Текст книги "Социальные порядки и экономические реформы"

Три «М»: Минэкономики, Мировой банк, МВФ

В январе 1994 года у меня были две зарубежные поездки: сначала в Великобританию вместе с Андреем Илларионовым по приглашению Питера Оппенгеймера, одного из наших международных экспертов, а затем на форум в Давос. По приезде из Давоса разгорелся большой скандал: оказывается, поездку в Англию Андрей не согласовал с премьером. Он был немедленно уволен за нарушение трудовой дисциплины и надолго ушел из правительства, создав при помощи Сакса и Ослунда Институт экономического анализа.

Я же в то время уже представлял себе, куда дует ветер, и обе поездки согласовал с Гайдаром еще до его отставки. Кстати, в отставку Гайдар уходил уже из Белого дома, куда в начале января правительство переехало со Старой площади. Любопытно, что бóльшая часть карьеры Гайдара в правительстве прошла именно на Старой площади, и только первые и последние несколько дней Гайдар работал в Белом доме.

После этого Черномырдин решил ликвидировать РЦЭР, обезглавив его. В начале января мне позвонил Шохин, только что назначенный министром экономики, и пригласил на встречу с премьером по поводу моего назначения заместителем министра. И Гайдар, и Чубайс посоветовали мне принять это предложение. Встреча с премьером прошла в весьма дружественной атмосфере: на фоне Илларионова я выглядел весьма лояльным реформатором. Рабочий центр был переподчинен министерству, а руководителем назначен Сергей Павленко. Впрочем, после назначения Чубайса вице-премьером по экономике Центр был быстро возвращен в исходное состояние.

За моим назначением в министерство стоял Яков Уринсон, приглашенный Гайдаром первым заместителем министра экономики в начале октября 1993 года (Егор тогда совмещал посты вице-премьера и министра экономики). В это же время в Министерство экономики перешел заместителем министра и Сергей Игнатьев, наконец-то выдавленный Виктором Геращенко из Центрального банка. В общем, Уринсон собирался создавать в Минэкономики новый штаб реформ, и я ему был крайне необходим, чтобы возглавить в министерстве блок институциональных реформ. Это стало получаться особенно хорошо, когда в конце 1994 года министерство возглавил Е.Г. Ясин.

С Уринсоном мы познакомились летом 1992 года в «Волынском» во время написания «Программы углубления экономических реформ», когда он еще возглавлял Центр экономической конъюнктуры (бывший ГВЦ Госплана).

Тогда же я познакомился с заместителем Уринсона по Центру Евгением Гавриленковым, который в то время писал удивительно яркие и остроумные экономические комментарии в одну из московских еженедельных газет.

К началу 1994 года Уринсон смог через общих знакомых установить доверительные отношения и с Черномырдиным. Работая в министерстве, Яков Моисеевич имел прямой выход на Виктора Степановича и довольно быстро стал его доверенным лицом в решении многих тяжелых и деликатных вопросов.

Министерство тогда занимало здание Госплана, и я получил роскошный угловой кабинет размером примерно 8 на 8 метров с видом на Кремль, Манежную площадь и Охотный ряд. К сожалению, очень скоро здание на Охотном ряду перешло к Государственной думе, а министерство переехало в стекляшку на Новом Арбате. Здесь летом от жары спасало только то обстоятельство, что окна кабинета выходили на север. Как существовали сотрудники в помещениях с противоположной стороны, я плохо себе представляю.

Впрочем, у меня была общая приемная с Сергеем Игнатьевым, так что всегда имелась возможность с кем-то обсудить как насущные, так и перспективные проблемы.

Отношения с Александром Шохиным сложились очень хорошие, более того, он меня сразу привлек к работе с международными организациями.

До этого я общался с сотрудниками Мирового банка и в меньшей степени МВФ по экспертной линии – при обсуждении направлений экономической политики и т.п. Теперь же меня начали включать в состав официальных делегаций на сессии советов управляющих МВФ и МБ, которые проходят весной и осенью в Вашингтоне. Плюс к этому я начал курировать ряд займов МБ.

Через некоторое время я возглавил рабочую группу по взаимодействию с Мировым банком и разработал положение о порядке работы с займами Мирового банка. На европейском направлении я стал заместителем координатора программы TACIS с российской стороны (координатором был всегда вице-премьер по экономике).

У нас на направлении международного сотрудничества сложилась очень хорошая команда: соответствующий департамент в правительстве возглавил Сергей Манежев, очень тонкий и интеллигентный человек (относительно недавно он подарил мне свой сборник стихов, так что раскрылся передо мной и с этой стороны). Юридические вопросы вел необычайно дотошный Михаил Лопатин. В департаменте работал и Михаил Коробкин, который потом стал моим помощником в аппарате правительства, а с 2000 года работал помощником по международным связям у Кудрина в Минфине.

Первые контакты с экспертами Мирового банка у меня состоялись в «Волынском» осенью 1992 года. Главным экономистом представительства Мирового банка в Москве в это время был Чарльз Блитцер, с которым мы очень подружились. Мы также много общались с сотрудниками странового департамента из Вашингтона (Европа и Центральная Азия). Из них запомнились Паулу Виейра да Кунья и Мари Кураиши, с которой мы впоследствии готовили займ по поддержке предприятий. Возглавлял департамент Юкон Хуанг, который занимался преимущественно административными вопросами. Чуть позже главным экономистом департамента стал Марсело Селовски из Чили.

Энергичная дама из МБ Кристин Воллич в 1992–1993 годах вела тему межбюджетных отношений, с российской стороны курировавшуюся Мишей Дмитриевым и Алексеем Лавровым. Задел, созданный в то время по межбюджетным отношениям, позволил уже на ранних стадиях реформ создать эффективную систему трансфертов. Алексей Лавров потом стал начальником соответствующего департамента в Минфине, а затем и заместителем министра.

Когда я был в Вашингтоне в командировке, Кристин пригласила меня в гости. Там я узнал кое-какие факты из ее биографии. В 1970-е годы она работала по линии Мирового банка в Чили. Ее будущий муж был членом одной из левых партий, после переворота скрывался в подполье, и Кристин смогла его вытащить из страны. Аналогичная история произошла с Питером Найтом из Института Мирового банка в Бразилии: его жена также участвовала в сопротивлении военной диктатуре. То есть эти люди занимали весьма активную жизненную позицию. И их отношение к России не было отношением бесстрастных экспертов, они искренне симпатизировали нашим реформам.

Чарльз Блитцер хорошо знает многих выдающихся западных экономистов. Его квартира на Патриарших прудах стала своеобразным клубом для эпизодических визитеров. Именно там я познакомился со Стенли Фишером и Джозефом Стиглицем.

Стиглиц еще в ноябре 1993-го на нашей совместной встрече с Гайдаром инициировал проект технической помощи по реформированию естественных монополий, которые на паритетных началах финансировали USAID и TACIS. Этот проект длился с 1994 по 1997 год и лег в основу программы Бориса Немцова по реформированию естественных монополий. Потом Стиглиц уже в роли главного экономиста Мирового банка участвовал в запуске проекта «Бюро экономического анализа» летом 1998 года. Однако потом его взгляды на российские реформы поменялись, местами на диаметрально противоположные. Причина этого мне до конца не ясна.

Отношения в Министерстве экономики у меня складывались достаточно напряженные, значительная часть бывших сотрудников Госплана относилась к реформам враждебно. Вполне опираться я мог только на департамент экономических реформ, который тогда возглавлял Михаил Копейкин, а после его ухода в аппарат правительства в 1996 году – Эльвира Набиуллина. У Копейкина замами работали Леня Пайдиев, который переехал в Москву в 1992 году, Алексей Глаголев, будущий руководитель секретариата Кудрина, Александр Сергеенков, бывший депутат Думы от «Выбора России».

Администрация президента довольно пристально наблюдала за состоянием экономических реформ, и весной 1994 года там родился план придания им динамики путем выпуска серии реформаторских указов президента. Для этого была создана рабочая группа под руководством помощника президента Александра Лившица, куда от Минэкономики вызвали меня, а от Минфина – Сергея Алексашенко. Мы работали на так называемой даче Фиделя Кастро на Ленинских горах, причем его спальня, где он часто развлекался с русскими девушками, была площадью метров сто. Я пытался как-то заночевать в кровати Фиделя, но спать не смог. Июнь 1994 года был очень холодный и дождливый, а отопление дачи уже было отключено.

Именно в процессе работы над президентскими указами я близко познакомился с Русланом Ореховым, который заменил Шахрая в должности начальника ГГПУ. Человек абсолютно не публичный, высочайшего уровня профессионал, Руслан активно проводил линию реформ в администрации президента.

Между тем в 1994 году ситуация в экономике относительно стабилизировалась благодаря жесткой бюджетной политике 1993 года, проводившейся Борисом Федоровым. Однако все эти достижения были сведены на нет общим ослаблением политики в 1994 году. Достаточно сказать, что вполне реформаторски настроенный Сергей Дубинин был назначен не министром, а исполняющим обязанности министра финансов. Рубль весь год был довольно стабильным, но 11 октября 1994 года неожиданно рухнул, что вызвало немедленный правительственный кризис. Геращенко и Дубинин были уволены, а затем в отставку ушел и Александр Шохин – из-за того, что назначение министром финансов Владимира Панскова не было с ним согласовано.

В результате в правительстве сложилась совершенно новая конфигурация. Вице-премьером по экономике стал Анатолий Чубайс, министром экономики – Евгений Ясин (он поначалу отказывался, но альтернативой ему был Алексей Большаков, чего, конечно, реформаторы не хотели допускать). Центральный банк с приставкой и.о. возглавила Татьяна Парамонова.

В качестве главной задачи новой команды АБЧ обозначил финансовую стабилизацию. Действительно, доверие к финансовой политике правительства после «черного вторника» было основательно подорвано, и угроза сваливания в гиперинфляцию была вполне реальной, чего премьер накануне парламентских выборов 1995 года всячески хотел избежать.

С целью оперативного руления процессами стабилизации Чубайс создал правительственную Комиссию по экономической реформе, где заместителями сделал меня и Максима Бойко, который в это время возглавлял Российский центр приватизации. В Комиссию вошли Сергей Игнатьев, Олег Вьюгин (от Минфина), Александр Потемкин (от Центрального банка), Михаил Дмитриев (от Института экономического анализа; Илларионов в то время был персоной non grata), Алексей Кудрин (от мэрии Петербурга) и Григорий Глазков, только что вернувшийся из Вашингтона, где он работал в российской дирекции МВФ. Впрочем, два последних сотрудника быстро выпали из обоймы: Кудрин надолго попал в больницу с больной спиной, а Глазков после тяжелого разговора с Чубайсом по поводу первой чеченской войны, которая только что началась, вернулся в Питер.

Мы с Бойко перебрались в Белый дом, где работал аппарат Комиссии, в частности, здесь готовились еженедельные макроэкономические обзоры. Подготовку денежной программы взял на себя Игнатьев и, надо сказать, мы прошли по краю пропасти: в какой-то момент в январе валютные резервы составляли менее миллиарда долларов. Но общее ужесточение кредитно-денежной политики с начала 1995 года уже разворачивало всю динамику, так что с апреля валютный курс встал, и даже началось удорожание рубля, что летом привело к решению о введении валютного коридора.

Заседания Комиссии проводились по субботам, когда в Белом доме была более спокойная обстановка. Мы старались обсуждать не только текущие вопросы стабилизации, но и перспективные вопросы экономических реформ, в частности, Дмитриев в это время работал над пакетом социальных реформ, и многие его наработки были использованы в дальнейшем.

Большую поддержку нашей работе оказывал Российско-европейский центр экономической политики, незадолго до этого созданный на деньги TACIS и располагавшийся в Потаповском переулке. Ключевым западным экспертом там был Шарль Виплош, блестящий макроэкономист, которого я могу назвать своим главным наставником в макроэкономике.

К осени 1995 года инфляция существенно снизилась, но это не пошло на пользу правительству. Выборы в очередной раз закончились катастрофой, партия власти («Наш дом – Россия») набрала всего 10 процентов голосов, а доминировали в Думе коммунисты, что практически блокировало на предстоящие четыре года любые возможности проведения реформ.

После Нового года выяснилось, что во всем виноват Чубайс, и он был резко уволен из правительства. На его место пришел Владимир Каданников.

Комиссия по экономической реформе все это время существовала, меняя лишь руководителей, но заседаний не проводила. Зато с возвращением Чубайса в правительство в 1997 году она возобновила свою работу, расширила состав и стала более формальным образованием.

С 1995 года мой мандат по международным организациям еще больше расширился, так как Россия заключила соглашение standby с МВФ. В Москву стали приезжать ежемесячные оценочные миссии, и мне приходилось встречаться с ними по вопросам так называемых структурных реформ, которые занимали все большее место в повестке дня переговоров. Миссию МВФ тогда возглавлял замечательный человек Юсуке Хоригучи, с которым мы поддерживаем контакты до сих пор, хотя и редко общаемся. В общем, миссии МВФ показали нам, как можно работать: в течение недели пребывания в Москве они практически не спали. Днем вели переговоры с правительством, вечером – с вашингтонским офисом, а ночью писали аналитические отчеты.

Аппарат правительства: «Закон Васильева»

В 1996 году начали сказываться последствия неосторожной стабилизационной политики правительства, вызванные проведением кредитной рестрикции при большом дефиците бюджета. По современным оценкам, дефицит бюджета составлял тогда до 7% ВВП и финансировался за счет роста пирамиды ГКО. Дополнительным фактором дестабилизации стали так называемые налоговые освобождения, квазиденьги, которые эмитировались Минфином и принимались в зачет налогов. К весне 1996 года до половины налоговых поступлений составили как раз эти квазиденьги.

После выборов 1996 года было сформировано новое правительство под руководством того же Виктора Степановича. Я в июле спросил АБЧ: «А кто же в правительстве будет делать реформы?» Он ответил: «Потанин». (Глава ОНЭКСИМа был назначен вице-премьером по экономике.) Я только хмыкнул в ответ. Толя тогда был в большой дружбе с Владимиром Потаниным, будучи им сильно очарован. Я же не питал никаких иллюзий и оказался прав: Потанин решал в правительстве свои корпоративные задачи. Впоследствии, правда, я имел шанс близко познакомиться с Владимиром Олеговичем и должен признать, что с годами он сильно изменился и приобрел качества, необходимые государственному деятелю.

Другим неудачным назначением стал приход Александра Лившица на пост министра финансов. Насколько Александр Яковлевич был на своем месте в качестве помощника Ельцина, настолько же он потерялся в новой должности. Вообще, правительство 1996 года поставило рекорд по числу вице-премьеров: их стало целых тринадцать, так что в Белом доме (БД) стало даже не хватать статусных кабинетов. Именно тогда я сформулировал «закон Васильева»: число вице-премьеров асимптотически стремится к числу вице-премьерских кабинетов в БД (там их девять). Это, без сомнения, было самое слабое правительство ельцинской эпохи.

После бурных событий середины 1996-го – сердечный приступ у Ельцина, назначение Александра Лебедя и Анатолия Чубайса в администрацию президента, перемирие с Чечней – в ноябре того же года к нам в «Волынское» на встречу с Ясиным приехал Йохен Вермут. Он произвел расчеты пирамиды ГКО, из которых следовало, что она рухнет в середине 1998 года. Заметим, что это произошло задолго до кризиса 1997 года. Евгений Григорьевич был сильно озадачен и начал эту тему потихоньку транслировать наверх.

Одновременно Петя Авен начал собирать в Центре либерально-консервативной политики на Никитской улице группу по анализу экономической ситуации, что уже означало озабоченность олигархов. Кончилось это тем, что в начале января меня привлекли в качестве экономического эксперта в рабочую группу по подготовке ежегодного послания Ельцина Федеральному Собранию с заданием сформулировать первоочередные задачи по приданию динамики реформам.

Здесь, конечно, главной темой стала бюджетная ситуация. Этот материал мы готовили вместе с Егором Гайдаром и Андреем Илларионовым. Идеи там были заложены правильные, но совершенно не реализуемые при тогдашней Думе. Коммунисты горели жаждой реванша и торпедировали все инициативы правительства.

Впрочем, мы понимали, что открывается новое окно возможностей для реформ, поэтому в нашем тексте говорилось и про реформу естественных монополий, и про социальную политику.

Инициатором изменений в правительстве стал АБЧ. К этому времени Ельцин уже оклемался после шунтирования и был в очень неплохой форме. Между тем Чубайс тяготился административной работой, хотел вернуться в правительство и считал, что в администрации его может сменить кто-нибудь другой.

Было ясно, что Черномырдин – неподходящий премьер для проведения нового раунда реформ. Поэтому было решено (видимо, олигархами) подпереть АБЧ в правительстве вторым реформистским вице-премьером. Для этой цели выбрали Борю Немцова. Он сильно сопротивлялся, но против него применили супероружие: уговаривать его в Нижний поехала Таня Дьяченко – и тут Боря сломался.

Идея была совершенно дурацкой: ЧВС почувствовал себя обложенным со всех сторон и затаил обиду, так что его отношения с АБЧ в новом кабинете министров (он был назван «правительством младореформаторов») стали намного хуже, чем в 1995 году. Более того, возникло скрытое соперничество Толи и Бори на тему, кто более крутой реформатор.

В любом случае уход Немцова из Нижнего оказался огромной глупостью. Это был готовый преемник, в Нижнем он выглядел абсолютно уместно, никого не раздражал. Я, например, наблюдал Бориса Немцова, Владимира Яковлева и Юрия Лужкова на круглом столе по ЖКХ в Совете Федерации в конце 1996 года. Они прекрасно между собой ладили, казалось, что жовиальный Немцов добавляет бодрости и своим столичным коллегам. В Москве же Боря растерял свой политический капитал за полгода, окно реформ закрылось необычайно быстро, и страна вступила в очень тяжелый период.

Еще в феврале 1997-го, когда готовился приход нового правительства, я бросил АБЧ идею: неплохо бы мне перейти в аппарат правительства заместителем руководителя по экономике и финансам. Такой должности тогда в аппарате не было, и департаменты «расписывались» по курирующим замам практически случайно. Кроме того, среди заместителей руководителя никогда не было реформаторов – эти должности считались техническими.

Моя же идея состояла в том, что в аппарате через меня в новой должности будут проходить все проекты решений правительства, значительная часть внутриправительственной переписки и много чего другого. Принимать сам решения я не смогу, но знать буду невероятно много.

Чубайсу идея понравилась, и 31 марта я был назначен на должность первого заместителя руководителя аппарата правительства.

Отношения в Белом доме, в отличие от министерства, у меня как-то сразу сложились хорошо. В аппарате было шесть заместителей руководителя, и все они оказались бывшими работниками ЦК или Совмина. Только тогда я понял, что такое высокий уровень аппаратной культуры. Кроме того, здесь практически не было интриг: они требуют свободного времени, а его-то как раз у сотрудников аппарата не оставалось.

Очень хорошие отношения сложились у меня с другим первым заместителем руководителя аппарата Борисом Григорьевичем Пашковым. Борис Григорьевич был не только сильным администратором, но и известным историком. Ну, это, конечно, хобби – он изучал российскую историю, а более узко – родословные российских князей. Впрочем, хобби отражало систематизм мышления БГ. Основная функция первого зама – оформление протокола правительства. И с третьего заседания Борис Григорьевич стал поручать это дело мне – буквально так, как не умеющего плавать бросают в бассейн. Задача оформления протокола заседаний, которые вел ЧВС, была очень сложна: по каждому вопросу выступало несколько участников, потом Степаныч подводил итоги, учитывая разные мнения. Самая сложная задача – понять, что именно имел в виду ЧВС, так как он часто формулировал непрямо и достаточно косноязычно.

Другая яркая личность среди замов – Евгений Порфирьевич Арефьев. Он был бессменным замом в аппарате, начиная с Головкова, и просто непревзойденным аппаратчиком. В 2000-е он вышел на пенсию, но вскоре его попросили вернуться: его просто некем было заменить.

С руководителем аппарата Владимиром Бабичевым мы практически не контактировали, он витал высоко в эмпиреях. Впрочем, позже, когда Бабичев стал членом Совета Федерации, мы совершенно нормально общались, и я узнал много нового и интересного о периоде перед распадом СССР, когда Владимир Степанович работал в орготделе ЦК и ездил регулярно на республиканские съезды компартий республик улаживать межнациональные отношения.

В Белом доме я въехал в бесподобный офис на шестом этаже в западном крыле. Кабинет замруководителя там был стандартный, зато имелась огромная комната для помощников, где могло тусоваться до шести человек. Режим работы был очень напряженным: у меня работали четыре секретаря по двое через день. Одна секретарша сидела постоянно на телефоне, вторая печатала документы.

Где-то через месяц я озаботился прослушкой и вызвал соответствующего специалиста. Специалист мне сказал, что главный микрофон находится в огромном горшке с цветком в моей комнате отдыха. И, говорит, я же не могу всю землю вынуть, ты уж поменьше там разговаривай. Тут-то я и прикинул, что и в коридорах растения стоят в самых укромных местах, куда люди выходят из кабинетов обсудить самые больные темы. Забавно…

Одной из задач, которые я перед собой поставил, был новый набор реформаторских кадров в структуры правительства. Эта затея имела ограниченный успех. В аппарат правительства на департамент социальной политики пришел Евгений Гонтмахер, с которым мы вместе готовили президентское послание 1997 года. Главой департамента ЖКХ был назначен Владимир Ампилогов, прогрессивный мэр Рязани. В Антимонопольный комитет я пролоббировал назначение на должность зама Владимира Цапелика, который до этого работал в проекте по реформированию естественных монополий. Тогда же в правительство пришел Илья Южанов, ставший председателем Госкомзема.

Из новых людей в правительстве появился вице-премьер по социальным вопросам Олег Сысуев, бывший мэр Самары, а до этого внутрипартийный диссидент, по профессии авиамеханик. Кроме того, он играет на фортепьяно, скрипке и гитаре, был участником КСП (вспомним Грушинский фестиваль). В общем, в Белом доме он выглядел совершенно инородным телом. Общаться с ним всегда приятно, хотя в последнее время это случается редко.

Евгений Ясин стал министром без портфеля, а Яков Уринсон возглавил объединенное Министерство экономики и промышленности.

Немцов занял пост не только первого вице-премьера, но и министра энергетики, его первым замом был назначен Сергей Кириенко из Нижнего. Чубайс совместил вице-премьерский пост с должностью министра финансов, а его первыми замами стали Кудрин и Игнатьев. С такой командой можно было эффективно работать.

Однако период более или менее спокойной работы быстро закончился. Уже в июле прошел аукцион по продаже «Связьинвеста» и началась война олигархов. Корни этого конфликта уходили в историю с залоговыми аукционами, когда их победители определялись заранее. Тогда Владимир Гусинский не получил ничего и потому очень рассчитывал на «Связьинвест». И тут Чубайс сказал, что правила поменялись, будем жить по-честному. С чего бы вдруг, возмутился Гусинский. Его поддержал Березовский, потому что не хотел усиления «младореформаторов». И война началась. Очень скоро из вице-премьеров слетел Кох, получивший гонорар за неопубликованную книгу, на его место пришел Максим Бойко. Через пару месяцев Бойко был тоже уволен вместе с большой командой авторов книги о приватизации, также в то время не опубликованной.

Из правительства вылетели все, кроме Димы Васильева (ФКЦБ) и самого Чубайса, который сохранил пост вице-премьера, но потерял кресло министра финансов (на его место был назначен Михаил Задорнов). Дима Васильев уцелел потому, что просто не успел получить гонорар, а Чубайса спасли высокие связи.

В те дни Толя взял меня с собой на Украину, буквально на один день. Он летел на переговоры с Леонидом Кучмой. Судя по всему, они после переговоров с Леонидом Макаровичем хорошо выпили. Журналисты долго ждали Чубайса. Он вышел: «Нет, никаких журналистов!» Сел в самолет, говорит: «Было видно, что я совершенно лыка не вяжу?» – «Ничего не было видно». Через день Кучма прилетел в Москву и отбил Чубайса у Бориса Николаевича. Еще за него вступился Нурсултан Назарбаев. И с Кучмой, и с Назарбаевым у Толи были очень хорошие отношения.

Черномырдин, однако, не смирился с этим и пошел к Ельцину с требованием снять Чубайса. Ельцин ему отказал, и про этот поход узнал Толя. Он очень обиделся, потому что всегда был крайне лоялен Виктору Степановичу и вообще всем своим начальникам (вспомним эпизод со Щелкановым). Чубайса поддержали Немцов и некоторые олигархи. После этого судьба ЧВС была практически решена. Тем более, что Степаныч был крайне неосторожен. Так, в марте 1998 года в США на комиссии Гор–Черномырдин он вел себя так, как будто уже был назначен преемником. Ельцину об этом, конечно, донесли.

Чубайс затеял гамбит. Он понимал, что не сможет снести Степаныча и остаться в правительстве. Поэтому он придумал свой переход в РАО «ЕЭС», откуда уходил Борис Бревнов, недавний назначенец Немцова. Интрига удалась на славу. Вместе с Черномырдиным ушел не только Чубайс, но и в качестве дополнительного бонуса вице-премьер и министр внутренних дел Анатолий Куликов. Чубайс сел в кресло президента РАО «ЕЭС», где не только благополучно пересидел все смены правительств, но и смог провести рыночную реформу в энергетике.