Текст книги "Моя революция. События 1917 года глазами русского офицера, художника, студентки, писателя, историка, сельской учительницы, служащего пароходства, революционера"

<26 сентября (13 сентября) – 4 октября (21 октября)>

5 октября (22 сентября). Пятница. <…> Вечер у Карцевых для выбора «домового комитета», Л[иза] согласилась по настоянию Карцевых быть таким комитетом. Разговор о текущих или, вернее, бешено мчащихся событиях, главным из которых, конечно, является надвигающаяся железнодорожная забастовка. Есть железнодорожники, например машинисты, действительно обездоленные, и преступно виновато правительство Керенского, не умевшее их вовремя удовлетворить. Получалась такая несправедливость, что, между тем как чернорабочие в мастерских, прослужившие всего год, получают до 500 руб. в месяц, машинисты, служащие 20–25 лет, должны довольствоваться всего 250 рублями. Эту несправедливость давно следовало устранить. Ответственность за нее падает всецело на правительство. Но есть ли в России правительство? Каждый день я беру в руки газету с этим вопросом: ну как, есть ли в России правительство? И по прочтении убеждаюсь, что его все нет.

<6 октября (23 сентября)>

7 октября (24 сентября). Воскресенье. <…> Железнодорожная забастовка началась. Правительство формируется. Судьба России, как оказывается, зависит от того, как поступит Кишкин", даст ли он согласие вступить в министерство на пост министра призрения или не даст. Вот от чего зависит судьба России. А что такое Кишкин, как не самый посредственный из посредственных кадетов, если не попросту глупый человек? Вот до чего доходит человеческое затмение. Да и есть ли теперь Россия? Вот вопрос, о котором стоит подумать.

8 октября (25 сентября). Понедельник. Что Россия теперь не государство, это для меня ясно, ибо государство есть человеческое общество, объединенное верховной властью, а где же у нас верховная власть. Ею не обладает Временное правительство – потому что оно «подотчетно» какому-то Демократическому совету, образовавшемуся из Демократического совещания. Ею не обладает и этот самозваный Демократический совет. Итак, не будучи государством, Россия теперь – первобытное, естественное состояние людей. Есть разные союзы, которые борются между собой и бастуют, стремясь каждый урвать себе кусок из бывшего государственного достояния. Железнодорожная забастовка продолжается и развивается. <…>

9 октября (26 сентября). Вторник. В газетах об образовании министерства, которого уже по счету? Все те же. Но спасение России, несомненно, обеспечено: Кишкин согласился стать министром призрения. Ура! На выборах в районные думы, происходивших в воскресенье, победили в одних районах, в том числе и в нашем, кадеты, в других, где целыми полками выбирали солдаты, – большевики. Социал-революционеры потерпели полный провал, никому не дав «земли», которую они обещали на выборах в общую Городскую думу. Большевики свою победу обеспечили еще более наглым обманом: их агитаторы перед выборами ходили по дворам и обещали, если их выберут, выдавать по 1 ½ ф. хлеба на человека в день вместо выдаваемых теперь ½ ф. Газета по-прежнему безотрадна: бунт, буйство, насилие, грабежи, погромы и все в том же роде. Все имения Козловского уезда Тамбовской губернии разграблены, в том числе и те, которые отданы были земству, школам и т. д. Пугачевщина в полном разгаре. <…>

<10 октября (27 сентября)>

11 октября (28 сентября). Четверг. <…> В газетах письмо офицеров стоящей в Москве артиллерийской бригады. В письме приводятся случаи оскорблений и даже избиений офицеров солдатами, и офицеры заявляют, что при таких условиях они считают свою службу лишенной смысла, и просят военного министра разжаловать их в рядовые; в этом положении они будут полезнее. Это крик наболевшей от безобразий последнего времени офицерской души. Нельзя читать письма без волнения.

<12 октября (29 сентября) —17 октября (4 октября)>

18 октября (5 октября). Четверг. Утро в тишине за чтением книги Иконникова «Максим Грек» ради заседания сегодня Исторического общества[215]215
  Императорское Русское историческое общество (1866–1917); собирало, обрабатывало и публиковало материалы и документы, связанные с историей России.


[Закрыть], в котором назначен был доклад Ржиги¹⁰⁰ о Максиме Греке. Был на семинарии в Университете от 4 до б, а затем, т. к. мне оставался перерыв до заседания Исторического общества только в размере 1 часа, от 6 до 7, то я зашел в ближайшую кофейню Филиппова слегка подкрепиться. Стакан кофе стоит 70 к. Хлеба никакого нет. По соседству со мной сидел молодой, высокий, статный офицер с необычайно голодным видом. Осведомившись по карточке о ценах блюд, он спросил самое дешевое – два бутерброда с телятиной. Цена микроскопического бутерброда, на маленьком-маленьком кусочке хлеба, – 1 рубль. Он съел их два – т. е. проглотил их в два глотка моментально – и выпил два стакана бурды, называемой кофеем, заплатил за это 3 р. 40 к. и вышел, конечно, таким же голодным, как вошел.

Цены прочим блюдам – 4, 4 р. 50, 5 р. Порция ветчины – 6 руб. Вот и живи на офицерское жалованье.

<…> Доклад Ржиги очень интересен и подал повод к оживленным прениям. <…> Возвращались домой Любавский, Егоров, Бахрушин¹⁰¹ и я вместе. Бахрушин поселился теперь в нашем переулке и сделался моим соседом. Вернувшись домой, я поужинал, но мог бы и не ужинать, хотя с утра ничего не ел. Мы совершенно отвыкаем есть. Попросту начинаем голодать.

<19 октября (б октября) – 31 октября (18 октября)>

1 ноября (19 октября). Четверг. Утром, проводив Миню, занимался биографией, и удалось написать о церковности в английской жизни XVII в. и об интересе к этой ее стороне у Петра во время его пребывания в Англии. К 2 пошел в Университет на семинарий. Заходил в канцелярию взять себе удостоверение на право въезда в Москву (от Троицы). Вечер у А.П. Басистова с преосв. Сергием[Сухумским], который заезжал за мною и по возвращении от А.П.[Басистова] ночевал у меня в кабинете. Беседовали о событиях. Грустное и возмутительное зрелище: погромы помещичьих имений и фабрик, но ведь вы же сами, господа родзянки, трубецкие, болконские, Коноваловы, рябушинские и пр., содействовали им, сведя с престола символ права и не сумев заменить его другим символом, необходимым для темного народа. Наш солдат и мужик поняли, очевидно, что с падением царя пала всякая власть и стало возможно делать что хочешь, между прочим, и грабить. Не пожинаете ли вы то, что сами же посеяли. С царем у нас исчезло и право собственности. В газетах опять о забастовке городских рабочих, которые устраивают ее, науськиваемые большевиками, как средство смуты, а вовсе не из экономических потребностей. В корне это, конечно, затея большевиков, и в самом глубоком корне – немецкие деньги, для нашего развала. В Петрограде со дня на день ожидается восстание большевиков, правительство живет под этим страхом и не принимает никаких мер против открыто производящихся приготовлений к восстанию!

2 ноября (20 октября). Пятница. Утро посвящено было подготовке к лекции в Университете. Семинарий на Женских курсах. Представленные работы отлично исполнены. Вечер дома за подготовкой к лекции. В ночь на завтра должна начаться забастовка городских рабочих. Им сделаны все уступки, но они, ясно совершенно из политических побуждений, хотят все же бастовать. Это одна рука вызывает планомерно выступление большевиков в Петрограде и забастовку городских рабочих в Москве. Господи, на каком безобразном интернациональном воляпюке говорят эти товарищи большевики. Совет рабочих и солдатских депутатов начинает издавать «декреты» и выражается так: «Прини мая во внимание, что предприниматели, саботируя производство, провоцируют стачки, совет декретирует» и т. д. Что станется с русским языком после таких упражнений. Уже эта одна порча языка есть их великое преступление против России. Милюков, коего я вообще далеко не поклонник, произнес отличную речь по внешней политике, совершенно разбив наказ «товарищей» особому их делегату Скобелеву на Парижскую конференцию[216]216
  Конференция прошла с 28 ноября по 3 декабря 1917 г. без участия России.


[Закрыть].

3 ноября (21 октября). Суббота. Забастовка городских «товарищей» не состоялась, очевидно, потому, что не состоялось и выступление в Петербурге. Дано несколько времени отсрочки. <…>

4 ноября (22 октября). Воскресенье. Именины Л[изы]. Утром прогулка и дома за чтением академических рефератов, а затем за Маколеем[217]217
  Томас Бабингтон Маколей (1800–1859) – британский государственный деятель, историк, поэт и прозаик Викторианской эпохи.


[Закрыть]. Это наслаждение можно позволять себе по воскресеньям. По случаю именин у нас гости: Богоявленские и Холи¹⁰², т. е. самый тесный родственный круг. Был жареный гусь – увы, вероятно, в последний раз! В Москве наступает голод; хлеба будем получать по ½ ф. на человека.

<5 ноября (23 октября)>

6 ноября (24 октября). Вторник. Утро за работой над Петром, и удалось кое-что сделать. К часу дня – на факультетское заседание в Университете. <…> Вечером мы с Д.Н. Егоровым, за которым я зашел, были на заседании Археологического общества[218]218
  Императорское Русское археологическое общество (1846–1924).


[Закрыть]… <…>

В Петрограде явный мятеж гарнизона против правительства, поднимаемый «товарищем» Троцким¹⁰³, выпущенным из заключения под залог и безнаказанно ведущим свое дело. И нет у правительства силы пресечь это беззаконие! Канатный плясун[А.Ф. Керенский], ходивший все время на задних лапках перед товарищами, кажется, дотанцовывает свои последние дни. Ушел из военных министров шарлатан и негодяй Верховский¹⁰⁴, объявивший себя интернационалистом. Это министр вроде Чернова в земледелии. Что же это делается с русскою землею? И неужели не явится избавитель?

7 ноября (25 октября). Среда. Утро за работой над Петром. Биография Петра получает для меня теперь новый смысл. В то время, когда мы так позорно отдаем все то, что при нем приобреталось с таким упорным трудом и с такими потерями, отрадно остановится на этих славных страницах нашего прошлого, когда Россия проявляла в Петре свою бодрость, энергию и мощь. Это была не та дряблая, гнилая, пораженная неврастенией и разваливающаяся Россия, которую видим теперь. Может быть, если моя работа когда-либо увидит свет, она будет небесполезна в годину унижения и бед, показывая нашу славу в прошлом. Может быть, она посодействует нашему возрождению, внеся в него крупицу здорового национального чувства! Но это, конечно, мечты. События в Петрограде развертываются. Восстание началось открыто. Керенский же занят выработкой «юридической квалификации» движения большевиков, которую он развивал в Совете республики. Итак, вместо энергичных, быстрых и решительных действий – все та же словесность. Опять словесные танцы на канате, опять жонглерство. Он оправдывается «свободами» и говорит, что правительство не спешило с большевиками, давая их замыслам принять определенные формы и надеясь, что они одумаются. Наивно! Если восстание и не удастся, сколько зла, смуты и прямого материального ущерба принесет одна его подготовка, на которую правительство смотрело сквозь пальцы, вместо того, чтобы ее в корне и зародыше пресечь. Я был в Университете, где сначала экзаменовал трех студентов, а потом занимался на просеминарии. <…> На обратном пути видел покупку вечерней газеты нарасхват. Есть известия о захвате в Петрограде Государственного банка, но какие-то смутные. Вечер за Маколеем.

8 ноября (26 октября). Четверг. Газеты не вышли; мы опять в полнейшей темноте, что делается в Петрограде. Самые противоположные слухи: по одним, берет верх Временное правительство, по другим – большевики; по одним, во главе войск, верных Временному правительству, стоит Кишкин – вот истинный спаситель России, по другим – Кишкин сидит под арестом. Ко мне утром заходил один студент Духовной академии, сообщивший, что премьер-министром провозглашен товарищ Ленин, а Бронштейн-Троцкий – министром иностранных дел, а Верховский – военным министром. <…> Студентов на семинарии было меньше обыкновенного. Холод в Университете отчаянный: в профессорской 9°. Отличная сухая и ясная погода, державшаяся весь октябрь, сегодня изменилась к худшему, падает мокрый снег хлопьями. Кое-где на улицах караулы из юнкеров. Но Кизеветтер сообщал, что командующий войсками полковник Рябцев¹⁰⁵ занят только внешней охраной порядка, не держит ни той, ни другой стороны, а выжидает, чья возьмет в Петрограде. Городской голова[В.В. Руднев]¹⁰⁶ также. Вчера он в Думе сказал, что большевиками разогнан Совет Республики. Москва опять в этом переломе никакого активного участия не принимает и пойдет за Петербургом.

9 ноября (27 октября). Пятница. Продолжается полнейшая неизвестность; газеты не выходят. Утром я готовился к лекции. <…> Был на семинарии на Курсах. Там происходит забастовка служителей; двери заперты, надо было звонить, отпирают и дежурят в передней сами курсистки. <…> Множество разных слухов. Говорили, что крейсер «Аврора» палил по Зимнему дворцу, выпустил 1000 снарядов и разрушил дворец, причем погиб женский батальон. Занятия новгородскими писцовыми книгами шли в моей группе с таким вниманием, как будто ничего вокруг не происходило, много лучше, чем в Университете. Вечер дома за чтением. Ночью на 28-е (я пишу эти строки 28 утром) в 4 час. я услыхал сильную ружейную стрельбу, продолжавшуюся до половины пятого. Затем она несколько раз возобновлялась. Я не мог уже заснуть. Значит, началось и в Москве! Где палили, разобрать было невозможно. Выстрелы раздавались гулко среди ночной тишины.

10 ноября (28 октября). Суббота. Весь день до поздней ночи раздавалась перестрелка, трещали пулеметы, щелкали револьверные выстрелы. Иногда все это раздавалось очень близко от нас. <…> Весь день мы сидели дома. Л[иза] и Миня занимались рубкой капусты на дворе. Я работал над биографией Петра и сделал для такого тревожного дня довольно много. Говорили по телефону с Богоявленскими и Богословскими. Вечер за чтением. От Карцевых достали вышедшие сегодня социалистические газеты с очень скудными известиями. Есть известие, что на Петроград идут правительственные войска. Министры сидят под арестом. Ленин объявился в Петрограде и выступал с речью на каком-то собрании. Ясно, следовательно, что его не арестовывали просто потому, что не хотели его брать, зная прекрасно, где он находится. Малянтович¹⁰⁷, выпуская большевиков перед самым восстанием, вел двусмысленную игру, да и Керенский, конечно, также.

11 ноября (29 октября). Воскресенье. Всю ночь и весь день стрельба из ружей, пулеметов, револьверов, а временами и орудийная. К нам на двор залетела шальная пуля, пробила окно в сторожке и застряла в раме. Так что и на дворе, где Миня бегал беспрепятственно, оказывается, небезопасно. Я целый день был за работой над Петром. Вечером к нам заходила В.А. Карцева, и, пока она сидела у нас, было два страшно сильных выстрела из орудия. У нас звенели стекла. Таких же несколько выстрелов было в 12 часу ночи, когда мы уже легли спать. Богоявленские сообщили по телефону известие, что Керенский «взял Петроград» и «крейсер „Аврора“ сдался». В своей последней речи в Совете республики Керенский назвал Ленина «государственным преступником», а Ленин в своей первой речи в Совете съезда депутатов (?) назвал Керенского государственным преступником. Курьезно! Идет война двух государственных преступников. В Смутное время второй самозванец появился, когда погиб первый. Теперь второй самозванец согнал первого с престола. В истории основное бывает сходно с различиями в частностях.

12 ноября (30 октября). Понедельник. День особенно жаркой перестрелки. Все утро пушечная пальба. Где-то около нас ружейный огонь, очень сильный, целое сражение. По нашему двору звенят пули. Два раза к нам прибегала В.А. Карцева говорить по телефону и во второй раз привела одного гимназистика, который, идя по нашему переулку и застигнутый перестрелкой, прижался к воротам. Он от нас говорил по телефону с сестрой, живущей в Денежном же переулке № 4. Но пробраться туда не было возможности. Звонил Д.Н. Егоров, сообщивший, что у них у Успения на Могильцах творится сущий ад. Очевидно, что наша местность сделалась ареной каких-то военных действий. Все так неясно, и неизвестно, что делается вокруг. Я работал над биографией, и мне удалось составить описание дней 1–3 марта 1698 г. На вечер мы из кабинета перешли в более спокойную комнату Л[изы], откуда менее слышно стрельбу. В 10-м часу вдруг повсюду погасло электричество; мы очутились в полнейшем мраке и в 10 легли спать под выстрелами.

13 ноября (31 октября). Вторник. Наша осада продолжается. Всю ночь на 31-е и весь день пушечная, ружейная и револьверная стрельба продолжалась. Электричество вновь начало гореть. День опять за работой: составлял описание за 5-е марта 1698 г. Начинает тяготить неподвижная жизнь. По утрам прислуга нашего двора проползает как-то в булочную за хлебом и приносит тягостные известия: убили на Сенной площади двух проходивших юнкеров, убили торговца в мелочной лавке, сказавшего зашедшим в лавку солдатам, что у него нет табаку. Вечером Карцевы каким-то образом достали газету «Вперед», социал-демократическую, но не одного толка с большевиками. Оказывается, что вчерашняя сильная ружейная пальба раздавалась при атаке, произведенной большевиками на здание штаба округа на Пречистенке. Газета говорит о примирении, о назначении «согласительной комиссии». Дело рассматривается не как преступный мятеж против правительственной, даже против верховной власти, а как раздор двух сторон, двух партий, совершенно как на фабрике конфликт предпринимателя с рабочими. Где же государство с его абсолютными велениями? Всякое понятие о нем, очевидно, уже утрачено. Тяжкие мысли приходят о том, к чему, к какой жизни мы вернемся после прекращения этой московской войны, когда стихнут выстрелы. Разве к порядку? Опять почти голод, может быть, и совсем голод, опять эта Городская дума с иудеем во главе, митингующая вместо того, чтобы вести городское хозяйство, опять трамваи, переполненные разнузданной солдатчиной, солдаты, торгующие табаком и калошами, воровство, грабежи и убийства, «большевики» и «меньшевики» и т. д. и т. д.

14 ноября (1 ноября). Среда. Пятый день междоусобной войны. Опять пушки, ружья и пулеметы. Часу в третьем была усиленная канонада и настоящий рев пулеметов. Что это обозначало, неизвестно. Неизвестность, в которой мы живем, увеличилась еще тем, что прекратилось действие телефона, так что сношения с внешним миром, какие были, пресеклись. Заходил к нам ночной сторож, сказавший, что наш переулок обстреливает какой-то субъект в зеленой куртке. Но обстреливает необыкновенно усердно, иногда доходя до какого-то ожесточения. Я много работал.

15 ноября (2 ноября). Четверг. Шестой день сидим в осаде, и этот день под жесточайшим обстрелом. Никто, даже два равнодушнейшие ко всему окружающему плотника, которые работают у Карцевых в кладовой, не решались выходить за ворота и даже по двору проходили с опаской. Смысл этой пальбы для нас совершенно неясен. Все утро и до 4 часов я работал над биографией, зани маясь днем 7 марта 1698 г. – день оказался очень обилен перепиской, и потому над описанием пришлось много посидеть. Все время и пушечная канонада. Я поднялся из-за работы только тогда, когда пуля ударила в нашу стену или крышу, т. к. мне показалось, что она попала в окно и разбила его. Весь день и большую часть ночи таинственный незнакомец, находящийся в переулке, щелкает без устали из револьвера, то приближаясь, то несколько удаляясь, очевидно, ходит по переулку. Какую цель имеет в виду это занятие, неясно. Телефон, конечно, не работает, и мы опять совершенно отрезаны от всего мира и ровно ничего не знаем. Только и отрады, что уйти в прошлое и жить в Лондоне весной 1698 г. Когда работу прекращаешь, смысл бытия теряется.

16 ноября (3 ноября). Пятница. Утром была еще редкая стрельба; но затем все стихло. Такая тишина была уже чем-то удивительным; уши за 6 дней привыкли к выстрелам. Стали доходить слухи со Смоленского рынка через ходивших туда прислуг, что юнкера сдались. Пришедший к Карцевым служащий при их магазине татарин Ях-я рассказал, что видел даже, как юнкера сдают оружие. Слухи эти подтвердились. Пришел Д.Н. Егоров; встречен был нами очень радостно. <…> Есть известие из Петрограда, что Керенский разбит под Петроградом и бежал, переодевшись в матросское платье, и теперь разыскивается. Итак, разыскивается находящийся в бегах Верховный главнокомандующий. Канатный плясун кончил свою карьеру, как и подобало канатному плясуну: свалился с каната и разбился. Чем же психологически объяснить такое наваждение, что он морочил русское общество восемь месяцев? Потом, конечно, объяснят эту непонятную нам, слишком близким очевидцам, загадку. Очевидно, что московские власти, прослышав о неудаче Керенского в Петрограде, решили и здесь сдаться. Тогда зачем же было оказывать сопротивление большевикам вооруженной рукой с горстью юнкеров, зная о настроении московского гарнизона? Жаль юнкеров; много молодых жизней погибло напрасно; а главное – как тяжело, должно быть, начинать военную карьеру сдачей оружия! Итак, Россия докатилась до крайнего левого берега; левее идти уже некуда. События идут своим неумолимым ходом. Удержать волну, предотвратить ее удар о левый берег оказалось невозможным. Надо, чтобы русский крайний социализм обнаружил все свои творческие силы и исчерпал себя до конца. Пресечь этот эксперимент могут, впрочем, немцы, которые, конечно, воспользуются нашими междоусобиями в своих целях. Носились слухи, что они прорвали наш минский фронт и захватили Минск, что взяли Ревель. Все это очень тревожно. Я отвлекался от работы, которой, однако, не прерывал. <…>

17 ноября (4 ноября). Суббота. Утро над биографией. После завтрака мы с Миней гуляли по переулкам нашего района. Много следов от пуль, много разбитых стекол. Есть дома, где почти все стекла выбиты и повреждены снарядами стены. Какое варварство, какое дикое преступление! Глубина русского дикаря, кто изведает тебя! Встречались обыватели интеллигентного вида, унылые, испуганные, хмурого вида, с поникшими головами. У всех на душе тяжелая дума. <…> Ради гимнастики я начал колоть дрова, что оказало самое благоприятное действие. Ко мне заходили два студента из Академии, занесли рефераты и расспрашивали меня о московских событиях. У них в Посаде все было тихо. Приехали было из Александрова большевики, очевидно с завоевательными целями. Все стали разбегаться и прятаться по домам. Но большевики, увидев, что нет никакого сопротивления, уехали восвояси. Вечер за чтением.

18 ноября (5 ноября). Воскресенье. Утром я пошел в церковь на углу Пречистенки и Царицынского переулка, которая мне очень по душе своим видом сельского храма, обстановкой и пением. Батюшка в конце обедни говорил проповедь, в заключение ее возвестил, что сейчас в Храме Спасителя идут выборы патриарха. Он возвестил это как великую радость, и я действительно почувствовал радость. Будет лицо, вокруг которого может сплотиться православная Россия; будет духовный, по крайней мере, центр, к которому должны будут тяготеть рассыпанные, растерзанные, разбитые и измученные. Церковь не изведала, таким образом, анархии, чашу которой пришлось испить государству. Когда во главе государства стали жиды и негодяи, отрадно иметь во главе Церкви чистого и святого отца. Без патриаршества, может быть, и следовало обходиться при царе. Но теперь оно может оказать бесценные услуги для России. Кого выберут? Очевидно, Собор поспешил с избранием ввиду происшедших событий. У нас были Богословские. Мы радуемся теперь, встречая родных и знакомых, точно сто лет не видались. У них в Кудрине тоже были жаркие дела: на Кудринской площади стояла пушка, из которой обстреливались дома на Поварской, и несколько домов, в том числе великолепный дом графини Олсуфьевой, повреждены. Пострадала и церковь Бориса и Глеба на Поварской. Мы по-прежнему в полном неведении о том, что происходит в России и Европе. Наших газет нет; а в социалистических листках, кроме хамской пошлости и взаимной ругани, никаких известий нет. Узнали только, что командующим войсками Московского округа сделан «солдат» Муралов¹⁰⁸. Полкам московского гарнизона предписано «выбрать» себе ротных, батальонных и т. д. командиров, а существующие офицеры будут уволены в отставку. Юнкерские училища закрываются, а юнкера переводятся в рядовые. Вечером я заходил к Карцевым. В.А.[Карцева] сообщила, что немцами взяты Або и Гельсингфорс. Если это так, то решена и участь Петрограда. Кажется, сбываются мои горькие слова, что у нас будет республика под немецким сапогом. Мы едем по кругу справа налево: от царя к кадетам и октябристам (Родзянко, Львов, Гучков, Милюков), от кадетов к социал-революционерам (Керенский), от них еще левее: к социал-демократам – и что же, теперь пойдем обратно, или, что вероятнее, движение наше, сделав полный круг, от крайней левой точки перескочит к крайней правой, и неужели при содействии немцев?

19 ноября (6 ноября). Понедельник. Снег, начавший около полудня таять. Утро за Петром. После завтрака был в Архиве МИД, чтобы осведомиться о С.К. Богоявленском. Они живы и здоровы. В Архиве настроение угнетенное и подавленное. <…> Вечер за чтением. Мысли о том, как гг. Родзянки, князья Пав[ел] Д. и Петр Д. Долгорукие¹⁰⁹, Базилевские¹¹⁰, Сухотины¹¹¹, Коноваловы, Челноковы¹¹², Рябушинские¹¹³ etc., фрондируя против Николая и учиняя поход против «власти», рубили сучок, на котором сидели. Вот и расплачивайся теперь имениями и фабриками за свое легкомыслие. Два последние перед революцией года «власть» поносилась и проклиналась, и притом не именно Щиколай] II, а «власть» вообще. Только и слышалось в думских речах: «позор власти», «безумие власти», Шингарев вопил: «Во имя борьбы с властью». Вот она и рухнула, эта ненавистная власть, а поди-ка, найди ее теперь. Будут не только руки, а сапоги целовать у Михаила¹¹⁴ или другого кого-либо, чтобы только взял ее. И не то же ли самое дворянство в лице графа Льва Толстого так старалось о пропаганде идеи социализации земли, о распространении теории Генри Джорджа[219]219
  Генри Джордж (1839–1897), американский политэконом, публицист и политик. В своих работах пропагандировал идею введения прогрессивного налога на землю как средства для достижения национализации земли буржуазным государством.


[Закрыть]? Что же плакать о том, что эти идеи, брошенные с таким талантом в народную массу, привились и дали ростки? Пожинайте, что посеяли сами. Если потеряли идею собственности, что же удивляться потере самой собственности.

Нет дневников за 1918 год. – Ред.

Сноски

¹ Лиза – Елизавета Петровна Богословская (урожд. Толстова) (1888–1970), жена Михаила Михайловича Богословского.

² Миня – Михаил Михайлович Богословский (1908–1925), сын Михаила Михайловича Богословского.

³ И.В. Попов – Иван Васильевич Попов (1867–1938), историк Церкви. Профессор Московской духовной академии.

⁴ Городенский – Николай Гаврилович Городенский (1871–1936), филолог, профессор МДА.

⁵ Готье – Юрий Владимирович Готье (1873–1943), русский и советский историк, археолог. Профессор Московского университета. Сотрудник библиотеки Румянцевского музея. См. его дневники в наст, изд., с. 254.

⁶ Протопопов – Александр Дмитриевич Протопопов (1866–1918), русский политик, крупный помещик и промышленник, член Государственной думы от Симбирской губернии. Последний министр внутренних дел Российской империи.

⁷ Милюков – Павел Николаевич Милюков (1859–1943), русский политический деятель, историк и публицист. Лидер кадетской партии. Министр иностранных дел Временного правительства в 1917 г.

⁸ П.П. Соколов – Павел Петрович Соколов (1863–1923), психолог, магистр богословия. Профессор МДА.

⁹ Виппер – Роберт Юрьевич Виппер (1859–1954), историк. Профессор Московского университета.

¹⁰ Поржезинский – Виктор Карлович Поржезинский (1870–1929), русский и польский языковед. Профессор Московского университета, Московских высших женских курсов.

¹¹ Эри – Владимир Францевич Эри (1881–1917), религиозный философ и публицист.

¹² Г.К. Рахманов – Георгий Карпович Рахманов (1873–1931), из купцов-старообрядцев Рогожской общины, потомственный почетный гражданин, издатель, меценат.

¹³ Любавский, М.К. Любавский – Матвей Кузьмич Любавский (1860–1936), историк. Профессор Московских высших женских курсов. Ректор Московского университета.

¹⁴ Лейст – Эрнест Егорович Лейст (1852–1918), геофизик, доктор философии, доктор физической географии. Профессор, помощник ректора Московского университета.

¹⁵ Колчак – Александр Васильевич Колчак (1874–1920), русский военный и политический деятель, ученый-океанограф, полярный исследователь, флотоводец. Командующий Черноморским флотом (1916–1917), адмирал (1918). Вошел в историю как руководитель Белого движения во время Гражданской войны в России.

¹⁶ Голубовский – Петр Васильевич Голубовский (1857–1907), историк.

¹⁷ Л.М. Лопатин – Лев Михайлович Лопатин (1855–1920), философ, психолог. Профессор Московского университета.

¹⁸ Трепов – Александр Федорович Трепов (1862–1928), государственный деятель Российской империи, министр путей сообщения, председатель Совета министров в 1916 г.

¹⁹ Штюрмер – Борис Владимирович Штюрмер (1848–1917), российский государственный деятель. В 1916 г. был председателем Совета министров Российской империи, министром внутренних дел, а затем министром иностранных дел.

²⁰ Марков 2-й – Марков Николай Евгеньевич (1866–1945), общественный и политический деятель, депутат III и IV Государственных дум. В 1911–1917 гг. лидер Союза русского народа (обновленческого).

²¹ Родзянко – Михаил Владимирович Родзянко (1859–1924), русский политический деятель, один из лидеров партии октябристов. Председатель Государственной думы третьего и четвертого созывов. Один из лидеров Февральской революции 1917 г., в ходе которой возглавил Временный комитет Государственной думы.

²² В.А. Бобринский – Владимир Алексеевич Бобринский (1867–1927), граф, земский и политический деятель, крупный землевладелец, предприниматель. Лидер фракции прогрессивных националистов IV Государственной думы.

²³ Пуришкевич – Владимир Митрофанович Пуришкевич (1870–1920), русский политический деятель консервативных взглядов, монархист, черносотенец. Организатор и участник убийства Григория Распутина.

²⁴ Шингарев – Андрей Иванович Шингарев (1869–1918), врач, публицист, земский и политический деятель.

²⁵ Распутин – Григорий Ефимович Распутин (1869–1916), крестьянин села Покровское Тобольской губернии. Приобрел всемирную известность благодаря тому, что был другом семьи российского императора Николая II, который, как и все члены его семьи, считал Распутина святым старцем. Вокруг личности Распутина и влияния мифов о нем на судьбу Российской империи ведутся многочисленные споры.

²⁶ Юсупов – князь Феликс Феликсович Юсупов, граф Сумароков-Эльстон (1887–1967), последний из князей Юсуповых, известен как организатор и участник убийства Г. Распутина.

²⁷ Богоявленские – семья Марии Михайловны Богоявленской (урожд. Богословской), сестры М. М. Богословского.

²⁸ Макаров – Александр Александрович Макаров (1857–1919), русский государственный деятель. В 1916 г. министр юстиции Российской империи.

²⁹ Карповичи – семья Карповичей, знакомые Богословских.