Текст книги "Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир"

Как говорится в известной поговорке, не так важна правда, как тот, кто ее рассказывает. Благодаря новостям, переданным из столицы Арагона, и тому, что первый латинский перевод письма Колумба был сделан каталонцем, король Фердинанд получил всеобщее признание, которое, по логике событий, должно было бы достаться королеве. Коско предварял свое издание вступительным абзацем, в котором говорилось, что Колом (каталонская форма имени) плыл под патронатом «непобедимого Фердинанда, короля Испании», а иллюстрированные брошюры вдобавок содержали гравюру на дереве Fernandus rex hyspania[229]229
  Фердинанд, король Испании (исп.).


[Закрыть], на которой он был изображен одетым в доспехи с гранатами Арагона и замком со львами Кастилии и Леона. В более поздних выпусках на иллюстрации появляется и королева Изабелла, но во всех итальянских письмах, процитированных выше, путешествие представлялось как чисто арагонское предприятие.

В какой же степени общественное мнение поддерживало точку зрения Колумба на его открытия? Поскольку новости распространились в основном через копии и переводы письма, а также базировались на собственных устных заявлениях первооткрывателя, повсеместное мнение, что Адмирал действительно достиг «Индии», считалось неоспоримым и не требовало доказательств. Заинтересованные Фердинанд и Изабелла официально приняли открытие «Индии» за постулат, а папа посчитал их претензии к Португалии обоснованными. Великое заблуждение Адмирала увековечено словом «индеец», которым мы до сих пор называем аборигенов Нового Света. До второй половины восемнадцатого века Испания официально называла свою заморскую империю «Индией», а с добавкой «Вест» этот термин сохранился и до сих пор. Тем не менее сразу же нашлись скептики «индийской» теории. Так, король Португалии, первый из всех сколько-нибудь сведущих в морском деле европейских монархов, отказывался верить, что генуэзцы открыли что-либо, кроме неизвестных ранее океанических островов, подобных легендарной Антилье. Между строк замечу, что португальцы всегда называли Вест-Индию словом Las Antilhas, а французы – Les Antilles. По сути, любой ученый человек, читавший Птолемея и принявший его относительно верное представление о размерах земного шара, должен был прийти к заключению, что Колумб никак не мог достичь восточной оконечности Азии за тридцать три дня пути, следуя от Канарских островов. В противном случае выходило, что Птолемей ошибался, а такое предположение было трудно принять любому образованному человеку.

Возникшая дилемма не была разрешена до завершения кругосветного плавания Магеллана в 1521 году, как замечает в своих письмах Питер Мартира д’Ангиера. Этот молодой итальянский гуманист на испанской службе находился при дворе в Барселоне, когда туда прибыл Колумб в апреле 1493 года. 14 мая 1493 года он писал своему другу графу Борромео: «Несколько дней назад вернулся от западных антиподов некий Христофор Колон из Генуи, который с трудом получил от моих государей три корабля [для посещения] этой провинции, ибо они считали то, что он сказал, баснями и сказками. Но он вернулся и предоставил в доказательства многих драгоценных вещей, особенно золото, которое естественным образом добывается в тех краях».

До некоторого времени Питер Мартира не подвергает сомнению заявление Колумба о том, что он достиг «антиподов», то есть Азии. Так, в письме от 13 сентября гранадскому архиепископу Тендиле он отмечает: «Подумайте только о новом открытии. Вы, конечно, должны помнить, как генуэзец Колон, будучи в лагере вместе с государями, просил у них разрешения поплыть в другое полушарие к западным антиподам. В какой-то мере это случилось благодаря и вашему участию, хотя, я думаю, он совершил бы это путешествие и без вашего совета. Он вернулся в целости и сохранности и заявляет, что нашел много чудес».

Далее следует точный пересказ письма Колумба о Первом путешествии. В письме Питера Мартиры, датированном тем же числом, кардиналу Асканио Сфорце также говорится, что «некий Христофор Колон Генуэзский» достиг антиподов. Однако к 1 октября Мартира начинает сомневаться. В письме от того же числа архиепископу Браги он пишет: «Некий Колон отплыл к западным антиподам, и даже, как он считает, к индийскому побережью. Он открыл много островов, которые, как полагают, являются теми, о которых упоминают космографы, за восточным океаном и рядом с Индией. Я не отрицаю этого полностью, хотя размеры земного шара, по-видимому, свидетельствуют об обратном, поскольку нет недостатка в тех, кто считает, что побережье Индии находится недалеко от оконечного побережья Испании… Нам же достаточно того, что скрытая половина земного шара уже открыта и португальцы ежедневно уходят все дальше и дальше за экватор. Таким образом, берега, доселе неизвестные, скоро станут доступными. Ибо один в подражание другому пускается в труды и великие опасности».

Месяц спустя Мартира, на первый взгляд, приходит к выводу, что Колумб так и не достиг Индии. В письме кардиналу Сфорце от 1 ноября 1493 года он пишет о Colonus Ше Novi Orbis repertor[230]230
  О Колонусе, Первооткрывателе Нового Света (лат.).


[Закрыть] (первое зарегистрированное упоминание об открытии Нового Света). Но, по мнению Мартиры, novus orbis не имел никакого отношения к Индии. То же самое он повторяет в письме графу Джованни Борромео (конец 1494 года) после получения первых известий о Втором путешествии на Кубу:

«Ежедневно все больше и больше о чудесах Нового Света сообщается через этого генуэзца Адмирала Колона… Он говорит, что пересек земной шар так далеко от Эспаньолы на запад, что достиг Золотого Херсонеса, который является самой дальней оконечностью известного земного шара на востоке. Он думает, что у него осталось позади только два часа из двадцати четырех, в течение которых Солнце совершает свой оборот вокруг Вселенной… Я начал писать книги об этом великом открытии».

«Золотой Херсонес» – название Малазийского полуострова по Птолемею. Следовательно, когда Питер Мартира, описывая открытия Колумба, упоминает Новый Свет, он имеет в виду новооткрытые острова, лежащие у берегов Азии (по местоположению похожие на Молуккские). Это заблуждение замечательно тем, что и сам Колумб совершил ту же ошибку и упрямо придерживался ее всю свою жизнь. Мы настолько привыкли подразумевать под Новым Светом Америку, что нам уже трудно понять, как образованные люди того времени могли рассматривать отдаленные части Азии как новый мир. Тем не менее именно так полагали при жизни Колумба, и многие придерживались этого мнения до тех пор, пока кругосветное плавание Магеллана не доказало, что именно Птолемей, а не Колумб был прав в оценке размеров земного шара. Сам Колумб в своем письме о Третьем путешествии использовал термин otro mundo[231]231
  Другой мир (исп.).


[Закрыть] точно в том же смысле, в каком Мартира использовал novus orbis: до сих пор не открытый придаток Азии. Америго Веспуччи в своем письме к Медичи, напечатанном в 1503 или 1504 году под названием Mundus Novus, заявляет, что южноамериканские берега, вдоль которых он плавал в 1501 году, «мы можем по праву назвать Новым Светом, потому что наши предки ничего о них не знали, и вопрос о них совершенно новый для всех тех, кто о них услышит». Но даже и Веспуччи, вероятнее всего, представлял себе, что Южная Америка имеет такое же примерно отношение к Юго-Восточной Азии, как Австралия. Почитатель Веспуччи Вальдзимюллер[232]232
  Мартин В а л ь д з е м ю л л е р (ок. 1470–1520) – немецкий картограф, внесший на свою карту 1507 г. название «Америка» (позднее, на карте 1513 г., заменил слово «Америка» на Terra Incognita).


[Закрыть] объявил в 1508 году, что Америго открыл «четвертую часть света», которую, следовательно, следует назвать Америкой; но прошло несколько лет, прежде чем было принято новое название и новая географическая концепция. Алессандро Джеральдини, вспоминая в 1522 году первоначальный проект Колумба, говорил о предложении Адмирала «открыть Новый Свет» и его вере в то, что, пересекая океан, он сможет достичь антиподов Восточной Азии. Другими словами, Колумб не видел никакой «несовместимости» между Новым Светом и Индией. Ученые придирки современных историков к тому, что словосочетание mundus novus, обязательно должно было означать Америку, – не более чем сотрясание воздуха.

Таким образом, открытия Колумба принимались по его собственной оценке, а так как он был уверен, что открыл новый мир островов «в» Индии или «по направлению» к ней, ожидалось, что в следующем путешествии будет достигнуто что-то определенно «азиатское», описанное Птолемеем или Марко Поло. В 1493 или в 1494 году ни Адмирал, ни кто-либо другой не подозревали, что свершилось пророчество Сенеки и европейцам открылся огромный континент. Прежде чем Питер Мартира закончил свою «Историю Нового Света», он уже полностью осознал, что речь действительно идет о Новом Свете, это действительно новый мир, но в этом было не просто убедить самого Колумба. Упорство, которое заставляло Адмирала продвигать свое грандиозное индийское предприятие в течение многих лет, и полная уверенность, поддерживающая непоколебимость в этом вопросе, не позволяли ему изменить собственному убеждению в том, что он открыл западный путь в Азию. Колумб следовал своим космографическим идеям упрямо и непреклонно, будучи до конца жизни абсолютно и бесповоротно неправым.

Второе путешествие в Америку

Глава 28
Великий флот (май-октябрь 1493)

Потом обратит лицо свое к островам и овладеет многими…

Дан., 11: 18

Свое Второе путешествие Колумб задумал еще до того, как завершил Первое, поэтому монархи приказали ему начать подготовку к нему уже 30 марта 1493 года. Однако пока Адмирал не отбыл из Севильи в Барселону, планы лишь оставались планами, и только уже в ней вместе с монархами, кардиналом Испании и другими важными лицами были обсуждены общее видение предстоящей экспедиции, ее цель и масштабы. 20 мая Колумб был объявлен генерал-капитаном флота, а 23-го числа, скорее всего по его предложению, монархи назначили дона Хуана де Фонсеку, архидиакона Севильи и племянника архиепископа, ответственным за приготовления (вместе с самим Адмиралом). Лас Касас, который в последующие годы поссорился с Фонсекой (тогдашним епископом Бургоса) из-за жестокого обращения с индейцами, неохотно замечал, что при всех его недостатках невозможно было не признать его деловую хватку и организаторские способности. Особенно это относилось к вопросам оснащения флотов, хотя «que era mas oficio de vizcainos que de obispos»[233]233
  Эта работа в большей степени подходила баскам, нежели епископам (ней.).


[Закрыть].

Как бы то ни было, де Фонсека справился со своей работой на отлично. В течение пяти месяцев в стране, где наиболее быстрым транспортом был мул, ему удалось собрать флот из семнадцати судов и снабдить их припасами, снаряжением, корабельной утварью и оружием для кругосветного плавания продолжительностью шесть месяцев. Обеспечить наличие необходимого продовольствия и большую часть снаряжения для 1200–1500 человек, нанять рабочих и ремесленников, собрать необходимые семена, растения, домашних животных, инструменты и орудия труда для основания сельскохозяйственной колонии в гористой местности и распространения испанской цивилизации в Индии – задача не из легких.

Ни одна европейская нация никогда еще не предпринимала заморскую колонизационную экспедицию такого масштаба. Возможно, этот проект чем-то напоминал создание португальцами упомянутой выше крепости Святого Георгия (Элмины) в 1482 году. Как мы помним, Колумб совершил туда одно или два путешествия, и его опыт подсказывал, что европейцам, переселенным в другую страну, не подходит климат и местная пища. Исходя из этих соображений он потребовал достаточное количество испанских припасов – муки, сухарей, солонины, патоки, масла, уксуса и вина, чтобы колония могла прокормиться в течение многих месяцев. Некоторые перебои с поставками провизии были единственной претензией Колумба к Фонсеке. Не сомневаюсь, что сухопутные «снабженцы» погрели руки на снабжении предстоящей экспедиции, но такое положение дел не было в диковинку ни крупным, ни малым мореплавателям, а Дон Хуан не имел возможности брать под личный контроль каждую мелочь. Например, винный подрядчик предоставил вино в старых бракованных бочках, которые не выдержали тропической жары. В результате большая часть драгоценного напитка плескалась в трюмах. Особенно Колумб был зол на торговцев лошадьми – на кавалерийский отряд, состоящий из пары десятков кабальеро, которых государь направил вместе с ним в Индию. Показав породистых лошадей в Севилье, они продали чистокровных животных в Кадисе и заменили на стадо ординарных лошаденок, прикарманив разницу. Без сомнения, им были нужны деньги, чтобы как следует «погулять», прежде чем отправиться в путь. Вместе с тем кавалеристы достаточно точно рассчитали, что простые дешевые лошади с большей вероятностью выдержат путешествие, чем благородное стадо.

В мае монархи отдали множество распоряжений, имеющих отношение к экспедиции. Чиновникам всех городов, поселков и деревень Андалусии было приказано предоставлять все возможности для закупки провизии и других припасов, им запретили сбор каких-либо налогов или пошлин и обязали наказывать спекулянтов. В оружейных мастерских Малаги было изготовлено пятьдесят кирас, столько же арбалетов и espingcerdas[234]234
  «Стандартные» армейские мушкеты (исп.).


[Закрыть] (такое же количество вооружения было заказано в Альгамбре); порох и другое военное снаряжение предоставил интендант королевской артиллерии.

Флорентийскому купцу из Севильи и другу Колумба Хуаното Берарди поручалось приобрести судно с тоннажем не более 200, которому предстояло стать флагманом. Кроме того, Колумбу и Фонсеке было предоставлено право покупать или фрахтовать любые корабли, каравеллы или fustas[235]235
  Упрощенная версия венецианской галеры XIII–XVI вв., с треугольными парусами (парусно-гребные суда).


[Закрыть], какие сочтут нужными по надлежащим ценам и брать на себя полную ответственность за их оснащение и рекрутинг рабочих, моряков, солдат и ремесленников, «которым должно своевременно выплачиваться разумное жалованье». Всем другим судам, не зафрахтованным таким образом или не прикрепленным к флоту Колумба, было запрещено «ходить к указанным островам и материковой части Индии без особого разрешения или распоряжения».

Для примера того, как в те времена снаряжался флот, приведу сохранившийся счет о выплатах двадцати пяти поставщикам из окрестностей Херес-де-ла-Фронтеры за пшеницу: от 2 до 10 кахиз (от 36 до 180 бушелей) по единой ставке 1320 мараведи за кахиз или 73 мараведи за бушель. За помол пшеницы в муку и выпечку корабельного хлеба платилось по отдельным счетам. Между прочим, все «хлебное» снабжение экспедиции было передано под контроль чиновника Святой инквизиции, а в этом случае можно быть уверенными в быстроте и точности исполнения.

Официальные инструкции монархов Адмирал получил в Барселоне 29 мая 1493 года. Главная заявленная цель путешествия заключалась в обращении туземцев, для чего к флоту были прикреплен отряд миссионеров, а самому Колумбу вменялось позаботиться, чтобы с индейцами «обращались бережно и с любовью». Он должен способствовать установлению дружественных отношений между индейцами и колонистами, наказывать всех, кто плохо обращается с туземцами, и отдавать индейцам часть товаров, присланных монархами для обмена. Вторая цель миссии состояла в создании торговой колонии короны. Вся торговля должна была вестись товарами, предоставленными правительством. Одна восьмая часть чистой прибыли предназначалась Адмиралу, остальное – короне; частная торговля запрещена. Все товары из Индии должны выгружаться в Кадисе (по рекомендации Колумба). Кроме того, были добавлены некоторые подробности в ведение финансового учета и контроля, позволяющие предотвратить денежные утечки и гарантировать получение монархами своей справедливой прибыли. Колумбу предоставлялась свобода действий в отношении методов управления колонией, добычи золота и попыток осуществления дальнейших открытий. Как писал Лас Касас, кастильские государи приказали Адмиралу как можно скорее исследовать Кубу, «чтобы увидеть, остров это или же материк, как он сам считал и заявлял, поскольку правители мудро подозревали, что любой материк должен содержать больше благ, богатств и секретов, чем любой из островов».

Такая широкая свобода действий, предоставленная Колумбу, резко контрастирует с подробными инструкциями, выданными заморским представителям короны в более позднюю эпоху. Фердинанд и Изабелла хорошо понимали, что Адмирал находится в большой зависимости от обстоятельств, но ясно дали ему понять, что имеют два главных интереса в этой экспедиции – религиозные и финансовые. Первая европейская колония в Америке задумывалась как инструмент обращения туземцев в христианство и средство обретения золота. На практике же высшая цель была полностью поглощена низшей. Кроме того, у монархов пропало всякое желание обмениваться комплиментами с великим ханом: возможно, они сообразили, что ему не слишком понравится игра в чужаков-золотодобытчиков и в миссионерство.

В июне 1493 года, когда были отданы все необходимые распоряжения для второго плавания, а монархи почувствовали, что переговоры с Португалией и Ватиканом продвинулись настолько далеко, что они вполне могут проходить без присутствия Адмирала, ему разрешили отбыть из Барселоны. Несколько вельмож королевского двора сопровождали Колумба в роли официальных лиц на Эспаньоле, а многие другие тщетно добивались также получить подобную привилегию. Пятеро из шести крещеных индейцев последовали за Адмиралом.

Колумб выбрал другой и более длинный маршрут в Севилью, чем тот, которым он прибыл, поскольку намеревался выполнить свой обет паломничества в Гваделупу, данный на борту «Ниньи» во время великого шторма. Путь был неблизкий. Он пересек великую равнину Эбро до Сарагосы, проследовал по изобилующей замками дороге через восточные отроги Сьерра-Гвадаррамы, преодолел высокогорные равнины Новой Кастилии, миновал Коголладо (резиденцию своего покровителя герцога Мединасели) и въехал в Мадрид. Оттуда он отправился в Португалию по той самой дороге, по которой весть о его открытии впервые достигла Кастилии. Оставив эту проторенную дорогу в Талавера-де-ла-Рейна, кортеж Адмирала пересек Тежу по большому каменному мосту и поехал по дороге, которая вела через предгорья Сьерра-де-Эстремадура. Одна из его ночей в этой бедной, бесплодной стране, должно быть, была проведена в городе Трухильо, где тринадцатилетний сын свинопаса по имени Франсиско Писарро[236]236
  Франсиско Писарро (между 1470 и 1475–1541) – испанский конкистадор с титулом аделантадо, разрушитель империи инков и основатель Лимы, завоеватель Панамы и Перу.


[Закрыть], несомненно, был не прочь отправиться посмотреть на индейцев и, загоревшись пламенем честолюбия, завоевать Перу.

Колумб прошел по пути паломников через ущелья в сьерре, постоянно идя вверх, и примерно через три дня достиг высокого плоскогорья с овечьими пастбищами. На его южном склоне, наполовину окруженном высокими горами, возвышались зубчатые стены могущественного иеронимитского монастыря Гваделупе. Вокруг стен теснились лачуги бедной деревни, жившей за счет паломников. Большая готическая церковь внутри, обширные монастырские здания, отделенные от зеленых садов и фонтанов изящными ажурными или мудехарскими колоннадами, ризницы, битком набитые расшитыми золотом далматиками, сокровищница, в которой хранились произведения самых известных ювелиров Испании, произвели на Колумба неизгладимое впечатление. Нуэстра сеньора де Гваделупе – древнее изображение Богородицы, которое, как говорят, было вырезано самим святым Лукой, имело такую репутацию спасительницы солдат и моряков от смерти, что ее храм стал самым почитаемым и богатым во всей Испании. Даже короли и принцы совершали долгое путешествие, чтобы помолиться перед Девой Гваделупской, и некоторые из них выбрали часовню великой церкви местом своего последнего упокоения. Монахам было бы очень интересно увидеть здесь первых новообращенных из расы, до сих пор не затронутой христианством. Именно они попросили Адмирала во время его следующего путешествия назвать остров в честь их священного места (что он и сделал). Благодаря более поздним конкистадорам, очень многие из которых были выходцами из Эстремадуры, слава о Санта-Марии де Гваделупе распространилась по всем частям «Индии», и новые «Гваделупы» стали возникать и в Мексике, и в Перу, и других регионах Испанской Америки.

Спустившись по южному склону Сьерры в долину Гуадианы, Колумб пересек эту реку до маленького городка Медельин, где маленький и хрупкий мальчик по имени Эрнан Кортес, должно быть, видел, как тот проезжал мимо. Кортес в последующие годы молился девять дней подряд перед чудотворным образом в надежде искупить свои грехи, совершенные при завоевании Мексики. Именно в Новой Гваделупе, недалеко от завоеванного им города, Пресвятая Дева соизволила явиться к нему в 1531 году, породив святыню, которая почитается у индейцев не меньше, чем Эстре-мадур у испанцев. Проехав еще 130–150 миль, Колумб добрался до Кордовы, где забрал у Беатрисы Энрикес де Харана обоих сыновей. Оттуда лежала прямая дорога в Севилью. К этому времени, должно быть, уже стоял конец июня или начало июля.

Севилья, если так можно выразиться, была штаб-квартирой дона Хуана де Фонсеки, который в отсутствие Колумба продолжал нести полную ответственность за сбор и оснащение флота. Говорят, что эти двое мужчин не очень хорошо ладили между собой. По словам Лас Касаса, ссора произошла из-за того, что Фонсека отказался предоставить Колумбу то количество личных слуг, которое он считал правильным для поддержания своего ранга и достоинства Адмирала (Колумб получил разрешение от монархов иметь пятерых слуг). Не сомневаюсь, что были и другие, более важные источники трений. Организация морской экспедиции требует особого рода таланта, для которого человек с природными деловыми способностями, такой как Фонсека, более чем пригоден. Однако через несколько дней Колумб отправился в Кадис, где собирался большой флот, и был огорчен, обнаружив, что корабли еще далеко не готовы. Дело в том, что Адмирал рассчитывал отплыть самое позднее к середине августа, чтобы быть уверенным в такой же хорошей погоде, какая ему сопутствовала во время Первого путешествия. Но он обнаружил технические незавершенности в судах, которые были зафрахтованы, в людях, которые были наняты, а также в провизии и корабельных запасах, которые все еще находились в процессе доставки. Со своей стороны Фонсека возмущался подобной «инспекцией по выявлению недостатков» и вмешательством в его дела со стороны человека, который, хотя и был генерал-капитаном флота, купался в королевском солнце в Барселоне, а затем предавался благочестивому паломничеству, в то время как он нес на себе весь груз ответственности и бремя организации.

Как уже говорилось, полная армада включала в себя семнадцать кораблей. К сожалению, мы очень мало знаем об этих судах и их экипажах.

Три из них относились к нао, включая флагман, который, как и в Первом путешествии, был назван «Санта-Мария». Очевидно, это судно чутко реагировало на управление в море, поскольку получило уважительное прозвище Mariagalante. К сожалению, мы не знаем его тоннажа, но помним, что Колумбу было разрешено приобрести флагманский корабль в 200 тонн, и, следовательно, он, безусловно, был больше старой «Санта-Марии», что позволяло разместить Адмирала в каюте, соответствующей его рангу. Ее мастером был брат (или другой близкий родственник) гувернантки инфанта дона Жуана Антонио де Торрес. Два других больших нао назывались «Колина» и «Ла Галлега» (последний, предположительно, либо галисийской постройки, либо находящийся в галисийской собственности). Таким образом, остается разобраться с остальными 14 судами. Мы можем с уверенностью сказать, что 12 из них были каравеллами с квадратной оснасткой папахиго, но назвать по имени можем только одну – «Санта-Клару» («Нинью»).

Вспомним, что во время Первого путешествия Колумб обнаружил, что у флота слишком большая осадка, не позволяющая заходить в небольшие реки и заливы. Он настаивал на определенном количестве морских судов, которые были бы достаточно малы, чтобы идти близко к берегу и заходить на мелководье. Миланец Николо Силлацио в небольшой брошюре о Втором путешествии, изданной в 1494 году, писал, что некоторые суда были «очень легкими и назывались barchias cantabricas…[237]237
  Кантабрийские барки (исп.).


[Закрыть] которые были добавлены некоторыми другими, специально оборудованными для исследования индейских островов». «Сан-Хуан» и «Кардера», две небольшие каравеллы с латинским снаряжением, которые Колумб доставил на Кубу в 1494 году, были среди тех, оснащенных таким образом. Основная же часть флота состояла из каравелл-редонд (таких как «Нинья») – то есть с квадратной оснасткой на фок– и грот-мачтах и косой латинью на бизани.

Люди для экспедиции отбирались более тщательно, чем для первого похода: и Адмирал, и Фонсека были переполнены предложениями добровольцев. Кроме того, значительное число бывших товарищей Колумба по плаванию хотели продолжить вместе с ним. К сожалению, платежные ведомости и списки экипажа так и не были найдены, и мы знаем имена очень немногих. Мы можем с уверенностью назвать верных Колумбу Ниносов – мастера Хуана, лоцмана Франсиско, Кристобаля Переса (мастера «Кардеры») – и племянника Хуана – еще одного Франсиско, служившего грометом. Если мы посчитаем списки экипажей «Ниньи», «Сан-Хуана» и «Кардеры» за единственно репрезентативные (других у нас нет), то придем к выводу, что на флоте Колумба присутствовало довольно много генуэзских моряков и даже немного басков. В состав экипажей его судов входило немало людей из Палоса, Могуэра, Уэльвы и Лепеда; не оставляет внимания и заметное отсутствие кого-либо и из семейства Пинсон. Таким образом, мы можем сказать, что Колумб сохранил доверие множества моряков в регионе Ньебла. В числе капитанов его были Хуан Агуадо, Педро Фернандес Коронель (позже возглавил флот Третьего путешествия в Индию), Алонсо Санчес де Карвахаль, мэр Ба-эсы (муниципалитет этого города должен был выплачивать полное жалованье экспедиции), Гинес де Горбалан и Алонсо де Охеда. В числе других исторически значимых личностей мы не можем пропустить Хуана де ла Косу (полного тезку картографа из Пуэрто-Санта-Мария, служившего моряком на борту «Ниньи»), Понсе де Леона (будущего первооткрывателя Огненной Земли и конкистадора Пуэрто-Рико, Педро де Террероса (личного стюарда Адмирала, командовавшего каравеллой в четвертом плавании) и гражданского добровольца Диего Тристана, погибшего в 1503 году в сражении при Белене. Командующим вооруженными солдатами выступил Франсиско де Пеналос, слуга королевы и дядя Лас Касаса, чей отец, Педро, также отправился в это путешествие. Другой солдат, Мозен Педро Маргарит, командовал первым фортом во внутренних районах Эспаньолы и отправился домой в раздражении, поскольку местный совет пытался контролировать его действия в отсутствие Адмирала. Другими «не моряками», совершившими путешествие в том или ином качестве, были Мельхиор Мальдонадо, бывший посланник Ватикана, от которого Питер Мартира почерпнул большую часть информации, доктор Диего Альварес Чанка (врач из Севильи), оставивший наиболее подробный отчет, и Мигель де Кунео из Савоны близ Генуи, друг детства Адмирала, создавший самый яркий рассказ об этом плавании. В отличие от Первого путешествия, здесь присутствовало множество священнослужителей, из которых самым важным был францисканец Бернардо Бойль. Именно на него монархи возложили особую ответственность за обращение туземцев. Другой, монах Рамон Пане из ордена иеронимитов, запомнился тем, что собрал первую коллекцию индийского фольклора. Еще трое священников были францисканцами, уроженцами Пикардии и Бургундии. Они привезли с собой полный комплект предметов, необходимых для создания и оборудования первой христианской церкви в Новом Свете (подарок королевы).

По данным различных источников, общая численность моряков, колонистов, чиновников и священнослужителей достигала 1200–1500 человек, причем наиболее вероятной представляется нижняя граница (в среднем семьдесят человек на корабле, а многие суда были совсем небольшими). Этот штат состоял на королевском жалованье, за исключением примерно двухсот добровольцев. Причитающиеся деньги позволялось накапливать не на судне, а дома, и многие не прикасались к своим мараведи, пока сумма составляла менее 1500. Конечно, не было бы никакого смысла расплачиваться с людьми на Эспаньоле, где тратиться было просто не на что, и все бы они осели в карманах наиболее искусных игроков.

На этих судах не было ни одной женщины, и я не смог найти никаких четких свидетельств, что испанские дамы посетили Эспаньолу до 1498 года, когда Колумбу разрешили набирать их в соотношении по одной на каждых десять эмигрантов.

Пользуясь большим авторитетом и репутацией благодаря своему открытию, а также имея под командованием немало опытных моряков, Колумб тем не менее продолжал страдать от того, что чувствовал себя иностранцем и не мог полагаться на преданность и личную дружбу испанских офицеров. Единственным человеком в этой большой компании, которому он мог полностью себя посвятить, был младший брат Диего. Лас Касас описывает его как «добродетельного человека, очень сдержанного, миролюбивого и простого, с хорошим характером, не хитрого и не озорного, носившего очень скромную одежду, чем-то напоминающую одеяние священника». Как подозревал историк, Колумб готовил своего брата к епископству (которого тот так и не получил из-за своего иностранного происхождения). Дон Диего не справлялся с обязанностями, которые возлагал на него Адмирал. К сожалению, гораздо более энергичный и способный к мореплаванию брат Бартоломео не вернулся из Франции вовремя, чтобы отправиться во Второе путешествие с этим флотом.

В королевском письме от 5 сентября (вероятно, последнем, которое Колумб получил перед отплытием) монархи посоветовали Адмиралу взять с собой компетентного астролога – его старого друга монаха Антонио де Марчена. В письме сообщалось, что португальские послы в Барселоне задавали государям «неудобные» вопросы о широте и долготе новых открытий, которые Колумб так и не смог установить, поэтому монархи хотели бы получать более определенную информацию. Замечание монархов было совершенно здравым: отслеживание положения судна в море и выяснение точных координат выходов на сушу – вполне обоснованная задача. Почему Марчена не был приглашен в экспедицию, нам неизвестно. Возможно, он и сам отказался от похода по каким-то соображениям, хотя никто другой не обладал такими математическими знаниями, чтобы привязывать склонение к меридиональной высоте солнца. Лично я подозреваю, что Колумб, как, впрочем, и многие другие известные мне капитаны, не хотел, чтобы на борту находился навигатор-соперник. Так или иначе, но в этой экспедиции не был задействован ни один профессиональный астролог-математик.

К сожалению, в день отплытия, 25 сентября, Адмирал почувствовал себя плохо, но он слишком сильно любил подобные зрелища и, хочется надеяться, мог найти силы присутствовать на палубе. Дул легкий бриз, надувающий раскрашенные паруса, которые торжественно наряжали отходящие каравеллы. На грот-мачтах трепетали королевские кастильские штандарты, а между баком и кормой трепетали флаги с гербами добровольцев. Казалось, что торжественное убранство судов готово запутаться в такелаже. Гремели пушки, ревели трубы, звенели арфы, и флот веселых венецианских галер сопровождал адмиральскую армаду из белостенного Кадиса в открытое море. Провожавшие отца Диего и Фернандо оставались на берегу до тех пор, пока флот не скрылся из виду за замком Санта-Каталины.