Текст книги "Королевство пепла. Союзники и противники. Боги и Врата"

– Обычно магическая сила течет во мне, как кровь. Почти не задумываясь, я могу создать лед, затем превратить его в огонь, а огонь – в воду.

Манона наклонила голову, разглядывая Дорина. Совсем недавно он вот так же наблюдал за драконами, уплетающими дикую козу.

– А что тебе нравится больше всего? – спросила она.

Вопрос был странным и весьма личным. Хотя всю эту неделю, пользуясь относительным теплом и уединенностью шатра, оба часами валялись под одеялами, на которых сейчас сидели. И не только валялись.

В его жизни не было ни одной женщины, похожей на Манону. Наверное, и в ее жизни не было такого мужчины, как он. Манона привыкла командовать, но в минуты их близости ей нравилось, когда командовал он. Сколько наслаждения ей это доставляло! Манона извивалась под ним, забывая обо всем.

Однако сближение было лишь телесным. Благословенные часы забвения, без проникновения в душу друг друга. Они с Маноной нуждались в этом. Дорин не раз твердил себе: заходить дальше не стоит, иначе это плохо кончится для них обоих.

– Больше всего мне нравится лед, – сказал Дорин, осознав затянувшееся молчание. – Лед был первым, что создала моя магия. Почему – сам не знаю.

– Но сам ты совсем не холодный.

– Это женское суждение? – удивился Дорин. – Или еще и суждение ведьмы?

– Ты умеешь становиться льдом, когда злишься или когда твоим друзьям грозит опасность. Однако внутри ты совсем не холоден. Особенно в сердце. Я видела мужчин с ледяным сердцем. Ты не такой.

– И ты тоже, – тихо сказал ей Дорин.

Напрасно он это сказал.

Манона напряглась, резко вскинув голову.

– Мне сто семнадцать лет, – будничным тоном сообщила она. – Более ста лет я занималась тем, что убивала. Не обольщайся мыслями, будто события нескольких месяцев стерли все это.

– И не сотрут, если будешь постоянно себе напоминать.

Дорин сомневался, что кто-либо отваживался столь смело и откровенно говорить ей подобные вещи. Вот он сказал, и, хвала богам, его голова осталась на месте.

– Дурак ты, если думаешь, что моя принадлежность к крошанской королевской династии освобождает меня от прошлого, – прорычала ему в лицо Манона. – Я все равно буду помнить, как убивала крошанок десятками. И они этого не забудут.

– Никто не забудет. Но важно не то, что ты делала в прошлом, а твое нынешнее отношение к этому.

«Твое нынешнее отношение к этому». Так говорила и Аэлина в первые дни его избавления от каменного ошейника. О том, что вскоре его шея может вновь ощутить обжигающий холод Камня Вэрда, Дорин старался не думать.

– Я не какая-нибудь мягкосердечная крошанка. И никогда такой не буду, даже если надену их корону со звездами.

За эту неделю Дорин не раз слышал обрывки разговоров о древней короне. Крошанки строили догадки о том, найдут ли наконец их корону. Эту корону из переплетающихся звезд некогда носила Рианнона Крошанская. Бэба Желтоногая сорвала корону с головы умирающей крошанской королевы. Долгое время корона находилась у нее. Потом Аэлина (тогда еще Селена) убила Бэбу. Куда могла деться корона потом, Дорин не представлял. Возможно, осталась у странствующих лицедеев, с которыми Бэба приезжала в Рафтхол. А возможно, лицедеи попросту продали корону, польстившись на легкие деньги.

– Если крошанки рассчитывают, что, прежде чем они вступят в войну, я уподоблюсь им, тогда пусть завтра летят в Эйлуэ без нас.

– А разве заботиться – это плохо?

Боги свидетели, он сам все время пытался быть заботливым.

– Я не умею заботиться! – рявкнула Манона.

Дорин чуть не усмехнулся. Откровенное вранье. Дорина учили искусству дипломатии, где умение промолчать зачастую ценилось выше самых взвешенных и продуманных слов. Но оттого, что перед ним маячила перспектива получить в Морате новый ошейник, а может, от чувства вины перед королевством, брошенным на растерзание врагам, в Дорине заговорила смелость обреченного.

– Умеешь ты заботиться. И заботишься. Потому тебя все это и пугает.

Манона молчала, хотя ее золотистые глаза бурлили гневом.

– Забота не делает тебя слабее, – решился продолжить Дорин.

– Тогда что ж ты не последуешь своему же совету?

– Я забочусь.

Он наравне с Маноной ощущал закипавший гнев. Вот и прекрасно. Сейчас он оборвет поводок, на который себя посадил. Долой все ограничения.

– Я забочусь больше, чем следовало бы. Даже о тебе.

Еще одна фраза, которую не стоило говорить.

Манона встала, насколько это позволял потолок шатра.

– Ну и дурак! – бросила она и, надев сапоги, выбежала в холодную ночь.

«Даже о тебе»…

Манона хмуро перевернулась на другой бок. Она лежала, втиснувшись между Астериной и Соррелью. До утра оставались считаные часы. А там – полет в Эйлуэ, навстречу человеческим отрядам, союзникам крошанок. Судя по всему, людям там приходилось туго.

«Забота не делает тебя слабее».

Король – просто глупец. Мальчишка, хотя по меркам смертных он вполне взрослый. Но что вообще он знает о жизни?

Слова Дорина не оставляли ее, проникая все глубже внутрь. «А разве заботиться – это плохо?»

Рассвет был уже совсем близко, когда Дорин ощутил рядом с собой тепло другого тела.

– Убедилась, что спать в шатре втроем слишком тесно?

– Я вернулась не потому, что согласна с тобой.

Манона заворачивалась в остывшие одеяла. Дорин слегка улыбнулся и опять уснул, а его магия согревала их обоих.

Когда они проснулись, острая боль в груди Дорина несколько притупилась.

Манона хмуро поглядывала на него. Дорин сел на подстилке и вытянул затекшие руки, насколько позволяла ширина шатра.

– В чем дело? – спросил он, видя наморщенный лоб ведьмы и не понимая причины.

Манона натянула сапоги, надела плащ.

– У тебя глаза карие.

Дорин поднес руку к лицу, но Манона уже выпорхнула из шатра. Он смотрел ей вслед. А вокруг ведьмы спешно сворачивали лагерь.

Магия в его груди теперь текла свободнее. Должно быть, он не зря ослабил внутренние веревки. Дорин не жалел о сказанном вчера. Откровенность и принесла ему эту свободу.

Солнце едва выползало из-за гор, когда начался долгий перелет в Эйлуэ.

Глава 25

На какое-то время Кэрн оставил ее гнить в железном ящике.

Здесь было тише. Исчез монотонный гул реки. Но оставалось давление на тело и голову, которое нарастало, нарастало, нарастало. От него ей было не спрятаться, даже проваливаясь в забытье.

Железо продолжало впиваться в кожу. Внизу, под нею, становилось все мокрее. А Маэва, должно быть, уже ехала обратно и везла каменный ошейник.

Аэлина не помнила, когда в последний раз ела.

Она вновь нашла прибежище в укромном темном месте, куда погружалась и где без конца рассказывала себе одну и ту же историю: о том, кто она, что собой представляет, кого и что она уничтожит, если выдержит в почти безвоздушном пространстве ящика и справится с растущим напряжением.

Хотя все это может оказаться глупой сказкой. Едва только ошейник сомкнется вокруг ее шеи… сколько времени понадобится валгскому принцу, чтобы извлечь из нее все сведения, интересующие Маэву? Он проникнет в самые потаенные уголки и вытащит самые сокровенные ее тайны.

Вскоре Кэрн снова примется ее истязать. Поспешит урвать последнее. Потом явятся целители с их сладковатым дымом, как приходили на протяжении всех месяцев. Или лет?

Но ей удалось кое-что увидеть. Парусину над головой. Сухой камыш на полу, поверх которого были постелены тканые коврики, гасившие шаги обутых в сандалии ног. Вокруг потрескивали угли в жаровнях.

Шатер. Она находилась в шатре. Снаружи доносились голоса. Неблизкие, но ее острый фэйский слух ловил слова. Говорили на привычном ей языке и на Древнем. Кто-то жаловался на скученность.

Ее поместили в военный лагерь, полный фэйских солдат.

Более безопасное место, как утверждал Кэрн. Маэва велела перевезти ее сюда, дабы охранять от Мората… пока собственными руками не наденет ей моратский ошейник. Дорин рассказывал, что в этот момент шея ощущает неимоверный холод.

Потом Аэлина провалилась в забытье. Очнулась без боли, вымытая. Все, что исторгло ее тело, тоже было убрано. Значит, скоро Кэрн начнет забавляться. Словно художник, он подготовил холст для новой картины, где будут сплошные оттенки красного. Близилось жуткое завершение его долгих издевательств над нею. На этот раз Кэрн не будет пытаться вытягивать из нее сведения. Зачем, когда Маэва вот-вот привезет ошейник? Нет, он устроит забаву исключительно для себя.

Аэлина тоже подготовилась.

Ее приковали не к алтарю, а к металлическому столу в центре большого шатра. Кэрн распорядился, чтобы сюда же принесли все предметы его обихода, позволяющие чувствовать себя как дома. Вернее, сообразно его представлениям о домашней обстановке.

У одной стены стоял высокий комод. Аэлина сомневалась, что там хранится одежда Кэрна. Возле комода, положив голову на лапы, спал Фенрис. Наконец-то он уснул. Гибель брата тяжело подействовала на него: шерсть потускнела, глаза, ярко сиявшие прежде, погасли.

Рядом с металлическим столом находился другой. Этот был накрыт тканью, под которой угадывались три предмета. Аэлина старалась не гадать об их назначении. Помимо комода, имелся еще и шкаф. Перед ним чернел кусок бархата. На бархате Кэрн раскладывал свои пыточные орудия и любовался ими, словно торговец – драгоценными камнями.

У дальней стороны стола, обращенные друг к другу, стояли два стула. За стульями в большой жаровне трещали не угли, а горящие поленья. Над нею клубился дым, поднимаясь к самому потолку. К маленькому отверстию в парусине, сквозь которое…

Аэлине было не совладать с дрожащими губами, когда она увидела ночное небо и светящиеся точки.

Звезды. Всего две, но они сияли над самой ее головой. Небо было не черным, как глубокой ночью, а с сероватым оттенком. Значит, где-то через час рассветет. Звезды погаснут. Быть может, она продержится и сумеет увидеть солнце.

Глаза Фенриса широко открылись. Он поднял голову и шевельнул ушами.

Аэлина старалась дышать поглубже. Отпихнув полог, вошел Кэрн. За его спиной мелькнули отблески лагерных костров. И больше ничего.

– Наслаждаешься отдыхом?

Аэлина молчала.

Ладонь Кэрна скользнула по металлической поверхности стола.

– Я тут напряженно раздумывал, как мне с тобой позабавиться. Как с пользой употребить каждую минуту, чтобы событие осталось памятным для нас обоих… пока время моего общения с тобой не подошло к концу.

Шатер наполнился рычанием Фенриса.

Кэрн невозмутимо сдернул покрывало с маленького стола. Там стояли металлические чаши; каждая – на трех ножках. «Угощением» служили горки поленьев.

Аэлина оцепенела, видя, как Кэрн снял одну чашу и поставил под металлический стол. Под то место, где находились ее скованные ноги. Небольшая приземистая жаровня. Возможно, Кэрн лично подбирал высоту ножек и отпиливал лишнее.

Вторую жаровню он поместил под середину стола. Третью – под местом, где находилась голова Аэлины.

– До сих пор мы забавлялись с твоими руками, – сказал Кэрн и выпрямился.

Аэлину затрясло. Она дергала цепи, удерживающие руки над головой. Видя это, Кэрн заулыбался еще шире:

– А теперь поглядим, как твое тело отзывается на пламя, когда тебе не защититься никакой магией. Не удивлюсь, если оно будет гореть, как и любые тела.

Аэлина безуспешно дергала цепь. Ее ноги скользили по еще холодному металлу.

Только не это…

Кэрн полез в карман и достал оттуда кремень.

До сих пор он ломал ей тело. Теперь решил сломать ее огненную суть. Ее любовь к огню. Уничтожить ядро ее личности.

Он будет плавить ей кожу и кости, пока она не испугается и не возненавидит огонь, как сейчас она ненавидела целителей, приходивших лечить ее после истязаний Кэрна и мешать реальность со сном.

Фенрис рычал не переставая.

– Можешь драть глотку, если тебе так нравится, – великодушно позволил ему Кэрн.

Вскоре в чашах запылает огонь. Стол раскалится докрасна. Ей будет не остановить ни Кэрна, ни этот чудовищный жар. Боль прожжет ее насквозь, и никакие потоки слез не принесут облегчения.

На тело и голову уже не давило. Давление отступило, когда Аэлина увидела, как Кэрн полез в другой карман и вынул туго свернутый пояс. Только это был не просто пояс, а набор мелких пыточных орудий, бережно помещенных в кожаные кармашки. Кэрн уложил свое сокровище на черный бархат.

– Вижу, тебе любопытно. Хочешь знать, что это за игрушки? – спросил он, ласково погладив пыточные орудия. – Охотно расскажу. Когда мне наскучит нагревать стол под тобой, я с помощью моих маленьких дружков проверю, глубоко ли проникли ожоги в твое тело.

Горло Аэлины наполнилось желчью. Вертя в руках кремень, Кэрн подошел ближе.

Ее охватывала паника. Казалось, еще немного – и та Аэлина, какой она была, начнет плавиться вместе с телом, едва только стол нагреется.

Такой должен увидеть ее Кэрн. Это последняя уловка, которую она непременно пустит в ход. И выдержит последствия, даже если тело дрогнет и будет готово молить о пощаде.

Но как же это тягостно. Как противно произносить одно короткое слово. А Кэрн уже присел на корточки перед столом, поднял кремень.

«Ты не поддашься».

«Ты не поддашься».

«Ты не поддашься».

– Подожди.

Произнесенное слово больше напоминало хрип.

Кэрн остановился, затем выпрямился во весь рост:

– Подождать?

Аэлина дрожала. У нее сбивалось дыхание.

– Да, подожди.

– Неужели решилась-таки язычок развязать? – усмехнулся Кэрн.

Он скрестил руки, приготовившись слушать. Аэлина догадывалась: он выслушает любые ее обещания, адресованные ему и Маэве. А потом зажжет дрова в чашах под столом. Маэва не сразу узнает, что ее пленница наконец-то сломалась.

Аэлина заставила себя выдержать его взгляд, уткнувшись железной рукавицей в поверхность стола.

Это ее последний шанс.

Она видела звезды над головой. Удивительный подарок, дороже всех нарядов, украшений, ваз, статуэток и прочих вещей, которыми она когда-то ублажала себя в Рафтхоле. А последний подарок она получит, если осуществит задуманную уловку и правильно сыграет с Кэрном.

И тогда плену конец. Ее жизни – тоже, но это случится раньше, чем Маэва наденет ей каменный ошейник.

Одна за другой, гасли звезды, возвещая о приближении рассвета. Рован затаился возле южного входа в лагерь. В ушах шумело от бурлящей магической силы. От шатра Кэрна его отделяло расстояние в пол-лиги.

Когда начнется смена караула, он лишит солдат способности дышать. Такая же участь ждет каждого, кто окажется на его пути. Многих ли он узнает в лицо? Скольких он обучал? Чем меньше, тем лучше. Если и они увидят, кто ворвался в лагерь, им должно хватить ума отойти в сторону. Останавливаться он не намерен.

Рован снял с пояса боевой топор. В другой руке поблескивал длинный кинжал. Рован был убийственно спокоен. Это спокойствие он почувствовал еще несколько часов назад. А может, дней или месяцев. Оставалось подождать совсем немного.

Шестеро караульных у входа тронулись с мест. За спиною Рована, в лесу, находились дозорные, так и не заподозрившие его присутствия. Они заметят неладное не раньше, чем караульные возле ворот свалятся как подкошенные. Но еще раньше они увидят, как он выскочит из-за деревьев и побежит по узкой полосе луга между лесом и лагерем.

Была у Рована мысль проникнуть в лагерь по воздуху, однако ее он сразу отбросил. Над шатрами всю ночь кружил воздушный дозор. В случае столкновения с ними ему бы пришлось расходовать магическую силу на отражение атак и уворачиваться от стрел, пущенных с земли… В предстоящем сражении дорога каждая капля телесных и магических сил. А потому он ворвется в лагерь через ворота и побежит к шатру Кэрна. Быстро, не щадя никого, кто вздумает помешать или попадется под ноги. Затем – в обратный путь, с Аэлиной или Кэрном.

При всем желании убить Кэрна на месте жизнь этому негодяю придется на какое-то время сохранить. Ровно настолько, чтобы вытащить его туда, где они выцарапают из него все необходимые сведения.

«Иди же, – тихо и настойчиво требовал голос в его мозгу. – Пора».

Сестра Эссары советовала обождать до рассвета, когда число караульных меньше, а она постарается, чтобы смена запоздала.

«Пора!»

Голос звучал мягко, но настойчиво и, казалось, толкал Рована к лагерным воротам.

Рован оскалил зубы. Его дыхание участилось. Лоркан и Гарель будут дожидаться условного сигнала – магической вспышки. Сигнал он подаст не раньше, чем преодолеет треть расстояния до шатра.

«Вперед, принц».

Рован знал этот голос, чувствовал тепло, исходящее от этих слов. Казалось, сама богиня огня шептала ему на ухо…

Рован не позволил себе раздумывать над ее словами, а тем более гневаться на богиню, которая побуждает его действовать, чтобы потом равнодушно пожертвовать Аэлиной во имя Замка.

Рован внутренне собрался, наполнив жилы льдом.

Спокойный. Точный. Невероятно опасный.

Каждый взмах оружия, каждый магический удар должен бить точно в цель.

Рован направил волну магии к лагерным воротам.

Караульные схватились за горло. Магическая защита, окружавшая их, никуда не годилась. Рован расправился с ними за считаные секунды. В солдатские легкие, лишенные воздуха, хлынула кровь. Через мгновение караульные были мертвы.

– Поднимайте тревогу! – донеслось с деревьев за спиной Рована.

Но Рован уже пересек ворота и углубился в лагерь. Дозорным на деревьях стало не до крика. Магия Рована сдавила им глотки. Их постигла та же участь, что и караульных у ворот.

Небо вначале посерело, затем начало розоветь. Лоркан стоял на краю леса. Оттуда до восточного входа в лагерь было не менее двух третей лиги по пересеченной местности, где луга чередовались с поросшими травой холмами. Лоркан следил за потревоженным лагерем.

Гарель уже принял облик горного льва и теперь расхаживал между деревьями, дожидаясь сигнала.

Лоркану стоило усилий не оглянуться назад, хотя отсюда он бы все равно не увидел Элиду. Ее оставили примерно в лиге отсюда, в рощице, граничащей с долиной. Если набег на лагерь не удастся, Элида углубится в лес и пойдет прочь, к древним горам. Хищники, водящиеся там, были куда коварнее и опаснее фэйцев.

Элида ничего не сказала ему на прощание. Только пожелала им всем удачи. И Лоркану было не подобрать нужных слов. Он ушел молча, даже не обернувшись.

Зато сейчас он смотрел в ту сторону. Молил неведомо кого: если они не вернутся, чтобы эту девчонку не понесло их искать.

Гарель остановился. Навостренные львиные уши указывали в сторону лагеря. Лоркан напрягся. Вспыхнула искорка его пробудившейся магической силы. Где-то поблизости витала смерть и тоже ждала.

– Рано еще, – сказал Лоркан, вглядываясь в рассветный сумрак.

Рован сигналов не подавал.

Гарель прижал уши к голове, но и в таком состоянии они улавливали последние звуки, издаваемые умирающими солдатами.

Глава 26

Аэлина сглотнула. Затем еще раз. Показать страх и неуверенность. Она – жертва, прикованная к металлическому столу. Такой ее должен видеть Кэрн, ждущий ответа.

И она сказала, изображая дрожь в голосе:

– Когда заканчивается очередной день твоих издевательств надо мной, каково тебе сознавать, что ничего у тебя в жизни не изменилось и ты по-прежнему ничто?

– А в тебе не весь огонь потух, – усмехнулся Кэрн. – Это хорошо.

Аэлина тоже улыбнулась. Под маской.

– Это ведь из-за меня Маэва приняла твою клятву. Только из-за меня. Без меня ты – ничто. Кончится твое золотое времечко, и ты снова станешь ничем. Судя по тому, что я слышала, и того хуже.

Пальцы Кэрна сжали кремень.

– Говори, сука. Говори. Посмотрим, куда это тебя приведет.

Аэлина хрипло рассмеялась:

– Когда тебя нет в шатре, караульные не молчат. Забывают, что и у меня тоже фэйский слух и я могу слышать не хуже, чем ты.

Кэрн молчал.

– И в одном наши мнения сошлись. Стержня в тебе нет. Ты издеваешься над связанными жертвами, чтобы не получить отпор. Только в таком состоянии ты чувствуешь себя мужчиной. А в серьезных мужских делах ты несостоятелен.

Взгляд Аэлины уперся ему в промежность, подкрепляя сказанное.

Кэрн содрогнулся всем телом:

– Хочешь убедиться в моей состоятельности?

Аэлина снова засмеялась. Холодно. Высокомерно. В потолочном отверстии розовело небо. Последний рассвет, который она видит, если сумеет осуществить свой замысел до конца.

У богов всегда существовала замена на случай ее провала. Ее смерть повлечет за собой и смерть Дорина. Эти гнусные боги потребуют, чтобы он пожертвовал собой, изготовив Замок… Аэлину не удивляла ненависть к себе. Она подвела многих. Подвела родной Террасен. Еще один ее провал ничего не изменит. Тем более что ей недолго осталось испытывать угрызения совести.

Она смотрела на клочок рассветного неба и нарочито небрежным тоном продолжала:

– Ничего у тебя не получится, Кэрн. Ты ведь возбуждаешься только под чьи-то крики. Только тогда ты чувствуешь себя мужчиной и у тебя начинает твердеть между ног.

Кэрн по-прежнему молчал.

– Так я и думала, – усмехнулась Аэлина. – Мне такая порода знакома по гильдии ассасинов. Вдоволь насмотрелась. Ты точно такой же.

Кэрн глухо зарычал.

Аэлина засмеялась и вытянулась на столе, будто под нею был мягкий диван:

– Смелее, Кэрн. Покажи все худшее, на что ты способен.

Фенрис предостерегающе заскулил.

Аэлина ждала, продолжая усмехаться и ощущая слабость в руках и ногах.

Кэрн ударил ее кулаком в живот. Если бы не цепи, она бы скрючилась. У нее перехватило дыхание.

Последовал второй удар, под ребра. Аэлина хрипло вскрикнула. Фенрис тявкнул.

Щелкнули открываемые замки. Жаркое дыхание Кэрна обожгло ей ухо. Ее стягивали со стола.

– Благодари Маэву, сука! Ее приказы заставляют меня сдерживаться. Но посмотрим, как ты запоешь после моего угощения.

У Аэлины подкосились ноги, однако Кэрн не дал ей упасть. Схватив ее за затылок, он ударил Аэлину лицом о стол.

Перед глазами замелькали звезды. Металл ударился о металл, передав лицу силу удара. Голову пронзила обжигающая боль. Кажется, у нее был сломан нос. Аэлина пошатнулась. Скованные ноги не позволяли удержать равновесие, и она растянулась на полу.

Фенрис зарычал. Гневно. Неистово.

А Кэрн уже был рядом. Он больно схватил Аэлину за волосы. Ее глаза наполнились слезами. Не сдержавшись, она закричала. Кэрн поволок ее по полу к большой пылающей жаровне.

На ноги он ее поднимал тоже за волосы, после чего толкнул вперед.

– Поглядим, как ты теперь будешь насмехаться надо мной.

Маска мгновенно нагрелась. Пламя гудело совсем рядом с ее лицом. Боги, какой нестерпимый жар! Нагрелась не только маска. Нагрелись цепи и все тело.

Вопреки себе и своему замыслу Аэлина отпрянула, но Кэрн держал крепко. Более того, толкал ее к огню. Аэлина напряглась всем телом, сражаясь за каждый глоток прохладного воздуха.

– Я так основательно расплавлю твое личико, что даже целители не смогут вернуть ему прежний облик, – пообещал Кэрн, подталкивая ее к огню.

Противная слабость в ногах. Наверное, от ее лица скоро запахнет горелым мясом.

Кэрн еще немного нагнул ее к огню. Ноги у него были слегка расставлены. Ему же требовалась опора. А ее ноге – пространство. Он и не заметил, как нога Аэлины оказалась в этом пространстве.

Пора. Действовать нужно сейчас.

– Насладись огненным дыханием, – прошипел Кэрн.

Он еще чуть-чуть приблизил ее лицо к пламени. Аэлина вытерпела. Наклоняя ее, Кэрн невольно нагибался сам, теряя в устойчивости. Аэлина не пыталась выпрямиться. Подавшись назад, она спиной натолкнулась на Кэрна и обвила ногой его лодыжку. Кэрн зашатался.

Аэлина стремительно повернулась и ударила его плечом в грудь. Кэрн рухнул на пол.

Она побежала. Попыталась бежать. С цепью на ногах Аэлина едва могла ходить, но ей удалось обойти Кэрна. Он уже извивался всем телом, пытаясь встать.

«Беги!»

Кэрн ухватил ее за лодыжки и дернул. Аэлина упала, ударившись зубами о металл маски и до крови разбив губу.

Кэрн навис над нею, осыпая ударами голову, шею и грудь. Аэлина не могла его сбросить. Ее мышцы изрядно ослабли от бездействия, хотя целители и не давали им полностью оцепенеть. Даже отпихнуть в сторону не могла, как ни пыталась.

Протянув руку назад, Кэрн нащупывал железную кочергу, которую сунул нагреваться в жаровню.

Аэлина извивалась, пытаясь вскинуть руки над головой Кэрна и обвить цепями его шею, но для такого маневра цепи были слишком коротки. Сдернуть их она не могла – цепи крепились к железному обручу у нее на пояснице.

Фенрис рычал не переставая. Рука Кэрна вновь потянулась за кочергой, и вновь напрасно. Тогда он обернулся, чтобы схватить кочергу, всего на мгновение отведя взгляд от Аэлины. Ей этого хватило. Не мешкая она подняла голову и ударила маской в затылок Кэрна.

Ответный удар отбросил Аэлину к пологу шатра. Здесь она просчиталась: у Кэрна хватало возможностей ее удержать. Он ее не убьет – помнит приказ Маэвы. Но разозлила она его изрядно, и теперь Кэрн не упустит возможности выплеснуть злость.

Аэлина едва успела подняться, как руки Кэрна вновь схватили ее за волосы, а потом что есть силы швырнули прямо на комод. Она ударилась шумно, с треском. Что-то хрустнуло в боку. Аэлина вскрикнула – тихо, сокрушенно – и рухнула на пол.

Фенрису было не привыкать к ужасам. Их он видел достаточно на каждой войне. Но ужасы недавних месяцев были изощреннее прежних. У него на глазах погиб брат-близнец, ослушавшись приказа Маэвы и сохранив ему жизнь. Коннал истек кровью на веранде королевского дворца. Маэва велела Фенрису встать на колени прямо в луже крови, а потом, постояв там, «сопроводить» ее до покоев.

Два месяца подряд он провел в каменном мешке, будучи свидетелем издевательств над телом и душой молодой королевы. Она кричала от боли и бессилия, а он ничем не мог ей помочь. Эти крики останутся с ним до конца жизни.

Но когда Кэрн швырнул Аэлину на комод (тот самый, где изувер хранил свои пыточные орудия) и она, больно ударившись, упала со странным звуком… это пробрало Фенриса до мозга костей.

Тихий звук. Не крик. Не плач. Просто звук безнадежности и отчаяния.

Такое Фенрис слышал от нее впервые.

Кэрн поднялся, вытирая рукавом окровавленный сломанный нос.

Аэлина Галатиния шевельнулась, пытаясь приподняться на руках.

Из жаровни Кэрн вынул раскаленную докрасна кочергу и, словно мечом, махнул в сторону Аэлины.

Фенрис напрягся, стремясь вырваться из невидимых оков. Аэлина взглянула на него, туда, где он сидел эти два дня. Он и здесь сидел у входа, только сейчас это был вход в шатер.

Глаза Аэлины были полны отчаяния.

Настоящего отчаяния, без проблеска надежды, когда смерть становится желанным исходом. Отчаяния, разъедающего силу и подавляющего всякое стремление держаться.

Аэлина моргнула ему четыре раза. «Я здесь, я с тобой».

Фенрис прекрасно понял нынешний смысл ее послания. Аэлина прощалась с ним. Не перед смертью. Перед тем, как ее прежняя личность будет непоправимо сломлена. А Маэва уже сегодня могла вернуться с каменным ошейником.

Кэрн вертел в руках кочергу. От петли на конце шел жар.

Фенрис не мог этого допустить. Его собственная душа была истерзана в клочья. Два месяца он был невольным свидетелем и соучастником изощренных издевательств. Возможно, он вообще себя потерял. Но та крупица прежнего Фенриса, что еще оставалась в нем, противилась уничтожению личности Аэлины.

Он дернул за темную цепь, связывающую его с Маэвой, и завыл, хотя из раскрытой пасти не раздалось даже тихого рычания.

Он снова и снова дергал невидимые цепи, нарушая самую суть клятвы на крови, обязывающей его повиноваться, смотреть и не вмешиваться.

Фенрис вступил в сражение со всем, что составляло клятву.

Острая боль пронзила его, добравшись до самой сердцевины.

Фенрис подавил боль, следя за Кэрном. А тот покачивал раскаленной кочергой, направляя ее на молодую королеву, чье сердце было исполнено неистового огня.

Фенрис не мог этого допустить. Он рычал, а фэец внутри его бился. Проклятая невидимая цепь не пускала. Фенрис царапал, кусал и рвал ее, собрав все крохи сопротивления, какие у него еще оставались.

Пусть это убьет его, пусть разорвет в клочья. Больше он не намерен служить Маэве. Ни единого мгновения. Он не станет подчиняться.

Он не станет подчиняться.

Фенрис медленно встал.

Тело Аэлины сотрясалось от боли. Распластанная на полу, она тяжело дышала, силясь поднять голову. Но смотрела она сейчас не на Кэрна и даже не на кочергу. Аэлина смотрела на Фенриса, поднимающегося на лапы. Он весь дрожал от боли и напряжения. Волчья морда была перекошена гневом.

Даже Кэрн остановился.

– Пошел на место! – приказал он, взглянув на белого волка.

Фенрис угрожающе зарычал и продолжал стоять.

– Ложись на место! Это приказ твоей королевы.

Фенриса скрючило судорогой. Шерсть топорщилась у него на загривке. Но он стоял. Вопреки приказу и силе кровной клятвы.

«Не поддавайся», – прозвучало в мозгу Фенриса. Слова шли издалека.

– А ну ложись! – заорал Кэрн.

Фенрис мотал головой. Невидимые цепи дергали его, но он сопротивлялся и цепям, и такой же невидимой клятве.

Темные глаза Фенриса встретились с глазами Кэрна.

Из носа волка потекла кровь.

Разрыв клятвы его убьет. Это сломает его душу, а затем и тело.

Но Фенрис выставил лапу вперед. Когти вонзились в землю.

Лицо Кэрна побледнело. Он увидел невозможное.

Глаза Фенриса переместились на Аэлину. Им не требовался язык условных сигналов. В глазах волка она прочла всего одно слово – приказ и мольбу:

«Беги!»

Кэрн тоже прочел это слово и прошипел в ответ:

– С перебитым позвоночником она никуда не убежит.

Кэрн взмахнул кочергой, намереваясь ударить Аэлину по спине.

Фенрис зарычал и прыгнул. Этим прыжком он полностью оборвал кровную клятву.