Текст книги "Социальные порядки и экономические реформы"

Представляется, что неустойчивость процессов модернизации на глубинном уровне была связана с традиционными институтами Китая, в частности, с институтом абсолютной монархии. Император объединял в своей персоне религиозную, законодательную, исполнительную, судебную, военную и финансовую власть в стране. Действительно, императоры династии Сун добровольно ограничивали свои полномочия в целях обеспечения лучшей управляемости страны, и эти ограничения были институционализированы традицией. Однако после монгольского завоевания все старые институты были сломаны, и императоры новой династии Мин, пользуясь своими историческими прерогативами, смогли полностью изменить политическую систему страны.

Одной из исторических особенностей Китая является также полное отсутствие представительных органов управления даже на низовом уровне. Это не являлось препятствием для развития социальной и политической мобильности в обществе. Автор даже полагает, что использование системы экзаменов для формирования высшей политической элиты обеспечивало лучшие результаты, чем любая система народного или сословного представительства.

Проблемы, однако, возникали в другой сфере: в Китае никогда не было демократии налогоплательщиков. И хотя налоговая система империи Сун была одной из наиболее эффективных в истории естественных государств, а налоги были очень невысоки и равномерно распределены по общественным группам, практика их взимания постоянно усложнялась и обставлялась введением дополнительных выплат. И в этой ситуации отсутствие коррекционного парламентского механизма было весьма чувствительным.

Несмотря на огромные технические (впрочем, и научные тоже) достижения империи Сун, техническое образование стояло в общественном мнении намного ниже гуманитарного. Кандидаты в чиновники, сдававшие экзамены по гуманитарным наукам, были учеными, а математики, астрономы, инженеры, картографы, медики являлись как бы вспомогательным техническим персоналом.

В отличие от Европы, где точные науки составляли часть классического образования в рамках так называемого квадривиума (арифметика, геометрия, астрономия и музыка) и исторически входили в программы средневековых университетов, попытки ввести в программы экзаменов в Китае элементы точных наук не увенчались успехом. Хотя в начале XII в. в Кайфыне были созданы специальные высшие школы для подготовки специалистов по медицине, математике, военным наукам, каллиграфии и живописи, выпускники этих школ стояли на социальной лестнице довольно низко. Следствием пренебрежительного отношения к техническим и точным наукам стала практически полная остановка технического прогресса в постмонгольском Китае.

На самом деле Европу и Китай отличало не только отношение к точным и естественным наукам, но и вообще отношение к понятию прогресса. Идеология прогресса – чисто европейский феномен, имеющий основание в иудеохристианской традиции. Общественный идеал лежит не в прошлом, а в будущем (Царство Божие), новое лучше, чем старое (Новый Завет vs Ветхий Завет).

Совсем другую картину мы видим в традиционных обществах вообще и в Китае в частности. Здесь идеал лежит в прошлом, исторический процесс сопровождается падением нравов и порчей общественных отношений. Поэтому призвание государственных деятелей состоит в том, чтобы вернуть общество к его истокам, например, к патриархальным порядкам эпохи Чжоу (начало первого тысячелетия до нашей эры) или совсем уж мифической империи Ся. Выдающемуся китайскому реформатору XI в. Ван Аньши пришлось приложить немалые усилия для того, чтобы придать своим достаточно радикальным реформам консервативный флер.

При таком интеллектуальном климате любое движение к модернизации оказывается, как правило, не результатом целенаправленной политики, а равнодействующей случайных и не всегда осознанных изменений в экономике и обществе. Именно в силу своей случайности и неосознанности такие изменения оказываются неустойчивыми, так что процессы модернизации могут быть остановлены и обращены вспять.

Одним из основных факторов успеха европейской модернизации стала демографическая революция. Модернизация экономики и общества становилась устойчивым процессом только в случае повышения уровня потребления населения. Именно повышение уровня жизни населения было основой расширяющегося спроса на продукцию промышленности и, соответственно, ведущим фактором индустриализации. Повышение душевого потребления означает, в частности, что темпы роста сельскохозяйственного производства обгоняют темпы роста населения. Примерно это происходило в Китае в эпоху Сун.

Однако, несмотря на все технологические и агрономические инновации в аграрном секторе, рост сельскохозяйственного производства в конечном счете упирается в проблему ограниченности земель, пригодных для ведения сельского хозяйства. Тут альтернатива одна – либо на определенном этапе замедляется рост населения, либо происходит снижение потребления. В аграрных цивилизациях эта проблема обычно решалась естественным путем – после периодов роста населения в благополучные времена оно потом сокращалось в результате войн и стихийных бедствий (эпидемий, наводнений, засух). Эти колебания численности населения, в принципе, совпадают с династическими циклами: так, в период монгольского нашествия население Китая резко сократилось, потом выросло в относительно спокойные годы правления династии Мин и снова сократилось в середине XVII в. в ходе гражданских войн и маньчжурского вторжения.

Однако в эпоху Цин происходил беспрецедентный рост населения Китая. С 1675 по 1850 г. население страны выросло более чем в четыре раза – от 100 до 430 млн человек. Это стало возможным благодаря длительному периоду без больших внутренних потрясений при маньчжурском владычестве. Площадь пахотных земель при этом возросла ненамного: от 6,1 млн цин до 7,7 млн цин, при этом площадь пашни на одного жителя сократилась более чем в три раза [Нефедов].

Снижение обеспеченности пашней лишь отчасти компенсировалось повышением урожайности за счет трудоинтенсивных технологий. Другим фактором преодоления дефицита продуктов питания стало внедрение высокоурожайных американских сельскохозяйственных культур: арахиса, батата и кукурузы, а также рост производства и потребления сахара. Но, несмотря на все эти достижения, потребление зерновых на душу населения постоянно снижалось: к концу XIX в. оно было вдвое ниже, чем в империи Сун.

Избыточное аграрное население вытеснялось в города и сельские мануфактуры, однако из-за дешевизны рабочей силы в промышленности не было стимулов к инновациям и повышению производительности труда. Реально никакой прогресс в экономике в такой ситуации невозможен: все пригодные для сельского хозяйства земли распаханы, и они используются с максимально возможной эффективностью. Любое изменение аграрных технологий могло привести только к падению производства. Точно так же инновации в промышленности были не только невыгодны экономически, но и усиливали бы люмпенизацию городского населения, которая к этому времени достигла неуправляемых масштабов [Нефедов].

Этот аграрно-демографический кризис мог быть разрешен только насильственным образом. В середине XIX в. Китай вступил в полосу войн и смут, и уже первое крупное народное восстание (Восстание тайпинов, 1850–1864 гг.) унесло жизни по крайней мере 50 млн китайцев. В конечном итоге демографическая революция в Китае так и не произошла, а снижение естественного прироста населения было достигнуто административно-полицейскими методами только во второй половине XX в. при коммунистическом режиме.

Выводы

1. Совокупность экономических, социальных и культурных изменений, произошедших в Китае в эпоху Сун, оказывается практически полностью изоморфной изменениям, происходившим в Западной Европе в Новое время, в период, предшествующий началу ускоренного экономического роста (XVI–XVIII вв.).

2. В экономической сфере – это формирование института частного владения землей, массовое внедрение технологических инноваций в сельском хозяйстве, промышленности и транспорте, опережающее развитие промышленности, торговли и иных отраслей третичного сектора.

3. В социальной сфере – это процесс урбанизации, широкое развитие книгопечатания и грамотности, формирование городского и сельского среднего класса, начало женской эмансипации и секуляризация общественной жизни.

4. В политической сфере – это создание упорядоченных государственных институтов с элементами разделения властей, формирование эффективной налоговой системы, переход к профессиональной (наемной) армии, унификация права и правосудия.

5. Весьма сходными являются экономические показатели Китая эпохи Сун и стран Западной Европы Нового времени. Так, среднегодовые темпы роста ВВП на душу населения в Китае XI в., в Англии и Фландрии в XVI–XVIII вв. оказываются примерно одинаковыми и существенно превосходят темпы роста, характерные для аграрных сообществ (Китай: 0,15–0,25; Англия: 0,23–0,25; Фландрия: 0,18–0,20). По уровню ВВП на душу населения Англия достигла показателей Китая XI в. примерно в 1650 г., другие страны Европы – еще позже.

6. Все это позволяет говорить о том, что Китай в эпоху Сун вступил в процесс ранней модернизации, аналогичный тем процессам, которые происходили в Западной Европе в 1500–1800 гг. Сходство это тем более замечательно, что процессы ранней модернизации в столь отдаленных друг от друга частях Евразии происходили совершенно независимо друг от друга.

7. С точки зрения теории социальных порядков можно сделать вывод о том, что империя Сун представляла собой зрелое естественное государство, в котором впервые в истории сформировались пороговые условия для перехода к порядкам открытого доступа, а именно: верховенство права для элит, консолидированный контроль над вооруженными силами, а также бессрочное существование общественных и частных организаций.

8. Мы можем также выделить некоторые элементы порядков открытого доступа, характерные для империи Сун:

• защищенная частная собственность;

• открытый доступ к большинству видов экономической деятельности;

• широкие имущественные и социальные права женщин;

• открытый доступ к системе образования;

• открытый доступ в политическую систему;

• универсальная система правосудия;

• религиозная свобода;

• свободная печать и отсутствие цензуры.

9. Непосредственной причиной разрыва модернизационных процессов в Китае стали иноземные вторжения XIII и XVII вв., которые привели к изменению политической культуры и деволюции социальных институтов. В долгосрочной же перспективе основным препятствием для возвращения Китая на путь модернизации была мальтузианская модель экономического развития, в которой высокие темпы естественного прироста населения препятствовали повышению жизненного уровня и внедрению технологических и социальных инноваций.

Приложение
Подходы к оценке исторических показателей социально-экономического развития Китая

История Китая эпохи Сун достаточно хорошо задокументирована, но существует значительный разброс в оценках динамики количественных показателей социально-экономического развития. Ниже мы остановимся на основных проблемных моментах оценки этих показателей.

За основу мы принимаем данные В.А. Мельянцева, представленные в его классической работе [Мельянцев, 1996]. В частности, его расчеты по производственной функции подтверждают гипотезу ранней модернизации в Китае в эпоху Сун, так как доля интенсивных факторов экономического роста в этой модели составляет 25–35%, что вполне сопоставимо с европейскими показателями Нового времени. При этом в последующие эпохи развития имперского Китая вклад интенсивных факторов был отрицательным (минус 15–25%), что говорит о падающей совокупной производительности факторов экономического роста и переходе к чисто экстенсивной модели роста [Мельянцев, 1995, с. 12–14].

Существует большая неопределенность в оценках численности населения в начале царствования династии Сун. Дело в том, что переписи населения могли эффективно проводиться только при сильной центральной власти, так что мы имеем надежные данные по 755 г. (50 млн человек) и по 1100 г. (100 млн человек). Разброс оценок численности населения в начале эпохи Сун очень велик – от 20 млн человек до 50 млн человек. Последняя цифра представляется крайне сомнительной – в периоды смут и династических кризисов население в Китае всегда сокращалось, тем более что и территория Китая в эпоху Сун была значительно меньше, чем в эпоху Тан: имперские власти потеряли контроль не только над северными провинциями, но и над коридором Ганьсу и Синьцзяном. Низшая оценка (20 млн) предполагает пятикратный рост населения Китая в течение 150 лет, что также маловероятно. Поэтому население Китая в 960 г оценивается нами в 6,5 млн домохозяйств, что при средней численности домохозяйства 5,5 человек дает цифру 36 млн человек.

Столь же различные оценки существуют для численности городского и сельского населения. Доля городского населения здесь варьируется от 12 до 20%. Автор склонен придерживаться более высокой оценки с учетом того, что доля населения, занятого в сельском хозяйстве, в эпоху Сун снизилась до ²/₃ населения.

Наиболее непростой для количественного анализа является проблема уровня налоговой нагрузки. Существует общий консенсус среди исследователей о том, что доля налоговых изъятий в ВВП в империи Сун была аномально высокой для аграрных обществ. Однако имеются большие разногласия относительно того, какой именно была эта доля. Разные исследователи дают различные интервальные оценки налоговой нагрузки, в частности, 13–24%, 10–15% и 9–17% [СНistС, рр. 24, 142]. Для грубой оценки бюджетных показателей мы будем использовать среднеарифметическое из трех среднеарифметических, а именно из показателей 18,5%, 12,5% и 13%. Это дает нам цифру 15%, которая вписывается во все три интервала.

Отношение к ВВП налогов, собираемых в постмонгольском Китае (эпохи Мин и Цин), составляло 6–8%, этот же уровень (7%) мы можем предположить в начале эпохи Сун. Поэтому мы получаем двукратный рост налоговой нагрузки за 150 лет (960–1100) и еще более значительный рост государственного бюджета. Поскольку ВВП страны за это время вырос в 5,4 раза, то общий объем бюджетных доходов вырос в 11 раз.

За это время произошел существенный сдвиг в структуре доходов. К концу XI в. ²/₃ доходов бюджета составляли поступления от несельскохозяйственной деятельности. Таким образом, налоговая нагрузка на сельское хозяйство составляла примерно 5% ВВП, а на прочие отрасли – 10% ВВП. Рост налоговых поступлений от сельского хозяйства составил 5,4 раза, а рост производства зерна –4,5 раза, так что рост налоговой нагрузки на сельскохозяйственных производителей был вполне соразмерен росту производства.

В структуре несельскохозяйственных бюджетных поступлений примерно половину составляли торговые налоги (2% – транзитный налог и 3% – налог с продаж). Другая половина – доходы от государственных монополий, в основном от винной и соляной. По своей экономической природе доходы от монополий представляют собой акцизы. Таким образом, все налоги в несельскохозяйственном секторе были косвенными.

Список сокращений

CHistC – Cambridge History of China. Vol. 5. Part 2

ИстК – История Китая: Учебник

ИКIV – История Китая с древнейших времен… Т. IV

Использованная литература

Гайдар Е.Т. (2005). Долгое время. Россия в мире: очерки экономической истории. М.: Дело.

Дьяконов И.М. (2007). Пути истории: От древнейшего человека до наших дней. М.: КомКнига.

История Китая с древнейших времен до начала ХХI века: в 10 т. / Гл. ред. С.Л. Тихвинский. Т. IV. Период Пяти династий, империя Сун, государства Ляо, Цзинь, Си Ся (907–1279). (2016) / Отв. ред. И.Ф. Попова; Ин-т восточных рукописей РАН. М.: Наука-Вост. лит.

История Китая: Учебник (2007) / Под ред. А.В. Меликсетова. 4-е изд. М.: Изд-во МГУ: изд-во «ОНИКС».

Мартынов Д.Е., Мартынова Ю.А. (2018). Найто Торадзиро как синолог. Электронный архив КФУ (dspace.kpfu.ru/xmlui/viewer? file=150877; rjphch2018 151 155.pdf&sequence=-1&isAllowed=y)

Мельянцев В.А. (1995). Экономический рост стран Востока и Запада в долгосрочной перспективе: Автореф. дис. … д-ра экон. наук.

Мельянцев В.А. (1996). Восток и Запад во втором тысячелетии: экономика, история и современность. М.: Изд-во Московского университета.

Нефедов С.А. (2001). О демографических циклах в истории Китая (XIV–XIX вв.) – Деп. ИНИОН РАН 16.07.01 № 56629 (book.uraic.ru/elib/authors/NEFEDOV/Science/China/China1.htm)

Норт Д., Уоллис Д., Вайнгаст Б. (2011). Насилие и социальные порядки. Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества / Пер. с англ. Д. Узланера, М. Маркова, Д. Раскова, А. Расковой. М.: Изд-во Института Гайдара.

Стужина Э.П. (1961). О характере цеховой организации в Китае в XVII – первой половине XIX века // Проблемы востоковедения. № 1. (www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/XVIII/1780-1800/Ustavy_cechov_Suzjou/pred.htm).

Цзя Яньли (2011). Конфликт между китайцами и маньчжурами в период Синьхайской революции и его урегулирование // Цинши яньцзю. Пекин, № 3. С. 110–117 (cyberleninka.ru/viewer_images/15135141/f/1.png).

Ши Най-ань (2014). Речные заводи / Пер. с кит. А.П. Рогачева. В 2 т. М.: Наука.

Ши Тао, Лю Цзе (2019). Роскошь двух столиц / Пер. с кит. А.С. Труновой. М.: ООО Международная издательская компания «Шанс».

Ebrey P.B., Walthall A., Palais J.B. (2006). East Asia: A Cultural, Social and Political History. Boston: Houghton Miflf in.

Gernet J. (1962). Daily life in China on the eve of Mongol invasion, 1250–1276 / Transl. by H.M. Wright. London: Allen and Unwin.

Goldstone J. (1998). The problem of the ‘early modern’ world // Journal of the Economic and Social History of the Orient. 41. No. 3. Рр. 249–284.

Needham J. (1971). Science and civilization in China. Vol. 4. Part 3. Cambridge: Cambridge University Press.

The Cambridge History of China. Vol. 5. Part One: The Sung Dynasty and its Precursors, 907–1279 (2009). Ed.: Twitchett D., Smith P.J. N.Y.: Cambridge University Press.

The Cambridge History of China. Vol. 5. Part Two: Sung China, 960–1279 (2015). Eds: Chaffee J.W, Twitchett D. Cambridge: Cambridge University Press.

Yi Xu, van Leeuwen В., van Zanden J.L. (2018). Urbanization in China, ca 1100–1900 // Frontiers of Economics in China. Vol. 13 (3). Рp. 322–368.

Реформаторское движение в Китае в эпоху династии Северной Сун 33
  Публикуется по: Васильев С.А. Реформаторское движение в Китае в эпоху династии Северной Сун // Вопросы теоретической экономики. 2021. № 4. С. 121–137.


[Закрыть]

Династия Сун стоит совершенно особняком в истории имперского Китая. Период правления этой династии отмечен беспрецедентным для средневекового мира экономическим ростом, интенсивными социальными сдвигами и высокой упорядоченностью политической системы. Совокупность этих явлений позволяет говорить о социально-экономическом развитии Китая в этот период как о ранней модернизации, аналогичной тем процессам, которые происходили в Западной Европе в Новое время [Васильев С.А.].

В институциональном отношении эпоха Сун является начальным пунктом перехода от аристократического к бюрократическому типу управления империей. Система экзаменов для назначения на государственные должности, которая в предшествующую эпоху Тан была весьма ограниченной по масштабам и использовалась преимущественно для валидации претензий представителей аристократических фамилий на занятие высших должностей, принимает теперь всеобщий характер, формируя своеобразное «образованное сословие», которое фактически становится управляющим классом империи вплоть до начала XX в.

Именно в этом сословии в середине XI в. формируется реформаторское движение, которое, с одной стороны, было реакцией на драматические изменения в жизни империи, вызванные процессами ранней модернизации, а с другой стороны, само по себе стало фактором трансформации традиционных институтов и их адаптации к реалиям Нового времени.

Реформы в Китае имели довольно длительную традицию: вспомним, например, «легистские» реформы Шан Яна (IV в. до н.э.), положившие начало могуществу государства Цинь, или весьма радикальные реформы Ван Мана (I в. н.э.). Однако основная канва всех реформ, проводившихся в Древнем Китае, да и в других аграрных империях, была единой: речь шла об укреплении государственного начала в противовес происходившим спонтанно процессам приватизации [Васильев Л.С.]. Целью таких реформ всегда было ограничение политической и экономической власти так называемых сильных домов – как в аграрной, так и в торговой сферах, перераспределение земель в пользу рядового крестьянства, уравнительное землепользование и, в конечном счете, улучшение финансового положения государства. Все это происходило, однако, в неизменных условиях аграрной экономики и простого воспроизводства.

Ситуация в XI в. изменилась радикальным образом. Начался серьезный рост экономики, причем во всех сферах – в сельском хозяйстве, промышленности, торговле. Этот рост экономики сопровождался ее стремительной монетизацией, переходом от натурального хозяйства к рынку. При этом концентрация богатств в руках земледельческой и торговой элит существенно превосходила масштабы, достигнутые в предыдущие эпохи. Эта концентрация не имела для страны тяжелых финансовых последствий. Действительно, богатые землевладельцы, как и в прежние времена, стремились всячески преуменьшить свои земельные активы и добиться налоговых привилегий. Но снижение нормы сельхозналогов более чем компенсировалось увеличением производства в аграрном секторе, а также многократным ростом торговых налогов и доходов от деятельности государственных монополий.

Однако концентрация богатства в руках земельной и торговой элиты имела негативные социальные последствия. Происходило массовое обезземеливание рядового крестьянства, причем на фоне значительного общего роста населения Китая (в три раза за 150 лет). Безземельные и малоземельные крестьяне становились полузависимыми арендаторами (кэху), уходили на заработки в быстрорастущие города или пополняли ряды бродяг и разбойников. Значительное увеличение численности наемной армии Китая в начале XI в. объясняется стремлением властей абсорбировать в ней избытки трудоспособного населения.

Такая армия, состоящая преимущественно из пехоты и набранная фактически из отбросов общества, была малоэффективной и не могла противостоять мобильной коннице соседей империи – государств киданей и тангутов, которые в X в. захватили северные провинции исторического Китая. Тема возвращения северных провинций была постоянным раздражителем для имперской элиты и являлась важным политическим аргументом реформаторов.

Дело в том, что финансов империи обычно хватало для условий мирного времени. Ведение же продолжительных войн на севере вызывало кратный рост военных расходов и очень быстро приводило страну к финансовому кризису. Поэтому тема укрепления государственных финансов, поддержания профицитного бюджета и накопления финансовых резервов в целях финансирования будущих войн всегда находилась в центре внимания реформаторов.

Исторически активная реформаторская деятельность в Китае эпохи Северной Сун может быть разделена на три фазы:

• фаза так называемой Новой политики эры Цинли (1036–1044) в правление императора Жэнь-цзуна;

• фаза реформ эры Синин (1068–1076) при императоре Шэньцзуне;

• фаза эры Чуннин (1102–1120) при императоре Хуэй-цзуне.

Если кратко охарактеризовать эти три фазы, то первая фаза была отмечена преимущественно формированием идеологии реформ и консолидацией реформаторского лагеря, вторая фаза отмечена быстрым проведением ряда радикальных реформ, не всегда удачно реализованных, в третьей фазе произошла институционализация реформаторской идеологии и практики.

В межреформенные периоды, как правило, проводилась политика, нейтральная в отношении реформаторского наследия – за исключением эры Юанью (1085–1093), когда при несовершеннолетнем императоре Чжэ-цзуне всеми делами в империи заправляла вдовствующая императрица Гао. Именно в этот период не только были полностью отменены законы эры Синин, но также были отправлены в ссылку многие известные реформаторы.