Текст книги "Социальные порядки и экономические реформы"

Хозяйственная реформа и рост самостоятельности предприятий усилили политический вес управленческой прослойки и привели к открытому конфликту между «бизнесменами» и «политиками». Партийный аппарат после осуществления конституционных изменений лишился каких бы то ни было рычагов управления производством. В своем большинстве менеджеры были членами СКЮ, однако провозглашалась политика невмешательства партийных органов в хозяйственную жизнь, а сами предприятия теперь могли игнорировать решения парткомов.

В 1968 г. начинается ожесточенная публичная полемика между «политиками» и «бизнесменами». Основные упреки со стороны партаппарата касались извращений социалистического самоуправления, ограничения прав трудовых коллективов. Попытки организации рациональной экономики характеризовались как «вторжение мелкобуржуазной ментальности» [Sirc, 1979, р. 188]. «Бизнесмены», в свою очередь, обвиняли политиков в некомпетентном вмешательстве в экономику, в «этатизме».

Спор этот имел чисто академический характер, пока партаппарат не выдвинул основной аргумент о «нетрудовых сверхдоходах менеджеров». Это, разумеется, было дезинформацией, поскольку различия в оплате труда между административным персоналом и рядовыми работниками были небольшими (2,5:1) и значительно отставали от соответствующего показателя как в промышленно развитых странах, так и в Восточной Европе.

Но как бы то ни было, тезис о «сверхдоходах» получил отклик в народных массах, и были созданы комиссии по анализу источников доходов. Директора превратились в «квазикапиталистов», престиж директорского кресла упал так низко, что в 1967–1970 гг. стало трудно найти замену ушедшему руководителю. Тито и другим лидерам Югославии пришлось выступать с публичными заявлениями в защиту директоров и о вреде уравниловки.

Таким образом, в 1969–1971 гг. конфликт между партаппаратом и «технократией» проявился вполне отчетливо. Этот конфликт не вел сам по себе к свертыванию реформы, поскольку в силу ряда причин в верхних эшелонах власти господствовали либералы.

Борьба между консервативным и либеральным течениями в партии началась еще на VII съезде СКЮ в Любляне в I958 г., на котором была принята программа СКЮ, подтвердившая курс VI съезда 1952 г. (невмешательство партии в государственное управление; сохранение за партией выработки идеологии и определение стратегических направлений общественного развития).

Первая попытка консерваторов взять реванш связана с неудачной реформой 1961 г. В 1962 г. зафиксирован консервативный «всплеск», который был быстро блокирован либералами при поддержке профсоюзов, активизировавших к тому времени свою деятельность. Профсоюзы, настаивавшие на отмене ограничений оплаты труда, были инициаторами реформы 1961 г. и оказали существенную поддержку реформе 1965 г. Таким образом, первый раунд был за либералами.

Вторая волна либерализации связана со смещением А. Ранковича в 1966 г. А. Ранкович и его Служба безопасности (УДБА) выглядели анахронизмом в реформируемой Югославии, а преобладание в УДБА сербов крайне раздражало все республики. В 1963 г. в СФРЮ была введена должность вице-президента для Ранковича, который уже рассматривал себя в качестве преемника Тито. Тито, по всей видимости, опасался «нетерпения» Ранковича. Поводом для его смещения стали обнаруженные в резиденции Тито микрофоны УДБА. Ранкович был смещен, а Служба безопасности оказалась под контролем СКЮ. Полностью сменилось также руководство Сербии, все важнейшие посты в котором заняли либералы.

В Хорватии высшее руководство также было радикально– или умеренно-реформистским. Таким образом, ключевые посты в двух крупнейших республиках занимали либералы. В других республиках у либералов также были сильные позиции.

Картина была бы неполной, если бы мы не упомянули о третьем течении: нерыночном, нецентралистском. Оно выступало за децентрализацию, но против развития рыночных отношений, которые им воспринимались как возврат к капитализму. Это так называемый неомарксизм, который собрал вокруг себя лучших молодых социологов Югославии, сгруппировавшихся вокруг журнала «Праксис».

Идеи «нерыночного самоуправления при социализме» разделялись и студенчеством (крайне активным в 1968–1971 гг.), и рабочим классом. Однако организационно это движение не было оформлено и не имело серьезной поддержки в аппарате. Многие идеи неомарксистов использовались впоследствии в конституционной реформе 1974 г.

При описании кризиса 1969–1971 гг. многие исследователи экономики Югославии указывают на ухудшение экономической конъюнктуры в 1970–1971 гг. как на составную часть кризиса [Jambrek, р. 179–238]. Это соображение представляется довольно сомнительным: уровень безработицы – важнейший показатель кризисного развития – упал от 327 тыс. человек в 1968 г. до 290 тыс. человек в 1971 г. Правда, за это время число югославов, работающих за рубежом, увеличилось с 350 тыс. до 800 тыс. человек, но те, кто уехал за границу, и их семьи жили совсем неплохо и не проявляли недовольства. Отъезд югославов (особенно хорватов) за рубеж представлял проблему скорее для политического руководства. Ни по темпу роста доходов, ни по темпам инфляции эти годы существенно не отличались от предшествующих.

Кризис 1969–1971 гг. приобрел явный социально-политический характер. В этом кризисе можно выделить три слоя: развитие массовых социальных движений, кризис партии и власти, кризис национальных отношений.

Массовое общественное движение в Югославии началось в мае 1968 г. студенческими волнениями и беспорядками в Белграде, поддержанными студентами других городов. Студенчество, вдохновляемое неомарксистскими идеями «Праксиса», выступило с осуждением негативных социально-экономических последствий реформы: дифференциации доходов, появления зажиточных слоев, коммерциализации общественной жизни, безработицы. Студенческие выступления нашли сочувствие в профсоюзной среде, и уже в 1969 г. аналогичные лозунги прозвучали во время массовых забастовок и демонстраций рабочих.

Правительство заняло по отношению к студенческим и рабочим выступлениям двойственную позицию. С одной стороны, широко использовались подразделения милиции для разгона демонстраций (отчасти это было оправдано насильственными действиями самих студентов). С другой стороны, правительство явно шло на уступки. Тито лично вел переговоры со студентами, и вскоре после событий был утвержден комплекс мер по усилению социальных гарантий.

По поводу забастовок рабочих руководители Югославии выражали публичное недоумение: если у нас всем управляют рабочие, против кого и зачем они бастуют? Велико было желание правительства запретить забастовки, однако в проекте Трудового кодекса в 1971 г. забастовки разрешались: более того, был определен порядок их проведения.

В целом же пик массовых движений пришелся на 1968–1969 гг., но был успешно блокирован правительством.

Значительно более серьезным испытанием стал кризис властных структур и партии. Еще в 50-х гг. был провозглашен курс на отказ партии от выполнения административных функций, хотя на деле партия продолжала их выполнять. В условиях же, когда экономическая система была децентрализована, а идеологический контроль ослаблен, партия теряла и свои функции, и смысл своего существования.

Начало кризиса в партии датируется 1966 г., периодом, последовавшим за смещением Ранковича. Дело не только в том, что разоблачение деятельности секретных служб, работавших под контролем партии, подорвало авторитет СКЮ в народе. Выяснилось другое – сама партия не может эффективно функционировать без секретной службы.

СКЮ к тому времени давно превратился из организации единомышленников в управляющую суперструктуру, в которой уживались самые различные политические и идеологические течения. Единство действий в СКЮ обеспечивалось до реформы партийной монополией на организацию общественной жизни, В принципе, в 1966 г. ничего не изменилось в положении СКЮ в обществе, была лишь реорганизована секретная служба. Но этого стало достаточно, чтобы СКЮ из организованной политической силы превратился в дискуссионный клуб. Никаких реальных санкций по отношению к нарушителям дисциплины партия теперь предпринимать не могла, не рискуя вызвать дальнейшее падение престижа. Кризис партии очень четко отразился в общенациональных избирательных кампаниях в 1967 и 1969 гг.

После конституционной реформы 1963 г. резко выросла роль Союзной Скупщины, которая значительно больше стала напоминать парламент. В то же время выборы 1963 г. проводились практически везде по старой системе: один кандидат на одно место. На довыборах 1965 г. система сохранилась, но уже в 1967 г. количество кандидатов в полтора раза превысило число мандатов.

Результат оказался неожиданным – значительная часть либералов потерпела на выборах поражение, вместо них в парламент вошли консерваторы старшего поколения и националисты. Партийное руководство было напугано результатами выборов, и на всеобщих выборах 1969 г. была применена более жесткая система отбора кандидатов.

Если до 1969 г. списки кандидатов просто утверждались соответствующими местными отделениями Социалистического Союза трудового народа (ССТНЮ), то в 1969 г. было введено два тура (!) окружных предвыборных собраний. Дело дошло даже до того, что публиковались списки коммунистов, не рекомендуемых к выдвижению в депутаты. Тем не менее и на выборах 1969 г. в парламент попали оппозиционные депутаты.

В 1969 г. одновременно с выборами в Скупщину на всех уровнях (федерация, республики, коммуны) проводились республиканские партийные съезды и IX съезд СКЮ. И так получилось, что именно в 1969 г. были наиболее радикально за весь послевоенный период обновлены и депутатский корпус, и высшие органы партии.

Что касается депутатского корпуса, то его политический профиль был не совсем ясен: консерваторов отсеяли на окружных собраниях, либералов – отчасти на самих выборах. Эти депутаты не смогли себя проявить в парламентских баталиях, поскольку в условиях последующего кризиса принципиальные политические решения принимались не в Скупщине. Тем не менее выборы показали, что демократизация избирательного процесса даже в малых дозах существенно затрудняла партийный контроль над парламентом: партийным руководителям здесь было о чем поразмыслить.

Массовое же обновление партийных органов (90%), по-видимому, свидетельствует о победе либералов, хотя здесь была сильна республиканская дифференциация. Либералы увеличили свое влияние в Сербии и Хорватии, отчасти в Словении и Македонии, но были совершенно незаметны в Боснии, Черногории, Косово.

В свете такого расклада сил осуществленная на IX съезде ликвидация ЦК СКЮ должна рассматриваться как антилиберальная мера. Действительно, при сохранении ЦК в нем было гарантировано большинство двум самым крупным парторганизациям – Сербии и Хорватии, т.е. либералам. Теперь вместо ЦК был создан узкий Президиум СКЮ, а ЦК сохранялись только в республиках. Президиум формировался на паритетных основаниях – по два представителя от республики, и из 15 человек в нем только три были твердыми реформаторами. Очевидно также, что Тито было удобнее общаться с конкретными личностями, чем с большим ЦК.

Однако, несмотря на все эти тревожные симптомы, политический курс СКЮ оставался неизменным.

Наиболее остро кризис проявился в межнациональных отношениях. Собравшаяся после выборов 1967 г. Союзная Скупщина стала ареной борьбы за распределение федерального фонда помощи слаборазвитым республикам и краям. После того как федеральный инвестиционный фонд был ликвидирован, вместо него был создан вышеупомянутый фонд помощи, формируемый за счет пропорциональных отчислений от доходов всех предприятий (2%). Если раньше перераспределительные процессы между республиками были не столь заметны, то теперь перелив средств из высокоразвитых районов в слаборазвитые стал явным, равно как и их неэффективное использование. Требования Словении и Хорватии обеспечить их участие в контроле эффективности инвестиций вызвали микрокризис в Скупщине, который привел к быстрым конституционным переменам.

Если до 1967 г. основным вечем Скупщины было Союзное, внутри которого существовало Вече народов, собиравшееся всего несколько раз с 1953 по 1967 г., то теперь Вече народов становилось самостоятельной палатой, в исключительной компетенции которой находилось принятие решений по вопросам социально-экономического развития страны.

Другой источник межнациональной напряженности возник между Сербией и Хорватией в связи с вопросом о сербохорватском языке. С 1950 г. было установлено, что это единый язык с различными диалектами и равноправными алфавитами (кириллицей и латиницей). Соглашение о языке было подтверждено и в 1957 г. Тем не менее в 1967 г. группа хорватских писателей во главе с известным писателем Мирославом Крлежей выступила с декларацией о самостоятельности хорватского языка, претворение которой в жизнь ущемляло права сербов, живущих в Хорватии. В ответ группа сербских писателей выступила с декларацией о единстве языка, и полемика сразу же приняла крутой оборот. Лишь вмешательство СКЮ приглушило страсти.

В 1969 г. Югославии был предоставлен иностранный заем на строительство дорог, при распределении которого основная масса средств оказалась в южных республиках, что вызвало недовольство в Хорватии и особенно в Словении, наиболее автомобилизированной республике. Кроме этого, для Словении автомагистрали означали массовый приток иностранных туристов и валюты. Недовольство вылилось в массовые демонстрации в Любляне. В том же году впервые выступили албанцы в Косово, которые до 1967 г. были под жестким полувоенным контролем Службы безопасности. Албанцы в 1968 г., как и в настоящее время, требовали создания самостоятельной республики.

Наиболее серьезные проблемы были, однако, связаны с хорватским национализмом. Отметим два момента в экономическом развитии Югославии, которые ущемляли экономические права Хорватии и не могли быть легко устранены. Первый был связан с банковской системой. После демонтажа централизованной банковской системы новые коммерческие банки возникли на месте старых. Поскольку до 1963 г. большая часть банков была сосредоточена в Белграде, то сербские банкиры контролировали к 1970 г. долю кредитных ресурсов, намного превышающую долю Сербии в хозяйственном потенциале Югославии. Именно в этих банках были сосредоточены кредитные ресурсы бывших государственных инвестиционных фондов. Хорватия же не имела крупных банков и испытывала серьезный недостаток кредитов.

Другой момент был связан с распределением валюты. Хорватия давала Югославии 40% всех валютных поступлений: отчасти за счет экспорта, но в основном за счет переводов югославов, работающих за границей (в подавляющем большинстве – хорватов). Однако только 7% заработанной валюты оставалось в республике, остальное подлежало централизации в федеральных фондах. Естественно, эти два момента служили мощным источником националистических настроений в Хорватии.

Следует заметить, что вышеизложенные рациональные толкования движущих сил межнациональных конфликтов являются совершенно недостаточными. Когда национальная стихия приходит в движение, экономические противоречия – это всего лишь повод для эскалации страстей. Национальное движение затем развивается за счет внутренних источников. Такой период наступил в Хорватии в 1969 г.

Во главе националистического движения оказалась «Матица Хорватска» – культурное общество, существовавшее еще в XIX в. В 1971 г. «Матица Хорватска» превратилась в протопартию, имевшую членство и собственную газету. В 1970–1971 гг. происходила дальнейшая эскалация требований националистов: например, о высылке из Хорватии всех сербов, о создании собственной валюты.

Не на высоте оказалось и коммунистическое руководство Хорватии. Поддерживая националистов внутри Хорватии, коммунисты пугали руководство СФРЮ дальнейшим ростом национализма, требуя для себя уступок. В конце концов, они оказались слишком националистами для партии, слишком коммунистами для националистов и совершенно потеряли политическое лицо.

Тем временем Тито в спешном порядке проводил кампанию конституционных поправок, значительно расширяющих права республик. Еще в 1968 г. налоговые системы были переданы в ведение республик (республиканский хозрасчет), был признан суверенитет республик, а у федерации остались только те полномочия, которые даны ей конституцией.

В 1971 г. фактически завершилась конфедерализация Югославии. По всем важнейшим вопросам социально-экономической политики (планы развития, кредитно-денежная политика, внешнеэкономические отношения) теперь требовался консенсус республик. И если первые меры можно оценить как необходимые шаги по децентрализации, то последние явно находились за гранью экономической рациональности и диктовались текущей политической ситуацией.

Тем не менее Тито в своей политике мог рассчитывать на поддержку руководства республик. В то же время была выбита почва из-под ног хорватских националистов, поскольку экономические права республики были теперь намного шире, чем ранее.

Однако все эти меры рассматривались в Хорватии как признак слабости, и осенью 1971 г. был опубликован перечень социальных, политических и экономических требований Хорватии, который воспринимался как декларация независимости. Тито потребовал отставки руководства Хорватии, после чего в Загреб были введены армейские подразделения и арестованы руководители движения. Весь процесс прошел на удивление гладко, без сопротивления националистов. Вскоре после этого Тито публично заявил, что кризис в Хорватии связан с либеральным перерождением СКЮ, либеральным отношением к контрреволюции. Период либерализма в Югославии закончился.

Существует две версии поворота СКЮ к консерватизму. Л. Сирц [Sirc, 1979] считает, что Тито понял опасность либерализма для партии еще во время «Пражской весны» 1968 г. и затем исподволь готовил консервативный поворот. В эту схему укладываются и роспуск ЦК СКЮ, и расширение прав республик. Согласно этой концепции, Тито провоцировал или хотя бы просто использовал кризис в Хорватии для подавления либералов. Другое мнение, разделяемое Д. Вилсоном [Wilson], исходит из того, что Тито до самого кризиса 1971 г. придерживался либеральной ориентации, и лишь осознание опасности, грозящей государственному существованию Югославии, заставило его отойти от либеральной линии. Действительно, связь политического либерализма с националистической волной была очевидной.

Истина, по-видимому, лежит посередине. Тито ощутил приближение кризиса и осуществлял шаги, которые укрепляли его позицию в межфракционной борьбе. Фактически в 1971 г. хорваты оказались в полной изоляции, так как все самые рациональные требования республики были уже удовлетворены.

В любом случае, поворот к консерватизму не был для Тито легким решением, он подверг ревизии политику СКЮ за длительный период, заявив, что либеральное перерождение партии началось еще в 1952 г. Тито, по всей видимости, решил, что нет иного пути для сохранения единства партии и единства государства, а именно эти факторы были для него основными. К чему нужны были экономические реформы и демократизация, если партия превратилась в дискуссионный клуб, а федерация была на грани распада? И дело здесь не в личности Тито: он выражал взгляды значительного большинства в партии.

Было очень трудно осуществить резкую смену политического курса без соответствующей идеологической кампании. Поэтому в лексиконе руководителей СФРЮ появились новые слова: диктатура пролетариата, демократический централизм, подбор кадров по идейно-политическим качествам. Однако практическому проведению консервативной политики мешало либеральное руководство Сербии и Белграда. Сербские либералы были не только не замешаны в националистических выступлениях, более того, вели себя безупречно в период хорватского кризиса.

Первую половину 1972 г. Тито готовился к борьбе с либералами, и 18 сентября было опубликовано «Письмо Тито», в котором он призвал очистить партию от идеологически и политически чуждых элементов. В октябре разыгрались драматические события: был созван совместный актив сербской и белградской парторганизаций, на котором Тито потребовал отставки либералов, но актив не проявил желания снимать руководителей Сербии и Белграда, и Тито заявил, что в таком случае он сам подаст в отставку (единственный случай в истории Югославии). Этой угрозы оказалось достаточно, и через три дня М. Никежич – партийный руководитель Сербии – подал в отставку. Вслед за ним ушли в отставку либеральный премьер-министр Словении С. Кавчич и руководитель СК Македонии К. Црвенковский.

После устранения ключевых фигур либерального лагеря началась массовая чистка Союза коммунистов, а также смещение с постов беспартийных директоров или коммунистов либерального направления. Был проведен ряд судебных процессов над наиболее энергичными администраторами, обвинявшимися в экономических преступлениях (присвоении общественной собственности).

Было ликвидировано большинство мелких квазичастных предприятий, а частные мастерские и кафе были зажаты налоговым прессом.

Хотя в борьбе против либералов большая часть интеллигенции находилась на стороне Тито, занимая неомарксистские позиции, она оказалась для победивших консерваторов слишком неортодоксальной. В 1975 г. был закрыт «Праксис», значительная часть самостоятельно мыслящих философов и социологов была изгнана из университетов, а самые строптивые получили по 3–5 лет тюремного заключения. Часть ученых была вынуждена эмигрировать.

Вновь возросла роль Секретной службы и даже были попытки перевести ее на «самоуправленческие» начала: предполагалось, что жители в микрорайоне будут следить друг за другом и сообщать в полицию о соответствующих высказываниях и деятельности соседей. К счастью, в этой сфере дальше идей не пошло, но сам факт появления такой концепции очень характерен для общей ситуации в стране.

Консервативная волна требовала соответствующей идеологии. Идеи политического и экономического централизма к этому времени были бесповоротно скомпроментированы, поэтому новая идеология балансировала между двух «враждебных» течений: государственно-бюрократических и либерально-технократических извращений социализма. Основой этой идеологии было не только самоуправление, но и так называемый объединенный труд. «Отцом» концепции объединенного труда следует назвать Эдварда Карделя, ближайшего соратника Тито, крупнейшего идеолога партии.

По его мнению, неработоспособность как государственного, так и рыночного социализма вытекает из отчуждения специфических управленческих функций от непосредственных производителей – рабочего класса. Генеральная идея концепции объединенного труда состояла в том, что основой политической и экономической системы СФРЮ должны стать первичные производственные коллективы – основные организации объединенного труда (ОООТ), под контролем этих организаций должны протекать все социально-экономические процессы.

Признаком выделения организаций объединенного труда, согласно новой концепции, является производство продукта как самостоятельной потребительной стоимости. В результате в качестве ОООТ выступает не предприятие, а цех или производство.

Наиболее последовательно идеи Карделя были проведены в политической сфере. Вместо прямых выборов в представительные органы (местные, республиканские и федеральную скупщины) была введена так называемая делегатская система, предусматривавшая ступенчатые выборы. Каждая ОООТ выбирает из своего состава группу работников, формирующих делегацию. Из этой делегации определенное количество представителей направляется в местную Скупщину, которая, в свою очередь, избирает часть своего состава в республиканскую Скупщину, в то время как места, освобожденные этими делегатами, замещаются из резерва.

Выборы проходят по трем направлениям: от ОООТ, от территориальных округов («местных содружеств») и особо от общественно-политических организаций (партия, профсоюзы, комсомол) и т.п. В этой схеме, очевидно, сильно принижена роль территориальных округов и усилена роль партии и контролируемых партией организаций.

Менее очевидным является своеобразное «поражение в правах» управленческого персонала предприятий. В отличие от производящих подразделений предприятий, конституированных в виде ОООТ, управленческие и обслуживающие подразделения получили лишь статус трудовых содружеств, не дающий права формирования делегации.

Другое, не менее интересное нововведение представлял собой императивный мандат. Член Скупщины теперь не являлся полномочным представителем избравших его граждан, а обязан под угрозой немедленного отзыва проводить в жизнь ту программу, которая была выработана делегировавшим его органом. Эти нововведения обеспечивали несравненно более жесткий контроль партаппарата за составом и деятельностью выборных представительных органов.

Отказываясь как от административно-централистской, так и от рыночной координации социально-экономических процессов, югославские идеологи 70-х гг. выдвинули на первый план механизм самоуправленческих соглашений и общественных договоров, которые во все большей степени должны были заменять административные решения и, отчасти, рыночный механизм. В сферу действия соглашений и договоров попадало практически все: экономическая интеграция, планирование, налогообложение, ценообразование, внешнеэкономические отношения, отношения между республиками, функционирование социальной инфраструктуры.

На основе соглашений и договоров формировались устойчивые организационные структуры: так называемые самоуправленческие заинтересованные содружества – СЗС (иначе – содружества, основанные на общих интересах). В СЗС были преобразованы все социальные службы, бюро ценообразования, внешней торговли. Формально эти организации потеряли государственный характер, и, хотя государственные органы сжались до микроскопических размеров, процесс принятия решений не стал более демократичным.

Оборотной стороной деэтатизации регулирования социально-экономических процессов стало обильное нормотворчество, которое должно было поставить на законодательные рельсы самоуправленческие инициативы. Действительно, в отличие от постановлений правительства, законы, принятые скупщинами, рассматривались как самоуправленческие, а не административные акты.

Политический смысл, заключающийся в системе соглашений и договоров, был весьма глубоким. Идеологи консервативной волны, в полном соответствии с марксистской идеологией, утверждали, что в социалистическом обществе отсутствуют антагонистические интересы, а следовательно, даже в конфликтной ситуации есть возможность договориться, что и следует сделать в рамках процедуры подготовки самоуправленческих договоров и соглашений. При этом, однако, не говорилось о том, сколько будет длиться процесс согласования.

Когда договаривающиеся стороны имели близкие интересы, решение находили быстро. В случае же противоположных интересов заключить соглашение было невозможно. Более того, отсутствовали какие-либо правила поиска решений в конфликтных ситуациях. Вся система институционализировала сотрудничество, а не конфликты, и именно это давало партии возможность вмешаться в наиболее острый момент. В условиях неинституционализированных конфликтов партия оказывалась единственным инструментом их разрешения и при этом совершенно незаменимым.

Завершая этот анализ, мы можем отметить следующее. Подобно тому, как кризис 1969–1971 гг. не имел экономической составляющей, реформа 1974–1976 гг. практически не повлияла на экономическое положение предприятий и характер функционирования экономики. Единственное изменение: экономическая политика стала более целостной в том смысле, что совершенно прекратились попытки проведения каких-либо мероприятий, направленных на оздоровление экономики.

В целом, мы не можем рассматривать мероприятия «консервативной волны» как сплошные идеологические уловки. Тенденция к дроблению первичных производственных звеньев появилась уже в 60-е гг. Эта тенденция вполне объективна: именно в малых коллективах наиболее четко прослеживается связь между результатами труда и его оплатой.

Технократический уклон также имеет объективные основания: в сложных социально-экономических системах решения готовятся экспертами и проходят через фильтр их собственных интересов. Возможности экспертов влиять на процесс принятия решений на предприятиях особенно велики, когда им не противостоит персонифицированный интерес собственников предприятий. Аналогичные процессы происходят и в представительных органах при однопартийной системе.

Социально-экономическая и политическая система, возникшая в Югославии в середине 70-х гг., выглядит в высокой степени завершенной и непротиворечивой. Естественно, она выглядит такой с точки зрения марксистской самоуправленческой парадигмы. В действительности она оказалась неработоспособной в двух отношениях: в смысле несоответствия реального механизма функционирования системы нормативно-закрепленному механизму и в смысле неспособности разрешить глубинные противоречия функционирования экономики Югославии.