными дождями, укусами насекомых и воздействием микробов, с которыми их иммунные системы не готовы справиться, не ожидая при этом массовых заболеваний и повышения смертности. Даже резкий переход на рыбу, кукурузу, ямс и маниоку с привычной говядины, свинины, пшеничного хлеба и вина не проходит без последствий. Колумб быстро пришел к выводу, который каждый последующий первооткрыватель на протяжении более ста лет усвоил на собственном опыте: «По воле Бога, сохранение их здоровья зависит от того, будут ли эти люди обеспечены продуктами, к которым они привыкли в Испании». Пшеница, ячмень и другие семена были уже посеяны, но до сбора урожая оставался не один месяц. Поэтому первое соображение Адмирала, заботящегося о благе колонии, заключалось в немедленной отправке большей части флота домой с тем, чтобы получить надежду на получение помощи в течение хотя бы четырех месяцев.

В соответствии с этим решением 2 февраля 1494 года двенадцать из семнадцати кораблей были отправлены в Испанию под командованием Антонио де Торреса. Наша единственная информация об их путешествии (втором обратном переходе из Нового Света в Старый) почерпнута из писем итальянских купцов, пребывавших в Кадисе и Севилье, когда туда прибыла эта часть флота. Торрес, очевидно последовав примеру Колумба, прошел вдоль северного берега Эспаньолы, а затем повернул на север, пока не поймал западные ветры. В Кадис он прибыл 7 марта 1494 года, потратив на весь переход «от берега до берега» всего лишь двадцать пять дней. Как сообщалось, основную часть его груза составляло золото на сумму 30 000 дукатов. Кроме того, Торрес привез «достаточно корицы, но белой, как плохой имбирь, перец в скорлупе, похожий на фасоль, очень крепкий, но не с привкусом Леванта; дерево, как говорят, сандаловое, но белое… шестьдесят попугаев разных цветов, восемь из них размером с сокола, и прекраснейшие виды неизвестных птиц, умеющих летать высоко в воздухе». Но наибольший интерес вызвали двадцать шесть индейцев «с разных островов, говорящие на разных языках… трое из них каннибалы, питающиеся человеческим мясом». Судя по последнему замечанию, большинство пленных карибов умерло по дороге.

Итак, Колумб оставил в Изабелле пять судов: флагман «Мариагаланте», «Гальегу», проверенную крепкую «Нинью» и две малотоннажные каравеллы – «Сан-Хуан» и «Кардеру». Три восьмые доли флагмана Колумб выкупил у главного судовладельца, а каравеллы выкупил целиком, чтобы избавить корону от расходов на фрахт. Два корабля обеспечивали артиллерийскую защиту этой части флота, причем не только от нападения индейцев, но и от вероятного мятежа испанцев, а каравеллы были нужны для разведки побережья.

В дополнение к письмам для монархов от Адмирала, францисканца Бойля и казначея Виллакорты (эти бумаги давно исчезли) Торрес имел при себе отдельный меморандум Колумба с личным сообщением Фердинанду и Изабелле (к счастью, этот документ сохранился, причем даже с комментариями государей). В нем Колумб докладывал об обстоятельствах, ставших причинами отправки флота домой с таким небольшим количеством золота на борту. Адмирал просил немедленно отправить назад три или четыре каравеллы с солониной, пшеницей, вином, маслом, уксусом, сахаром и патокой для общего пропитания, лекарствами для больных, а также миндалем, изюмом, медом и рисом для выздоравливающих. В этом же послании он особо хвалил де Охеду, доктора Чайку и несколько других проявивших себя офицеров и попросил увеличить им жалованье. Хотя при написании меморандума Колумб уже был обеспокоен ропотом, саботажем и даже попытками мятежа, он не высказывал никаких персональных претензий, за исключением общей жалобы на солдат, отказывающихся от любой работы, ради которой требовалось покинуть седло. Кроме того, заболевшие солдаты запретили кому бы то ни было пользоваться их лошадьми. Также Адмирал предлагал включать в платежную ведомость и двести добровольцев, что, по его мнению, улучшило бы контроль над этими «вольными» поселенцами, находящимися пока вне государственного надзора. Требовался запас обуви, одежды и сукна; нужны были мулы или другие вьючные животные, позволяющие снять самую тяжелую работу с человеческих плеч; Колумб просил двести кирас, сто аркебуз и сто арбалетов. Совершенно очевидно, что абсолютное большинство колонистов состояло из нанятых строителей и ремесленников, пребывающих в надежде найти золотую жилу Сибао. Адмирал выражал желание нанять в Эстремадуре несколько опытных старателей и также отправить их на Эспаньолу. Далее он уверял, что пленных карибов следовало обратить в добрых христиан и переводчиков (похоже, что некоторым из них все-таки удалось выжить).

Надо полагать, что Фердинанд и Изабелла остались довольны этим по-деловому объективным и прямолинейным отчетом, поскольку был отдан ряд приказов о предоставлении Адмиралу всего необходимого, а также об исполнении почти всех его предложений. Против первого параграфа меморандума, сообщавшего о результатах исследований Горбалана и Орхеды, монархи приказали записать: «Их высочества выражают огромную благодарность Богу и расценивают все, что Адмирал сделал и сделает, как очень важную услугу. После Бога именно ему они обязаны за все, что у них было и будет, о чем отпишут более подробно. К своему письму они приложат этот меморандум».

История сохранила почти полный текст письма монархов, датированного 13 апреля. В частности, оно содержит такую фразу: «…Вы хорошо нам служите, поэтому мы окажем вам услуги, почести и продвижение по службе, которых требуют и заслуживают ваши великие заслуги». С какой печалью, должно быть, Колумб перечитывал это письмо, включая его текст в Книгу привилегий 1502 года! Весьма далекие от того, чтобы даровать ему дальнейшие почести и продвижения (а таковые существовали: Адмирал еще не был принят ни в один рыцарский орден, не произведен в графы или герцоги, не получил замок или поместье в Испании), монархи вскоре начали фактически (хотя и негласно) постепенно лишать его почестей и привилегий, которые у него уже были. Говоря проще, он закончил свою жизнь почти таким же, каким и был в самом ее начале.

Но несомненно, один из пунктов письма монархов явно пришелся Колумбу по душе. Ему разрешалось отправить домой Берналя де Пису. Этот человек, назначенный короной на должность Contador[252]252
  Финансовый контролер, аудитор (исп.).


[Закрыть] для учета золота, с самого начала экспедиции принялся создавать Адмиралу препоны. Уже после отплытия Торреса в якорном буйке была обнаружена его бумага, переполненная ложными кляузами против Колумба, излагающая план захвата некоторых каравелл и возвращения в Испанию. Адмирал взял чиновника под арест и для большей предосторожности поместил все оружие и самое ценное снаряжение флота на борт флагмана под присмотр своего брата дона Диего. Покончив с этим делом, он приступил к подготовке экспедиции в Сибао.

Можно сказать, что путешествие де Охеды представляло собой простую первичную разведку. Гораздо более важной была стала экспедиция, которую возглавил сам Адмирал 12 марта 1494 года. В какой-то мере она стала первым сухопутным походом конкистадоров, сделавшим историю Испании в Новом Свете такой великолепной. Каким бы коротким ни было это путешествие, оно послужило примером для Васко Нуньеса де Бальбоа, Кортеса, Писарро, Коронадо, Де Сото, Орельяны и бесчисленного множества других последователей, не прекращавших своих трудов до тех пор, пока Американский континент не был испещрен всеми возможными путями между 40° северной и 50° южной широты.

В этот поход были взяты все трудоспособные христиане, не обремененные обязанностями службы в гарнизоне. Для защиты от возможных нападений со стороны туземцев у Адмирала был отряд арбалетчиков, отряд кавалерии и группа пеших идальго, вооруженных мечами и аркебузами. Для выполнения непосредственных работ на земле вместе с Колумбом отправились плотники, лесорубы, каменщики и землекопы с инструментами и приспособлениями, пригодными для добычи золота и строительства отдельного форта. Итак, в военном строю, с поднятыми знаменами и под звуки труб эта первая кастильская кавалькада (из длинной череды последующих) выступила из Изабеллы. Перейдя вброд Рио-Бахабонико, испанцы пересекли сухую равнину, покрытую густым кустарником, и ночью разбили лагерь у подножия Кордильеро Сетентриональ. Их зазубренные, словно бритва, вершины возвышаются примерно на 2500 футов над уровнем моря. Бригаду идальго и рабочих послали вперед, чтобы расширить индейскую тропу, которой уже воспользовался де Орхеда. После захватывающего дух подъема экспедиция достигла перевала, названного Колумбом в честь создателей тропы – Эль-Пуэрто-де-лос-Идальгос. Затем эта узкая дорога внезапно повернула на восток через расщелину в хребте, миновала холодный источник в долине, затененной огромными пальмами и красными деревьями махагони. С этого места открывался вид на широкую плодородную долину. Лас Касас ничуть не преувеличивал, когда описывал эту обширную местность, проходящую насквозь от Монте-Кристи до залива Самана-Бей, как «одно из самых замечательных мест в мире… которое должно вызывать благословения и бесконечную благодарность Создателю… за такое совершенство, изящество и красоту… такую свежесть, зеленость и открытость;…увидев [эту долину], они почувствовали, что прибыли в какую-то часть Рая… и Адмирал, будучи глубоко тронутым, вознес великую благодарность Богу и назвали ее Vega Real»[253]253
  Королевская равнина (исп.).


[Закрыть]. Лично я впервые увидел Вега-Реаль в сезон, когда деревья «мадре де какао» распускают розовые цветы, и скажу без обиняков, что это зрелище стало самым запоминающимся в моих долгих странствиях по маршрутам первооткрывателя.

Спустившись вниз, идальго оказались совсем в другом климате, в корне отличающемся от засушливого побережья. На богатом черноземе бурно произрастали красные махагони и черные эбеновые деревья с блестящими темно-зелеными листьями, под ногами плескались маленькие ручейки, большие стаи ярко раскрашенных попугаев кричали с деревьев, а эспаньолские пересмешники пели совсем как соловьи Кастилии. Приближаясь к Рио-Яке, экспедиция прошла мимо местных деревень с хижинами, крытыми пальмовой соломой, откуда выходили вожди, неся дары в виде еды и маленьких свертков с золотым песком, который, как они выяснили от де Охеды, больше всего нравился христианам. Испанцы заходили в хижины и угощались всем, что им нравилось, «с большим удовольствием для хозяев», которые, в свою очередь, пытались оторвать странные мелочи с кастильского снаряжения, но им быстро и решительно дали понять, что подобные общественные обычаи не преобладают в Кастилии. Лас Касас не мог не вздохнуть с сожалением по поводу того, каким идеальным материалом могли бы стать эти туземцы для обращения в христианство и «проникнуться всеми добродетелями (ибо добродетели не может быть без знания истинного Бога), если бы только мы, христиане, поступали всегда так, как должно».

Вся долина была одним большим садом. Достигнув Рио-Яке – дель-Норте, которая, как они обнаружили, был такой же большой, как Эбро или Гвадалквивир, Колумб, не отождествляя ее с «Рио-дель-Оро» (ее устье он исследовал во время Первого путешествия), назвал эту реку Рио-де-лас-Канас из-за обильных тростниковых зарослей вдоль берегов. Около нее был разбит ночной лагерь. День завершился в приподнятом настроении, поскольку испанцы не рассчитывали обнаружить такой плодородный прекрасный край. Ведомые де Охедой, они поднялись по долине к месту, до сих пор весьма уместно называемому Ponton[254]254
  Здесь дословно – Временный мост из бревен или одной доски, часто поддерживаемый двумя лодками или поплавками (исп.).


[Закрыть]. Именно здесь индейцы привыкли пересекать реку, но глубина не позволяла перейти ее вброд. Пешим испанцам пришлось воспользоваться индейскими каноэ, плотами и даже вплавь. «Те, кто совсем не умел плавать, – писал Кунео, – переправлялись на плечах пары индейцев, которые с удовольствием делали это за несколько безделушек или просто по симпатии; на свои головы они навьючивали одежду, оружие и все остальное, что только можно было перенести».

Оказавшись на другом берегу, маленькая армия двинулась на юг, к другой стене долины – к скалистым горам Кордильеро-Централь, где, по словам де Охеды, должно было быть найдено золото. Туземцы на этой стороне, напуганные частыми мушкетными выстрелами, бежали от испанцев, загородив хлипкие хижины такими же хлипкими тростниковыми щитами, которые Адмирал приказал не трогать. Землю, все еще сохраняющую богатство и плодородность, пересекало множество arroyos[255]255
  Ручьи, небольшие водяные потоки (исп.).


[Закрыть], но Кунео говорит, что еще никому не удавалось найти в них самородок или обнаружить золотой песок. Наконец, эти ручьи слились в единый относительно крупный водный поток (Рио-Ханико), и Колумб решил, что пришло время сделать привал. Вероятно, здесь находился предел исследования де Охеды в предыдущем месяце.

Высоко на холмах к юго-западу от нынешней деревни Ханико находится небольшая группа хижин, которые на официальной карте Доминиканской Республики носят гордое название Форталеза, обозначая место первой крепости, возведенной европейцами в Новом Свете. В двухстах или трехстах ярдах за этой маленькой усадьбой проходит речная излучина, а за ней, примерно в ста ярдах от берега, ровное поле с небольшой возвышенностью для выпаса скота. Вне всякого разумного сомнения, это и было той самой точкой, где Колумб основал форт Сент-Томас, названный так в качестве шуточного упрека одному сомневающемуся идальго, который отказывался верить, что на острове вообще можно добывать золото, до тех пор пока не прикоснулся к нему лично.

Уже в воскресенье, 6 марта, Колумб набросал план форта, проследил за началом работ и оставил здесь более пятидесяти человек под началом мосена[256]256
  М о с е н – обращение, которое употребляется перед именем собственным священников в Каталонии и Арагоне.


[Закрыть] Педро Маргарита. Оставленным рабочим предстояло рыть рвы, возводить деревянный частокол и помещение для гарнизона. Маргариту было оставлено несколько лошадей, поскольку индейцы так боялись этих благородных животных, что не осмеливались даже войти в здание, где находилась лошадь. Кстати, последний факт вызывал большое раздражение кабальеро, которым приходилось одновременно быть не только всадниками, но и конюхами. Форт планировался не только как убежище и защита гарнизона, но и как своего рода управляющий «центр» добычи полезных ископаемых Сибао. Теперь Адмирал уже понял, что «Сибао» – вовсе не «Чипангу», а местное название Кордилье-ро-Централь, в скалах и песках которых находились крупнейшие залежи золота на острове. В течение пяти дней, пока Колумб оставался на месте основания форта, а офицер Хуан де Луксан был отправлен дальше в горы, Сент-Томас посетили орды туземцев, которые стекались посмотреть на «гуамихина», что в вольном переводе с местного языка означало что-то вроде «великого господина пришельцев». Они настойчиво предлагали Адмиралу еду и золотые самородки. По официальным подсчетам, за эти пять дней было собрано золота на сумму около двух тысяч кастельяно (включая отдельные самородки на сумму в двадцать четыре кастельяно). Как отмечал де Кунео, «помимо вышеуказанных сделок… также производился и тайный обмен, вопреки правилам и договоренностям на сумму в тысячу кастельяно… Ибо, как вы знаете, дьявол сначала заставляет вас поступать неправильно и лишь позже позволяет обнаружить неправоту; более того, пока Испания есть Испания, в предателях никогда не будет недостатка… Один выдал другого, другой – третьего, так что предали почти всех, а кого поймали, того хорошенько высекли; у иных порезали уши, у иных носы, на что было жалко смотреть».

21 марта кавалькада снова двинулась на север. Ручьи разливались под влиянием сырой погоды, а провизия заканчивалась. Как следствие, многие идальго и простые люди впервые неохотно попробовали хлеб из маниоки и батат. «В том путешествии, между отъездом, пребыванием и возвращением, мы провели 29 дней при ужасной погоде, плохой еде и еще худшем питье, – писал де Кунео, – но тем не менее из жажды золота мы сохраняли силу и стремления». Экспедиция снова переправились через Яке, еще раз миновала Пуэрто-де-лос-Идальгос, и, наконец, 29 марта, маленькая армия, уже не такая нарядная и ухоженная, как в день отъезда, вошла в Изабеллу под звуки труб и мушкетные выстрелы.

Оказалось, что за столь короткое отсутствие неожиданно хорошо показали себя сельскохозяйственные посевы. Начали созревать дыни и огурцы, на следующий день были собраны первые колосья пшеницы, быстро подрастали сахарный тростник и виноградная лоза.

Несмотря на это, моральный дух в Изабелле был чрезвычайно низок: умерло множество заболевших, вино, корабельные сухари и последние испанские припасы были почти израсходованы, всем не терпелось вернуться в Испанию. 1 апреля в Изабеллу прискакал гонец от мосена Маргарита с сообщением, что дружественные индейцы бежали, предварительно сообщив, что касик Каонабо, известный убийца гарнизона Навидада, собирается напасть на Сент-Томас. Не раздумывая, Колумб отослал семьдесят человек с провизией на помощь строителям форта.

Читая между строк меморандум от Торреса, приходишь к выводу, что Изабелла до начала февраля представляла собой колонию в виде пасторального поселения из плетеных хижин, «маленьких, – по словам Кунео, – как наши охотничьи домики, только крытых соломой». Колумб же стремился превратить со временем форт его в настоящий город, окруженный стенами, с центральной площадью, церковью, каменными домами и губернаторским дворцом, причем уже к тому времени, когда следующий флот прибудет из Испании. Он даже приступил к более амбициозным работам: рытью канала, ведущего к реке, чтобы обеспечивать бесперебойное поступление воды в поселение. Кроме того, этот проект позволял вести речь о постройке собственной водяной мельницы. Число заболевших рабочих и ремесленников росло так быстро, что пришлось призвать на черную работу благородных идальго. Естественно, с их стороны это вызвало глубочайшее негодование, но Адмирал добивался исполнения приказов суровыми и (как утверждали жертвы) жестокими наказаниями. По мнению большинства, они прибыли сюда не для того, чтобы трудиться землекопами или каменщиками, а для быстрого обогащения. Но, как оказалось, ни у кого из них еще не было никакой добычи за три месяца плавания и три – на берегу (разумеется, кроме золота, незаконно добытого во время экспедиции на Сибао). Так или иначе, перед Адмиралом возник тревожный вопрос: сможет ли он вместе с преданными офицерами удержать в подчинении семьсот или восемьсот человек до прибытия вспомогательного флота?